Текст книги "Кольцо златовласой ведьмы"
Автор книги: Екатерина Лесина
Жанр: Современные детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Холод и только холод, могильный, застарелый, проникал в его рану. А жизни становилось все меньше. Еще немного, и она выпьет Арриго.
Отпустила.
Уже не бледная – румянец пылает на нежных щеках. Блестят глаза, они сменили цвет. Куда исчезла небесная их синева? Черные! А губы – алые, яркие.
– Я так долго тебя ждала, – она протянула руку, и Арриго, преодолевая ужас, коснулся ее холодной ладони. – Я так долго…
– Я здесь.
– И ты отдашь мне свое сердце? Я голодна.
– А ты отдашь свое?
– Оно всегда принадлежало лишь тебе.
Ее рука легла ему на грудь, и когти пробили ткань рубашки и кожу, еще немного – и они доберутся до сердца.
– Подожди, – попросил Арриго, наклоняясь к той, которую любил, пусть и жила эта любовь лишь мгновенье. – Пока я еще жив…
Губы ее, ледяные, были горькими на вкус. И поцелуй этот вытягивал из него остатки жизни, он все длился и длился. Ламия обвила руками его шею, прильнула – нежно…
Холода – все больше. Тепло уходило из мира. Вместе со страхом, сомнениями.
Арриго услышал, как глухо, громко бухнуло в мертвой груди сердце. И немеющей рукой ударил ножом. Сил у него почти не осталось. Он налег на кинжал, вгоняя лезвие в такое живое тело, заставляя себя не слышать ее крик, не чувствовать боль. Когти ламии раздирали его спину и плечи.
– Обманщик! Обманщик, будь ты проклят!
Она изогнулась, из ее сомкнутых губ хлынула черная рвота.
Арриго же, не устояв на ногах, упал. Он лежал, ожидая смерти, смиряясь со своей участью – какова бы ни была она, – но ничего не происходило.
Он не знал, сколько прошло времени. Час? Два? Много больше? Силы возвращались. Раны ныли. И, значит, Арриго все еще был жив. Сумев подняться на колени, он взмолился Господу, прося за себя, и за матушку, и за ведьму, и за нее, проклятую Марию, влюбленную ламию…
Господь милосерден.
А Мария – мертва. На сей раз по-настоящему. Ее тело рассыпалось в прах, и в гробу не осталось ничего, кроме некогда нарядных одежд, кружева и золота, а еще – кинжала, застрявшего в куске сердолика. Сердце Марии окаменело.
Арриго взял в руки каменное сердце и, шатаясь от слабости, поднялся наверх. Он распахнул все окна в доме, позволяя ветру вычистить запах тлена, и, упав на пороге, уснул. Сколько времени он спал? Долго. Проснулся от голода – забытое уже чувство, как и сам вкус хлеба, и заплесневелого сыра, прогорклого масла, вина… Арриго казалось, что ничего вкуснее он в жизни не пробовал.
Он снова оживает?
Вода была мокрой и холодной. Тело его дрожало, болело, горели огнем рваные раны, и Арриго готов был плясать от радости, что он вновь способен ощущать боль или холод – обыкновенный, без могильного привкуса. Однако, чтобы остаться свободным, он должен был отдать последний долг.
Арриго отправился к ведьме. И та встретила его с улыбкой.
– Что ж, я вижу, ты сумел одолеть ламию, – сказала она, приглашая его войти.
Теперь Арриго ощущал запахи трав, горькие, сладкие, кислые, раздражающие и приятные, заполнившие жилище ведьмы. Здесь не было страшных вещей вроде черепов козла, летучих мышей, пауков и свечей из трупного воска, но имелось все то, что обычно имеется в лавке аптекаря.
– Сюда люди приходят за помощью. – Ведьма верно поняла его удивление. – За разной помощью. За такой, как ты, – редко. Мое знание… не всегда во вред.
Но оно богопротивно.
– Моя матушка разбиралась в травах, в их целебных свойствах, создавала лекарства, способные облегчить или унять боль, заживить раны внешние и внутренние. Я следую ее дорогой, как последует и моя дочь, и внучка…
Она больше не сказала ничего, но лишь приняла от него нож и камень, который в ее сухих морщинистых руках разломился на две части.
