Текст книги "Человек, который зажигает звёзды"

Егор Юрзов
Человек, который зажигает звёзды

© ЭИ «@элита»

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

«Над нами одно небо, над нами одни звёзды»

Глава 1. Приветствие

Здравствуйте! Меня зовут Марк. Марк Адамович Вильштейн. Звучит немного дико для русского уха, не правда ли? Марком меня решила назвать бабушка, видимо, ничего более пафосного ей в голову не приходило. Классическая женщина, выросшая в Советском Союзе, где всё иностранное было под негласным запретом, могла выбрать две дороги. Она могла назвать своё чадо патриотическим и ультрамодным в те времена именем, пополнив тем самым ряды Владленов и Нинелей, или, прикоснувшись к запретному, тайком поглядывая зарубежные сериалы, которые ей каким-то чудом удавалось доставать из-под прилавков, придумать нечто оригинальное! Так рождались в своё время Хуаны Андреевичи Гринько, или Анжелики Ивановны Поповы. Представляете, как бедным детям доставалось в школе? Удивительно, как им удавалось вырасти более-менее адекватными людьми, не затаив при этом злобу на весь мир, а в частности, на своих обожаемых родителей, осмелившихся так жестоко над ними пошутить.

К счастью, моя любимая бабушка относилась к третьей, более малочисленной категории. Её отец был белогвардейским офицером, погибшим в первые дни революции. Она с детства рассказывала нам с сестрой истории о нём. Именно от него я унаследовал фамилию Вильштейн. Поговаривали, что наш род берёт начало от древних кельтских племён, непонятно какими ветрами занесённых в центральную часть России, но я никогда не придавал этому особого значения. Какая, в конце концов, разница, где твои предки убивали мамонтов. Так вот, уже взрослой девушкой моя бабка осознала своё место в жизни. Она искренне не понимала людей, борющихся с правительством посредством митингов или даже терактов. Какая разница, кто стоит у власти, считала она. Свою миссию она видела в том, чтобы попробовать сохранить богатое духовное и литературное наследие страны, упорно подчищаемое советской властью. Наверное, только так можно объяснить тот факт, что красивая молодая девушка добровольно похоронила себя в небольшой библиотеке провинциального городка, в котором прожила всю жизнь. В этой библиотеке было всё! От справочников для садоводов до учебников по квантовой механике. Также там хранилось немного духовной литературы, переживавшей свои не самые лучшие времена. Наверное, именно благодаря ей я обзавёлся своим вторым именем Адамович.

Мой папа был высоким, рослым мужчиной со светлыми глазами и огромными волосатыми руками, которые с лихвой компенсировали загорелую лысину. А ещё у него были усы! Огромные рыжие усищи! Которые, можно сказать, были его гордостью. Мой отец никогда не разделял высоких идеалов своей матери. Его мысли всегда витали вокруг простых материальных ценностей. Как истинный сын новоявленной утопии, после окончания школы он устроился рабочим на завод. Понятия не имею, что он там делал, но одно я запомнил точно – запах машинного масла, который, казалось, настолько въелся в его плоть, что даже подумай он сменить работу, его поры всё равно, вместо солёной жидкости, смазывали бы его кожу первосортным машинным маслом.

Моя сестра, Елена Адамовна Вильштейн, всегда любила отца. Как ни странно, с самого раннего детства она предпочла куклам разные шурупы и гайки, которыми была завалена вся квартира. Я же в свою очередь, был крайне далёк от всего этого. Часы напролёт я просиживал в пыльной библиотеке, в полупустом читальном зале, погружаясь в различные дивные миры. Я был пиратом и отважным корсаром на службе её величества, я открывал новые земли, странствуя на волшебных птицах, и бороздил просторы космоса на летающих тарелках. Мой внутренний мир для меня был куда любопытнее мира внешнего, такого скучного и предсказуемого. И каждый раз, закрывая тяжёлые двери библиотеки, ставшей для меня неким порталом в другое измерение, я испытывал лёгкое разочарование. Опять школа, в которой древние словно мир бабульки пытались вбить мне в голову информацию, абсолютно мне не интересную, одноклассники, которых я считал круглыми идиотами. А затем дом, сестра, периодически колотившая меня и повторяющая любимую фразу. «Марк, ты человек пропащий!» Отец, которому всегда было не до меня, и мать, кроткая серая мышка, подрабатывающая бухгалтером на хлебобулочном предприятии. Как же я ненавидел свою жизнь, но каждое новое утро я встречал с улыбкой, представляя себе, сколько новых миров мне предстоит открыть.

