Текст книги "Герой-любовник, или Один запретный вечер"

– Она тебе оставила записку?

– Нет, – упавшим голосом сказала я. – Не оставила. А почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому. Тебе не кажется странным и подозрительным ее внезапный приезд на родину. Если оставить в стороне рассуждения, что она воспылала любовью к родным березкам, что, как я понимаю, на нее мало похоже. Циничная девица, удравшая за бугор и ни разу не вспомнившая о папе с мамой. Не говоря уже о тебе.

– Она мне звонила.

– Раз в полгода, – хмыкнули на том конце. – Не смеши меня!

– Я не смешу. Мне самой… многое непонятно.

– Проверь ее сумку. Багаж на месте или нет. Если на месте – то действительно… гуляет. Если нет, тогда… – и он замолчал.

Как же я не подумала о ее сумке – темно-зеленой, с логотипом незнакомого бренда, который темно-красными буквами красовался сбоку. Если бы я путешествовала, то ездила бы непременно с такой сумкой! Практичной и удобной.

– Одну минуту! – завопила я.

– Перезвони мне.

– Договорились.

На втором этаже сумки не было. Я хорошенько просмотрела все потайные места и закоулки, даже заглянула в чулан, где хранился всякий хлам, выкинуть который никак не доходили руки, а может быть я тем самым оправдывала собственную лень – но Эвин багаж нигде не обнаружился. Не было и ее маленькой дамской сумки – бледно-кофейного цвета. Ну это понятно – ушла гулять и взяла с собой сумочку. А вот отсутствие багажа… внушало самые серьезные подозрения. Значит, Эва исчезла, убежала, прихватив с собой свои вещи. Может быть, она обиделась на меня? Я была с ней недостаточно чуткой и деликатной, не тряслась над ней и не смотрела в рот.

Теперь я казнила себя за то, что не позвонила ей, как только мы приехали на Рыбацкую косу и не спросила, как она себя чувствует. Эва была бы рада моему знаку внимания…

Терзаемая угрызениями совести, я позвонила Денису.

– Ну что?

– Ты оказался прав. К сожалению. Эва исчезла вместе со своей сумкой.

– И что я говорил!

– Это я во всем виновата. Надо было вести себя с ней помягче.

– Прекрати!

– Куда она ушла? – размышляла я. – Может, она сидит где-то неподалеку и рыдает? Я пойду поищу ее. Все равно сидеть дома еще хуже.

– Подожди!…

Но я, не слушая Дениса, нажала на отбой и пошла искать Эву.

Товарищество наше было не очень большим: две улицы, которые шли параллельно. В центре имелся небольшой пруд, где когда-то водилась рыба; но постепенно ее распугали купальщики и рыба перевелась. По краям пруд зарос высоким камышом, в одном месте сбоку прилепили хлипкий мостик, с которого ребятня в теплую погоду сигала в воду. Люди постарше купаться в пруду считали ниже собственного достоинства.

Я поспешила к пруду; мне почему-то казалось, что Эва там. Недалеко была скамейка, она могла сидеть на ней и отдыхать. Или злиться на меня.

Около пруда Эвы не было. Между тем непогода, которую обещали с утра, стала проявлять свои первые признаки. Небо внезапно заволокло косматыми тучами, разметавшими по небу свои угрожающие хвосты. Темнота сгущалась на глазах; стало внезапно душно – настоящая парилка, ни ветерка, ни дуновения. Я вытерла ладонью лоб: он был покрыт мелкими капельками пота, словно я только что пробежала стометровку.

И где сейчас Эва! Я чуть не взывала с досады: могла бы она умерить свой гонор и подумать обо мне?

Я решила пойти домой: вдруг сестрица в любой момент заявится туда, а меня – нет. И мы так и будем ходить друг за другом по цепочке, как в известной старой песенке: «Я у кино, вы у аптеки…».

Я поспешила обратно, к себе, попутно смотря по сторонам: не промелькнет ли где Эва.

Я закрыла за собой плотнее калитку и тут первая тяжелая капля дождя упала мне на руку.

Просмотрев сотовый, я увидела, что мне три раза звонил Денис. Я перезвонила.

– Ты где? – услышала я сердитое.

– В Караганде. Ходила искала сестру.

