Текст книги "Миры Джеймса"

Настоящее ли это вино? Настоящее ли в этих спектаклях вино? Или бутафория? Ты держишь бокал, пьешь. Медленно. Огромная пауза затянулась и рискует оборваться негодованием зала, все больше напряжение и все дальше от сценария. Пора возвращаться. Уже пора.

Я смотрю в твои глаза – что-то не так. Я смотрю в твои глаза – пора, дальше, по плану: взять твою руку и сказать какую-нибудь банальную фразу: «Ты так красива сегодня» или что-то еще похожее. Я потянулся к тебе – прикосновение, словно током, словно холодом. Ты отдернула руку и промолчала. Что-то не так. Зал зашептал. Ты же должна подыгрывать мне, лукаво улыбаться каждой глупой шутке, прописанной автором?

Я смотрю на твой идеальный грим, на твою белую кожу, на твою благородную осанку, на твое лицо и понимаю, что я спутал спектакль, я не знаю роль. Словно суфлер, пытаясь помочь мне, отчаянно стучит сердце, холодная дрожь. Кто же я? Я вижу тебя, но кто же здесь я? И кто ты? Подскажи хоть жестом, хоть намеком, спаси.

Ты, снисходительно улыбаясь самым кончиком губ, ждешь меня, даешь мне время.

И пауза тянется все дольше. Полчаса, час – и я пытаюсь заполнить ее глупыми фразами и никчемными расспросами. Я смотрю на тебя и пытаюсь прочитать по губам, но ничего – лишь немая лукавая улыбка. Что-то кричит мне сердце, но я не понимаю ни слова.

Я шут? Я твой любовник? Слуга? Властитель? Помощник? Убийца? Кто я в твоих глазах? И что будет дальше? Я пытаюсь разглядеть. Я не знаю. Я забыл свою роль. Я не знаю, кто ты, не знаю кто я.

Ты неожиданно рассмеялась и сказала затейливым тоном:

– Меня, наверное, уже ищут. Я никому ничего не сказала. Получается, ты похитил меня?

– Еще можешь вернуть, пока не поздно. Если боишься, – продолжала ты, неуверенная, что мне хватило первой подсказки, но уже лишнее. Надо бежать. И незачем быть здесь нам, моя принцесса. Нельзя больше оставаться ни минуты. Выкрасть. Такой брильянт, как ты. Спрятать в безопасности, в темноте моего убежища, как ослепительно ты будешь сверкать там.

* * *

Бутафорская жизнь: и вино не пьянит, и любовь не может согреть, и счастье не смеется беззаботно, а тяжело и устало вздыхает. Я разыграю похищение. Ты разыграешь удивление. Ты подаришь мне чуть-чуть своей неприступности, опасности, а я тебе – немного счастья, страсти. Насколько мы сможем это сыграть.

Давай сыграем эту ложь, как ее все называют. Конечно, никто не будет нас искать, и нельзя выкрасть то, что ничье. Ты одна в этом городе, и стрелки часов для тебя не несут никаких обязательств, лишь грусть, скуку. И ты сама этого хочешь больше меня, и именно оттого что никто не ждет. Но можно я тебя выкраду из этого пошлого смысла, из этой жизни? Будь принцессой, будь той, кем тебе хочется быть, тем, к чему ты так стремилась, я помогу тебе. Пусть ложь. Но ты дрожишь от ее прикосновения. И сотни раз сыграв ее, все же веришь ей. Пусть – похищение. Пусть. Смотри, звездное небо притаилось. Зрители ждут. Как страшно нырнуть в холодный омут этой ночи. В снежную полуночную бурю. Ты чувствуешь, как тьма окружает тебя, как тысячи глаз смотрят на тебя? Что они ждут? И как ты поступишь? Пойдешь со мной?