Как говорилось выше, своим редким именем я обязан бабушке, пользовавшейся в семье непререкаемым авторитетом. Овдовев в сорок семь лет, Клара Павловна Вильштейн целиком переключилась со своей жизни на нашу, в кратчайшие сроки взяв в свои крепкие руки все бразды правления. Но вскоре, после тщательной рекогносцировки местности, к своему глубочайшему разочарованию, наш маленький генерал увидел реальное положение дел. Своего сына ей было воспитывать слишком поздно. В его голове, уже практически отказывавшейся принимать новые знания, чётко закрепились все моральные устои, и его жизненные планы не шли дальше выполнения пятилетки в три года и новой квартиры как у коллеги Кашкина, проработавшего на заводе на полгода больше Адама. Кандидатура моей матери отпала так же быстро. Это была тихая кроткая женщина, никак не вписывающаяся в Некрасовские идеалы: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт». Её мнение целиком зависело от мнения мужа, а его жизненные позиции мы уже разобрали. Следующей по старшинству шла моя сестра, вот тут бабушка встретила достойного соперника. Похоже, гены моих предков, перескочив через поколение, нашли пристанище в её хрупком одиннадцатилетнем тельце. Долго и упорно бились эти две женщины, яростно пытаясь переломить моральные устои друг друга, и не смотря на откровенное преимущество одной из них в знаниях и в опыте, вторая не сдавалась, с лихвой компенсируя свою незрелость неуёмной энергией и великолепной закалкой классической советской школы, научившей детей отвергать все самые разумные доводы, не вписывающиеся в её идеологию. После кровопролитных сражений, из которых обе стороны умудрились выйти с гордо поднятыми головами, пристальный взор бабушки пал на самого младшего члена семьи. Меня. И тут она с удивлением обнаружила прекрасный холст. Родители и учителя давно поставили на мне крест. Изо дня в день я слышал только то, что мне надо быть серьёзнее, внимательнее, думать о будущем, думать о стране, потому что это мой долг и прочее и прочее и прочее. Обычно я никогда не дослушивал до конца, быстро переключаясь между внешним миром и своей внутренней твердыней, служившей мне надёжной защитой от всех превратностей судьбы.

«Послушай, Маркуша, – часто говорила бабушка, когда я обычно допоздна засиживался у неё в библиотеке, вместо того, чтобы, как все нормальные дети, бегать, шалить, резвиться на солнышке. – У тебя великое будущее, не слушай ты этих тупиц, они видят лишь то, что им говорят видеть, абсолютно не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Этот мир прекрасен и полон чудес, но люди слепы, они не в состоянии их увидеть. Вот в этом-то и заключается твоё предназначение, однажды ты откроешь им глаза, покажешь им всю красоту нашей Вселенной. Главное верь и не предавай себя!»

Сейчас мне двадцать четыре. Моя бабушка умерла, когда мне было тринадцать, но я до сих пор вспоминаю её практически каждый день. Несмотря на громкое имя, я ничего не добился в жизни. Первым моим разочарованием была школа: я никогда не считал себя гением, но и полным кретином, как большинство моих одноклассников, тоже не являлся. Но, несмотря на это, аттестат я получил с тройками. И не потому, что был глупее других, как мне бы хотелось считать. Просто порой мне не хватало усидчивости, порой внимания, и самое главное, я до сих пор не научился держать язык за зубами. Многие считали это проблемой. А меня всё устраивало. По крайней мере, я старался быть честен, хотя бы с самим собой. Дальше я поступил в университет, я долго выбирал специальность, хотя, если честно, мне было абсолютно плевать. С одной стороны все кричали о перенасыщении страны экономистами, юристами, маркетологами и прочей нечистью, и о тотальном дефиците инженерных специальностей, а с другой орали о полном отсутствии квалифицированных экономистов, юристов, и прочего офисного планктона.

