Текст книги "Театр про любовь (сборник)"

Часть вторая

Из затемнения – голоса:

Мужской. Надя… Надежда… Ночь.

Женский. Больно… Балет… Бал.

Мужской. Надежда… Ночь…

Женский. Больно… Больно…

Мужской. Надежда… Надежда…

Женский. Больно… Надежда…

Третий голос. Выход в эфир.

Мужской голос. Слушайте программу наших сегодняшних передач.

Женский. По первой программе. «Жемчужина русских народных песен» – в девять тридцать. «Растет страна – растешь и ты» – радиокомпозиция, в десять часов. В одиннадцать тридцать – «Программа радиостанции «Юность». «Быль земли Воронежской» – в тринадцать тридцать. В пятнадцать часов – «Международные обозреватели за круглым столом». В шестнадцать часов – «Концерт воспитанников детского сада № 67 Бауманского района».

В квартире Ирины. Ирина и Подруга спят. Тихо звучит радио, которое забыли выключить. Резкий звонок телефона.

Подруга (вскакивая). Кто это?

Звонок.

Какой гад в такую рань!

Звонок.

Я не подойду – я сплю. (Накрылась с головой.)

Ирина подошла к телефону, по дороге выключила радио. Она (взяла трубку). Да!

Женский голос. С приездом, милочка! Рада слышать твой голосочек. Я тебя не разбудила?

Она. Разбудила…

Женский голос. Ну вот, так и знала… Мир, котик, принадлежит тому, кто встает – когда? – рано! Знаешь, в чем твоя беда?

Она. Я знаю.

Женский. Десять минут на сборы. Я жду тебя внизу.

Она. Ты сошла с ума?

Женский. Ладноть, пятнадцать минут на сборы. У меня к тебе срочное дело. Я – на машине. Проедемся, по дороге поговорим. А чаво? – ничаво предложение? (Хохочет)

Она. Какая ты веселая… Сейчас оденусь. (Положила трубку.)

Подруга. Кто это сошел с ума в такую рань?

Она. Это очень разумная женщина. Она не сможет сойти с ума, даже если захочет…

Подруга. А что ей надо?

Она (одеваясь). Не знаю.

Подруга. Понятно. Значит, у нее к тебе дело, а не наоборот. Почему же ты должна вставать?

Она (одеваясь). Я тоже об этом думаю, но, как видишь, – встаю.

Подруга. Я ее знаю?

Она. Это моя коллега по работе. Такая жизнерадостная – хохочет все время.

Подруга. Это которая слова по-идиотски коверкает?

Она. Она не коверкает, она просто для юмора. У нее такой юмор… Пока я вернусь, сходишь и заложишь песца?

Подруга. Думаешь, пора?

Она. Я через пару часов вернусь, и мы поедем куда-нибудь. Пообедаем как следует. Потом поужинаем. Черт с ним, с похуданием… Что же мне надеть? Сегодня, кажется, будет жарко…

Подруга. Надень зеленую юбку.

Гудок машины.

Вот сволочь, а!

Она. Никак не могу сделать к этой юбке зеленую блузку. Дело к тридцати, а у меня никогда не было в жизни настоящего туалета.

Подруга. Ансамбля.

Она. Никогда не стану модной женщиной. Жаль! Но пусть это будет моим единственным горем! А вообще, одежда должна быть удобной, чтобы во дворец в ней пойти и на паперть… Я пошла. (Пошла к дверям.)

Подруга (вслед). Так я заложу песца, да? А может, заодно мне купить и эти сапоги? Я тебе деньги быстро отдам.

Она. А! Давай! И мне тоже купи. Черт с ними, с деньгами!

Подруга. Да, конечно… Там… две пары. Но за это время могли продать одну. Что тогда?

Она. Тогда купи себе. Тебе нужнее…

Подруга. Благородная ты женщина, калоша! Мне очень стыдно, но я не буду отказываться. У меня есть такой тулупчик. Под него как раз нужны эти сапожки.

Она. Ты уже говорила: у тебя тулупчик, ансамбль. Ну, я побежала. Я не обиделась, честное слово!

Гудок машины.

Затемнение.

В машине Ирина и ее коллега по работе. Даже точнее ее называть – «старшая коллега». Это – женщина, «входящая в возраст», но еще вполне привлекательная.

Старшая коллега (Ирине). Куда поедем?

Она. Не знаю.

Старшая. Сегодня утречком сняла с машины сирену. Знаешь, Ростик поставил на машину сирену, чтобы воры не залезли. А актеры – это такие дети. Представляешь, каждый раз, когда Ростик готовится выйти на сцену, его коллеги нарочно залезают в машину, и сирена гудит. Но Ростик, конечно, борется между любовью к машине и долгом…

Она. Но долг, конечно, побеждает?