Тишина застыла омутом. Кругами разошелся в нем и канул в небытие звон мелких монет, брошенных официанту на чай. Глубина его неизмерима. Но мы бросились в него и побежали к выходу через весь зал, и даже шквал, рев аплодисментов не смог догнать нас – словно вороны, вспугнутые нашим поступком, взметнулись к самому потолку зала и долго еще боялись опуститься на свои места. Мы побежали, на ходу надевая верхнюю одежду, распахнув двери плечом, держась за руки, в ледяной ночной холод. Прыгнув в черную глубину притормозившей у входа машины, вжавшись в ее тьму и не глядя по сторонам, умчались прочь. Тише. Молчи. Никто не догонит нас. Я держал тебя уверенно и с силой, и ты в безысходности расслабилась и успокоилась. Никуда тебе не деться. Похищение. Из обыденной жизни, из обыденного вечера.

* * *

Обычное рядовое представление. Впрочем, совсем уж дешевые романы обычно заканчиваются чуть раньше и не заходят так далеко – но и нам дальше некуда идти. Пустота утреннего неба и грусть. И, кажется, сейчас самое время опускать занавес. Самое время. Не этого ли мы безмолвно и неподвижно ждем с тобой? Чувство пустоты. Я понял смысл этого спектакля. Я понял, что именно мы играли.

– Пустота.

– Да брось ты, позвони, если хочешь, все было хорошо.

– Подожди.

– Я спешу.

– Ты даже не позавтракала. Ты голодна, хоть эту пустоту ты чувствуешь?

Пустой холодильник. Зерна кофе. Звезда вчерашнего представления, принцесса – теперь ест черный хлеб в закулисье моей жизни и довольна этим. И мы опять обычные люди и совсем не знаем друг друга такими. Словно только здесь и увиделись впервые, неожиданно столкнувшись этим утром на моей холодной кухне.

* * *

Но ты – и, правда, звезда на этом пустынном небе. Путеводная. Ты даже и не догадываешься, что кто-то может сверять свой путь по тебе, ты лишь слегка рдеешь в смущении, но твой свет, твое тепло – я чувствую их. Как это возможно?

* * *

И вот опять очередной вечер, тьма, и я огибаю чернеющий айсберг высотного дома, и жалобно воет ветер. Но я чувствую вдали – твой свет, твою звезду, и она ведет меня через эти зимние дворы, ведет через весь этот город. Ведет через тьму к нашей новой встрече.

И был еще один вечер. Еще один спектакль. И было легко повторить. Опять тишина и напряжение зала. И теплое вино. И ты ждала моих слов и уже не подсказывала мне. И я сам уверенно говорил тебе:

– Я тебе украду ото всех. Никто нас не догонит, не найдет в этой ночи.

И мы хватались за руки и вновь бежали, что есть сил, быстрее, радостные, прочь, и, казалось, шквал аплодисментов накрывал нас. И черная машина ждала у подъезда, и мы прыгали в ее тьму. И еще один вечер, и неделя, две, месяц – неизменный успех. Мы были безумно счастливы и опьянены этим успехом.

Та, что пришла тебе на смену, совсем по-другому выговаривала слова. Она меньше подходила на эту роль. Но спектакль продолжался, такова жизнь. И я играл эту ночь вновь и вновь, эти звезды, и распахивалась тьма машины, и я забывал, кто я настоящий, и сердце билось тысячью аплодисментов.

Но ведь и ты продолжала играть в эту жизнь, и кто-то подыгрывал твоему таланту вместо меня, кто-то пришел на смену и мне. Я не знаю, кто. Возможно, он был лучше меня и никогда не забывал своего текста. Я надеюсь, я уверен, что тебе всегда сопутствовал успех, и было много новых ролей, главных, блистательных, ты разбогатела и обрела подлинную славу. Ты достойна этого. Ты лучше всех играла эту роль.

Глава 3

Миры. Первые ощущения их существования, подозрения, приходят к нам с первыми потерями. Когда из нашей, казалось бы, полной и неделимой жизни, вдруг мерцающими звездами выпадают прекрасные и завершенные сюжеты. Ты обнаруживаешь их в своей памяти, случайно, и тебя восхищает их законченность и красота. Ты играешь с ними, словно с прекрасными бриллиантами, переливающимися под светом воспоминаний. Ты удивляешься их красоте, тому, что они были твоими, что были созданы тобой, но ледяным холодом тебя остужает, вызывает страх осознание их недоступности, их чуждости. Ты вдруг понимаешь, что потерял их давным-давно, навсегда, что не можешь их вернуть. Украсть? Но это невозможно. Эти миры, бриллианты, потеряны навсегда. Подарены ли кому-то, близкому или далекому, отданы ли за бесценок – вернуть их невозможно.