«Ты мужчина. И должен содержать семью. Спустись с небес на землю, хватит витать в облаках» – гудели у меня в голове слова отца, сказанные однажды вечером и повторенные добрую сотню раз в самых невероятных интерпретациях. Я нашёл компромисс. Поступил в технический университет, на полуэкономическую, полутехническую специальность, связанную с транспортом. В общем, как и сам ВУЗ. Не могу сказать, что я был недоволен выбором. Но практически каждый вечер, сидя в одиночестве в своей комнате, когда родители ложились спать, моё сердце грызла непреодолимая тоска. Кое-как мне удавалось находить временное убежище в выдуманных другими людьми мирах, среди друзей, в объятиях молодых девушек. И поначалу это помогало. Но лишь поначалу. Вскоре многие книги стали вызвать у меня явное отторжение. Я не хотел жить в мирах, построенных кем-то для других. Я хотел сам быть архитектором чужих грёз. С выходом из школы круг моих друзей стал уменьшаться всё стремительней, постепенно превратившись в маленькое колечко, вот-вот грозящее исчезнуть. Когда прошла первая влюблённость, пережитая мной, как и практически любым другим человеком, довольно тяжело, но, безусловно, ярко, отношения к девушкам резко изменились. Мне было хорошо с ними, но я прекрасно понимал, что и без них моя жизнь не закончится. Это вгоняло меня в ещё большее уныние. И так я стал постепенно замыкаться в себе. Годы шли, и с каждым прожитым днём моё внутренне недовольство возрастало; порой мне казалось, что где-то за мной, приблизительно на метр выше головы, летает маленькая злобная грозовая тучка, с сердитой рожицей посередине, и периодически, гневно потрясая кулачками, швыряет в меня молнии, при этом выкрикивая всякие ругательства бабушкиным голосом. Вот такая у меня буйная фантазия, из-за неё я до шестнадцати лет боялся спать с выключенным светом, постоянно зарываясь с головой под одеяло. Она всегда была моим величайшим даром, но в то же время и моим величайшим проклятьем. Порой я завидовал людям, для которых стабильная работа, семья, и машина в кредит были основным смыслом жизни. Завидовал, и в то же время сочувствовал. Я хотел другого. Основная проблема была в том, что я не знал, чего я хотел, и не знал, как этого достичь. Но одно я точно знал: чего я не хочу. И этот список был на удивление огромным, хотя со многим из него приходилось мириться. И это делало рожицу на моём облачке всё более и более сердитой.

Дни шли.

Вскоре я закончил университет. Красного в моём дипломе было лишь маленькое пятнышко, поставленное хорошим вином, которое меня уговорили выпить одногруппники на маленьком междусобойчике в честь завершения учёбы. Учитывая то, что я вообще не пью, для меня этот бокал показался сродни бездонной бочке, или не опустошаемому кубку Тора.

У меня была работа, не самая плохая, я даже работал по специальности. Занимался перевозками в одной небольшой фирме, специализирующейся на распространении печатной продукции по киоскам и магазинам. Распространял чужие миры, упакованные в красивые обложки. Забавно, ведь многие из творцов уже давным-давно покоятся в могиле, а их творения, их мечты и идеалы живут, с каждым днём вовлекая в себя всё новые и новые умы. Разве это не истинное бессмертие? Но что-то я отвлёкся, со мной такое часто бывает. Ну, так вот, вернёмся к реальности. Как ни странно, я получал неплохие деньги и довольно быстро шёл по карьерной лестнице, как говорило моё окружение, во многом из-за моей харизмы. Хотя я сам с трудом понимал, о чём они говорят. Ну, раз говорят, значит, им виднее. В личной жизни у меня всё было в порядке. Не знаю, почему, но у меня никогда не получалось лёгких отношений, может быть, дело во мне, а может быть, в тех девушках, которых я выбирал, но все мои отношения длились не меньше года, и все были с далеко идущими планами, иногда даже и с моей стороны. Ну и, естественно, все они заканчивались одинаково. Осыпанный «любезностями», я молча возвращался к себе домой, и на протяжении последующих месяцев двух, периодически то тут то там чувствовал запашок подгнивающих отношений. Редко у кого хватает ума и силы воли сразу похоронить мёртвую любовь, особенно если ты молод.