– Отдай их ювелиру, – сказала ведьма. – Пусть сделает два кольца. Одно для тебя, другое – для твоей будущей жены.
Арриго хотел было ответить, что не имеет намерения жениться вновь, но ведьма покачала головой:
– Не спеши. Сделай, как я тебе говорю. Ты ведь помнишь, что обещал исполнить любую мою просьбу?
Признаться, теперь Арриго сожалел о своей неосторожно данной клятве. Чего захочет от него старуха?
– Моя внучка слишком юна, чтобы выходить замуж, однако пройдет пять лет, и она повзрослеет. Она станет красавицей, каких мало, и я лишь хочу защитить ее от людей, ведь красота многих подвигает на дурные деяния. Ты обручишься с нею…
…безродной?
…внучкой ведьмы?
…проклятой от рождения?
– …и кольцо будет залогом того, что ты исполнишь свое обещание. Если же нет… ты погубишь себя и свой род, благородный господин.
Он покинул ведьму в смятении. Следовало ли говорить, что просьба ведьмы была невыполнима? Да как вообще подобная мысль могла прийти старухе в голову?! Не иначе, как от безумия!
Жениться…
…да если Арриго хоть когда-нибудь женится, то уж точно выберет себе в супруги тихую достойную женщину из своего круга.
Но обманывать ведьму – себе дороже. Еще проклянет… Нет, лучше сделать, как она велела. Девочка юна? Тем лучше. Пять лет – это много, и за эти пять лет всякое может случится. Он отнес камень ювелиру, лучшему мастеру, какого только сумел найти, и попросил сделать два кольца. Одно отдал ведьме, второе же надел на палец, показывая тем, что намерения его чисты.
– Что ж, – ведьма придирчиво разглядывала узор из виноградных лоз, обрамлявший розовый камень, – ты исполнил то, о чем я просила. И, если имеешь совесть, исполнишь и вторую часть моей просьбы. Уходи и возвращайся через пять лет.
– Я могу взять твою внучку под опеку.
Ведьма задумалась.
– Нет, – ответила она. – Ей еще многому предстоит научиться. У нее – талант…
Уж не к ведовству ли? К черной магии, что отравляет сердце? И не выйдет ли так, что, избавившись от одной ламии, Арриго приведет в дом другую?
– Тогда возьми деньги. – Он все же был благородным человеком и не желал, чтобы вынужденный обман, которому лишь предстояло случиться, был его платой за ее помощь. – Пусть моя невеста ни в чем не нуждается…
Ведьма засмеялась.
– Что ж, ты пытаешься откупиться от судьбы. Попробуй… но иной жены у тебя не будет. Ламия ревнива, и сердце ее защитит мою девочку…
Он покинул дом ведьмы, не сомневаясь, что никогда больше в него не вернется. Конечно, в следующем году он пошлет денег для своей названой невесты и, быть может, еще через год. А там, глядишь, обеспечит девушку хорошим приданым.
Так он думал и постепенно уверялся в правильности собственных мыслей.
Впервые за многие годы он заглянул в собор и, преклонив колени перед ликом Господним, истово молился. Он простоял у алтаря весь день, а по городу пронесся слух о чудесном избавлении проклятого дома от зла, обитавшего в нем. Люди шепотом рассказывали об ужасных призраках и святой Розалинде: милосердная, она откликнулась на зов молодого Арриго и, явившись к нему, наделила его чудесной силой.
Многие потянулись к его дому, желая воочию убедиться, что чудо свершилось. И двери дома были открыты. Внутри все еще царили грязь и запустение, свидетели прежней беды, но того леденящего душу страха, который охватывал любого, переступившего порог в прежние времена, уже не было.
Арриго же, спеша поскорей отделаться от тягостных воспоминаний, уехал.
Он много путешествовал по миру, нигде не останавливаясь надолго. Он видел многие города, многие страны, многих людей, равно отличных и схожих друг с другом. Он разговаривал с торговцами, которые ходили к самому краю мира, слушал удивительные истории о существах, там обитающих. Он слушал бродячих монахов, пешком они прошли через все земли, заселенные разумными людьми, и почти достигли врат в царство Божие. Он видел торговцев святыми мощами и тайные места, в которых подобные мощи изготавливались – молоко Богородицы, ребра и пальцы Иоанна Крестителя, кровь Христа, частицы истинного распятия. Он помогал гробокопателям и докторам, им платившим, желавшим получить тела для анатомирования. Он, на долгих два года вычеркнутый из мира, спешил познать его во всем его многообразии.