Мы терзаем и виним себя за то, что потеряли их и, зная лишь единственную дорогу к ним, снова и снова продираемся через наши воспоминания.

Но почему нам просто не принять это открытие как великий праздник, и само существование этих миров как признак того, что мы больше не бесплодны, что мы можем создать что-то завершенное, что-то прекрасное. Разве то, что наше создание настолько совершенно, что больше не нуждается в нас, может омрачить этот праздник?

Но это так сложно и вряд ли по силам настолько молодому человеку, каким я был тогда, до смерти напуганному осознанием того, что все, что у него есть, было дано взамен, и он, не подумав, просто так, обменял драгоценности своего детства, прекрасные, сказочные, яркие миры на новый, незаполненный ничем, пустой мир этой съемной одинокой комнаты, даже не подозревая, что лишается их навсегда. И обмен не провести вспять, не найти того, кто забрал себе все эти сокровища. И я думал, что был обманут, бесчестно обманут, и винил себя в этом, осознавая, что за все, что мне дадут впредь, также придется платить, и был уже вполне готов обменять доставшиеся мне развалины, недостроенный мир, практически на что угодно, но понимал, что никто много не даст мне за него и вряд ли получится, не достроив, не доделав, обменять его на другой, лучший мир, разве что обманув кого-то, но этого мне совсем не хотелось.

* * *

Как надоело мне все это, столько проблем, вопросов, моя сущность рассеяна на тысячи частей. Все, что есть в этом городе, цепляется, путается с моей судьбой, что-то требует от меня. Надоело.

– Побыстрее на посадке, – попросил уставший голос. Закрылись двери, и вечерний троллейбус плавно заскользил по зимним улицам. Каждый новый день он, неуступчивый оппонент в споре, уверенно отвозит сомневающегося меня куда-то, куда мне совсем не хочется, но не переспорить его, не найти аргументов, ведь простого «не хочу» недостаточно, так нас учили.

Все эти пьяные пассажиры, ругающиеся с кондукторами. С ненавистью кричащие друг на друга среднего возраста пары, с презрением и вслух припоминающие друг другу все недостатки и недочеты текущего дня. Потом они замолкают и едут дальше, вместе, в свой безрадостный дом, что с опаской ждет их в темноте и нищете, видимо «не люблю» тоже не достаточно в этом мире. Надеюсь, что окажется достаточным: «люблю», «мечтаю», «хочу». Как бы я хотел проверить. Но что я хочу? О чем мечтаю? Что я люблю? Так я и ехал, мысли бессвязно сменялись одна за другой. В промороженном окне быстро мелькали улицы, огни автомобилей, магазины, я почти засыпал, мне мерещились странные очертания каких-то далеких желаний, мечтаний, страхов. И все это оседало снежным настом в моем сознании, заносило меня с головою, так что было даже не пошевелиться, я постепенно согревался, но ехать было еще очень долго, казалось, что бесконечно.

Все это я, это и есть я, странный сгусток воли, проблеск сознания, объединяющий в некий клубок бессмысленный хаос этого мира. Небольшой ураган, налетевший на этот несчастный город и поднявший в небо, на метр восемьдесят от земли безжизненный мусор и все, что только попалось ему на пути.

Все это я, это и есть я, как бы ни было противно, только из этого сора и состою, из работы, скандалов, обязанностей, встреч с друзьями, случайных знакомств, страха опоздать, попыток найти ее.