Старшая. Да, но в результате у него седые волосы появились. Вот такие у нас семейные делы… Куда мы поедем? Может быть, в какое-нибудь романтическое место, – например на могилу Веневитинова?

Она. Ты знаешь, не надо могил, у меня и так…

Старшая. Ну, хорошо. Поедем в усадьбу Тютчева. Это двадцать пять километров… Как настроение?

Она. Еще утро, так что испортить не успели.

Старшая. Человек – сам творец своего настроения. Я готова повторять это бесконечно. Надо раз и навсегда сказать себе: «Я не позволю себя волновать. Беды проходят, а расстроенные нервы остаются». И чаще улыбайся. Вот и весь секрет. Если ты помнишь, когда объявили, что меня не послали за границу, а послали тебя, все обернулись, чтобы увидеть, как я буду реагировать. Но я взяла себя в руки. Тотчас при всех подошла к телефону и позвонила Ростику. И сказала буквально следующее: «Ростик, милый, такая радость. Я не еду за границу, и мы наконец-то сможем выбраться с тобой в Суздаль». И с этой секунды даже не вспоминала об этом огорчении. Знаешь, в последнее время мы с Ростиком полюбили осматривать древние храмы. Это очень красиво, с одной стороны, а с другой стороны, – все ведь на воздухе… Да, кстати, ты у нас сегодня пообедаешь? Будут разные люди…

Она. Я не хочу разных людей. Кроме того, у меня подруга сейчас…

Старшая. Ничаво. Бери подругу…

Она. У нее юбка на двадцать сантиметров выше колен. Она пересоблазнит всех твоих разных людей, включая Ростика!

Старшая. Какие глупости!

Молчание.

Лады! Как полагается женщинам, мы уже достаточно поговорили о чепухе… Вот!

Она. Что же «вот»?

Старшая. Давай начистоту. Иначе я не умею, ты знаешь. Я не одобряю твою идею насчет отъезда на Каспий. Во-первых, я не понимаю, чем ты будешь там заниматься. Во-вторых, никто не поверит, что ты сама уезжаешь, а решат, что по каким-то причинам тебя отсылают… Но это все сторона вопроса практическая, а мы с тобой – идеалисты, нам на это наплевать, я знаю. (Гудит) Но есть и другая сторона. Бензин кончается… Сегодня утром я созвонилась… с ним…

Молчание.

Он в ужасном состоянии. Ты прости, что я вмешиваюсь, но, по-моему, сейчас не время…

Она…что «не время»?

Старшая. Он еще не настолько окреп на новом месте. И этот удар… А я поняла по разговору, что это для него большой удар! Он не вынесет! Он прекратит заниматься делом. У него попросту опустятся руки. Наконец, он может бросить все и уехать за тобой…

Она. Ты, кажется, пишешь с ним сейчас работу?

Старшая. Ты сказала это… очень нехорошо. Речь не обо мне. То, что он стал сейчас директором института, лучше для всех. Он…

Она. Я знаю, кто он. Дальше…

Старшая. Ты можешь стать его добрым ангелом, или… И наконец, я просто не понимаю…

Она. Милая, то, что ты не понимаешь, это ладно. Вот я не понимаю, по какому праву ты вмешиваешься…

Старшая. Это не твоя жизнь. Это касается института.

Она. Я рада помочь институту. Но я не могу ради института…

Старшая. Да, да. Конечно, ты любишь. Это прелестно в семнадцать лет. Но после двадцати семи – это несерьезно. Любишь, не любишь – это беллетристика, время трудное, время напряженное, и сейчас – совсем другие проблемы. (Мудро) Надо быть умнее! Милая, женщина уже давно равна мужчине. Сейчас большинство разводов исходит от женщин. И поэтому нам надо уметь поступать, как положено сильным, как положено мужчинам. Ты возьмешь себя в руки и поймешь – что сейчас НАДО.

Она. «Надоть»… (Хохочет) Тебе что, делать нечего?

Старшая. Я понимаю, что ты наплюешь на мои слова. Но я не имею права их тебе не сказать.

Ирина хохочет.

Ты всегда была талантлива, но, прости, ты всегда была глупая…

Она. Да, я в школе «Москва» писала через «а» до шестого класса. Мне казалось нечестным по отношению к словам писать не те буквы, которые слышатся, а которые почему-то условились писать… И ты хочешь, чтобы я поняла слово «НАДО».

Молчание.

