Текст книги "Гений страсти, или Сезон брачной охоты"

– Это откуда?! – изумилась я. – Чем это так пахнет?

– Это у вас травы были, у вас в шкафчике. Смородиновый лист и вишня. И еще чуть-чуть земляники сушеной.

– Откуда? – опять удивилась я. У меня не было ничего «засушенного».

– Не знаю, – Ирочка пожала плечами. – Это же ваш дом. Вот в этой банке.

И она потрясла стеклянной банкой с крышкой, на которой были изображены фрукты.

Эта банка – наверняка подарок от маман. Она любила совать их мне в руки уже в коридоре – напоследок, вместе с последними напутствиями и пожеланиями. Я кивала и делала вид, что слушаю, а сама мысленно уже была далеко от этой квартиры, где всегда пахло свечами и валерьянкой. Свечи жгла моя сестра Машка, а валерьянку пила мать.

– Да. Это мне подарили, – сказала я торопливо, – поставьте банку обратно.

Я предложила Ирочке остаться у меня и переночевать, но она отказалась: ей нужно было ехать к тете.

– И куда вы поедете в такую ночь? К тому же метель страшная. Оставайтесь, переночуете у меня, а утром поедете. Позвоните вашей тете и предупредите ее.

Ирочка наотрез отказалась звонить и уехала, невзирая на противно завывавшую метель.

А через неделю я предложила Ирочке стать моей секретаршей. Она явно обрадовалась, но виновато сказала, что опыта у нее не очень много и печатает она не слишком быстро…

– Нау́читесь. Если что – пошлю вас на курсы повышения квалификации. Нет проблем.

– Ой, правда? Я буду стараться. Очень стараться! Вы не пожалеете… – прощебетала Ирочка.

Я действительно не пожалела. Ирочка никогда не куксилась, никогда не жаловалась, всегда была полна оптимизма и никому не отказывала в помощи.

…И вот я смотрела на расстроенную Ирочку, и слова не шли у меня с языка.

– Вы кофе пьете? Разве можно так поздно кофе пить? – укоризненно заметила Ирочка.

– У нас неприятности, – кратко ответила я.

– Тем более. У меня где-то есть липа. Она очень успокаивает. Сейчас посмотрю. – И, присев на корточки, Ирочка принялась рыться в шкафу.

– И мне… липу, – вставил Гриша.

– Одну минуту… – Раскрасневшаяся Ирочка встала с корточек с банкой в руках. – Все сделаю. Только в чайник свежую воду налью. – Она взяла чайник и вышла с ним из приемной.

– Как подумаю, что для всех нас эта новость как по голове обухом… – сказал с расстановкой Гриша, стараясь не смотреть на меня.

– Есть еще один момент.

– Какой? – спросил он таким тоном, словно я собиралась сказать нечто ужасное. Впрочем, я и собиралась.

– К этому, вполне возможно, причастен кто-то из нас.

– Нет! – выкрикнул Гриша. – Что угодно, только не это!

– Что такое? – влетела в приемную Ирочка. – Почему вы кричите?

– Просто так, – угрюмо буркнул Гриша. И спросил почти грубо: – И где там… липа?

– Я же сказала: минуту, – ответила Ирочка, слегка задетая таким отношением. Она привыкла к букетам и подаркам, и вдруг – такая грубость. Причем без всяких извинений.

Марк приехал, когда мы пили чай.

При виде этой мирной, почти идиллической картины на его лбу вздулись жилы… Марк пришел в нашу команду четыре года тому назад, нам требовался еще один специалист, и я дала объявление в газету. С каждым кандидатом я провела собеседование, и все было «не то». Я уже отчаялась найти подходящего человека, как однажды под конец рабочего дня пришел Марк. Я дала ему пробное испытание, и он выполнил его с блеском. Я нападала на него, а он – парировал. Марк звезд с неба не хватал, но был аккуратным и добросовестным исполнителем. В отличие от Никиты, у которого было амплуа гения. Вот Никита – с ним я познакомилась на фестивале студенческой рекламы, он смотрел на меня (в прямом смысле слова) сверху вниз, поскольку был выше меня на голову, – считал себя восходящей звездой в области рекламы и поэтому на мое предложение перейти к нам работать ответил снисходительным пожатием плеч. Это меня раззадорило, и я принялась с жаром убеждать его, соблазняя условиями работы и творческой свободой. Второй пункт его и подкупил. Я ни разу не усомнилась в своем выборе, без Никиты «Белый квадрат» никогда бы не добился успеха на рынке рекламы. В этом у меня никаких сомнений не было.

