Текст книги "Мне приснилось, что…"

Свобода души – совсем другое понятие для меня, и, как оказалось, очень важное. Это невероятное светлое чувство, питающее собой все остальные, а иногда даже порождающее новые, которых у тебя раньше не было и которых не хватало.

Мы с классом, и в целом с какой-то группой не совсем знакомых мне людей, находились загородом. Это было невероятно солнечное лето, у нас большая открытая территория с плавными холмами-волнами, сухими песочными дорогами и крупными, не очень частыми деревьями. Это не ограждённое место с зелёными просторами, а город совсем рядом, в пешей доступности, с маленькими уютными дворами.

Здесь стояло небольшое двухэтажное здание, делящееся на два помещения с отдельными входами. Две маленькие двери, в которых даже мне приходилось наклоняться, стояли почти вплотную друг к другу, и их было легко перепутать. Одно помещение учебное, не совсем для этого подготовленное, поэтому парты там стояли кое-как в углу тесного этажа. Нас было пять человек, но мы всё равно теснились. Остальное пространство занимала старая мебель, какие-то пыльные вазы, бумаги и просто мусор. Я немного опоздала и села на своё место. Проходил урок алгебры, в тишине класса ходила наша учительница, с очень консервативными взглядами, строгая, которую я недолюбливаю, которую не ожидала встретить здесь, ведь она ведёт другой предмет. Я медленно начала выкладывать нужные вещи из рюкзака на стол, и тут она, глядя свысока, подходит ко мне. Это был ожесточённый конфликт, её пожилые губы дрожали от возмущения, ведь я не просто опоздала, я даже ничего не написала в тетради, на моём столе не было учебника. Я была в ужасе, какого чёрта, как она смеет, я ведь только пришла и без того переживала об этом, а меня обвинили буквально на пустом месте. Злости и возмущения во мне было больше, чем обиды и страха, я не стала дослушивать её крики. Ещё больше меня обидело то, что в соседней комнате у другого класса выпускной, хоть и простенький, но выпускной.

Когда я выходила из класса, совесть и мои оставшиеся вещи заставили меня вернуться. Я всё-таки умудрилась перепутать двери и случайно увидела, как в том помещении все веселятся. Успели ли меня поймать, но я сама вернулась в класс, и мне до боли обидно и неприятно, что в то время, как я учусь и работаю, кто-то развлекается. Я окончательно вышла из себя в этой пыльной тишине и просто ушла, жутко нашумев, расталкивая на своём пути старый хлам.

Я смутно помню, как шла после этого, словно эмоции переполняли меня настолько, что я ничего не слышала и не видела вокруг себя, кроме дороги, ведущей куда подальше отсюда. Только переступив порог гадкого здания, я ощутила большое облегчение, и, не думая ни о чём, пошла вперёд по зелёной траве сквозь тёплый и приятный воздух. Погода стояла необыкновенно хорошая – ни ветра, ни дискомфорта. Абсолютно чистое небо ловило лучики солнца, и я вместе с ним.

Ближе к городу деревья встречались чаще, были пышнее и гуще. По дороге я успела встретить такую же заплутавшую девочку, и дальше мы пошли вместе, но мне было настолько по-хорошему безразлично на всё вокруг, что я почти забывала про неё, и мы молча шли в этой солнечной тишине.

И вот она, моя свобода души – я с собой с мире и согласии, я ушла оттуда, где не хотела находиться, и ушла туда, где жизнь воспринимается совсем по-другому. Помню, что немного всё-таки беспокоилась о том, что меня потеряли, что будут ругаться и будут искать. Но эти мысли быстро испарялись в лучах приятнейшего солнца, и я продолжала просто наслаждаться собой и окружающим меня миром, не думая ни о чём. В глубоком и спокойном уголке моего сознания держались мысли о том, что здесь совсем рядом живёт Катя Вас., дочка моей любимой учительницы, и в крайнем случае я смогу «спрятаться» у неё, если меня начнут искать, а я не буду хотеть, чтобы меня дёргали на эту тему. Потому что сегодня у меня сложный день, и я наконец дошла до разумного спокойствия, которое пока слишком нестабильно, чтобы хоть как-то его трогать. Самое важное в такой ситуации – не путать это спокойствие с счастьем, потому что для меня счастье – это целый комплекс разных приятных чувств, а почти любые чувства, особенно в большом количестве, вызывают у меня стресс. Наверное, счастье и заключается в спокойствии, но всё же это совсем разные понятия.