Сейчас же мои отношения били все рекорды. Она была прекрасна. Красива, умна, интересна, и любила меня без памяти. Чем не идеал? Все вокруг говорили, что мне пора жениться, мол, возраст подходящий, да и девушка лучше некуда. Хватай, пока не убежала! Почему же мне так тошно становилось от всего этого? Так тошно и тоскливо.

Два недели назад мне перестали сниться сны. Вообще перестали. Я чувствовал, что ещё чуть-чуть, и мой воздушный замок канет в пучину житейских невзгод, а заново построить его у меня не будет ни сил, ни желания.

Я часто возвращался домой пешком. Благо от работы было не так далеко. Мы, вместе с моей невестой, снимали маленькое уютное гнёздышко на двенадцатом этаже. За десять минут до окончания рабочего дня начался дождь. Сейчас вовсю на улице царствовало лето, со всеми его дурманящими запахами и невыносимой жарой. Но последнее время, видимо, показывая характер, лето заливало город проливными ливнями. Мои соседи заворчали. Порядочные клерки не мокнут под дождём. У них у всех были при себе маленькие чёрные зонтики, а в десяти метрах от здания, в котором нам повезло работать, их на служебной стоянке ждали маленькие недорогие автомобили, как раз подходящие им по социальному статусу. Чем не идиллия?

Но я всегда любил дождь. С самого раннего детства. Никогда не подозревал, что именно эта безответная любовь к стихии в один прекрасный день коренным образом перевернёт мою жизнь.

Глава 2. Этот больной безумный мир

Вечерело. Несмотря на относительно ранний час, из-за туч, отрезавших наш мир от всевидящего ока солнца, на город постепенно наступала ночь. Редкие прохожие, спрятавшись под дутыми зонтами, торопливо семенили по мокрому асфальту, стараясь как можно быстрее спрятаться в свои уютные тёплые норки. Забавно: когда-то все мы вышли из воды, и, похоже, большинство подсознательно затаило на эту жидкость обиду. Я шёл медленно, размеренной походкой. Не вижу смысла торопиться, особенно учитывая тот факт, что сильнее промокнуть мне не удастся даже при всём желании.

Остановившись напротив светофора, я лениво наблюдал за металлическими коробочками, прорезающими наступающий сумрак яркими лучами. Прямо напротив меня, сияя всем телом, слегка размытым из-за разделяющей нас пелены дождя, на меня нахально уставился красный человечек. Нагло уперев руки в ярко-красные бока и широко расставив ноги, он, ухмыляясь, разглядывал меня. Я, стараясь не обращать внимания на задиру, стал оглядываться по сторонам, силясь найти то, на чём можно остановить взгляд. И, как всегда, нашёл. Удивительно, но самые разные рекламные объявления, на которые ты в обычное время даже и не взглянул бы, становятся безумно интересными, стоит заскучать. Наверное, это какой-то рекламный ход. По крайней мере, неделю назад, ожидая приёма у врача, я досконально изучил не только три таблицы о вреде курения и алкоголя, но и приступил к великолепной и занимательной статье, доказывающей преимущества грудного кормления младенца перед сухими смесями. Слава богу, моя очередь подошла.