Старшая. Это романтично… Но что касается твоей судьбы, твоей научной судьбы…

Она. Я понимаю, ты о ней волнуешься. Но ты ошибаешься, – все будет в порядке. Я тебе объясню. Для того чтобы мне спокойно работать, мне нужно как минимум себя уважать. А для этого мне нужно забыть хотя бы на время о своей проклятой личной жизни и начать заниматься делом. Здесь у меня это не выйдет. А мне надо заниматься делом. У меня нет мужа – Ростика, который седеет от страха за автомобиль. У меня уже нет даже любовника. У меня хотя бы должна быть работа, в которую я верю. В этом – мое спасение. Там я смогу работать как вол. И, поверь мне, скоро получу результат. И я заключаю с тобой пари – через полгода ты и «разные люди» скажут: «Ну и хитрая эта баба! Опять сообразила, куда дует ветер! Нарочно сделала вид, что уехала… из-за, а сама уехала из-за… И, как всегда, выгадала». И, самое смешное, – среди этих людей будешь ты. А о нем не беспокойся. Он никуда и никогда не уедет. В том-то вся его и беда!

Старшая. Мне очень жаль все это от тебя слышать – я тебя люблю.

Она. Но это ведь ты меня любишь, а не я тебя. (Усмехнулась.) Все мои трудности оттого, что я чувствую правду. Не хочу иногда ее чувствовать… но чувствую. Когда я приехала и он решил со мной расстаться, я уверена, что в числе первых, кто советовал ему сделать это… на правах друга и хорошо относясь ко мне, – была ты, да?

Старшая (мудро). Бог с тобой!

Она. Чудно ответила, не солгала!.. А теперь ты, значит, поняла, что если он без меня – так может быть хуже для тебя. И ты… совершенно искренне решила… Я подчеркиваю – искренне, потому что ты умеешь делать искренне сразу несколько вещей. В этом твоя сила.

Молчание.

Значит, он разговаривал с тобой обо мне. Надо ведь с ума сойти, чтобы говорить с тобой… обо мне! (Засмеялась.) Но все-таки не обижайся.

Длинное молчание.

Старшая. Мы приехали.

Она. Пустовато.

Старшая. Неужели усадьба закрыта?

Она. Мое обычное везенье.

Старшая (погудела, вздохнула). Поехали обратно.

Она. Там кто-то спит, прямо на веранде. Еще посигналь.

Гудок машины.

(Кричит) Эй, товарищ!

Мужской голос. Да!

Старшая. Закрыта усадьба?

Голос (не оборачиваясь). Вы видите.

Она. Я с ним поговорю.

Старшая. Не поможет. Он в «свой выходной» работать не будет.

Она. Отгони машину, пожалуйста.

Затемнение.

Усадьба. На веранде прямо на полу лежит человек. Лежит спиной.

Это Пассажир

Она (подходит). Музей открыт?

Пассажир (спиной). Если вам так хочется.

Она. Отчего же замок?

Пассажир. Значит, музей закрыт.

Она. А может быть, можно кого-нибудь попросить…

Пассажир. Директор в Москву уехал, сторож на рынок пошел.

Она. А заместитель директора?..

Пассажир. Это было бы слишком роскошно для одной усадьбы.

Она. Почему вы не хотите обернуться?

Пассажир. Наверно, мне просто неприятно, что вы меня здесь увидели. Вам бы это понять и уйти.

Она. Странно. Мы не встречались целую жизнь и вот встречаемся… Когда вы приехали сюда?

Пассажир. На рассвете… Рассветное солнце.

Она. Значит, вы действительно были. Вы действительно звонили. Что вы здесь делаете?

Пассажир. Здесь работает мой друг, но мы с ним разминулись. Я здесь тоже работал прежде.

Она. А где вы работаете ныне?

Пассажир. Какая жажда точности. То, что мог, я вам сказал вчера.

Она. Вы обиделись, и зря.

Он. Нет. Просто все оказалось…

Она. Я все поняла…

Пассажир. Какие у вас были выразительные глаза, когда вы меня узнали. В них был ужас и жалость. И я еще мог подумать, что вы чего-то ждете! А сейчас в вас появилась эта спокойная уверенность, которая отличает людей, причастных к техническому прогрессу Ну еще бы вам не быть уверенными – ведь вы раскурочиваете этот самый атом. Вы ведь познали, что а+в равно а+в. Как это важно! Как же вам не быть гордой и уверенной. С точки зрения этой уверенности разве можно посреди ночи открыть дверь незнакомому человеку, о котором ничего не знаешь! Ведь для вас, причастных к этому самому прогрессу, не знать ничего – это значит не знать цифр. То ли дело, если бы вы знали мои цифры: сколько мне лет, номер дома, где я проживаю, или, на худой конец, точный адрес моей работы. Но теперь вы успокоились. Вы догадываетесь о моих цифрах. Вы уверены снова. И, конечно, вам с точки зрения этой уверенности следует незамедлительно пожалеть человека, который занимается каким-то никчемным делом – он работает в старинной усадьбе!