Каждое подобное путешествие и каждый из моих дней казались мне бесконечными, или я просто не замечал, как они, завершившись, сменялись новыми, в точности такими же. Мой скучающий дом с надеждой и нетерпением ждал меня до позднего вечера, все еще помня нашу с ним былую тихую счастливую жизнь. Он еще не совсем осознал те перемены, что происходили со мной, я и сам не до конца все это понимал, но мне уже было не до него. Этот город поглощал меня, врастал в меня каждой улицей, каждым зданием, каждым днем. Запутывал, связывал меня, и казалось, что уже не вырваться: духовные связи, деловые связи, порочные связи, родственные связи, дружеские связи, связи обязательств.

Я удивился, как легко и неожиданно в один из дней отсекла их все задраившаяся дверь самолета. Так просто и бесцеремонно она остановила целую толпу моих обязательств, мыслей и проблем, до последнего преследовавших и провожавших меня, советующих что-то. «Провожающих не пускаем», – и все мое прошлое, тысячи вариантов придуманного будущего, все, что мучило меня и не давало покоя в этом городе – исчезло. Весь этот шум затих, и я остался наедине с самим собой, лишь легкая дорожная сумка в руках, в которой и так много всего лишнего. Больше ничего у меня нет.

– Приветствуем вас на борту комфортабельного авиалайнера. Наше путешествие по маршруту «холодный, старый безжизненный город» – «сказочный и волшебный южный остров» будет проходить на высоте 10000 метров над уровнем кристально чистого голубого моря.

Свобода – казалось, что я в первый раз увидел ее. Прекрасная незнакомка, она сама нашла меня, немного испуганного и расстроенного, обняла своими нежными руками, шептала мне о прекрасном будущем, о чудесных островах, я влюбился в нее. Сразу. Впервые. Я дышал ею. Мне казалось, что она состоит из того же прохладного пара, воздуха, что и проплывающие облака в иллюминаторе. «Я всегда буду свободен», – повторялось у меня в голове. «Не обещай мне этого, это не в твоих силах быть всегда со мной…», «Я всегда буду свободен!», «Всегда буду чувствовать твою нежность, любить тебя, жить ради тебя!» «Я сделаю тебя несчастным. Я не должна. Забудь обо мне». Она поцеловала меня. И я, счастливый, заснул в ее объятьях. Она положила свою голову мне на плечо и прошептала: «Я люблю тебя».

Меня разбудило мягкое прикосновение. Симпатичная стюардесса дотронулась до моего плеча и вежливо улыбнулась, попросив пристегнуться: воздушные ямы. Никого не было рядом, я совсем один. Не сезон. Самолеты летают полупустые. Лишь какая-то пожилая пара через два ряда от меня, уже пристегнувшись, смотрела в иллюминатор, и еще через кресло сидел средних лет человек. Больше никого нет. Все приснилось?

* * *

Как нас легко смутить, как мы просто сдаемся и отказываемся от самых очевидных воспоминаний, от мечтаний, от своего счастья, как много нам надо доказательств и как мало в нас веры, что никакие доказательства не помогут. Может, именно из-за этого мы прозябаем в духовной нищете, когда величайшие богатства встречаются нам на пути, но у нас не хватает смелости сделать их своими, просто поверить в них. Но это же настоящая жизнь, единственная и настоящая, как можно не верить в нее? Я ощущаю презрение к себе, когда понимаю, что опять усомнился. «Я всегда буду помнить тебя, верить в тебя, жить ради тебя!».

Мужчина с соседнего кресла в белом пиджаке, бледный, словно уже десять лет не видел солнца, с расстегнутыми верхними пуговицами на рубашке и пепельными короткими волосами позвал стюардессу.

– Виски.

Он выглядел странно, его глаза неестественно блестели. Он нервничал. Грел в руках принесенный симпатичной молоденькой стюардессой стакан, лишь прикасаясь к нему губами, даже не наклоняя его, вдыхая его запах и смотря в одну точку перед собой.

– Что-нибудь вам принести? – неожиданно обратилась та же молоденькая стюардесса ко мне, в очередной раз проходя мимо наших мест.

– Горячий чай?

– Кончено, одну минуточку.