И вот, следуя этой занимательной традиции, я уставился на одинокую бумажку, приклеенную к светофорному столбу. Как ни странно, красный человечек никак не уступал место зелёному собрату, так что мне ничего не оставалось, как поднести лицо почти вплотную, силясь разглядеть расплывающиеся надписи.

«Требуется человек, зажигающий звёзды» – гласила табличка. А снизу, там, где обычно весёлой бахромой свисали бумажки с номерами контактных телефонов, сейчас висел всего один маленький листочек. Трижды перечитав объявление, я пожал плечами. Похоже, это очень популярная работа, зажигать звёзды. Ну или местная детвора от нечего делать поотрывала торчащие обрывки. Выпрямившись, я задумчиво сделал шаг вперёд, и тут же был встречен яростным воем гудка и скрипом тормозов; следом за этим волна успевшей пропитаться грязью воды окатила меня с ног до головы, а буквально в паре сантиметров от моего насквозь промокшего тела промелькнул огромный стальной жук. Чёрт. Запоздало дёрнувшись, я очутился на тротуаре. Моё сердце билось с такой частотой, что, казалось, вот-вот проломит грудную клетку. А с противоположной стороны улицы на меня нахально уставился светящийся красный человечек. Что за чертовщина! Ему давно пора погаснуть. Но, похоже, этот нахал и не думал уходить. Я засёк время. Шесть двадцать четыре. Стоило мне оторвать взгляд от часов, как в нагрудном кармане что-то завибрировало, а шум дождя смешался с приятным мотивчиком старой рок-группы. Пристально уставившись на красного забияку, я на ощупь достал телефон, и, нажав на зелёную трубочку, поднёс к уху.

– Слушаю, – проговорил я.

– Привет, малыш, у тебя всё в порядке? На улице такой ливень, а тебя всё нет. Я волнуюсь, – раздался в трубке высокий голосок, со скоростью пулемётной очереди засыпавший меня вопросами.

– Мне захотелось прогуляться, – выдавил я. Конечно, проще было соврать, что мол, машина не завелась, поэтому пришлось идти пешком. Но это было не в моих правилах, с детства моя фантазия и язык всегда опережали голову, из-за этого всю жизнь я слишком много врал. Без злобы и без цели, так сказать, из любви к процессу «выдумывания». Тем не менее, саму ложь, как факт, я терпеть не мог.

– Ты что, ты же простынешь! У тебя слабое горло! А ну, живо домой! – затараторил высокий голосок с удвоенной скоростью.

– Да я почти дома. Прости, не могу говорить, трубку заливает вода. Целую, – и, не давая ей вновь обрушить на меня поток вопросов, требований и возмущений, я быстро положил трубку.

А этот гад никак не уходил. Я взглянул на часы, мерцающие на дисплее телефона.

Шесть двадцать девять. Насколько я помню, светофор на этом промежутке должен переключаться каждые три минуты, а это я знал наверняка, так как пересекал его минимум дважды в день, независимо от того, возвращался я пешком или ехал на машине.

Странно, может быть, сломался? Хотя разве тогда он не должен мигать, а то и вовсе потухнуть. Задумчиво оглядываясь по сторонам в поисках ответа, я вновь наткнулся на странное объявление, и совершенно машинально протянул руку и оторвал последний листочек.

Рассеянно повертев клочок бумажки в руках, я невзначай поднял глаза. На месте хулигана стоял добродушный зелёный парнишка, призывно манящий меня на обратную сторону дороги. Чудеса, да и только. Сунув ненужную бумажку в карман пиджака, я быстрыми шагами пересёк улицу, чувствуя, как холодная жижа хлюпает в новых туфлях.

* * *

– Ух! Да ты же совсем мокрый! Ну как можно быть таким безответственным, взрослый человек, а ведёшь себя как ребёнок! – хлопотала вокруг меня Карина.