Ведь это спокойствие души – рациональное отсутствие этих самых чувств, не приводящее ни к плохому, ни к хорошему. Это состояние – моя возможность отдохнуть, не думая и не чувствуя.

Не знаю, почему так важна Катя Вас., но именно с ней ассоциировалась эта дорога, и так я её и запомнила.

Именно на этой дороге я впервые чётко осознала эту свободу, и от этого осознания мой разум стал ещё чище и спокойнее в тот момент. Это прекрасный двор с длинными панельными домами по бокам и открытым видом «спереди» и «сзади». Тесный, но уютный путь, кажущийся более открытым засчёт низких домов. Солнце было утреннее, почти у самого горизонта оно светило через вход на этот путь, и абсолютно всё здесь залито светом.

Это – свобода в тепле зелёного, в летней пыли на траве, в чистоте голубого неба. Я иду по этому необычному длинному двору, по его середине тянется узкая дорожка с дырами в виде ромбов, какие обычно бывают на парковочных зонах, сквозь них проросла сочная тёплая трава, и я бесшумно иду в маленьких туфельках. По бокам – бледно-серый от пыли асфальт, и в ряд стоящие небольшие машины, блестящие на солнце и горячие от его лучей. Иногда на земле можно было увидеть причудливый солнечный блик. На некоторых машинах тонкий слой пыли, изредка мерцающий на свету, как снег. Где-то эта пыль стёрта в виде незамысловатых каракулей. Невообразимо тепло, словно солнце светило несколько дней без перерыва. И кажется, что вся эта пыль – это солнечная пыль, оседлый на природу свет, кажущийся чем-то абсолютно безвредным и не грязным.

В одном из других снов я гуляла совсем рядом с этим местом, в тени деревьев я внезапно вспомнила о нём, думала, а не сходить ли мне туда. И уже привычно называла его «Кат. Вас. дорогой», и эта свобода вновь наполняла меня.

***

Стояла очень-очень тёплая погода, почти жаркая, но всё же очень комфортная. У меня не лучшее настроение, я иду злая, холодная, с грустным безразличием на лице. Зато иду красивая. Сквозь тёплый воздух города я иду строгая, в чёрной юбке и белой футболке. Мой шаг очень быстрый, каким он часто бывает, когда я ощущаю себя серьёзной. Мы гуляем с моим знакомым, к которому я отношусь холодно и агрессивно. Мы идём вместе, но я будто иду одна, будто у меня не осталось сил реагировать на его присутствие.

Обычный грустный рабочий день, хоть и выходной для меня. Мы решили зайти в магазин, кажется, за чем-то вкусненьким. Кафель за стеклёнными ходом буквально светился от солнца, и создавал сильный контраст, находясь рядом с обычным офисным светом и тенью. В маленьком прохладном помещении было всего понемногу – инструменты, еда, одежда. Увидев простенькие, но симпатичные обои по хорошей цене, я вспомнила, что бабушка просила их купить. Взяла их, пару шоколадок и пошла на кассу. Там я случайно встретила бабушку, и она почти сразу спросила меня про обои, купила ли я их. Напряжение в тот день держалось во мне постоянно, и тут я сорвалась: грубо, вызывающе сказала, что нет, не купила. Естественно, купила, но её вопрос был настолько неуместным для меня, что я уже просто забила и повела себя так, как захотела. Она не поняла моего возмущённого сарказма, и начала отчитывать меня за безответственность бла-бла-бла… я ушла. Быстро ушла. Даже на такую стрессовую ситуацию у меня не было сил реагировать. Я бы не назвала это свободой, но это было действительно то состояние, которое могло наконец меня к ней привести.

***

Эти места находятся где-то ближе к окраине, возможно, даже не так далеко от той парковой зоны и длинных дворов. Здесь бесконечные, достаточно аккуратные дороги, в основном пустующие и блестящие в лучах летнего солцна. По бокам совсем низкие здания, но по большей части – вечно стоящие бетонные стены, за которыми, наверное, что-то должно было строиться, но уже вряд ли построится. Но они – одна из главных особенностей этих почти пустошей, так я совсем не жалуюсь, да и красивые они.