– Спокойно! – я видела, что Марк на взводе и вот-вот сорвется, о чем потом, конечно, пожалеет. Но это – потом, а нам надо спешно перекрыть этот кран, пока из него не захлестало, как из прорвавшейся плотины. – У нас ЧП… Спокойно! Я собрала сотрудников в авральном порядке. Вопросы есть? Вопросов нет. Садись и жди.

– Чего? – Марк провел рукой по лбу. – Чего ждать?

– Не чего, а кого. Ульяна уже едет, Тамара Петровна – тоже. Остается Никита. До Никиты дозвонился? – обратилась я к Грише.

– Нет. Сейчас еще раз позвоню.

– Ульяна подъехала. Я видел ее машину.

В подтверждение слов Марка вошла Ульяна в полушубке из стриженой норки и в длинных сапогах. Она посмотрела на нас испытующе-спокойно.

– Мне… можно пройти?

– Проходи, Ульяна. Можешь раздеться здесь. Или там, в вашей комнате.

Она кивнула и сняла полушубок.

Воздух вокруг нее словно бы искрился и звенел. Мы почувствовали аромат дорогих тонких духов.

– У нас чай… с липой, – как-то некстати брякнул Гриша, – будете?

– Буду, – спокойно сказала Ульяна. – Налейте мне, пожалуйста, – обратилась она к Ирочке. – Или давайте я сама.

– Нет-нет, – преувеличенно бодро сказала Ирочка. – Я все сделаю. Не беспокойтесь. – И она поставила перед Ульяной чашку с липовым чаем.

– Никита не отвечает… – и Гриша потряс в воздухе телефонной трубкой, мы услышали долгие гудки.

– Куда же он делся? – Вопрос Ирочки повис в воздухе.

– Будем дозваниваться.

– Выпьешь чаю с липой? – обратилась Ирочка к Марку.

– Вот только липы нам не хватало, – издал краткий смешок Марк.

Он провел рукой по своим вьющимся волосам и демонстративно сел за самый дальний конец стола.

Через несколько минут Гриша наконец-то дозвонился до Никиты, и тот обещал срочно выехать, «сей момент».

– Почти все в сборе, – констатировала я. – Нет только Тамары Петровны и Никиты.

– Тамара Петровна сейчас будет, – пропела Ирочка, – она звонила, сказала, что задерживается. И просила не сердиться на нее за это. У нее чуть мясо не пригорело, и еще у Вазгена неприятности на работе.

Сердиться на Тамару Петровну было совершенно невозможно, и мы все как-то разом отвели глаза. Вскоре о приближении Тамары возвестила ее тяжелая поступь. В таких случаях говорится: «земля дрожит».

– Добрый вечер! – пророкотала Тамара Петровна. – Все в сборе? Что случилось, Владлена Георгиевна? – в ее голосе прозвучал легкий упрек. – Я только-только своих мальчиков накормила и собиралась позвонить матери, мы обещали завтра посидеть с ней, а еще мне надо было тесто для пирога поставить…

Слышать все это было просто невыносимо, словно я, самодур такой, из-за пустяков сорвала сотрудников с теплых насиженных мест и погнала в эту мартовскую пургу на работу неизвестно зачем.

Марк сидел, крепко сжав кулаки. Ульяна рассматривала свои коротко остриженные ухоженные ногти, покрытые прозрачным лаком – французским, выдававшим ее принадлежность к высшему классу. Ирочка стояла, прислонившись к шкафу, с чашкой в руке, а Гриша смотрел на Ирочку.

Во взглядах моих сотрудников я видела ожидание – и надежду, что все еще обойдется, и вызвала я всех из-за сущих пустяков. Вот только что это за пустяки – никто не знал.

Следовало решиться, прыгнуть с обрыва и объявить этим милым людям, что все – «Финита», и никогда теперь не будет как раньше, наши теплые, легкие, почти родственные отношения завершились, и каждый из них отныне будет смотреть на другого с подозрением, искоса и с неприязнью, что ранее казалось бы невозможным.