Она. Да, вы злой!

Пассажир. Ну что вы еще тут хотите? Может быть, романтики, ее здесь по уши. Мы можем залезть для романтики в дом и улечься в кровать под балдахином… Ладно, перестанем.

Она. Ничего.

Пассажир. Вы пошли?

Она. Да. Вы хотели меня ждать на вокзале?

Пассажир. Зачем? Там будет давка, плацкартный вагон, пассажирский поезд, идущий в Псков. (Повернулся.)

Она. Приятного послеобеденного сна!

Пассажир. Спасибо! Здесь прекрасные места окрест, прогуляйтесь. Тютчев их любил.

Нетерпеливый гудок машины.

(Засмеялся.) Подруга на машине. Она славно выглядит. У нее наверняка есть любимый муж, моложавый, с благородной сединой. Он ходит в импортном, поблескивающем костюме, будто облитом соплями. У вас со временем тоже будет такой же муж!

Она. Помолчим секунду.

Молчание. Гудок автомобиля. Она пошла.

Пассажир (вслед). Только вы ошиблись.

Она повернулась.

Я не звонил вам вчера. Я вчера весь вечер был здесь и ночь здесь! Я вам не звонил!

Она. Я поняла.

Гудок машины.

Здесь странен гудок машины. Он тут чужой.

Пассажир. Да. Здесь иногда вдруг понимаешь, что среди скоростей, среди всех этих бесконечных ритмов и гудков мы можем забыть что-то очень важное, без чего все бессмысленно… и что знали те, кто жил до нас.

Молчание.

Все получилось хорошо. Я вас измучил бы. Прощайте!

Она. Да, все получилось хорошо. Вот вы и бросили меня. (Рассмеялась)

Затемнение.

В машине.

Старшая. Кто это был?

Ирина молчит.

Так и будем молчать? Значит, мы тебя ждем на обед… (Без энтузиазма.) Только учти, ровно в шесть. У меня все точно… И знаешь, я ненавижу все эти приготовления, поэтому все будет попросту, но с выдумкой: все приходят со своими кружками и мисками. Сначала мы сотворим картофель в мундире…

Она. Вино с собой приносить, или будет торговать буфет?

Старшая. Если не хочешь, не приходи.

Она. Я не хочу, я не приду. Не бойся, моя подруга не соблазнит твоего Ростика. Я не хочу есть картошку в мундире. Мы сегодня будем ужинать в ресторане «Москва». Скромненько и со вкусом. Все-таки – последний день в столице!

Затемнение.

Она и Подруга пришли в ресторан. Два столика в ресторане «Москва». За первым сидят Кирилл и друг Димитрий. Рядом пустой столик с надписью: «Для делегатов!» Появляются Ирина и подруга. Они в нерешительности ОГЛЯДЫВАЮТ пустой столик.

Подруга. Садись! (Усаживаются)

Официантка (появляясь с подносом). Здесь для делегатов, девушки!

Подруга. А Тамара Черная у вас работает?

Официантка. Ее на лето перевели в кафе в ЦПКО.

Подруга. Я ее подруга…

Официантка. Сидите, сидите, конечно… Я обслужу. В парк… ее перевели; на воздух. (К Кириллу и Другу) Несу, мальчики, не волнуйтесь! (Подходит к столику Кирилла, снимает тарелки с подноса)

Друг Димитрий. Хорошо сидим! (Весело) Вот интересно, почему я должен жить на краю света – тундра, олешки бегают. А вот ты здесь. Ну чем я хуже тебя?!

(Заметил Ирину и Подругу) Ты погляди, какие делегаты! (Узнал) Старик, это твоя лауреатка!

Кирилл (будто не слышит, поднял рюмку). Будем здоровы, и пусть все у нас сбудется!

Официантка берет заказ у Ирины. Уходит.

Друг Димитрий. А она – очень-очень. И эта с ней тоже очень-очень. Они обе «очень». (Вскрикнул) Мамочки, как я жизнерадостен!

Подруга (Ирине). Перестань есть хлеб с горчицей. Неужели не можешь подождать?