И утомился, пресытившись всеобщей суетой.
Тогда-то Арриго и задумался о том, кто он есть. Потомок древнего и славного рода, последняя ветвь некогда могучего древа. Разве ж имеет он право и далее вести тот образ жизни, который увлек его? И не пришла ли ему пора исполнить свои обязательства перед предками?
Он не стал возвращаться в Палермо, остановился в Генуе, городе славном и богатом. Новую жену Арриго выбирал осторожно и остановился на девушке из семьи достойной, богатой, известной своим благочестием. Невеста его не отличалась яркой красотой, однако была тиха и скромна. За ней давали пять тысяч золотых дукатов и сундук с восточными пряностями.
Свадьбу откладывать не стали.
И Арриго, надев на палец тонкое золотое колечко – то, с розовым камнем, он предпочел вернуть в шкатулку с драгоценностями, – поклялся, что никогда жену не обидит.
Она прожила ровно три дня после свадьбы.
А на четвертый день служанка обнаружила молодую госпожу в часовне. Она лежала пред статуей Девы Марии, из глаз которой текли слезы. По словам служанки, в воздухе витали ароматы роз и ладана. Еще она всем показывала белое перо, которому неоткуда было взяться в часовне, если, конечно, не случилось чудо: ангел за госпожой явился, дабы унести ее безгрешную душу на небо…
Арриго нанял троих лекарей, самых уважаемых в городе, желая убедиться, что в этой смерти нет злого умысла. Все трое засвидетельствовали, что несчастная умерла от сердечной слабости, но не обнаружили ни следов яда, ни иных признаков злодеяния.
В день похорон часовня наполнилась людьми, которые желали узреть святую.
И кто-то исцелился…
…Арриго покинул Геную.
Вторая свадьба его случилась через полгода, в маленьком городке, который был славен единственно тем, что однажды на этом самом месте двум детям явилась сама Дева Мария. Возникла она над источником, из которого поили овец, и с той самой поры источник обрел чудесную силу – избавлять людей от всяческих душевных недугов. К нему шли, кланялись, оставляли прошения и монеты, дабы поддержать небольшую, но весьма нарядную церковь. В ней и обнаружили супругу Арриго на третий день после свадьбы. Как и несчастная Розалия, она лежала перед алтарем и улыбалась, будто бы перед смертью узрела нечто чудесное…
И снова лекари твердили, что умерла дева исключительно в силу собственной телесной слабости. Арриго же, присутствовавший на процедуре омовения жены, увидел на руке ее престранное круглое пятно, виноградину, словно бы обвитую лозами. Конечно, оно не привлекло бы его внимания, если бы точно такое он не видел на руке Розалии.
Совпадение?
Он бросился к шкатулке и, отыскав кольцо, убедился, что камень потемнел. А форма его и размер идеально совпадают с отпечатком.
Однако же сам Арриго не единожды прикасался к кольцу! И ничего не случалось…
Сердце ламии – ревниво?
О нет! Эта ведьма – хитра! Что использовала она? Заклятье? Или неизвестный науке яд? Арриго не знал, но понял, что, спрятав кольцо, сумеет оградить себя и будущую супругу от происков зловредной старухи. Отчего он не выбросил кольцо, как следовало бы? Арриго не знал. Он ведь собирался. Вышел к мосту над безымянной речушкой, стоял, глядя в мутную воду, сжимая проклятый перстень в руке, уговаривая себя разжать пальцы… и не имел на то сил.
Арриго поступил иначе. Он заказал шкатулку из прочного дерева, привезенного, по заверениям хитрого еврея, из самой Палестины. И, спрятав перстень, отнес шкатулку в храм, где освятил и ее, и кольцо, прося Бога о защите. Шкатулку же проклятую Арриго запер и спрятал.
Вновь сменил он город, на новом месте надеясь обрести, наконец, заслуженный покой.
Со свадьбой он медлил, но все же, убедив себя, что он разгадал тайну ведьмы, обезопасив будущую свою супругу, решился-таки. Арриго остановил свой выбор на девушке из небогатой и не особо родовитой семьи. Девушка была мила и казалась весьма разумной.