– А мобильный взять не догадалась?

– Не догадалась, – честно призналась я. – Совсем голова кругом идет.

– Оно и видно, – снисходительно заметил Денис. – За тобой глаз да глаз нужен.

– Какой еще глаз? – насторожилась я. Раньше я от него таких речей не слышала.

– Обыкновенный, – услышала я в ответ. – Тебе нужен человек, который бы за тобой присматривал и уберегал.

Я поспешила переменить тему разговора. Один раз уже Денис заговорил об этом, но я обратила все в шутку. О замужестве или серьезных отношениях я еще даже и не думала. Может быть, я по глупой женской привычке считала, что у меня все впереди, и за мной еще примчится принц на белом коне. Или просто в отношениях с Денисом мне не хватало романтики? Или здесь дело было в другом? Но анализом заниматься мне было неохота, да и некогда. Сейчас у меня были заботы поважнее – поиски пропавшей сестры…

– Эвы нигде нет, – выпалила я.

– Шляется где-то.

– Денис!

– Говорю, что думаю. Твоя сестра замешана в каком-то криминале. Так просто она бы не прискакала сюда. Да еще так внезапно! Попомни мое слово.

– Я обижусь всерьез, – предупредила я. – Без шанса на прощение.

Денис сразу стих.

– Санек! – и так жалобен был его голос, что я внезапно улыбнулась. Боевой офицер, под два метра ростом, а стоит мне рассердиться, как он внезапно сникает. Словно лев перед грозным укротителем. – Прости, – почти прошептал он.

– Ладно, прощаю, – снисходительно заметила я. – Только чтобы больше ни-ни. На Эву не нападать. Армейский приказ.

В ответ раздалось недовольное сопенье.

– И вообще, – сказала я, не уточняя, что это значит «вообще». – Кажется, вот-вот громыхнет. А я жутко боюсь грозы. С детства. Как услышу, так прячусь под одеяло…

– Я приеду.

– Ты сошел с ума. Уже дождь. Куда ты поедешь? Нашу дорогу развезет так, что мама не горюй. Она еще с прошлого дождя до конца не высохла. Лужи у нас, как озеро Байкал – только вплавь через них.

– Доберусь.

– Денис!

Но он уже повесил трубку.

За окном было уже совсем темно; как будто бы ночь наступила раньше положенного срока. Дождь барабанил ровно, монотонно. Вдали протяжно громыхнуло, и я невольно вжала голову в плечи. Эва! Где она, черт побери, ходит! Одна, в грозу! Да она уже, наверное, вся промокла до нитки. А ее малышка. Манечка! Что она чувствует, там, в утробе матери? Сжалась вся и дрожит от страха? Ну и нерадивая мамаша Эва! Хоть бы ребенка риску не подвергала…

Я готова была разорвать Эву – только бы попалась она под руку! Вертихвостка! Какой была, такой и осталась… Бедная Манечка! Я шмыгнула носом.

Раскаты грома становились все протяжней и громче – как будто бы тренировка перед генеральной репетицией. Две березы у калитки от сильных порывов ветра раскачивались в разные стороны, и ветви струились, шевелились темно-серебристыми змеями, как волосы у Медузы Горгоны в детском мультике про древних греков.

Я поспешно захлопнула окно, упала на стул и заревела. Мне было жаль себя, беспутную Эву, которая шлялась черт знает где, Машку-малую, Манечку, которая вместо того, чтобы сладко посапывать в кулачок, сотрясается вместе с ударами грома, а может и мокнет вместе с мамашей.

Я переместилась в кресло, в котором утром еще сидела Эва, и накинула на колени плед.

Протяжный удар грома, казалось, громыхнул совсем рядом. Я невольно пискнула «мамочка» и накрылась пледом с головой. В детстве мы с Эвой при первых раскатах грома забирались под одно одеяло и прижимались друг к другу, крепко зажмурив глаза.

Я подтянула колени к подбородку и скинула плед с головы. О том, чтобы встать и поставить чай, не могло быть и речи. Я боялась покинуть свою территорию, как будто гром сразу обрушится на меня, едва я спущу ноги на пол. Но пить очень хотелось, поэтому я вскочила, быстро поставила чайник на плиту, а потом юркнула обратно под плед в кресло.