Я поставил чай на подставку в подлокотнике, пить его почему-то совсем не хотелось. Я думал о свободе, я искал в своей предыдущей жизни хоть какие-то ее следы, признаки существования. Я пытался вспомнить эти ощущения от ее слов и прикосновений. Неужели ее не было? Неужели ее нет? Все приснилось? Я чувствовал, словно теряю какие-то несметные сокровища, с каждой неправильной мыслью удаляюсь от них, теряю всё большие деньги, словно проигрываю в казино.

Чтобы хоть как-то отвлечься, не разориться до конца, уже лишившийся выигрыша, но еще не всех своих сбережений, я решил покинуть игру и подумать о чем-то другом, мой взгляд после долгого скитания по ничем не примечательным пассажирам опять привлек обладатель этого странного белого пиджака, так методично рассматривающий уже третий подряд стакан с виски. Он казался преступником, мне представлялось его опасное прошлое, бегство от властей, самолет, дарящий ему новую жизнь, забрав все, что было до этого – хорошего и плохого. Может, для кого-то кажущийся нечестным обмен, но для него – самый лучший вариант: бросил прошлую жизнь, оставшись не только без вещей, но даже без имени, без всего. Оставил только свою сущность, все отдал в обмен на свободу. И лишь контрабандой, тайком, перевозящий с собой самые прекрасные воспоминания, именно в них он сейчас погружен. Опасность, побег – все эти мысли захватили меня. И мне опять везло, и я выигрывал снова и снова: «Я буду всегда с тобой, свободен». Хотя, может, он был простым клерком, убегающим на неделю от надоевшей монотонной однообразной работы и законной, но нежеланной жены, и в этом лишь весь его конфликт с законом, и как бы он ни боялся, вряд ли ему грозит хоть сколько-нибудь серьезное наказание. И даже не одиночная камера – самое страшное, что ему предстоит, в случае если его поймают, но одинокая комната в съемной квартире, впрочем, с правом на нечастых вечерних или ночных посетителей. Мне хотелось виски, и сердце радовалось и замирало, когда самолет крылом зачерпывал облака, но каждый раз он умудрялся не утонуть, не пойти ко дну, всплывал, и сердце опять билось, ожидая нового погружения. Через три часа полета он, наконец, нырнул в очередной беспросветный белый омут. Капитан объявил о посадке и попросил всех пристегнуться.

Еще через двадцать минут самолет мягко коснулся асфальтовой посадочной полосы и долго ехал по ней, пока не остановился. Молоденькая стюардесса с грустью вышла попрощаться с пассажирами, будет опять ждать, может, кто-нибудь ее спасет от этих бесконечных перелетов. Задраенная дверь самолета медленно, со скрежетом открылась, впустив горячий южный вечер неизвестного мне нового мира и мое новое будущее, ждавшее меня у самого трапа. Я же чувствовал себя незнакомым дальним родственником, напросившимся на визит, и очень скромно, не зная, что ожидать, шагнул к нему навстречу. Люди, что прилетели со мной, словно играя в прятки, исчезли в холлах аэропорта. За колоннами ли, в его коридорах – от своего будущего ли или от прошлого прячутся?

В любом случае они знают, что нужно делать, гораздо лучше меня и знают, куда идти и, может быть, и мне нужно было поверить в их опыт, и я так и рассчитывал сделать – после выхода из самолета пристроиться за кем-нибудь, знающим, чтобы он меня вывел прочь из незнакомого аэропорта, но образчика уже не найти, и вместо этого приходится на ощупь искать выход. Не прятаться, а, наоборот, притягивать к себе лишнее внимание своим вопросительным неправильным английскими и многочисленными, многократно повторяющимися передвижениями.

Но вот какой-то сжалившийся сотрудник аэропорта все-таки показал мне выход. И я, вырвавшийся из плена холодного северного города и перелетевший через океан, память о чем, несмотря на многочисленные блуждания по местному аэропорту, все-таки сохранилась, спокойно ждал, пока угрюмый таможенник рассмотрит мои документы и откроет передо мной стеклянную дверь в этот незнакомый мне мир. Новое будущее было рядом, оно дергало меня за руку, торопилось, ему не терпелось показать мне город, отель, рассказать все, выпить вина, познакомить со всеми, оно было совсем не такое скромное, как я.