Хоть это место пыльное и кажется душным, здесь ощущаешь себя свободным и спокойным. Здесь пусто, но не слишком, и, главное, не тесно. Из-за очень низких построек в округе это место делается особенно открытым, и ещё приятней, когда вместо ограждений и зданий ты находишь просторное место – приличного размера площадку с различными тренажёрами, с очень приятным глазу резиновым покрытием на земле. Помню, я шла в такой пустоши куда-то по делам, по широкой пешеходной дороге, а рядом – ещё более широкая проезжая часть. Возвращаясь обратно, я решила пробежаться, и это было настолько приятно, словно несёшься по бесконечному полю, видишь вдали чудные деревья, высокие, тянущиеся дугой по горизонту, но добежать до никогда не сможешь – настолько они далеко. Бегу я по этой широкой дороге, тёплый воздух обдувает всё моё тело, и помню, как высоко и легко я прыгала, почти летела. У меня ничего не болит, мне очень комфортно и, главное, свободно. Ощущая себя маленькой птичкой, не совсем летающей, но спокойно познающей мир вокруг. Я как раз добежала до той самой спортивной площадки, побродила по ней, не думая почти ни о чём и наслаждаясь солнцем. Глянцевая тёмно-синяя краска идеально отражала солнце и часть местности, и где-то в этом отражении искажённо стояла я – маленькая палочка на фоне большого мира, принявшего форму металлических труб.

13.11.20

Страшные рыжие ночи

..то, чего ты так боялся, возвращаясь ночью домой, всё-таки случилось. И вокруг нет никого, кто мог бы тебе помочь. Твоё тело останется лежать на земле, ржавеющее под светом хищных фонарей

Обычно я сильно различаю реальный Петербург и Старый Питер из моих снов, но вот что по-настоящему их объединяет, так это ночи, одинаково пугающие.

В одних из самых страшных кошмаров я вижу их. Они часто абсолютно тёмные, непроглядные, и лишь ржавый свет фонарей освещает твой очень сложный путь.

Особенно страшно, когда это происходит зимой. По какой причине я осталась на улице – непонятно, зато невероятно ясно то, что это большая ошибка. Вокруг необъятная холодная тишина, и ты посреди неё, словно подкормка, оставленная запуганными людьми для ужасного городского монстра, возвышающегося над пятиэтажными домами, состоящего из старого металла и обрывков плоти. Переваливаешься, как пингвин, в плотной зимней одежде, без возможности убежать при опасности, без возможности даже нормально повернуть слышать и поворачивать голову – на уши натянута шапка, а шею и голову сковывает массивный шарф, промокший от прошедшего снега.

На более открытой местности, где перекрещиваются давно знакомые дороги, рядом стоит небольшое здание, некое мини-кафе с потолком в два этажа, мокрым грязным полом и парой маленьких аттракционов для таких же маленьких детей. Они стояли в виде страшно потрёпанной лошадки и ещё какого-то средства передвижения. Пробыла я там недолго, да и непонятно вообще, зачем зашла. Наверное, чтобы погреться.

Улицы совершенно пусты и тихи, только холодный гул города был еле слышим – настолько к нему привыкаешь, и настолько мешает шапка. Но оказавшись там самому, тяжело поверить, что здесь, на окраине тёмных дворов, намного страшнее и, наверное, по-настоящему опасней, чем в самой их глуби. Дворы пугают по-своему – своей давящей теснотой и редким освещением, и ладно бы каким, но именно рыжим – цветом, который для меня уже давно стал олицетворением страха, тревоги, нестабильности и, главное, опасности. Одновременно дворы безопаснее других мест, по крайней мере, тебе так кажется и ты становишься увереннее, ведь в этом лабиринте из бетона и снега легко потеряться, а значит легко и спрятаться.

Это глубокая ночь. Около 3—4 часов. Ни в одном чёртовом окне не горит свет, словно эти дома пусты в принципе. Даже если там кто-то есть, тебе не помогут, потому что это – рыжая ночь, когда на улице выходят, буквально на охоту, очень плохие люди, а остальные в состоянии забвения, их кровь отравлена рыжим светом, они не способны реагировать и проснуться. Выходы по углам квадратного двора особенно пугают, за ними не видно почти ничего, пока не выйдешь, и начинающаяся там чернота расползается за пределами квадрата и уходит в самое небо, поглощая густой рыжий свет и окрашиваясь сама. Она – всепоглощающая и бесконечная, словно чёрная дыра вместо неба, и только рыжь способна ускользнуть от неё и приобщить к себе.

Я аккуратно ковыляю по обледеневшей дороге, не думаю почти ни о чём и внимательно слушаю. Хорошо освещённые, персикового цвета сугробы сменяются чёрно-оранжевой палитрой двора. Угол сливается с чёрной дырой наверху, и я иду туда, потому что это мой путь домой.