Дождь усилился. Он хлестал по стеклу мощными сильными струями. Как будто бы кто-то стоял за окном и поливал его из шланга. Я сидела, не зажигая света, в темноте, слыша, как уютно посапывает старенький чайник с облупленными розами.

Порывы ветра склоняли ветки сирени к окну, и они время от времени постукивали по стеклу.

От этого звука было страшно. Казалось, кто-то остервенело ломится в дом и сердится, что его не пускают.

Чайник уже пыхтел, пуская в воздух едва различимые белесые облачка пара.

Я накинув плед на плечи, вскочила и выключила его. Мята была в банке в шкафчике в углу. Утренняя заварка в заварочном чайнике стояла на столе. Я любила свежую заварку, но сейчас искать упаковку чая в кромешной темноте было невозможно – приходилось довольствоваться тем, что есть. То есть суровыми военно-полевыми условиями, в которых я оказалась.

Калитка с шумом хлопнула. Кто-то большой, тяжелый шел к дому, впечатывая шаги в землю. Я невольно сжалась.

– Санька-а-а! – услышала я, не успев как следует испугаться.

Это был Денис. Я откинула плед и рванула на крыльцо. Он стоял, промокший до нитки, и со счастливой улыбкой смотрел на меня.

– Приехал!

– Вижу! А машина где?

– Бросил у входа в товарищество. У вас такие хляби – не проедешь.

– Я тебе говорила – «озеро Байкал».

– А почему ваш председатель дорогу не сделает?

– У него есть более важные дела, – скороговоркой сказала я, втягивая Дениса внутрь. – Он деньги наши ворует. Ничем не занимается, только взносы повышает. Да еще грозится электричество вырубить, если их не заплатить вовремя. У него дочь учится в Москве и ему очень деньги нужны.

– Понятно. – Глаза Дениса сузились. – Может, мне с этим гадом по-своему разобраться?

Я рассмеялась.

– Лучше не вмешивайся. Он склочный и вредный. Бывший юрист. Сейчас без работы; одна жена вкалывает.

Денис стоял на веранде, вытянув руки вдоль тела. Около него мгновенно образовалась внушительная лужица.

– Мы так и будем в темноте стоять? – прохрипел он. – Зажги свет.

– Я босюь, – призналась я. – Вдруг громыхнет и прямо в дом.

– Так и сидишь здесь без света? Я думал: ты спишь? Смотрю: окна темные…

– Нет. Так и сидела.

– Меня ждала?

Я хотела сказать, что совсем забыла о нем, терзаясь страхом за Эву и ее малышку, но глядя на него – большего, насупленного, соврала:

– Ждала.

– У меня фонарик есть в кармане. Я с собой его захватил, когда машину бросил.

Денис достал из кармана фонарик и включил его: ярко-желтые всполохи заметались по стенам.

– Слушай! – вплеснула я руками. – Тебе нужно срочно переодеться и выпить чай с малиной, иначе ты точно простудишься. А я буду виновата в этом. Сиди на табуретке – я мигом.

Я побежала на второй этаж, где в шкафу лежал старый отцовский свитер, который за время ношения сильно вытянулся и мог подойти Денису, хотя по сравнению с моим отцом он был намного крупнее и выше.

– Вот, – вернулась я с отцовским свитером в руках. – Больше ничего нет. Если он не подойдет…

Денис стянул с себя футболку. На его спине был шрам, который начинался под лопаткой, а заканчивался у поясницы. О его происхождении Денис распространяться не хотел.

– Это все, девочка моя, дела муторные, боевые. И тебе вникать в них не стоит, – обычно говорил он в ответ на мои расспросы.

Странное дело, что с Денисом я всегда чувствовала себя девочкой, хотя он был старше меня всего на два года.

Он стал натягивать свитер, но тот оказался ему мал.

– Подожди, я поищу рубашку отца.

Рубашка Денису подошла.

– Теперь полный порядок, – с удовлетворением кивнула я – Экипировка полная. Садись. Буду чаем поить. С малиной.

Я поставила чайник на плиту и достала из холодильника банку варенья. Несмотря на все средства от простуды, начиная с новомодного эфералгана упса и заканчивая отечественным аспирином, я по-прежнему каждое лето варила малиновое варенье, как это делала моя мать. Она всегда говорила, что малина – лучшее средство от простуды.