– Давай быстрее, господи, нас столько всего ждет там! – кричало оно мне.

– Смотри, интересно, она в наш автобус? – одобрительно отзывалось оно об очередной прилетевшей на отдых красавице.

* * *

Туристическое путешествие на южный остров. Всего 7 дней, эконом класс, в турфирме говорили, что будет мало времени, ничего не успеешь посмотреть, предлагали скидки. Я тоже так думал, боялся, завидовал, жалел. Семь южных дней оказались целой жизнью – огромный, бесконечный и божественный мир, созданный мною. Он и сейчас существует, словно какая-то часть моего сознания просрочила визы, нарушила все законы, спряталась, бросила все и осталась навсегда в нем.

Здесь все постоянно, и завтрашний день похож на вчерашний, но яркие южные звезды никогда не перестают удивлять и восхищать, это один из бесконечных и безмерных источников вдохновения, как море, как твоя единственная женщина, которую безумно сложно найти. Бриллианты звезд самыми сокровенными желаниями, спелыми яблоками падают нам под ноги, и мы лишь любуемся ими, не подходя слишком близко, у нас здесь и так все есть, мы все нашли, а что-то новое может потребовать от нас отказаться от чего-то уже имеющегося. Мы видим свое отражение в утреннем море, и впервые за многие годы оно нам нравится, нам не за что упрекать себя, не о чем жаловаться и нечего жалеть.

Они слишком хороши для нас, эти миры, признаю, и нам приходится быть идеальнее, лучше, чем мы на самом деле есть, и это отражение – не совсем мы, и прекрасные истории, происходящие здесь, тоже не совсем наши. Но если мы можем быть лучше, чище, свободнее, чем бываем обычно, может быть, мы на самом деле такие и есть? И случайный проблеск на пыльной дороге – настоящая золотая монета, и яркий секундный просвет в облачном небе – настоящее солнце?

Божественные, идеальные миры, полные бриллиантовых звезд и счастья.

* * *

Они ожидают волну, затаившись, медленно подплывают к ней, и когда вода со всей силы подбрасывает их, вздымаясь вверх, уже ничего не остается, кроме как вскочить и нестись со всей скоростью, прочь, пытаясь удержаться, устоять на своей доске для серфинга. Волна словно огромное морское чудовище, лениво сбрасывающее в очередной раз забравшихся на его хребет назойливых людей. Отогнало прочь и успокоилось на время. Самое популярное увлечение на здешних пляжах, не считая, конечно, мирного возлежания в объятиях раскаленного солнца на деревянных шезлонгах и бесполезного созерцания, чем я и был занят уже второй час подряд.

– Яблочный чай! – пытается привлечь внимание расслабленно загорающих на пляже услужливый официант. Я на мгновение перевел взгляд на этого пожилого араба, осознал его предложение и поднял руку.

– Мне, пожалуйста! – больше это предложение на пляже никого не заинтересовало. Старик принес горячую кружку, освежающий аромат, но так жарко, что пробовать как-то не хотелось, поставил нетронутую, на столик рядом с лежаком.

Покорители морских чудовищ поджидали очередную приближающуюся волну.

Мысли путались. Но все же я думал. Думал, что иногда это единственный способ что-то изменить в нашей жизни, когда уже не остается никаких сил и невозможно больше выносить штиль – превозмочь страх и забраться на вздымающуюся волну судьбы, и если она тебя не разобьет о камни, то непременно вынесет в новый мир. Полуправда. Ведь чтобы началась новая жизнь, должна закончиться старая, и для того, чтобы переродиться, волна, жизненный шторм должны вначале разбить тебя о камни, вдребезги, это вызывает нестерпимую боль, но после приносит свободу. Это наша последняя защита перед абсурдностью реальности. Когда реальность становится невыносимой, закрой глаза, почувствуй этот шум надвигающейся бурлящей, огромной волны, этот соблазн броситься в руки неминуемых диких перемен, катастроф, которые с болью и огромной силой перенесут тебя в другую жизнь, одарят своими сокровищами, спасут и спрячут ото всех. Бросить работу или выйти на встречу преследующим, уехать прочь, рассмеяться в лицо, оставить навсегда.