Темнота двора поглотила меня, и была она настолько убедительна, что о хорошо освещённом перекрёстке думать было сложно, а ещё сложнее его представить, настолько тяжело воспринимать и верить во что-то кроме оранжевой Смерти.

Идеальная поверхность волн снега искрилась под фонарями, не тронутая до наступления утра детскими ногами и руками.

Слышу, где-то в другой части двора по снегу захрустела машина. Это было достаточно тихо, да и из-за света фар, хорошо выделяющегося, я могла быстро понять, где она находится. Но напряжение возросло, когда я услышала нерусские мужские голоса, которые со временем приняли угрожающую интонацию. Машина заскрипела резко и громко, и буквально через пару секунд я услышала выстрелы. У меня заколотилось сердце. Видимо, случайно всё это месиво двинулось в мою сторону… свидетелей не потерпят. Я снова слышу выстрелы, слышу эти нерусские выкрики, ухом проносящиеся по зимней тишине. Я чувствую свой пульс абсолютно всем телом и быстро бегу прямо через середину двора, где сплошные сугробы. Я, дура в чёрной куртке, слишком лёгкая добыча для ночных охотников… всё происходит мгновенно – вот я теряю один ботинок, голая нога в тонком носке проваливается в сугроб, я почти бегу на четвереньках, шапка сползла на лоб, я почти ничего не вижу и не слышу… ещё один выстрел. И рыжий фонарь освещает замершее в снегу тело.

Помню ещё туманные отрывки – совсем тесные дворы, буквально подворотни, фонарей в которых нет, рыжий свет еле доходит из соседнего двора. Для передвижения это место не предназначено – сугробы здесь такие, что доходят до самых окон. Видимо, кто-то всё-таки расчищал это место, потому что по бокам у домов сугробы резко возвышаются, а под окнами и вовсе резкие короткие спуски, слившиеся с обледеневшим подоконником, словно весь этот снег долго и аккуратно сыпался прямо из окна. А за окном – глубокая чернота, не видно даже занавесок, не видно и чего-то, что могло быть прибито изнутри, чтобы снаружи никто ничего не видел. Я безнадёжно пыталась взобраться на эти горки, заглядывая в окна, но у меня ничего не получается. Вокруг ни души, только глубокий, холодный зимний гул продувает насквозь.

Следующая ночь не совсем рыжая, но не менее напряжённая. Её не совсем можно назвать страшной, но на деле отсутствие страха было лишь невозможностью осознать опасность происходящего, что хуже прямого страха. Я была в неком ночном трансе, а если серьёзно, морально потеряна я была настолько, что не могла мыслить критично, и, безусловно, только сейчас, глядя на происходящее со стороны, я осознаю и боюсь, сколько ужасного могло произойти.

Недалеко от моего дома находится подозрительная школа с каким-то религиозным уклоном: совсем небольшое здание, за одним из родных мне магазинов. Атмосферное и действительно не совсем обычное место: двор, забор, религия, здание не Н-образной формы, как это обычно бывает у школ. И всего-то два этажа. Не уверена, что оно вообще рабочее.

Ночь осенняя, тревожная, ярко-голубая и сероватая. Не понимаю, откуда здесь взялся голубой. Кажется, привычные дворовые фонари здесь были белыми, холодными, а голубой я осознаю нескоро… В мелкий осенний дождь я гуляла по пустым холодным улицам с двумя плохо знакомыми мне людьми. Спокойные ребята, но общая атмосфера была гнетущей. Чарующе пугающая ночь вскружила мне голову, отключила внимательность, бдительность и включила чувства. Я беззащитна во всех смыслах, хоть частично и оставалась в адекватном состоянии.

Мы двигались в сторону этой школы. В ночной дымке она обернулась заброшенным построением. И маленького торгового центра, за которым она всегда пряталась, больше не было. Вместо него голый участок земли, а за ним – пустая ночная дорога. Рыжего света совсем нет, везде холодный белый, а голубой будто исходит от какой-то яркой вывески рядом. И, отражаясь от мокрого асфальта, этот свет тусклым слоем ложился на холодную землю и бетон, искрясь в воздухе мельчайшими каплями дождя.