– Сань! – Денис притянул меня к себе и уткнулся в грудь. – Санька!

– Чего! – мне было ужасно неудобно. В одной руке был банка с вареньем, в другой – большая чашка, которую я специально купила для Дениса.

– Да поставь ты эту банку.

Он взял банку и поставил на стол. Потом – чашку.

Он посадил меня к себе на колени и поцеловал в шею. Его рука скользнула по плечу.

– Чего? – повторила я и тут же устыдилась своего дурацкого вопроса. Но к нежностям я не была расположена, хоть убей.

Он отстранился от меня и слегка усмехнулся.

– Не момент?

– Не момент. – Я соскочила с колен и ухватилась двумя руками за банку. – Давай как-нибудь в другой раз.

Та минуту прошла, и мы оба поняли это.

Я с преувеличенным стараньем стала накладывать варенье на блюдце и громко спрашивать: какой ему заварить чай – простой или с бергамотом. Он, сердито мотнув головой и сказал, что простой. Но этот вопрос я могла и не задавать. Я прекрасно знала, что Денис не признает чаи с добавками. Но мне надо было чем-то заполнить неловкую паузу, которая возникла после…

Я подумала, что своими хозяйственными хлопотами, танцами около плиты, соленьями-вареньями многие женщины компенсируют нехватку в семейной жизни секса и страсти. Своего рода сублимация. Только у творческих людей энергия уходит в искусство, а у простых – в кухню и дом…

А потом женщины удивляются, что муж находит на стороне любовницу и как-то разом забывает про домашний очаг, который ему возводили в течение многих лет. Очаг рушится как карточный хлипкий домик и раздаются горестные вопли и жалобы на стервеца-подлеца, связавшегося с другой…

– Эвы нет, – сказала я, наливая себе чай с мятой. – Где она?

– Объявится. А не объявится, так и не надо.

– Интересно, – сказала я, подцепляя листик мяты ложкой, – а каким макаром этого француза занесло в наш город?

– Ты же говорила, что он – турист.

– Предполагала, – уточнила я, отправляя мяту в рот.

– Как корова, – сказала Денис, отбирая у меня половину листика.

– Обожаю мяту.

Скривив рот, он съел отобранный листик.

– Ты же не любишь мяту, – удивилась я.

– Полюблю, – мрачно пообещал Денис.

И тут я поняла: ему хочется как-то приобщиться ко мне, пусть даже с помощью этого дурацкого листочка, вроде мы едим одну пищу, сидим за одним столом…

Бесчувственная ты, Александра! – пожурила я себя. – Человек к тебе тянется, а ты…

Если говорить честно, то я не понимала, почему я не влюблена в Дениса – он симпатичный, заботливый, надежный. А между тем, секс с ним больше похож на скучную обязаловку, и я никак не могу относиться к Денису иначе, чем к брату. Похоже, что я страдаю элементарной фригидностью, решила я. В женских журналах много пишут на эту тему. Сейчас это не такое уж редкое явление.

– А ты помнишь, как мы познакомились? – хриплым голосом спросил Денис.

Я вскинула на него глаза.

– Помню.

Это было два года назад. В мае. Тогда еще только-только прошли весенние холода – и первые теплые деньки застали население города врасплох. Все разом бросили свои домашне-будничные дела и бросились на природу: жарить шашлыки, рыбачить, тусить и вообще расслабляться по полной.

Я не собиралась никуда уезжать – я навещала свою школьную учительницу, которая позвонила мне и попросила купить ей в аптеке лекарство и привезти домой. Ее дети уехали в другой город к отцу, а она внезапно слегла, и поэтому обратилась ко мне.

Визит к Марье Петровне затянулся – просто приехать и отдать лекарство не получилось. Она стала расспрашивать меня о моей жизни – я вертелась как на иголках, так как хвастаться особо было нечем, и тогда я предприняла весьма рискованный шаг: спросила ее о детях. И здесь на меня обрушились мегатонны информации – как я выбралась из-под этих завалов, сама не знаю…

Когда я стала собираться домой, то было уже начало двенадцатого. От предложения заночевать я категорически отказалась.

Дорога к моему дому проходила через небольшой сквер. Было уже совсем темно, и фонари горели только по бокам буйно разросшихся кустов. А посередине – черная пустота-дырка, идти через которую было особенно боязно и страшно. Но выхода не было и я почти бегом направилась через сквер, словно у меня за спиной внезапно прорезались крылья. Перед самым выходом из сквера, обозначенным неработающим фонтанчиком и двумя покосившимися скамейками, мне попалась пьяная компания, с которой я собиралась быстренько разминуться. Но у компании в отношении меня были совсем другие планы. Трое подвыпивших юнцов настойчиво пытались выяснить, как мое имя и «почему я ломаюсь, отказываясь с ними выпить». Я уже прикидывала маневры к отступлению, собираясь повернуться к ним спиной и дать стрекача, как вдруг услышала, что рядом прогудело спокойное:

– А вот к девушке приставать нехорошо. Тем более, без всякого на то ее согласия.

Я повернула голову. Справа от меня высился здоровый парень: его силуэт четко вырисовывался в свете фонарей, и я остановилась как вкопанная, не зная, как реагировать на обретенного спасителя – то ли кинуться к нему, то ли оставаться на месте.

Наконец я шагнула к нему, и тут юнцы загалдели высокими голосами, выкрикивая нам разные оскорбления.

На мое плечо легла крепкая рука.

– Отойди. В сторону.

Я послушно отступила, и тут новоявленный спаситель решительно шагнул к моим обидчикам. Это было последнее, что я помнила. Все дальнейшее происходило, как в классических фильмах-боевиках. Четкие удары со свистом рассекали воздух – истошные вопли юнцов свидетельствовали, что весь их запал был сплошным заскоком и бравадой. Они бежали, как персы от армии Александра Македонского – бежали так, что только пятки сверкали.

– Вот и все, – услышала я рядом спокойно-насмешливое. – Путь, барышня, свободен. Можете идти.

– Спасибо, – я повернулась к нему. Мой спаситель пристально уставился на меня, а потом выдавил:

– Я вас провожу. Вдруг еще кто-нибудь пристанет.

Позже Денис уверял, что влюбился в меня с первого взгляда. Я отшучивалась, но похоже, так оно и было…

… По крыше монотонно молотило, как будто бы кто-то отплясывал чечетку и не собирался бросать это занятие.

– Гроза будет всю ночь, – утвердительно сказал Денис.

– Точно! Похоже, ты прав и она никогда не кончится. Просто какие-то хляби небесные разверзлись. Еще чая?

– Не хочу.

– Слушай! Я как-то совсем не подумала: может, ты хочешь есть?

– Не хочу.

– Хочешь, но боишься в этом признаться. Знаю тебя: все скромничаешь и жмешься.

Но когда я полезла в холодильник, то сразу вспомнила, что у меня ничего нет. Кроме остатков сыра, сливок и «свежайшего молока», купленного для Эвы. Ну и еще булочки. Хорошая еда для здорового двадцатисемилетнего мужика.

– У меня… это… ничего нет, – жалобно сказала я.

– А мне ничего и не надо. Пошли спать.

В этот момент громыхнуло как-то особенно сильно – протяжно, с завыванием.

– Жуть какая. Ты калитку хорошо закрыл?

– По-моему, да. Точно не помню. Я торопился к тебе и ни на что не обращал внимания.

– Если она не закрыта, то ее разнесет в щепки. Я выйду на крыльцо и посмотрю: если она не болтается, то все в порядке.

Я вышла на крыльцо. Дождь шлепался крупными каплями в траву; шлеп-шлеп; ослепительно сверкнула молния, на краткий миг озарив все своим бело-безжизненным светом. И тут я увидела, что у березы стоит скуластая женщина лет пятидесяти в черном и смотрит на мой дом, скрестив на груди руки – как застывшее изваяние.

Я сразу вспомнила Эву и ее рассказы о женщине, преследовавшей ее.

– Денис! – закричала я. – Денис! – Он прибежал на веранду. – Смотри! – Я вытянула вперед руку.

И тут напряжение, усталость, нервы, переживание за Эву подкосили меня, и я потеряла сознание.