Раздался громкий смех, и волна с силой выплюнула в прибрежный песок юного серфингиста и совсем в другую сторону – его доску. Здесь, на этом острове каждый может попробовать оседлать судьбу за 10 долларов в час, не боясь хоть как-то пострадать. Безопасно.

Вначале соленая вода с болью разъедает даже закрытые глаза, она везде: льется из душа, плещется в бассейне и даже продается в бутылках – в минеральном своем виде. Боги виноделия, боги плотской любви, боги роскоши и боги созерцания, боги водных игр и боги разгадывания кроссвордов, боги соблазнители и искусители, боги покорители морских просторов на белых яхтах и боги покорители водных глубин, богини красоты, в облегающих белоснежных шортах, поверх откровенных купальников, что смеясь и радостно смотрят на меня из-под козырьков своих кепок. Вы когда-нибудь задумывались, чему бы посвятили свою жизнь, если бы не существовало необходимости тяжело работать, проводить большую часть дня в своих офисах? Если бы ваша жизнь была лишена этого трудового пути, где и как бы вы искали себе место? Чего бы вы добивались? К чему стремились? Что создавали бы? И что разрушали? Массовый слет богов, молодых и старых, всемогущих и всесильных, превративший это захолустье из ничего, из пустоты, из бывшей нищей рыбачьей деревни в Олимп, в рай.

И хлеб разделили на всех, и вино никогда не кончится. Чем отличался страдающий Иисус от радостных вечно-молодых античных богов с их пирами и волшебными историями, скорее красивыми, чем поучительными? Только тем, что был среди людей, а не среди себе равных и подобных, абсолютно один, среди наших страхов, горя и грязи. Пытаясь спасти и помочь. Вынужденный что-то объяснять, чему-то учить, быть кумиром. Как бы он отдохнул, попав на этот божественный античный остров, к своим. Пригубил бы вино и беззаботно слушал разговоры и, наконец, дал отдохнуть своему изможденному телу. Купил бы кроссворды, смотрел по ночам на звезды, а днем загорал на белоснежной яхте. И, может быть, в скором времени мы бы услышали новую прекрасную историю о божественной любви или героических подвигах.

О, эти божественные античные истории, что уже тысячи лет разыгрываются на этом острове: без поучений, без морали. Увлеченные красотою сюжета и движением подогретой на солнце крови: здесь клянутся жизнью, ныряют в спящее море, чтобы достать драгоценности для своей любви, ищут подвиги, бросаются в огни ночного города. Но все приходится делать самим, судьба не властна над богами и не трогает их, приходится брать на себя ее функции, иначе вся жизнь превратится в безмятежное лежание на пляже. И вот ты смотришь на прохожих и выискиваешь героиню для своего нового романа – свое счастье. Я учился быть богом.

Я оделся и решил отправиться в город, лежать здесь больше не хотелось, яблочный чай так и не тронут, хочется найти какое-нибудь тихое место, перекусить и выпить вина.

Удивительно, но иногда счастье ходит с нами по одним дорогам – вот оно прошло по мощенной маленькой улочке, настолько маленькой, что солнечным лучам было почти не пролезть между домами. Она прошла навстречу: странные семьи, ей уже около двадцати, но она отдыхает вместе с родителями. Я смотрел на нее, я мог так просто изменить ее судьбу. Вот они идут, разглядывая витрины маленьких магазинчиков, разглядывая прохожих, разглядывая меня, ее глаза задержались на мне.

* * *

Вкус вина был не слишком притягателен, но все же.

– Еще бокал.

Араб-официант взял из моих рук смятую бумажку, предугадывая, какая ее часть перепадет ему и, улыбнувшись, побежал к барной стойке выполнять заказ.

Я думал насчет выбора, как должно быть сложно, будучи всесильным, имея тысячи возможностей, выбрать всего лишь одну. Бесконечное количество сюжетов, я могу реализовать каждый из них, любой, но какой именно? Сколько уже богов запуталось и растеряло свои силы в ложных возможностях, в не тех воинах, не тех подвигах, не тех целях. Чем больше сил – тем труднее. Это огромная ловушка для богов и героев. Чем одно вино отличается от другого, один путь от другого. Одна женщина от другой: тащить с собой гарем женщин, гарем возможностей, гарем целей?