Тамара Петровна ловко освободилась от верхней одежды – нутриевой шубы и красного клетчатого шарфа – и уселась на стул, который слегка крякнул под ее весом. Подперла щеку рукой и посмотрела на меня с ожиданием во взгляде.

Распахнулась дверь, появился Никита. Он прошел к свободному стулу и сел на него, буркнув всем: «Здрасте». Куртку свою он, очевидно, повесил на вешалку в приемной, потому что вошел к нам в горчичного цвета свитере и джинсах.

Я встала, как делала, когда выступала с краткими отчетами по проделанной работе или с определением «генеральной линии» нашей дальнейшей деятельности. Села… и вновь встала – и наткнулась на жалостливый взгляд Гриши. Это меня и подстегнуло.

– Я хочу вам сказать… – я запнулась. – Случилось нечто непонятное и необъяснимое. Пока необъяснимое, – уточнила я. – Короче… – я опять запнулась.

Тамара Петровна по-прежнему подпирала ладонью щеку. Никита уставился куда-то в сторону, в стену. Марк смотрел на меня внимательно, словно хотел своим взглядом просверлить насквозь. Ульяна наконец оторвалась от процесса изучения собственных ногтей и подалась вперед.

– У нас украли ролик, который мы готовили для Канн. Вот… Какие будут вопросы? – выговорила я и села.

Вопросов не было. Была немая сцена. Все медленно переваривали услышанное, но каждый по-разному. Никита нахмурился, Марк еще крепче стиснул кулаки, Ульяна широко раскрыла глаза, Ирочка громко охнула, а Тамара Петровна воскликнула:

– Как?

– Не знаю. – Я развела руки в стороны. – Поэтому и вызвала вас.

Мой жест словно прорвал плотину. Все дружно, наперебой начали выкрикивать вопросы.

– Вы хорошо все проверили?

– Когда это было?!

– Что же теперь делать?

– Кто это обнаружил?

Внезапно со звоном разбилась чашка. Все как по команде обернулись и посмотрели на Ирочку.

– Господи! – выдохнула она и прижала руки к груди. – Боже мой! Как все хорошо было! Канны, наша премия, интервью журналистов… А теперь…

Картина, нарисованная Ирочкой, совпадала с Гришиными ахами и охами, и я не могла этого не отметить.

– Дело не только в Каннах, – начал было Гриша. – То есть, конечно, в Каннах… но… – Он посмотрел на меня, явно прося поддержки. «Ты начальник, тебе и выпутываться!» – «просигналил» его взгляд.

– Дело в том, что ролик взял кто-то из своих. Кто-то из нас, – подытожила я. – Все компы защищены нашими паролями, и так просто, со стороны никто не влез бы в наши компьютеры. Вот для чего я вас и вызвала. Теперь вам все более или менее понятно?

– Да уж куда понятнее, – выдохнула Тамара Петровна. – И кто же из нас? – обвела она всех взглядом. – У вас есть какие-то версии, Владлена Георгиевна?

Я открыла было рот, чтобы сказать: «Версий никаких нет», но тут же его и закрыла. Этих слов от меня и ждет человек, укравший ролик и все материалы. Он хочет, чтобы я расписалась в собственной беспомощности и подняла вверх лапки. Он сидит и наблюдает за мной, за моей растерянностью, злостью и непониманием. Что делать дальше? Кажется, этот вопрос задала Ульяна. Так вот: я не должна показывать свое смятение – я должна быть ловкой, хитрой и опережать своего противника на несколько ходов. В противном случае мне и моему делу придет полный капец.

Все внимательно смотрели на меня. Я держала паузу – четкую красивую паузу. Она длилась и длилась, а я вбирала в себя эти лица, еще несколько часов назад бывшие для меня самыми родными и близкими, а теперь…

Что теперь? Кто из них пошел на такое? И каков главный мотив? Деньги? Многое в нашей современной жизни упирается в деньги. Тогда Ульяна отпадает сразу – деньги ей не нужны, недостатка в них она и так не испытывает… Остаются… Кто? Марк? Да, ему вечно не хватает денег: он молодой, холостой, привык водить к себе девушек, а девушкам нынче подарки нужны, просто так с тобой водиться никто не станет. Хорошо еще, если ты встретишь такую, которую достаточно разок-другой в ресторан сводить и подарить флакон духов. А если такую, которой требуется колечко бриллиантовое на палец и поездка на Антибы… тогда – что?