Очнулась я от того, что прохладная рука легла мне на пылающий лоб. Все вокруг проплывало, как в тумане. То ли во сне, то ли наяву я стояла на веранде и хохотала, удар молнии расщеплял надвое березу, которая тянулась ко мне длинными ветвями. Я застонала и открыла глаза.

Денис отнял свою руку и внимательно посмотрел на меня.

– Как ты себя чувствуешь?

– А что? – я приподнялась на локте. – Что случилось?

– Ты потеряла сознание, – нахмурившись, сказал он, – Причем внезапно. На крыльце. Ни с того, ни с сего истошно закричала, я прибежал, а ты уже лежишь. Судя по всему, у тебя настоящий жар.

– Чепуха! – я попыталась принять полусидячее положение, но голова резко закружилась, и я упала обратно на подушку. – Который час?

– Половина двенадцатого утра.

– Это я лежу со вчерашней ночи без сознания?

– Нет. Я тебя подхватил на руки. Ты очнулась. Начала бредить: якобы ты видела какую-то женщину в черном у калитки. Она тебя преследует. И уже давно. Я пытался тебя успокоить, но через пару минут ты уже отрубилась и спала. Тогда я перенес тебя сюда, наверх. Я что-то сделал не так?

– Пока все так. Но Денис… насчет женщины – это не бред. Это – чистая правда. Она действительно преследует… но не меня. А Эву. Она мне сама рассказывала об этом. Я не поверила ей, но сейчас мне об этом даже стыдно вспоминать. Получается, она права. А я как свинья даже не вникла в проблемы сестры, просто отмахнулась от них. И все.

– Какая она тебе сестра! – резко сказал Денис. – Пожила девочка в свое удовольствие, а теперь свалилась на твою голову: ах, меня преследуют, ах, я несчастненькая!

– Прекрати! – я недовольно засопела и уткнулась в подушку. Я лежала на той же самой кровати и под тем же самым одеялом, под которым вчера лежала Эва. Старым одеялом с пододеяльником в ромашках.

– Никто не звонил?

– Если ты беспокоишься о своей ненаглядной сестренке, то могу доложить, что она не звонила, – поддел меня Денис.

– Дань! Она беременна!

Как-то раз я назвала Дениса – Дэн, и он поморщился. «Не надо. Дэн – как кличка пуделя. Зови меня лучше Данькой. Так приятней».

– У нее есть муж! Где ее драгоценный французский хахаль, ради которого она бросила все и удрала за ним? Почему он не здесь?

– Я почем знаю. У них семейные проблемы. Он к тому же безработный.

– Вот пусть она и разбирается со своими проблемами. А ты лежи. А то я тебя в больницу упеку с такой температурой.

– Где-то был градусник, поищи. На кухне, в шкафу.

После недолгих поисков градусник нашелся. Температура у меня была тридцать семь и пять. Значит, к вечеру она подпрыгнет еще больше.

В голове стреляло и мысли путались. В том, что я не бредила и видела женщину у калитки, я была железно уверена. В отличие от Дениса. Но, возможно, я бы и сама не поверила, если бы мне кто-то сказал, что видел в грозу при свете молнии незнакомую женщину, которая стояла и зачем-то смотрела на мой дом.

Больше всего на свете мне сейчас хотелось увидеть Эву. Я бы не стала отмахиваться от нее, а поговорила бы по-нормальному. Может, вместе, мы бы до чего-то и додумались. Я бы успокоила ее и сказала, что вдвоем мы справимся с любыми проблемами и страхами.

В ее положении нервничать вредно. А она вообще ходит непонятно где. Да еще этот труп неизвестного француза. Как ни крути, а факт подозрительный. Наш город не побратим Парижа и не место для проведения фестиваля «Россия – Франция», и появление иностранцев здесь – довольно редкое явление.

– Я ненадолго отъеду, – сказал Денис. – Надо продукты закупить.

– У тебя есть деньги?

– Есть! А почему ты об этом спрашиваешь?

– Ты же безработный и я не могу сидеть на твоей шее.

– Тоже мне игра в благородство! – фыркнул Денис. – А сама-то ты кто?

– У меня есть еще денежный запас. Когда меня увольняли, точнее, я сама увольнялась, мои работодатели уважили Трудовой кодекс и выплатили мне все, что причитается по такому случаю.

– А у меня есть рядовые подработки.

– Ладно! Иди! – махнула я рукой. – Только недолго. А то мне одной плохо.

– Правда? – расплылся в улыбке Денис. – Девочка моя! Не скучай! – он наклонился и влепил мне звонкий поцелуй в лоб. Потом подоткнул одеяло со всех сторон и спросил:

– Так удобно?

– Ага! – я закрыла глаза. Мне хотелось поскорее остаться одной.

Денис ушел, а я встала и спустилась вниз, держась за стенку. Меня то и дело пошатывало, и я прислонялась к стене, борясь с искушением плюнуть на все, подняться обратно и лечь в постель.

Дойдя до конца лестницы, я перевела дух и тут едва не упала, успев вовремя уцепиться за перила.

Я поставила чайник на плиту и села на табуретку. Пока кипел чайник, я решила пойти к калитке и посмотреть на то место, где стояла женщина. Мне почему-то казалось, что я как в хороших детективных романах обязательно найду там «следы присутствия» чужого человека, вроде примятой травы или брошенного окурка. Или, на худой конец, клочка ткани на ветках кустов…

Выйдя на крыльцо, я ахнула. Крепкая береза была разломана пополам, и обезглавленное дерево валялось за калиткой.

Трава была не просто влажной, а мокрой, и я рисковала промочить ноги, поэтому вернулась в дом и надела старые резиновые сапоги с небольшой дыркой сбоку: в этом месте отклеилась подошва.

Несколько метров до калитки стали для меня настоящей голгофой. Когда же я вышла за ограду, то, естественно, ничего не обнаружила: ни окурков, ни следов, ни клочков ткани.

Хотя я была уверена, что женщина была.

И стояла здесь, смотря на мой дом.

Вернувшись в дом, я выключила чайник и заварила чай с мятой. Затем набрала телефон Милочки.

– Алло! – откликнулась она.

– Ты где?

– Взяла отгул и дома отлеживаюсь. Я не могу идти на работу после таких событий. Мне нужно время, чтобы прийти в себя.

– Понятно. А я заболела.

– Температуришь?

– Тридцать семь и пять. А вечером был настоящий жар.

– Денис с тобой?

– Уехал за продуктами.

– Это хорошо, что ты не одна. А вот Васек куда-то смотался, ничего не объяснив. Как всегда, – с обидой сказала Милочка.

– Объявится. Слушай, тебе из милиции не звонили?

– Нет, – насторожилась Милочка. – А что?

– Я по поводу… француза. Интересно, кто он?

– Интересно? – не поняла мой интерес Милочка. – С какой стати?

– Ну… просто…

– Нет. Мне совсем неинтересно, – твердым голосом сказала Милочка. – И лучше бы его вообще не было.

– Я согласна с тобой. Но…

– Саш! Может, позвонишь в другой раз. Я вообще-то сплю.

– Ладно, приятных снов.

Я набрал телефон Эвы. «Абонент временно недоступен».

Выпив чай, я окинула взглядом кухню. Обычно я перед приходом Дениса прибиралась. Но сейчас все было в порядке, ведь накануне приезда Эвы я все тщательно надраила и вымыла, так как мне не хотелось выглядеть перед сестрой грязнулей и неряхой.

Если Денис придет и увидит, что я тут распиваю чаи, то мне не поздоровится. Он даст мне нагоняй и погонит обратно в постель.

Я решила ликвидировать следы своего пребывания на кухне и выкинуть заварку в ведро. Чем скорее, тем лучше. Денис может вернуться в любую минуту и тогда меня размажут по стенке за самовольное расхаживание по дому.

Заварка была свежей, и ее, как улику моего пребывания на кухне, следовало упечь подальше – на дно ведра. Я взяла в руки ведро, но моя рука дрогнула, и оно покатилось по полу, демонстрируя свое содержимое. Проклиная себя за неуклюжесть, я, сев на пол – коленки подкашивались как у нервической барышни из тургеневских романов – стала торопливо сгребать обеими руками мусор.

Мое внимание привлек кусочек картонки. Я поднесла его к глазам. Это был обрывок билета на самолет. Эвиного билета. На клочке была дата – двадцать пятое мая.

Двадцать пятое. Мне она сказала, что прилетела двадцать шестого. Значит, она пробыла где-то день. И ничего об этом не сказала. Специально? Или у нее были веские причины скрывать это. Француз убит примерно день назад. Стоп-стоп…

Я провела рукой по лбу. Похоже, ситуация складывается совсем скверно.

Эва исчезла и не откликается на мои звонки.

В нашем городе убит иностранец. Француз.

Если бы это был американец или англичанин, поводов для беспокойства у меня было бы меньше.

И наконец, скуластная женщина в черном, стоявшая у моего дома. Кого она высматривала? Сомнений здесь быть не могло. Конечно, Эву! Каким-то образом она узнала о том, что она здесь.

Я обхватила руками голову. Во что же вляпалась моя сестренка? И неужели Денис прав, утверждая, что она связана с неким криминалом, и приехала, чтобы замести следы?

А если нет? То как объяснить все эти факты?

Я быстренько запихнула мусор в ведро и только подошла к лестнице, как приехал Денис. Он, конечно, отругал меня как следует. Я оправдывалась, как могла и напирала на то, что мне ужасно захотелось пить – ну просто все во рту пересохло – и для большей убедительности открывала рот, как актриса театра мимики и жеста. Кажется, Денис мне поверил и даже немного смягчился. Под его чутким руководством я отправилась обратно в постель, и он пообещал больше никуда не уезжать, раз я такая прыткая и бестолковая – при температуре все норовлю выпрыгнуть из постели и расхаживать по дому.

Такой домашний арест меня категорически не устраивал. Я-то надеялась в ближайшие два-три дня поправиться и приступить к поискам Эвы. Мне почему-то казалось, что она до сих пор в нашем городе.

– Я купил курицу! – кричал Денис из кухни. – Больные всегда едят курицу и пьют куриный бульон. Он жутко полезный.

– Я не хочу есть.

– Тебя никто не спрашивает.

– Я что уже не имею права голоса?

– Не имеешь! – весело кричал Денис. Похоже, он был ужасно рад получить меня в свое полное и безоговорочное распоряжение. Пусть даже и больную – со спутанными волосами и покрасневшими как у кролика глазами.

Мне пришлось выпить чашку несоленого бульона и съесть куриную ножку. При этом Денис заботливо подложил под мою голову две подушки, чтобы мне было удобнее сидеть. На мои возражения, что я могу доковылять до веранды и пообедать там, он решительно махал рукой и носился вверх-вниз с тарелками. За бульоном последовали котлеты и жареная картошка.

– Я и не знала, что ты умеешь готовить, – сказала я с набитым ртом.

– Научился. Жизнь заставила. Еще добавки?

– Ни-ни. А то я буду жирной и толстой.

– Я тебя люблю всякой.

Я осеклась.

– Попить можно, – спросила я, стараясь не смотреть на него.

– Конечно. – Он как-то разом поскучнел и тоже старался не смотреть на меня, забирая у меня поднос с тарелкой.

Через день температура спала, и я сказала Денису, что вполне могу справляться сама; мне хотелось остаться одной и все хорошенько обдумать.

Наконец Денис уехал, и я почувствовала себя свиньей. Он так трогательно ухаживал за мной, так старался. А я…

Я тряхнула волосами и отогнала угрызения совести. У меня были дела поважнее…

Закрыв за ним калитку, я вернулась на веранду, позвонила Милочке и услышала ее веселый возглас:

– А у нас сейчас день рождения у шефа… И он пригласил всех на-а-с в рестора-а-н-н. Я хотела взять Васю, а шеф сказал – «нет». Одна приходи. – Милочка хихикнула. – А я-то надеялась, что Васька приревнует, когда увидит, какие знаки внимания мне босс оказывает.

Смутно я вспомнила, что Милочка рассказывала о своем шефе – классный профессионал, разведен, периодически пытается ухаживать за ней. Но она стойко держит оборону. В моем представлении шеф был пузатым дяденькой лет пятидесяти с первыми признаками облысения и одышки.

– Ну хорошо. Сходи, развеешься после той истории.

– И не говори, – пропела Милочка. Судя по всему, она была в игривом настроении.

– Что-то случилось?

– Нет, – хихикнула она. – Просто так.