Друг Димитрий. Народились красивые женщины. А теперь эти мини-мини-юбки. У меня такое ощущение, что у них ноги растут прямо из-под мышек. Кружение головы! Возросли автомобильные катастрофы… Черт подери, поехали, мамочки! (Пьет)

Подруга (перехватила взгляд Димитрия). Как глазеют на женщин в ресторанах. Почему-то у нас абсолютно не принято женщинам заходить в рестораны одним, а вот в Прибалтике…

Она. Интересно, когда две бабы с горя приходят в ресторан, им становится так неловко, что одна из них тотчас произносит эту идиотскую фразу про Прибалтику. Дорогая, все абсолютно верно! Женщинам нельзя ходить в ресторан одним. Это омерзительно. Болтают о чепухе и при этом все время пудрятся и поправляют прическу. Это могут вынести только хладнокровные прибалты.

Кирилл поймал наконец взгляд Ирины и поздоровался. Она ответила.

Друг Димитрий. Мы узнаны, ура! А их, между прочим, двое. И нас с тобой, между прочим, двое. А что, если, между прочим…

Подруга (Ирине). Это еще кто?

Она. Это, по-моему, никто. А о чем мы говорили?

Подруга. Вот что, калоша…

Она. Знаешь, я давно хочу тебя попросить. Я начинаю сейчас свою новую, свою одинокую жизнь, и в этой жизни я решила позволить себе маленькую роскошь: не слышать, как ты остроумно называешь меня «калошей».

Подруга. Что с тобой?

Она. Все хорошо. Просто я думаю о своей будущей жизни. Как положено одинокой бабе, я решила тратить свое свободное время на искусство. Я поступлю в самодеятельность – в ансамбль гусляров. (Засмеялась.) Раньше я не понимала этих глупых, несчастных баб, которые обожают певцов и актеров. А теперь пойму, пожалуй. Это мои коллеги – одинокие женщины, которым нужно куда-то истратить умение любить. (Помолчала) Я давно не видела твоего Артемку. Сколько ему?

Подруга. Восемь лет.

Она. Мужчина.

Подруга. Чудный человечек. Только ничему не удивляется. Я повела его в ресторан. А он уселся нога на ногу, как будто все восемь лет не выходил оттуда. Зимой мы с ним были на елке. Дед Мороз был мой знакомый, и я упросила лично вручить подарок Артемке. Я умерла бы от восторга, а этот – бровью не повел. Весь в отца.

Друг Димитрий. А может быть, мы подсядем к ним, а? Мы уже переговорили все наши маленькие мужские беседы…

Кирилл (яростно). Ты замолчишь?!

Друг Димитрий. В чем дело, старик?! (Растерянно) Ну хорошо, мы подсядем к ним альтруистично. Прекрасные женщины! Чистота! Альтруизм! Подсаживаемся с чистейшими намерениями.

Оглушительно заиграл оркестр.

Кирилл (поднявшись, Димитрию). Сиди. Я скоро. (Пошел к столику Ирины)

Друг Димитрий. Наконец-то! Вот истинный руководитель! Цезарь! Доктор наук! Пошел в разведку! Вызывает огонь на себя!

Кирилл (подходя к столику, Подруге). Простите, пожалуйста. (Ирине) Я хочу вам сказать… Вам не надо завтра получать командировочные…

Она. Я ничего не слышу.

Кирилл (перекрикивая оркестр). Не нужно получать командировочные. Командировку отменили.

Она. Не надо так кричать о командировках.

Кирилл. Может быть, мы потанцуем немного? Ваша подруга меня простит. Мне следует с вами поговорить…

Она (Подруге). О командировке… Кирилл Павлович не устает говорить о командировках. Он прозаик. (Начинают танцевать)

Подруга с усмешкой следит за ними, а Димитрий неотрывно глядит на Подругу, пытаясь, как ему кажется, гипнотизировать ее взглядом.

Ты даже подошел трусливо… Значит, все это правда? Значит, ты действительно советовался с нею обо мне? Я ведь нарочно ей сказала про ресторан «Москва»… Ты ведь не соврешь мне сейчас?

Кирилл. Не совру.

Она. Значит, говорил с нею… Ничего, ничего, она – твой соавтор, интеллигентная женщина, из тех, кто читает журнал «Новый мир» в очереди в парикмахерской, а для здоровья посещает древнерусские храмы. Это все чудесно! Но делиться с нею обо мне… Ну ладно… Зачем ты сюда пришел?

Друг Димитрий (встает и, стараясь быть максимально светским и развязным, подходит к Подруге).

Я осмелюсь… и вы позволите… пригласить вас протанцевать, точнее потанцевать…

Подруга. Я не танцую. У меня подруга танцует за нас двоих.

Она (Кириллу). А твой знакомый посмелее. Он мне начинает нравиться.