Основная часть здания была одноэтажной и не то, что заброшенной, а будто вообще недостроенной, но при этом когда-то использовавшейся. Я помню отрывки изнутри – там горы строительного мусора, поломанной мебели, обвалившихся частей стен и даже потолка. Особенно хорошо мне запомнилась среди очень-очень узких, меньше метра, коридоров, кое-как отвалившаяся от стены белая раковина, от которой откололась значительная часть. Снаружи глухо постукивал дождь, а блик от телефонного фонарика, отражающийся от глянцевой поверхности раковины, на контрасте с почти полной темнотой очень слепил глаза. Поставленные друг на друга школьные стулья, окружающие высокие завалы и стены, разделяющие тесные комнаты, отбрасывали пугающе огромные тени.

В целом такое путешествие было странным. Мы не смеялись, вообще толком не общались. Были очень внимательны, серьёзны, напряжены, словно пришли сюда с какой-то конкретной целью, а не просто погулять. В глазах наших читалась тихая коллективность и понимание ужаса какой-то ситуации, из-за которой мы сюда пришли.

Мы стояли на крыше. Странное было ощущение. Я панически боюсь высоты, даже вставая на стул. Но всего один этаж заставляет меня относиться к этому странно. Два этажа – точно опасно и очень страшно, но один этаж – это какая-то середина, пограничное состояние. В любом случае, здание было довольно большим за счёт своей формы, крыша просторная и свалиться, если не подходить к краям, сложно. На самом деле, и крышей это не назовёшь: это здание словно когда-то имело второй этаж, но его снесли и осталась тонкая бетонная прослойка – осыпающийся потолок, из-за каких-то механических повреждений ставший похожим на губку. Выглядел он абсолютно ненадёжно, но дыр в нём не было, мы ходили на всякий случай аккуратно, при этом чувствуя себя здесь довольно уверенно.

Голубой свет отражался на наших холодных мокрых куртках, а взгляды время от времени тревожно пересекались. Честно, взгляд этой Кати – раздирающее душу зрелище. Она смотрит снизу вверх на одного из знакомых, и на её лице изображена боль, а глаза блестят, будто от слёз, голубыми крапинками в ночном сумраке. Видимо, произошло что-то действительно страшное. И все они испытывают тревожные чувства.

Я медленно шла к другому концу здания, совсем продрогшая и уставшая и морально, и физически. Недалеко от середины мы наткнулись на приличного размера отслойку – рваные концы тонкого бетона сверху открывали новый слой, совсем не похожий на бетон, а тот, в свою очередь, – ещё один. По цвету и текстуре это было очень похоже на тонкие листы металла, местами совсем почерневшего, ржавого и дырявого. На этот участок будто случайно пролилось что-то очень едкое, больше всего прогрызшее слои вглубь по середине, а края оставив более-менее живыми. Нам казалось, что ещё чуть-чуть, и образуется сквозная дырка. На крыше мы нашли небольшой обломок бетона, и я начала интенсивно тереть самый глубокий открывшийся слой. Не знаю, чем они думали и для чего это нужно. Но судя по их поведению, цель была серьёзной.

В одной из частей здания, ближе к снесённому магазину, находился совсем небольшой панельный дом, буквально голые, одинокие два подъезда без лестничной площадки, совсем худое маленькое здание. Росло оно прямо из крыши и, кажется, имело какой-то способ забраться на этажи, хоть и не очень лёгкий. То ли какие-то выступы, то ли импровизированная, ненадёжная лестница из торчащих железных штырей.

Всё это было до жути холодным и мокрым, хоть сильно холодно и не было. Но мне холодно бывает слишком часто. Я уже стояла на вершине, здание пугающе небольшое, буквально три на три метра. Мой невероятный страх высоты брал верх: голова кружилась, а страшно было настолько, что я замерла по самой середине. То ли моё сердцебиение было нормальным, то ли в своём оцепенении я не замечала ничего вокруг себя. Передо мной чёрно-синяя тьма, кое-как видные тонкие деревья и бесконечная пропасть со всех четырёх сторон. Откуда-то слева меня обволакивает голубое свечение, и если бы его не было, думаю, я бы давно потеряла сознание.

Меня трясло. Не только от холода. Слышу растворяющиеся в ночи крики ребят о том, чтобы я спускалась. Тут моя голова наконец заработала, я начала анализировать. И с большой, серьёзной тревожностью поняла, что слезть не получится. Можно попытаться, но один хрен я нащупаю ногами эти чёртовы железки – я не осмелюсь посмотреть, где именно они находятся, не решусь даже свесить ноги. Да что там, я боюсь даже подойти к краю… А здание от крыши школы – три этажа, вместе со школой – четыре.

Не знаю, чем я думала. Но я на полном серьёзе решила прыгать. На землю. Была ли надежда, что что-то внизу смягчит моё падение?