Эх. Взрослый человек, а кажется, совсем недавно прятал дневник под ковёр в гостиной, чтобы мама не увидела очередную двойку. А тут уже взрослый человек. Странно, но мне никак не удавалось почувствовать себя взрослым. Я всегда чувствовал себя либо ребёнком, для которого радуга – это необъяснимое чудо природы, приводящее в дикий восторг, либо стариком, чертовски уставшим от окружающего мира. В последнее время доминировало второе состояние. Я начинал уставать от всего вокруг, да и от себя в частности. Каждый день одна и та же работа, одни и те же заботы. Лишь изредка удавалось глотнуть свежего воздуха, встретившись с друзьями, но в последнее время наши встречи становились всё реже и реже, и всё безрадостней и безрадостней. Может, мы и вправду становились старше? Как же я этого не заметил? В этом плане я всегда завидовал Карине. У неё в голове всё было давным-давно разложено по полочкам. Её цели были просты и незамысловаты. Дом. Семья. Достаток. И она делала всё возможное и невозможное, чтобы как можно быстрее добиться желаемого. Её жизнь давным-давно была расписана до глубокой старости. А заодно она расписала и мою.

Для меня всегда было большой загадкой, почему такая девушка, как она, выбрала меня. Она была умна, красива, а уже этих двух качеств должно хватить девушке, чтобы её жизнь сложилась так, как она захочет. И из всего ассортимента презентабельных накачанных красавцев, обладающими аналогичными планами на жизнь, она выбрала меня. Я не был красив, не обладал фигурой Аполлона, и мои мысли были слишком спутаны, может быть, я был ещё ребёнком. По крайней мере, я склоняюсь к этому варианту. И, как ни странно, пройдя через все двадцать четыре года, ребёнок не повзрослел. Местами озлобившись, взяв в обе руки по острой заточке, он с любопытством изучал окружающий мир, вспарывая его наизнанку, чтобы увидеть суть, а когда его броня трескалась, он моментально старел, с безучастной апатией взирая на окружающий мир через полузакрытые старческие веки. Наверное, у меня было раздвоение личности. По крайней мере, начальная стадия.

– Вот, не дай бог, ты простынешь… а это ещё что такое? – возмущалась моя вторая половинка, выразительно уставившись на меня синими (именно синими, не голубыми, а синими, с необычайным узором) глазами, которые я всегда обожал, держа в одной руке мой насквозь промокший пиджак, под которым образовывалась небольшая лужица на паркете, а во второй зажав маленький клочок бумаги с набитым на нём номером телефона и тремя загадочными буквами, ГКС. Кажется, она давно со мной разговаривает, это хорошо, значит, хотя бы частично уже выговорилась.

– Оторвал по дороге, знаешь, там такая забавная история приключилась, – начал оправдываться я, но был резко прерван. Подлетев ко мне со скоростью реактивного самолёта и неотвратимостью набравшего ход локомотива, прелестное создание замерло в паре сантиметров от моего лица, шумно выдыхая воздух аккуратненьким носиком, явно не предназначенным для такой грубой работы. Затем последовала знаменитая немая сцена, продолжавшаяся секунд тридцать. Чёрт, какие у неё красивые глаза, особенно когда она злится. Не выдержав, я попытался поцеловать её, но стоило мне приблизиться на пару миллиметров, как Карина, резко выпрямившись и удостоив меня ещё одним ледяным взглядом, широкими шагами направилась в спальню, на ходу разорвав и выбросив маленький клочок бумажки и громко хлопнув дверью.

Часы пробили восемь. Да именно пробили. В самом углу у меня стояли массивные антикварные часы, доставшиеся мне от прабабушки, почти маленькая семейная реликвия, помню, как в детстве я обожал садиться рядом с этим исполином, разглядывая мельчайшие трещинки, со временем испещрившие их лакированную поверхность.

Улыбнувшись, я медленно поднялся с дивана и направился на кухню. Почему-то мне кажется, что сегодняшний день я забуду не скоро.

* * *

Утром жизнь постепенно вернулась в привычное русло. Ночь я провёл на диване в гостиной. Не то, чтобы ссора была настолько сильной, чтобы меня не пускали в спальню, да и вряд ли я бы позволил с собой так обращаться, а Карина опустилось бы до такого. Нет, просто я не хотел лишний раз видеть её раздражённое лицо, для меня было гораздо проще переждать шторм в тихой гавани, укрывшись пледом, попивая чай с слегка поджаренным сэндвичем и бездумно пялясь в телек. Где-то около трёх часов ночи, я проснулся от того, что кто-то аккуратно забирается ко мне под одеяло.

– Прости, малыш, я немного погорячилась, – прошептала она мне на ухо. Я же молча, не открывая глаз, притянул её себе. Мир был восстановлен, теперь можно его закрепить.

А когда рассвело, меня разбудил не отвратительный шум будильника, издающего весьма мелодичные звуки гитары, за полгода настолько опротивевшие мне, что я даже на уличных музыкантов стал глядеть с яростью, стоило им лишь слегка коснуться своего инструмента. Нет, утро началось просто замечательно, с запаха свежезаваренного кофе и шума шипящей на сковородке яичницы, прожаренной с обеих сторон, как я люблю. Оу, а что это за запах? Кажется, где-то рядом аппетитно румянятся тоненькие полосочки бекона. Если даже после сегодняшней ночи у меня остался небольшой осадок, то теперь всё было просто замечательно. Всё-таки как замечательно жить вместе с девушкой. Конечно, если это настоящая девушка, то есть не просто дырка в мясе, периодически требующая внимания, а человек, обладающий, кроме всего прочего, определёнными мозгами, и старающийся сделать вашу совместную жизнь лучше. Особенно это становится заметно в разных мелочах. Хорошим примером может служить как раз прожаренная с обеих сторон яичница. Терпеть не могу жидкий желток. Мелочь, а приятно.

Дальше всё пошло по накатанной схеме: освежающий душ, приятный завтрак, бодрящие звуки просыпающегося города, стремительно врывающиеся в моё утро через приоткрытую форточку вместе с привычным утренним сквозняком, чашка ароматного кофе, слегка кисловатого, но я не стал заострять внимания на подобной мелочи, поглаженный костюм, ненавистный галстук из хорошего шёлка, никогда не мог понять, зачем людям добровольно повязывать себе на шее петлю, но корпоративная этика требовала жертв, нежные объятия и долгий поцелуй в щёку, запах духов, пускай сегодня будет что-то лёгкое. Всегда испытывал слабость к хорошим парфюмам, блеск новеньких швейцарских часов, подарок от подруги на последний день рождения, она умела чувствовать мои слабости лучше меня самого, скрип кожи на лакированных туфлях, щелчок закрывающейся двери, последние пожелания удачного дня, тонущие за парой сантиметров стали облицованной вишней, свет экрана смартфона. 8.24. Шум лифта, запах собаки – похоже я только что разминулся с моим соседом сверху, приютившим в однокомнатной квартире двух мраморных догов, звук отрывающихся дверей, нарастающий шум улицы, яркий свет, заставляющий прищуриться. Первая искренняя улыбка. Привет, утро. Здравствуй новый день. Развернувшись на каблуках я, лихо чеканя шаг, параллельно наслаждаясь шумом, издаваемым брусчаткой в момент радостной встречи с моим каблуком, широкими шагами направился на работу. Пожалуй, это было верное решение, вчера отправиться домой пешком. По крайней мере, именно оно подарило мне чудесную утреннюю прогулку, ведь машина осталась на офисной стоянке. На месте вчерашнего забияки сейчас, приветливо улыбаясь, сидел дружелюбный зелёный парнишка. Слегка согнув спину и отсалютовав двумя пальцами недавнему знакомому, я бодро прошагал по полосатой зебре, постепенно сливаясь с толпой офисного планктона, точно так же, как и я, спешащего занять места в уютных тёмных клетках нашего корпоративного общества.

Машина вот-вот должна была рвануть с места, и каждый, даже самый маленький винтик, считал долгом занять почётное место. Это своего рода философия. Хотя, если задуматься, то ко всему в этом мире можно подобрать свою философию, даже из банального похода в магазин, при наличии свободного времени и хоть капли фантазии, можно сделать событие, сравнимое с великой эпопеей Толкиена, только вместо того, чтобы пафосно бросать антикварное колечко в жерло тухлого вулкана, придётся не менее пафосно укладывать «самое лучшее, самое свежее, самое настоящее молоко» в бездонное чрево магической машины, творящей лёд. Ну, или попросту, в холодильник, как его называют всякие «плебеи». Фу, терпеть не могу молоко. При одной мысли об этом мерзком продукте, у меня перекосило лицо, моментально сделав мой образ неотличимым от остального планктона. Мне даже показалось, что некоторые встречные лица, увидев мою кислую рожу, тут же проникались ко мне пониманием и сочувствием. Может, они тоже не любят молоко? Хм. Надо подумать об этом на досуге. Но не сейчас. Совсем не сейчас. Кажется, я уже немного опаздывал. Так что стоит прибавить ходу.

Чёрт. Что это? Как не вовремя! Сбиваясь с шагу, я лихорадочно рылся в кармане, в котором, кажется, мгновение назад открылось пятое измерение. Но вот, споткнувшись и врезавшись плечом в невысокого лысеющего клерка в чудовищно толстых очках, мне чудом удалось нащупать вибрирующий телефон.

– Приёмная его величества принца Датского, чубака у телефона, – выпалил я, на ходу соображая: смешно получилось или убого. Решив, что скорее убого, слегка погрустнел.

– Здравствуйте, это компания «Star Light inc.», вам сейчас удобно говорить? – раздался в трубке искусственный женский голос, лишённый каких-либо эмоций. Казалось, вздумай я вместо ответа проорать ей «Марсельезу» в несколько голосов, она бы просто молча выслушала до конца, а затем так же бесстрастно переспросила, «удобно ли мне говорить?».

– Да, вполне, – переходя на официальный тон, ответил я.

– Я обнаружила ваше резюме на сайте «JK», и оно показалось мне очень интересным, вы всё ещё находитесь в поиске работы?

– Эм… извините, но вы ошибаетесь в любом случае, у меня уже есть работа и она меня вполне устраивает, – ответил я, готовясь положить трубку, и параллельно лихорадочно соображая. Последний раз я оставлял своё резюме на сайте лет пять назад, да и то, по-моему, он назывался как-то по-другому.

– Вы уверены? Разве ваша жизнь не кажется вам скучной и пресной? Разве вам не кажется, что вы идёте не по своему пути? Ведь даже Карина давно вам говорила это, – неожиданно продолжил голос, резко перейдя на полушёпот.

– Что… о чём вы… стоп! Откуда вы знаете про Карину?! Кто вы, чёрт возьми, такие?! – от неожиданности я буквально заорал в трубку, чувствуя, как холодные струйки пота сбегают по спине. Мелкие служащие то и дело натыкались на меня, раздражённо оглядывая неожиданное препятствие, возникшее на привычном пути. Но стоило одному из них встретиться со мной глазами, как он вспоминал о тысяче важнейших дел, требующих его немедленного вмешательства, и в мгновение ока исчезал в море строгих костюмов и деловых юбок.

Протяжные гудки были мне ответом. Ещё какое-то время я стоял, словно поражённый громом, посреди движущейся серой массы, стараясь собраться с мыслями.

Три часа дня. Я сижу на рабочем месте. Прямо напротив, нахально уставившись на меня, вальяжно развалилась стопка документов, своей кривизной и величиной безумно напоминающая знаменитую Пизанскую башню. Правда, в последний раз, когда босс проплывал мимо моего кабинета, уверенно распихивая мелких служащих бронебойным животом, словно ледокол, пробивающий путь среди вечной арктической мерзлоты, он, вместо того, чтобы восхититься красотой и величием грандиозного творения канцелярского искусства, предпочёл обратить моё внимание на то, что это блистательное произведение урбанистического искусства давным-давно стоило разобрать по частям и рассортировать в несколько папочек. Ну не варвар ли?