Кирилл. Я пришел сказать, что ты никуда не поедешь. Раз! Во-вторых…

Она. Тогда, во-первых, я брошу наше благословенное учреждение…

Кирилл. Что ты хочешь?! Ты хочешь, чтобы я ушел из дома? Я уйду. Еще что ты хочешь?

Она. Я не хочу, чтобы ты уходил из дома. Я не хочу, чтобы ты двигал своим домом, как шахматной фигурой, когда попадаешь в трудное положение, но… я также не хочу, чтобы меня унижали, чтобы обо мне смели рассказывать тупой, озверевшей от хорошего настроения клуше…

Кирилл. Перестань!

Она. Как ты мудро на меня смотришь!

Кирилл. Перестань… Ты плачешь?

Она. Ты увидишь… Ты думаешь… я поговорю… поговорю, и все будет по-старому? «Она ведь не сможет остаться одна?» Смогу! Я клянусь тебе! Мне некем, к сожалению, клясться… Но я клянусь собой… что больше ничего не будет… Ну, еще улыбнись также мудро… Ну вот, отлично, а сейчас ты увидишь. (Подошла к Подруге) Мы пересаживаемся за тот столик.

Подруга. Ты что?! Зачем они тебе нужны?

Она. Мне они нужны. Если хочешь, ты можешь уйти.

Подруга. Я хочу уйти, но я не уйду.

Она (подходя к столику Кирилла вместе с Подругой). Принимайте гостей.

Друг Димитрий (в восторге). Здоровеньки булы! Грандиозно! Обхождение! Столица! Наливаю штрафную девочкам!

Подруга (усмехнулась). «Девочкам»!

Друг Димитрий. Тост! За что будем пить?! Как я рад! (Он в восторге. Он совершенно не замечает мрачных лиц Кирилла и нарочито скучающей Подруги) Мой первый тост известен от Магадана до Воркуты. «За любовь, мадам!»

Она (хохочет). До чего веселый!

Друг Димитрий. Я – веселый?! Я такой веселый!

Она. Но тогда вы расскажите что-нибудь. А то Кирилл Павлович все про командировки всегда болтает.

Друг Димитрий. Мы давно знакомы с Кириллом. Мы познакомились с ним еще в те времена, когда образовали совнархозы, а площадь Ногина стала называться площадью Павших Министерств.

Ирина хохочет.

(Продолжает, ободренный ее смехом) А почему ваша подруга, я не знаю, простите, ее имени, такая мрачная?

Она. Мариша ее зовут… Маруся, или Мара… Кто как. Она – марачная, как говорит в таких случаях одна наша общая с Кириллом Павловичем знакомая. И Кирилл Павлович наш тоже не в ударе. Печален. Может быть, мы с вами, Дима, уйдем от их мрачных физиономий и потанцуем слегка?

Кирилл (торопливо). Нам, к сожалению, пора!

Друг Димитрий. Что ты! Почему? Так весело!

Она. Конечно, «так весело», потанцуем…

Друг Димитрий (в восторге). Потанцуем! Потанцуем! (Танцует с Ириной) Я с вами глуп, как осел. Я вообще – остроумный. У меня просто сегодня перерыв… Здесь хорошо. Знаете, там все время – стройка, стройка, план. А я ж москвич. Так иногда тянет обратно. Вырываешься на какую-то неделю… надеешься…

Она (насмешливо). Ай-яй-яй. Вы тоже становитесь мрачным. Это, видно, в воздухе здесь… (Помолчав) Мне тут не нравится. (Медленно) А вам?

Друг Димитрий. Мне тоже. (Не отрывая от нее взгляда.) А где вам нравится?

Она. А это уже ваше дело…

Друг Димитрий. Мы уедем с вами отсюда, да?.. Надо только что-то придумать.

Она. А зачем придумывать. Мы с вами – люди смелые. Попрощаемся и уедем. Или даже не так. Я попрощаюсь за вас. А вы идите вниз и ловите такси.

Димитрий в восторге исчезает.

Шустрый! (Возвращается к столику Кирилла, Подруге) Я ухожу. Ключ. (Отдает Подруге. Кириллу) Мариша за все заплатит. У нее есть деньги. Было очень мило, спасибо за компанию! (Уходит)

Кирилл. Она сошла с ума!..

Подруга. Почему? Почему мужчина может пойти с любой женщиной, которая ему понравилась, а почему женщина не может? Мы работаем на равных. Давайте уж с этого на равных…

Кирилл вскакивает и выбегает.

Затемнение.

В раздевалке пусто. Кирилл догоняет Ирину.

Кирилл. Простите, пожалуйста!

Она. Насчет командировки?