Про то, что это два склеенных подъезда, я забыла. Как оказалось, второй подъезд ниже первого, и с середины я не могла его увидеть. Готовлюсь прыгнуть… и каким способом – совершенно не помню. Видимо, тем, при котором смотреть вниз не надо… приземлилась я на тот самый второй подъезд, он всего не этаж ниже, и я даже почти не испугалась – видимо, страха и адреналина во мне было уже слишком много. Приземление прошло хорошо. С крыши второго подъезда мне открылся вход на этаж первого, с которого наконец-то можно спуститься вниз. Я поняла, что спасена. Но очень серьёзное напряжение не оставило меня – да, слезла, одной проблемой меньше, но у этой Кати ещё есть страшные дела, за которыми они сюда пришли.

В целом атмосфера вечернего, ночного Питера – нечто удивительное, пугающее и, что важно, по-настоящему опасное. Ночные охотники бывают разными, никогда не знаешь, чего от них ожидать, и расслабляться никогда нельзя, даже если ты сам один из них.

Даже не знаю, что страшнее – вечер или сама ночь. Вечер – одно из тех пугающих пограничных состояний, когда вроде ещё не до конца темно, на улице ещё есть «живые люди», кто-то кроме ночных охотников. Но это не значит что их нет, они могут выйти в любое время, влекомые своей неадекватностью. Я встречала их даже днём, и кажется, что это менее опасно, но расслабляться всё ещё нельзя.

Меня загнали в угол на территории школы. Это очень тёплый летний вечер, небо чистое, абсолютно чёрное с одной стороны, медленно перетекающее в голубо-синие остатки давно ушедшего заката. Здесь мне бы вряд ли кто-то помог. Улицы почти пусты, да и обидчики были по-странному тихи. Ситуация пугающе необычная: несколько этих подростков будто были шокированы какой-то ситуацией, которая произошла со всеми ними, и на почве этого они творили неведомо что. Словно это стрессовая неадекватность, сильная травма.

Похоже, я оказалась не в то время не в том месте, в пик их стресса у стены школы. Это были девушка и два парня нерусской национальности – брюнеты с большими чёрными глазами. В их взглядах я видела невероятное смятение, большое количество чувств. Они будто сами меня испугались. Их действия непредсказуемы. У меня было очень плохое предчувствие, что ещё чуть-чуть, и один из них, стоящий ко мне ближе всего, совершит что-то абсолютно необдуманное, резкое и страшное. Мне казалось, что меня вот-вот пырнут ножом.

Всё происходило очень быстро, но для всех нас тянулось вечность. Я знала, что они не хотят умышленно сделать плохо, они – жертва неизвестной мне ситуации. Безусловно, конкретно в те секунды я толком не могла ни о чём думать – это моментальный шок, и я по-настоящему не успела даже моргнуть. Я знала, что это плохо кончится, и невероятно быстро сиганула обратно за угол. Может, даже если бы они хотели меня догнать, то не догнали бы. Но они и вовсе не стали. Я была для них слишком неожиданно случившимся событием, незаметным и быстро кончившимся.

Было у меня также несколько очень тревожных снов о нашем подъезде. Это какие-то отрывки событий, куча страха и тревогу вперемешку – словно странные скитания моего запуганного сознания по снам. Я теряю Кис-Киса при каких-то напряжённых обстоятельствах, я выносила его на улицу и точно не просто так, и даже подумать страшно, каковы могли быть причины. Больше всего на свете в тот момент я боялась, что он убежит… это произошло. Мой разум и без того помутнён множеством пугающих чувств, от почти обычной тревоги до неадекватного проявления моей дикой и вечной боязни высоты. Я была абсолютно растеряна и толком не могла реагировать, анализировать и, главное, действовать. Это осень, рыжая ночь, холодно и страшно. Хотя, на самом деле, плохо мне было настолько, так быстро билось моё бедное сердце, что становилось аномально жарко. Могло произойти что угодно – здесь много машин, этот двор слишком близок к основной дороге. Сбить могли не только Кис-Киса, но и меня, ничего не видящую и не слышащую в своём порыве чувств, бегущей по дороге и догоняющей любимого всем больным сердцем кота… каким-то абсолютным чудом, под сильным наплывом адреналина я сумела его поймать, как мне показалось, за считанные секунды. На деле, я думаю, всё происходило куда медленнее, я находилась в очень возбуждённом состоянии, очень быстро теряя из-за этого энергию и силы, поведение моё было стрессовым и заторможенным.