Стоп! У Марка ведь – большая неразделенная любовь! Я даже взмокла под водолазкой. А если эта «большая и неразделенная» требует много денег? Очень больших денег…

Кто еще? Тамара Петровна? Ей деньги тоже нужны. Она живет в маленькой квартирке, Вазген то трудится, то – временно не работает. Для его восточного самолюбия это большой удар. Финансовую лямку в основном тянет Тамара. И еще, она страстно мечтает о своей даче где-то в ближнем Подмосковье. И как далеко могли ее завести эти мечты о даче?

Я тряхнула головой и невесело усмехнулась. Кого еще подозревать? Гришу? Ему точно не хватает денег. Все уходят на его полоумного брата. Гриша держит его в каком-то хорошем санатории, где за ним присматривают сиделки. А все это требует изрядных денег… а Гриша вот уже который год ходит практически в одном костюме. И только недавно он купил второй – из-за моего нажима. Но подозревать Гришу – все равно что подозревать саму себя, потому что мы знакомы с незапамятных времен, прошли боевое крещение в «лихие» девяностые, с их перманентными кризисами, безденежьем и полным отсутствием каких-либо заказов. Мы поднимали эту контору практически с нуля, и, если меня предал Гриша, значит, мои дела совсем плохи, и я ничего не понимаю ни в окружающих людях, ни в разумном устройстве мира.

Остается еще Ирочка… жалостливая Ирочка, которая заплатила за меня в универмаге и довезла до дома. Ирочка, которая живет с теткой и мечтает о принцах на «порше». А если ей уже осточертело житье с теткой, и до такой степени, что она решилась украсть, а потом продать ролик нашим заклятым конкурентам в рекламном бизнесе – Хризенко и Подгорову? Они отхватят его за немалые деньги с руками и ногами, и Ира купит себе отдельное жилье. Разве это не здравая и подходящая мысль? И разве такое невозможно?

– У меня есть версия! – наконец выдохнула я. – И не одна. Но озвучивать их сегодня я не собираюсь. Мне важно, чтобы вы взвесили свои шансы, и тот, кто взял ролик, вернул бы его на место. Я даю срок… – Для большей убедительности я подняла глаза и посмотрела на часы, привезенные мною из Лондона. – Ровно три дня. Во вторник срок истекает. Если этого не случится, я озвучу все свои версии и привлеку милицию.

– Полицию, – машинально поправил меня Гриша.

– От перестановки слагаемых сумма не меняется… Итак, три дня.

– Мы можем разойтись? – спросила Тамара Петровна. – У меня мальчики дома одни. И тесто для пирога еще не готово.

– Расходитесь, – кивнула я. – Только помните, что я вам сказала.

Сотрудники начали одеваться. Марк все сидел злой, сжав кулаки. Ульяна не попала рукой в рукав шубки, Гриша подскочил и помог ей, за что был вознагражден кроткой милой улыбкой. Тамара Петровна шумно отодвинула стул, поправила воротник и сказала, не обращаясь ни к кому персонально:

– Я пошла. Хорошего вечера, – спохватилась, что сказала что-то не то, и прибавила: – Если что, звоните мне на сотовый. Завтра я у мамы. Целый день, с ночевкой.

Марк рывком поднялся с места и, буркнув: «До свиданья» скрылся за дверью, чуть не столкнувшись с Тамарой.

Ирочка застыла, словно впала в столбняк.

– Ирочка! – Я окликнула ее. – Вы можете идти.

– Спасибо! – всхлипнула она. – Можно, я еще чаю выпью?

– Тебя никто не гонит.

– Я пошел, – громко сказал Никита и сморщился, словно у него внезапно заболели зубы. – Я-то думал, что… – он махнул рукой и, резко развернувшись, скрылся за дверью.

Никита был основным творцом этого ролика. Он вложил туда свои силы, талант, время…

Гриша сидел, сгорбившись, и не смотрел ни на меня, ни на Ирочку. Выпив чай, Ирочка заторопилась и, надев полушубок, сказала:

– Ну, я пойду…

Она ушла, даже не закрыв дверь, что для аккуратной исполнительной Ирочки было делом немыслимым.

Когда мы остались вдвоем, Гриша повернулся ко мне и сказал с печальной улыбкой:

– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

– Не снилось, – согласилась я. В висках у меня стрельнуло. – Таблетки от головной боли у тебя есть?

– Есть. Все время с собой таскаю.

Гриша достал упаковку и аккуратно оторвал полоску с двумя таблетками.

– Держи. Пройдет голова, это хорошее лекарство.

– Сомневаюсь…

Пурга разгулялась нешуточная. Как только я вышла на улицу, ветер остервенело задул мне в спину, и я поежилась. Машина стояла неподалеку от офиса, и я побежала к ней вприпрыжку, уткнув нос в воротник полушубка.

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» – думала я.

От того, что все было вынесено на «суд Божий», ничего не изменилось. А на что ты надеялась, возразил мне ехидный внутренний голос: что вор проявит завидную сознательность и придет с повинной?

Этот ролик был совместным детищем нашей команды. Все началось с Тамары Петровны. Когда мы однажды смотрели в маленькой комнате, где обычно обедали, телевизионные новости и в одном из репортажей показали чеченскую школу, сердобольная Тамара вздохнула и качнула головой:

– Вон как детишки настрадались! Вместо того чтобы тихо-мирно своими детскими делами заниматься, учиться и в школу ходить, они живут на пороховой бочке. Где же справедливость-то?

Камера показывала школу, дети сидели и рисовали, один мальчишка от усердия высунул язык и старательно вел линию карандашом. Он поднял голову, и камера выхватила его взгляд. ТАК смотреть дети не могут. Взгляд малыша был умудренным и печальным. Не по годам и возрасту.

– Бедняжка! – снова вздохнула Тамара Петровна. – Настрадался! Мой Арсен тоже рисовать любит, я ему недавно набор красок купила, теперь сидит, тигров рисует. Был в зоопарке недавно, вот и рисует животных. Взял бы кто-нибудь и устроил выставку работ этих детей – чем они живут и как выживают под этими обстрелами и бомбежками.

– А что, идея неплохая, – кивнул Гриша. Его тонкая жилистая шея смотрелась сегодня как-то особенно трогательно. Тамара Петровна жалела Гришу за вечную «неприкаянность» и обычно подкладывала ему самые сочные куски. Еду мы разогревали в микроволновой печке. Иногда мы ходили в столовую на втором этаже, но чаще всего ели в офисе.

Я сидела и пила чай.

– Может быть, мы привезем эту выставку в Москву? – задала я вопрос.

Наша компания занималась благотворительностью, мы взяли шефство над двумя детскими домами. Один находился в Подмосковье, другой – в Тверской губернии. Мы закупали компьютеры, одежду, книги и привозили детям. Свою деятельность мы не афишировали: не звали журналистов, как делают некоторые компании и фирмы, желающие непременно засветиться и попасть на экраны телевизоров или на страницы газет.

– Добро должно быть незаметным, – говорил Гриша.

А Марк подхватывал:

– И с кулаками.

При этих словах Гриша морщился, он был крайне миролюбивым человеком, и я при всем желании не могла себе представить, что он оказывает физическое воздействие на кого-либо.

– Решено! Привозим выставку! – Я подула на черный чай и посмотрела на Гришу.

Тот согласно кивнул:

– И кто поедет?

– Желающие есть? Все сугубо добровольно. Все-таки обстановка там опасная, вам решать, – сказала я.

– Я бы с радостью, но вряд ли смогу оставить семью, – Тамара Петровна положила на тарелку мясной пирог и расправила салфетку.

– Решено. Тамара Петровна остается.

– Я… – Гриша замялся. – Семейные обстоятельства…

Я все знала. Его сумасшедший брат требовал постоянного внимания и наблюдения, его нельзя было оставить одного.

– Идет. И фирма не может остаться без присмотра. Так что Григорий Наумович остается.

– У меня мама болеет, – быстро вставил Марк. – Проблемы…

Я почему-то не сомневалась, что он скажет именно так. Марк был трусоват, больше всего он берег себя, любимого, вряд ли он рискнет собственной шкуркой…

Все посмотрели на Никиту. Его надменный вид ничто бы не могло поколебать. Никита всегда был невозмутимым и бесстрастным. «Истинный ариец», как шутил Гриша.

– Ну… могу… а что? – и он повел плечами, выражая крайнюю степень пофигизма.

– Я поеду, – тихо сказала Ульяна, и наши головы немедленно повернулись к ней.

Ульяна, пахнущая парфюмом от Диор и щеголявшая во всем великолепии мировых брендов, Ульяна, чей отец был с властью на «ты» и в какой-то степени являлся неотъемлемой частью этой самой власти, Ульяна – «наследная принцесса» и небожительница в одном лице, комета, которая по чистой случайности отклонилась от своей траектории и упала на нашу грешную землю, – эта Ульяна собиралась отправиться в опасную, непредсказуемую Чечню!

Возникла пауза. Послышался легкий свист Марка Свешникова. Но под моим суровым взглядом он моментально заткнулся и принял скучающий вид.

– Мне кажется, Ульяна, что это не слишком-то благоразумно, – я говорила, осторожно подбирая слова. – И что скажет ваш папа? – невольно вырвалось у меня.

При слове «папа» лицо Ульяны словно закаменело. Очевидно, это была для нее запретная, болезненная тема.

– Я, вообще-то, уже совершеннолетняя, – отчеканила она. – И могу распоряжаться собою сама!

По лицам присутствующих скользнули снисходительные усмешки. Знаем, мол, мы твою свободу и самостоятельность! Хорошо быть свободной, независимой и самодостаточной, когда у тебя есть такой тыл – любящий папочка, который всегда встанет на твою сторону, разрулит любую ситуацию и придет на помощь. А что делать другим, у кого нет такого папы?

– Ну… Владлена Георгиевна, – жалобно протянула Ульяна. – Ну пожалуйста, – прямо как маленькая девочка, выклянчивающая лишнюю игрушку на день рождения.

Я растерялась. Навлекать на себя гнев Радова мне не хотелось – вряд ли он будет доволен, если его дочь отправится в район, охваченный боевыми действиями. Не влетит ли мне за это по первое число?

– Я не говорю пока ни «да», ни «нет».

На лице Ульяны появилось упрямое выражение. Она вздернула подбородок и сказала:

– Вы не можете мне запретить поехать! Это не в вашей компетенции.

– Хорошо, Ульяна, – улыбнулась я. – Вопрос принят к рассмотрению…

Когда мы остались с Гришей наедине, он снисходительно фыркнул:

– И чего ей не хватает? Адреналина? Села бы на гоночную машину и прокатилась по ночной автостраде.

– А мне кажется, у этой девочки есть характер. И упорство. Во всяком случае, ее позицию можно уважать.

– Посмотрим, – скептически пожал плечами Гриша. – Посмотрим, что ты запоешь, когда тебе позвонит ее папенька.

Мой верный боевой товарищ как в воду смотрел. Вечером у меня состоялся неприятный разговор с Николаем Радовым. Он позвонил мне домой и задал один-единственный вопрос:

– Что там с моей дочерью?

Голос его был устрашающе суров.

– В смысле, Николай Александрович?

– Что за нелепая поездка в Чечню?

– Это ее желание. Я пыталась отговорить Ульяну, но пока – безуспешно.

– Глупости! – и в трубке раздались частые гудки.

А еще через два часа, когда я уже готовилась ко сну, Радов позвонил мне вторично.

– Прошу прощения, если я был груб… невольно. Поймите меня правильно, я – отец, и Ульяна – наша единственная дочь. Мне бы не хотелось, чтобы с ней что-то случилось…

– Я вас очень хорошо понимаю.

– Но Уля – упрямая девочка, если что-то взбредет ей в голову… – и в трубке повисла пауза.

– Вы хотите, чтобы я запретила вашей дочери ехать?

– Боюсь, это бесполезно. Свою дочь я очень хорошо знаю. Единственное, чего я прошу, – присмотреть за ней. Кто еще едет? Мужики там будут?

Я задумалась. Подходит ли Никита под определение «мужик», или все-таки творческий гений – особая категория человеческой генерации?

– Вообще-то, есть.

– Так есть или нет?

Я решила сказать все как на духу.

– С нами едет один талантливый дизайнер-компьютерщик. Насчет его явно выраженных мужских качеств сказать ничего не могу. Он все-таки в основном имеет у нас дело с компьютерами, а не с походно-полевыми условиями.

– Ясно. А кто еще едет?

– Я.

– Вы? – в его голосе послышалось легкое удивление.

– Да, – я чуть было не прибавила: «А что?», но сдержалась.

– Ульяна мне рассказывала о вас. Она хочет быть похожей на вас: говорит, что Владлена Георгиевна – замечательная. И красивая, и талантливая…

– Спасибо.

– Вот что… – Радов что-то явно прикидывал, взвешивал, раздумывал. – Я вам дам в помощь одного человека – незаменимый парень в таких ситуациях. Зовут его Саша. Он бывший боец спецназа. Если что, он поможет. И вам будет спокойнее, и мне. Договорились? Держите связь со мной. У вас есть мой прямой телефон? Запишите!

Я записала телефон.

– Можете звонить мне в любое время. Если потребуется моя помощь или совет.

Через неделю мы выехали… Бывший боец спецназа оказался улыбчивым парнем, который сразу вписался в нашу компанию. Он был ненавязчив и вместе с тем всегда оказывался под рукой. А цепкий взгляд характеризовал его как человека, который ничего не упускает из виду, он всегда начеку.

Никита же выглядел полным пофигистом. Он взял с собой модный стильный рюкзачок, будто собирался побродить по улицам своего любимого Лондона, а не ехал в Чечню, где гремят взрывы и жизнь напоминает ходьбу по минному полю. Он взял с собой темные очки, парфюмерный набор Пако Рабана и стильный столовый набор из универмага «Харродс». Он держался, как всегда, надменно и обособленно, он знал, что я ему многое прощаю, и вел себя соответственно – как избалованный ребенок, будучи в полной уверенности, что ему все можно.

Ульяна, напротив, старалась ничем не выделяться, у нее не было ни стильного рюкзачка, ни модных темных очков… Она держалась ближе ко мне и всегда была готова откликнуться на мою просьбу о чем-либо или поддержать беседу. Никита же частенько прикидывался глухим, и многие вопросы или реплики мне приходилось повторять ему дважды, а то и трижды. Первым, что меня поразило, когда мы сошли в аэропорту Грозного, был запах пыли: она, казалось, царила повсюду и проникала в легкие, запорашивала глаза и прилипала к рукам.

– Н-да! – процедил Никита и поправил стильные темные очки. Чем-то он сейчас напоминал Бреда Питта из фильма «Мистер и миссис Смит» – эдакий стильный и уверенный в себе пижон, приехавший на легкую прогулку. – Дыра!

– Потише! – одернула я его. – Еще услышат…

– И что? – лениво откликнулся Никита. – Прошьют очередью из автомата?

– Не исключено.

– У нас тут временное перемирие, если верить нашим СМИ. Жить становится лучше, жить становится веселее… Чеченская республика – неотъемлемая часть России, а народ занят восстановлением промышленности и сельского хозяйства.

– Не балагурь! Будь посерьезнее.

– Если тут быть серьезным, надо просто сдохнуть и не воскреснуть. Надеюсь, нас хотя бы прилично накормят?

– Вот, нас уже встречают, – и я помахала рукой высокому черноволосому человеку, который стоял с табличкой «Белый квадрат» в руках.

– А это еще кто?

– Этот человек будет нас сопровождать. Я созванивалась с министром образования Чечни, и он дал добро на поездку.

– Ясненько. Конвоир, короче.

– Простите, можно я посмотрю на него? – спросил Саша. – Вы к нему близко не подходите, – вполголоса сказал он. – Мало ли что…

Я быстро взглянула на него, но ничего не сказала. Раз уж мне его рекомендовали, значит, мое дело – выполнять безропотно все его указания, а не задавать ненужные вопросы. И уж тем более такие, на которые мне не ответят. Саша, в простой клетчатой рубахе а-ля ковбой, с загорелым лицом, пшеничными волосами и белозубой улыбкой, придвинулся ближе ко мне и чуть подался вперед, словно он готов в любой момент защитить меня своим телом.

Мы спускаемся по трапу в таком порядке: впереди Саша, потом я, затем Ульяна, и замыкает шествие Никита.

Черноволосый человек – смуглый, с тонкой щеточкой усов – сдержанно кивает нам, когда мы подходим к нему.

– Вы Влада Георгиевна? – безошибочно вычисляет он меня среди коллег.

– Я.

– Умар Касоев. Мне поручено вас встретить, как вы и договаривались…

Мы садимся в черный джип, и нас везут по городу. Мы все молчим, наш гид тоже явно не из разговорчивых. Мне хочется расспросить его, но что-то подсказывает, что лучше молчать, не раскрывать рот.

Мы едем по Грозному. Город чист, ухожен, здесь много новостроек, будто он изо всех сил старается поскорее забыть о войне и бомбежках.

Наш путь лежит в Веденово – край, где до сих пор часты столкновения федеральных сил и местной милиции с бандформированиями.

– Жить вы будете в гостинице на окраине. Без проблем. Отдохнете, а через два часа встретимся в холле и поедем в школу, – он говорит с легким акцентом, и я сосредоточенно киваю головой, чуть сдвинув брови.

Мой верный соратник Гриша называет это выражение лица «лицом начальника». Такая маска позволяет мне при необходимости играть роль успешной бизнес-леди.

Гостиница небольшая, чистенькая. Похоже, здесь раньше был детский сад. А потом здание переоборудовали в гостиницу.

– Нам всем лучше селиться по двое, – тихо говорит Саша, и я понимаю его с полуслова.

– Нам номера на двоих.

На лице Ульяны никаких эмоций – словно так и надо. Лицо Никиты приобретает недовольное выражение, но я незаметно толкаю его в бок, и он кривится, как будто съел что-то горькое или кислое.

В номерах мы не прохлаждаемся, быстро распаковываем чемоданы и пристраиваем на полочку в ванную всякие мелочи – мыло, шампунь и гель для душа. И принимаем по очереди с Ульяной душ. Когда после прохладного душа я хочу выйти на балкон, Саша мгновенно появляется на соседнем балконе.

– Нельзя, – говорит он почти одними губами. – Быстро в номер, и не высовываться! Я подойду к двери, когда будет пора ехать, вместе с Никитой и постучу вам условным знаком: три раза. Больше никому не открывать! Понятно?

– Да.

Мы встречаемся внизу с нашим провожатым и вновь залезаем в джип. Нас опять ждет поездка – в село Элиджи-Ведено, где находится школа.

Нас встречает учительница Мадина Дзагоева, она провожает нашу небольшую компанию в класс, и я с комком в горле вхожу к детям. Они смотрят настороженно, словно не зная, чего им от меня следует ожидать. Я рассказываю им о выставке, о том, что их рисунки увидят другие дети, и прошу их нарисовать мирную жизнь – как они себе ее представляют. На их лицах – сосредоточенность и усердие, они начинают рисовать и постепенно погружаются в мир своего воображения.

Я потом буду долго рассматривать эти рисунки и каждый раз плакать – так они на меня действуют, эти несбывшиеся мечты и расстрелянные надежды. Каждый ребенок представлял мир без войны по-своему, но все эти рисунки были в чем-то схожи: дома на них были яркими – красными, зелеными, желтыми… А вот небо на многих картинах было темным – они не знали другого неба, там притаилась главная опасность: выстрелы и взрывы…

С тем мальчишкой, чей взгляд меня потряс, когда я смотрела телерепортаж – с Русланом Аслаевым, – я даже подружилась. Он привел меня в свое любимое место, к старинной крепости в горах, сильно разрушенной временем. Но каменные стены и узкие бойницы еще были крепки и выглядели внушительно. У Руслана погибли родители, и он жил с дедом. Об этом он рассказал мне спокойно, с сухими глазами. А вот я не удержалась и заплакала, прижав его к себе. Он отстранился и отвернулся в сторону.

Я пообещала ему, что когда-нибудь обязательно приеду сюда еще раз. Непременно…

Когда мы вернулись в Москву, Никита заколдовал над рисунками. Он предлагал одну идею за другой. Наконец мы остановились на следующем варианте: сначала показываем рисунки детей, потом – взрывы и бомбежки, рисунки тоже разрываются в клочья, и их уносит черный от взрывов ветер. А в конце «ставим» рисунок Руслана – оранжевый дом, огромные цветы перед ним, почти достающие до крыши, на заднем плане – горы, там закат: в горах догорает солнце. И закат похож на язычки пламени. А небо – не темное, а спокойное, предвечернее. Наверное, он мечтал о таком небе. И слоган: «Остановить войну для будущего – наша задача сегодня». И ниже – «Дети против войны».