Араб принес бокал. Я пригубил его, вкус показался лучше, а может, просто я уже был немного пьян.

– Спасибо, друг, – я вернул ему принесенную мне сдачу.

Время обеда, праздные, беспечные, безумно увлечённые своей божественной скукой люди занимали места за столиками открытой террасы на самом пляже. Я смотрел на море, на полуобнаженные тела, красивые и уродливые, впрочем, одинаково интересные и притягивающие взгляд, ждал свой обед, один за этим маленьким столиком.

Счастье ходит с нами по одним улицам, оно даже обедает в нашем же ресторане, за соседним столиком. Пьет коктейль со льдом, делит со своей подругой огромную пиццу, беседует на английском, судя по всему выигравшей считается та, которой достанется меньшая часть, посматривает по сторонам, ловя быстро отводящиеся взгляды, улыбаясь более смелым и решительным. Ее улыбка – достойная награда и за более отважные подвиги.

– Давайте я ее съем, – смех это уже хорошо, даже если его вызвал мой английский, а не само предложение.

– Откуда вы? – этот мой вопрос был встречен без смеха, что несколько оправдывало английский.

– Из вон того отеля, – показала Она пальчиком на возвышающееся в метрах ста от пляжа здание.

– Что же, тогда моя родина намного дальше.

После обеда я попрощался с девушками и пошел в свой отель. В ту сторону, в которую они показали пальчиком, мимо многоэтажного конуса пятизвездочного гиганта, какой-то номер сейчас точно пустует, они еще остались в кафе. Еще чуть дальше, и я дошел до своего двухэтажного приюта с бирюзовым бассейном, пытающимся ласкать ноги проходящих мимо постояльцев, льстить им, разрываясь, словно смехом, своими брызгами. Несколько пенсионеров отдыхали на лежаках, расставленных вдоль его береговой линии, пойманы, обездвижены, словно мухи в жаркий день на липкой ленте, они привыкли. Зачем им огромное море? Некоторые даже и не доходят до него за все время отдыха. Некоторые не доходят до любви за всю жизнь, некоторые не доходят до своих желаний, до самых заветных мечтаний.

– 209, – сказал я у стойки в холле отеля, скучающая пожилая служащая вздрогнула и поднялась со стула.

– 209, – она провела пальцем по стене, на которой вывешивались ключи, выбрала нужный и протянула мне.

Второй этаж, на этот раз дверь открылась сразу, уже привыкла к моим рукам. Я снял рубашку и бросил на постель. Зашел в душ. Вода уже не казалась столь соленой, холодная, остужала мои мысли и успокаивала тело. Морская вода здесь кажется очеловеченной, одомашненной, теплее, шум волн превратился наедине в шепот, неприступность и сила – в робкие прикосновения, но все же это она и суть ее не претерпела изменений, лишь на мгновение может удержать мое отражение, но после – разлетается тысячью брызг о мраморный пол ванной и, смеясь, искрится своей радостной бирюзой, заливая все вокруг и сразу же забывая меня, торопится быстрее прочь, назад к морю, к кому-то еще, без прощания.

Выйдя из душа, надел шорты, налил себе холодного апельсинового сока, открыл стеклянную дверь балкона и ступил на него.

Здесь счастье ходит с нами по одним улицам, обедает в одних кафе и даже, скучая, сидит на соседнем балконе, смотрит на нас, удивленное, и ждет. Соседний балкон так близко, что можно просто перешагнуть, В легком летнем платье юная красавица с мокрыми золотистыми волосами, спускающимися на загорелые обнаженные плечи, смотрит на меня, улыбается, словно уже знает, что я свой, и ждет лишь какой-то формальности – пароля ли, кодового слова. Я пытаюсь вспомнить его, но не могу и произношу первое попавшееся, что приходит в голову, даже не надеясь, что сработает, что я услышу хоть какой-то ответ: