Текст книги "Быть единорогом"

Екатерина Крюковская
Быть единорогом

– Ну так вот, единороги жили так, как сейчас живут стрекозы, например. Появлялись ниоткуда и никуда исчезали. Потом случайно на Земле оказались люди. Люди про единорогов не знали ничего, кто это такие, зачем и откуда. Они только заметили, что если очень больно внутри, но не от увечий, а от чего-то такого темного и серого, что заставляет глаза плакать, а руки метаться из стороны в сторону в надежде придумать себе занятие, то в самый серый и темный момент появлялся единорог. Он проявлялся, как переводная картинка, молча стоял, молча смотрел прямо в это серое и темное, и становилось легче. Становилось проще дышать, а руки становились частью тела и успокоено что-то сотворяли.

Единорога нельзя было попросить прийти, потому что люди не знали, как. Не знали, что попросить и что получится. Единороги сами выбирали момент. Потом, спустя какое-то время, оказалось, что они приходят все реже и реже. А потом нашлись люди, которые рассказывали, что знают, как их вызвать. Им не верили, и поэтому, чтобы не потерять это знание, те немногие, кто понял, решили знание сохранить. И пришлось придумать язык, буквы, знаки… Им много-много лет. И они сложные для понимания и восприятия. Но любое чудо должно существовать вечно, поэтому иногда кто-то да находит в глубине своего сознания эти знаки и, не понимая, что с этим делать, записывает, как умеет и где получится. Мне повезло: мне их написали на спине, и уже навсегда они останутся со мной. Но прочесть я их не смогу. Для этого мне бы пришлось снять со спины всю кожу, но если бы я знал, что это кому-то нужно, я был бы счастлив.

* * *

Все сидели тихо, не двигаясь, и слушали во весь рост. Красивый парень в зеленом халате и брюках раскачивался на стуле и медленно рассказывал историю.

– Когда-то, конечно, давным-давно, когда люди не имели возможности или знания, как именно открывать сердце людям, в одной деревне, вырубленной в черной скале, произошла эта история. Никто ничего не ждал и особо ни на что не надеялся, но произошло то, что произошло. Сначала ярко разгорелся фонарь у деревянной скамьи рядом с магазином. Потом зазвенели все колокольчики на ветках дерева рядом с аптекой. А потом люди на улице начали улыбаться. Они делали это неловко, стеснялись даже, но довольно быстро всем понравилось, и вот уже тогда…

– Что тогда??! Ну что???

– Та-а-к, вот и закончилась моя история! Я выиграл!

– Так нечестно!!! Нечестно! Нечестно! – завопил рыжий мальчишка в инвалидной коляске. – Ты всегда выигрываешь! А нам обидно!

– Ничего и не обидно, – закашлялась девочка, лежащая на кровати. – Мне вот очень интересно, что дальше, и я бы тоже задала вопрос, но так мало терпения, как у тебя, ни у кого на свете нет, – подмигнула она Рыжему.

Рыжий крутанул колеса коляски, но на полпути передумал уезжать, развернулся и стал наблюдать, как Матвей собирается. Дети любили смотреть на него и старались ни упускать ни одной детали из его появления или исчезновения в интернате. Матвей снимал зеленую рубашку, заменявшую халат, и всем на обозрение появлялись татуировки на груди, руках и спине. Девушка-вампир скалилась на смотревших на нее, и у нее изо рта капала черная кровь. Небольшой самолет падал с неба на остров. Какие-то разноцветные знаки и буквы переплетались на руках и становились коброй. Открытая книга на спине предлагала прочесть ее, но сколько ни вглядывались дети в ее страницы, ничего понять не смогли: не буквы написаны, а какие-то каракули. Вон, Горе-Егор только «ча-ща» пишет, и то лучше и понятнее.

Словом, никому из интересующихся «искусством испортить кожу и никогда не найти нормальную работу» – так Матвей называл свои татуировки – не надоедало их разглядывать.

– Ты теперь когда придешь? – спросила девочка, сидевшая на подоконнике. Она сидела, прижавшись щекой к стеклу, и видно было только здоровую розовую кожу на лбу и на одной половине лица.

– Слезь оттуда, – попросил Матвей, – сейчас Медуза пройдется по комнатам, и останешься ты с кипяченым молоком наедине на веки вечные. – Ему не хотелось отвечать на вопрос, потому что он знал, что ответ детей расстроит.

– Вот видите… А я вам говорила…. Он думает, что однажды не придет, и всё. А вы не верили, дурачки наивные, – девочка на подоконнике привычным движением натянула маску Бабы-яги на лицо и развернулась ко всем сидящим или лежащим в комнате анфас.

– Да нет, ему без нас скучно будет, – прокашляла Стрекоза. – Да и потом ему надо еще три раза выиграть, чтоб стать королем единорогов. Правда ведь, Матвей? – она посмотрела в его сторону. Глаза у Стрекозы зеленые, яркие – не заметить невозможно! И они были той частью ее тела, которая двигалась самостоятельно.

Матвей выругался тихо и сказал:

– Итак, граждане пассажиры, не морочьте мне голову: приду, когда приду. Что за допрос в самом деле?! – Закрыл молнию на куртке и щелкнул каблуками: – Бывайте, старая и молодая гвардии!

Никто не произнес больше ни слова, и Матвей быстро вышел на лестницу. Он так нервничал, что спина покрылась потом, и сразу стало холодно. Он выругался уже почти во весь голос.

– Ладно, – привычным речитативом стал уговаривать себя Матвей, – мне моя жизнь и в другом разрезе интересна. Мне тридцать два года, а я все рассказываю истории в интернате. Надо что-то менять, и рацион в том числе, а то на эту зарплату можно только макаронами с картошкой питаться… Все барышни мои рассыпаются через пару месяцев, поняв, что ни колечка, ни Парижа им со мной не перепадет. А рука бойца стрелять устала… Надо джинсы поприличнее купить и перчатки, зима уже полным ходом…. Дожили, блин, какие-то бабские разговоры с самим собой… – Тут заорал голосом пьяного соседа телефон в кармане. Значит, мама звонит, ладно, попробуем поговорить:

– Да, мам, салют! Как и что тебя навело на мысль позвонить мне? Погода в Марселе не очень?

– Ты в своем репертуаре, дружочек, – зазвучал голос матери в трубке, – не Марсель, а Монреаль, сколько можно уже свою неграмотность афишировать, да и память ни к черту, я смотрю… Ладно, я по делу. Ты позвонил Наталье Сергеевне?

Когда выходишь на работу? А то эти твои инвалиды до добра не доведут… На следующей неделе, как договаривались? Алло!

– Да, мам. На следующей.

– Ну отлично. Наконец-то, – умиротворенно ответила мать. – Чем занимаешь себя сейчас? Татуировки сводишь уже? Я предупредила Наталью, что ты в процессе и что ты будешь соответствовать!

– Нет, – сказал Матвей, подмигивая своему отражению в окне троллейбуса. – Не свожу, но ходил на прием к специалисту. Говорит, свести не получится, лучше закрасить.

– Как? Чем это закрасить?!

– Буквами или фоном каким-то, – ответил Матвей, предчувствуя скорую реакцию матери.

– Как странно… Ну ладно, лучше уж фон, чем эта мертвая проститутка! И что ты выбрал? Надо уж тогда, чтобы стильно.

– Буквы лучше встают, – ответил Матвей. – Получается красиво, стильно и однозначно. Текст такой: «Мама, отвали-и-и-и-и-и!»

Он не стал дослушивать визг матери в телефонной трубке, а просто отключил связь и вышел из троллейбуса у метро. До дома еще ехать минут сорок пять… а сил нет никаких… Мать поорет и успокоится, никуда не денется эта ее жуткая Наталья Сергеевна с накачанными губами и сиськами в разные стороны… Ну как же Ёжка догадалась, что я ухожу от них скоро? Неужели я не смог сыграть нормально?

Вокруг запахло потом и равнодушием, и Матвей понял, что уже находится в метро. Двери вагона открылись, потом закрылись, и потекли еще сорок пять минут ненужного одиночества.

* * *

Утренний звонок, как обычно, никого кроме Рыжего не разбудил. Он приоткрыл один глаз и прислушался: отовсюду шли разные звуки. Именно что шли: если представить, что ты не в помещении, а на улице, то кажется, как будто приближаются приближаются грызуны или крупные насекомые, целая куча… шорохи, постукивания, кто-то откашливается, кто-то плюется, и общим фоном мат.

– Эй, Синий! – позвал он. – Ты как, проснулся или спишь?

– Я когда-нибудь ночью не поленюсь и вырву с корнем эти провода, чтобы не звонил больше дебильный звонок… Ну вот для кого он? Кто и куда собирается, скажи мне?!?

Этот привычный текст с койки справа Рыжему придал уверенности: значит, все как обычно. Значит, сегодня никто не умрет и никого не заберут…

– Ладно, вставайте, кто чем и кто как может! Эй, инвалиды и просто придурки! Вставайте! Вы никому не нужны, но новый день все равно начался! – с койки у окна свалился привычным движением на пол Тигр.

– Ну что, цветики наши, уже обцеловали друг друга? – мерзко захихикал Тигр, обращаясь к Рыжему и Синему.

С койки Синего в Тигра полетел комок грязного белья. В ответ раздался матерный выкрик. Но ничего не поделаешь, подгузники редкость, так что кто как может.

* * *

Тяжелые двери, видимо, должны были внушать пришедшему уверенность в том, что здесь работают успешные и солидные люди. Но, в основном, это раздражало: одной рукой дверь не открыть, приходится толкать обеими руками, и вид при этом у входящего довольно глупый. Матвей выругался про себя и обратился к секретарше:

– Я к Наталье Сергеевне, мне стучать, звонить или серенаду перед дверью исполнить? Звать меня Матвеем, а дальше – по обстоятельствам.

Секретарша криво улыбнулась и нажала кнопку на переговорном устройстве: «К вам пришли, Наталья Сергеевна. Говорит, Матвей, примете?». Переговорное устройство что-то каркнуло в ответ, и секретарша указала глазами на следующую дверь: проходите.

«Последний шанс остаться мужиком, – подумал Матвей, – но я его не использую…»

Он толкнул очередную дверь и увидел белую комнату с белой мебелью и белыми подушками на диване около стола. Он театрально упал на диван и начал в упор разглядывать женщину, сидящую за столом. Она в ответ молча смотрела на него.

– И все-таки мать наврала, так я и думал, – задумчиво проговорил Матвей

– В чем именно? – медленно, растягивая слоги в словах, спросила женщина.

– Ну, она сказала, что вы с ней одноклассницы, значит, одного возраста… А не похоже.

– Бот

...

конец ознакомительного фрагмента