Он. Ты никуда не пойдешь!

Она. Пойду.

Он. Не пойдешь! Он мой товарищ.

Она. Значит, не надо иметь таких товарищей.

Он. Он же ничтожество…

Она. Ну зачем же так о товарище… Все?

Он. Ты… (Бьет ее по лицу)

Она (засмеялась). Этого можно было ожидать… от такого мерзавца…

Он. Ну еще скажи!

Она. Гад!..

Он бьет ее снова.

(Смеясь, спокойно.) Ничтожество… Подонок… (И вдруг Она начинает плакать. Она почти рыдает.)

Он. Прости… Прости меня… я виноват… Я жутко виноват… Ты права… Я люблю тебя!

Она. Все! Уже все!

Он. Так нельзя! Так не расстаются.

Она. Все…все…

Он. Ну давай, ну в последний раз, поговорим…

Она чуть успокаивается. Он хочет дотронуться до ее руки.

Она (вдруг снова яростно). Не смей!.. Да… Пусть у нас будет сегодня день расставанья… А потом ночь… А потом мы будем еще неделю вместе… А потом – весь этот ад начнется сначала…

Он. Ну в чем дело, ну скажи…

Она (плачет, тихо). Ты все убил… Быть вместе, потому что мы боимся быть одни… Это… это… недостойно; это… Он. Тише…тише…

Она. Возьми у Мариши платок… и пудреницу.

Он уходит, Она секунду раздумывает, потом убегает. Он возвращается с пудреницей.

Он (после паузы). Ну что ж, теперь действительно все. Ну что ж, даже к лучшему!

Затемнение.

Квартира актрисы. В затемнении звонок телефона. Свет на сцене.

Актриса, очень похожа на Ирину.

Актриса (разговаривает по телефону). Алло!

Голос Ирины. Будьте любезны Нину Антоновну!

Актриса. Да!

Ирина. Это Нина Антоновна?

Актриса. А кто это?

Ирина. Вы, наверно, получили мое письмо?

Актриса. Я получаю много писем.

Ирина. Письмо, где вложена фотография. Я очень похожа там на вас…

Актриса. Да, да. Есть общее. Только я никак не поняла, что вы от меня хотите.

Молчание.

Что вы молчите?

Ирина. Я просто думаю, что я от вас хочу. Пожалуй, ничего. Просто, когда я вас вижу на экране… мне почему-то кажется, что я все о вас знаю, будто я со стороны смотрю на себя. Я почему-то уверена, что вы трудно живете… Нет, не материально. Материально, я знаю, вы живете хорошо. А вообще… Что вы молчите?

Актриса. Нет, ничего. Просто думаю.

Ирина. Я давно хотела вам позвонить, но не решалась. А сегодня мне стало вдруг так плохо…

Актриса. Так что же я все-таки могу для вас сделать?..

Ирина. Я хочу купить собаку. Придумайте ей имя…

Актриса. Лайма… У меня в детстве была собака Лайма. Она была очень добрая. Ее машина задавила в эвакуацию.

Ирина. Я так и назову. Ну… прощайте!

Актриса. А где вы работаете?

Ирина. Я – по морю. По морскому дну. Рыба… и т. д. Актриса. Да… В магазинах почему-то плохо с рыбой. Ирина. Трудный морепродукт. Портится быстро… У нее чересчур нежная кожа. В этом все дело. Счастья вам!

Гудки в трубке.

Актриса. Какие морепродукты?.. Отупела… Надо было что-то сказать… А может, не надо… Может быть, так лучше…

Затемнение.

На улице. Ирина подошла к дому. У парадного – Кирилл.

Он. Ты была – там?

Она молчит.

Ты не была там?

Она молчит.

Я так и знал. Самое страшное, пока я ждал, я понял, что я прощу тебя. Что бы ни случилось. Я прощу тебя. Я не знал, что за это можно прощать! Конечно, я сам виноват во многом… Только по правде, ты ведь не была там?

Молчание.

Знаешь, сколько я стою здесь? С тех пор, как ты ушла. Она. Это подвиг! Ты сам потрясен.

Он. Ты не была там, да?

Молчание.

Я так и понял. Я уйду к тебе. Я решил.

Она. Нет. Меня всегда будет несколько смущать обездоленная… И вообще не будет счастья. А кроме того, через два дня жизни со мной ты удавишься. Со мной трудно. Боже мой, мы с тобой дрались. Это уже совсем что-то нечеловеческое.

Он. Пойдем! Ну пойдем!

Она. Я хочу тишины. Я хочу наконец покоя! Кирилл. Ну пошли… Ну пусть… Ну в последний раз… Она. Зачем ты меня тащишь?

Кирилл. Ну пойдем. Ну поговорим… Ну так нельзя…

Она. Дикость…дикость…

Кирилл. Ну объяснимся… объяснимся…

Затемнение.

Они объяснились.

Из затемнения голос Кирилла: «Люблю тебя… люблю… Да! Да!» Музыка. Потом затихает. Видно, прошло время.

Его голос (но уже с другой интонацией). Зажечь свет?

Она. Не надо.

Он (совсем рассудительно и спокойно). Я уйду от нее. Только давай обсудим, как это сделать.

Молчание. Смех.

Что ты смеешься?

Она. Хочешь, скажу, о чем ты думаешь? Ты думаешь, как все опять осложнилось… И… молчи! Я не осуждаю, если я захочу, ты действительно ко мне уйдешь. Но я не хочу. А своей воли у тебя нет. (Вдруг раздельно.) Послушай меня. Сейчас слова значат. Ты лучше многих. Ты славно выполняешь свою работу. Но мне не на работу с тобой ходить. Мне с тобой жить. С тобою, который и не добрый и не злой, и не смелый и не трус, и не самолюбивый и не самовлюбленный, и не… Я никак не могу вспомнить, какой ты еще не… Ты – никакой! Молчи! Я не ругаюсь и не оскорбляю тебя. Поверь, я хочу объяснить все… и себе тоже. Женщина по-настоящему становится женщиной, наверное, когда она вдруг ощущает жажду покоя. Точнее… жажду нормальной женской жизни, то есть семьи, детей… Конечно, можно и от кого-нибудь. Многие так: спят, рожают детей, имеют семью, лишь бы иметь все это – все равно от кого. Моя беда в том, что я не могу так. Я не могу смириться… Ты помнишь улыбку Мадонны… Это потрясающая улыбка покоя и воли. Ее называют «улыбкой материнства». Но не оттого только, что у нее этот свет в улыбке, а потому свет, что ее материнство от того, кому она поклонялась. Это – символ. В этом гармония. Милый, я не могу иметь детей от ничтожества… а спать с человеком, от которого не хочешь детей, – это уже грех, это против природы. Поэтому мне плохо. И поэтому не надо тебе уходить от нее. И поэтому я ухожу от тебя. Вот теперь все! Милый!

Она одна. Молча сидит. Потом смеется. Потом перестает смеяться и снова сидит и молчит. Долго молчит.

Ее квартира. В квартире Подруга. Говорит радио.

Радио. Сегодня – традиционный день цирка. Красочная кавалькада проследует по улицам города…

Входит Ирина, выключает радио.

Подруга. Приползла?

Она. Ага!.. Чем занималась?

Подруга. Думала. Раздумывала, пока ты…

Она. Замолчи!

Подруга. Потом звонила по телефону. Отменила девичник. Все расстроились, особенно Клара. Ты знаешь Клару? Это манекенщица, моя знакомая, и модельер к тому же. Она прошла все размеры – от 44 до 52-го. Она как бы символ нашего короткого бабьего века. Впрочем, надо было мне их все равно пригласить, пока ты там… Молчу. Да, тебе опять звонили.

Она. Кто?

Подруга. Авантюрист.

Она. Какой авантюрист?

Подруга. А вот этого я уже не знаю, какой он… Наверное, как полагается авантюристам, он или интересный брюнет, или высокий блондин. Он сказал, что будет тебя ждать на вокзале в одиннадцать. Чего улыбаешься?

Она. Какие роскошные женские определения, я уже забыла, что есть блондины и брюнеты. Ну что ж, это хорошо. Пусть меня ждет на вокзале высокий брюнет. (Начинает собирать чемодан.)

Подруга (упрямо). Я сказала – высокими бывают блондины, а брюнеты – они интересные. Прекрати собирать чемодан, ты ведь завтра смываешься. Это блондин уезжает сегодня и все-таки ждет тебя на вокзале…

Она. Перестань пить!

Подруга. Ты ведь пила, когда тебе хотелось. Теперь моя очередь. Как осуждающе ты на меня смотришь. Ну конечно, куда нам, я ведь нежеланная, да еще и глупая; и подруги у меня все глупые, конечно, кроме тебя. Клара какая-то – модельерша. А вот с этим я не согласна. В ее работе есть философия. Что такое современная мода? Это прежде всего сдержанность, недоговоренность, отказ от чрезмерной деталировки. Почему в моде блестящие ткани? Они подчеркивают сложность, неуловимость характера современного человека. Вот если я, например, купила сапоги на твои деньги… это еще не значит, что я дрянь и ты можешь меня презирать. Это значит…