Арриго показал ей шкатулку, строго-настрого запретив прикасаться к ней. И девушка поклялась, что в жизни не нарушит запрет.
Она прожила три месяца…
Ее обнаружили в церкви, и вновь – на ладони ее виднелось круглое пятно, обрамленное виноградными плетями. Не то ожог, не то метка.
Арриго, лишь взглянув на нее, бросился к дому. Шкатулка обнаружилась в покоях супруги. И была открыта. Какое наваждение заставило благочестивую женщину переступить через его запрет и собственную клятву? Он не знал.
И не желал знать.
Он вернулся в Палермо, в старый дом, имея единственное намерение – вести жизнь тихую, уединенную, в молитвах и размышлениях. И дом встретил хозяина привычной пустотой и прохладой. Арриго нанял мастеров и слуг, чтобы придать особняку прежний вид, однако отказался перестраивать что-либо. В городе успели забыть уже и о чуде, сотворенном святой Розалией, и о проклятом доме, и о самом Арриго. Прежние друзья, если и слышали о его возвращении, не спешили засвидетельствовать ему свое почтение, да и сам Арриго не стремился вновь выйти в свет.
Нельзя сказать, чтобы он вовсе не думал о будущем, но странная вялость и безразличие охватили его душу, не позволяя решиться на что-либо. Пока однажды, прогуливаясь за городом, Арриго не увидел девушку, которая поразила его заледеневшее сердце.
Он вдруг вспомнил себя, прежнего, и ту сладость, которую дарила ему любовь. Он захотел вернуться, тем паче, что прекрасная незнакомка все же была из простого народа и никак не могла стать его женой. А про остальных женщин ведьма ничего не говорила…
Впрочем, когда незнакомка убежала – Арриго сам не понял, почему позволил ей упорхнуть, – он не испытал разочарования, скорее, лишь желание увидеть ее вновь.
Разве это много?
Но как бы отыскал он ее в огромном городе? И что изменила бы эта встреча?
Нет, иначе следовало поступить. И Арриго решился. Он пришел к дому ведьмы, желая лишь откровенного разговора, готовый исполнить любое ее условие, лишь бы освободила она его от проклятия.
Она желает для внучки иной судьбы?
Арриго даст ей денег. Купит для нее дом. Обеспечит девушке такое приданое, что она без труда отыщет себе жениха… и станет ее покровителем. Но – не мужем.
– И представь, каково же было мое удивление, когда встретила меня ты, – так он завершил рассказ. – Ты украла мое сердце. Ты его не вернешь, да и я не прошу возврата. Но…
…жениться на Туфании он действительно не может.
Светка умерла.
Эта мысль никак не укладывалась в Серегиной голове. Ни вдоль, ни поперек, вообще – никак.
Светка умерла!
Она ведь молодая… ну да, старше Сереги на два года, но этого же все равно мало! Живут люди до семидесяти, до восьмидесяти, а некоторые и сотню разменивают. А Светка – вот…
Она лежала на ковре, свернувшись калачиком, как в детстве, когда хотела спрятаться ото всех. Еще тогда, в старой двухкомнатной квартире, перегородки которой были слишком тонкими, чтобы защитить их от голоса отца. Он всегда разговаривал громко, не обращая внимания на то, что кто-то спит.
Кто спит, тот спит.
Детям после девяти вечера положено находиться в кровати. А кровать – одна на двоих. И Светка занимает большую ее часть из-за этой своей глупой привычки. Но Серега не злится, он еще не научился злиться, сползает ниже, щекочет узкую Светкину стопу и говорит:
– Спорим, я засну раньше!
Светка в темноте шмыгает носом. На Сереге пижама, на ней – длинная ночная рубашка, в которой Светка похожа на привидение. К утру рубашка задирается, сбивается и связывает Светку коконом хлопковой ткани.
– Он уйдет, – шепчет она и находит в темноте Серегину руку. – Бросит маму.
И что? Чего тут плакать? Радоваться надо.
Тогда получится по-честному. Одна комната – Сереге и Светке, другая – маме, которая почти все время проводит в кухне, потому что отцу нельзя мешать во время работы. Играть им разрешат… друзей приводить. Никто не станет никого будить по ночам, выговаривая, что рубашка недостаточно хорошо выглажена. Или что суп холодный.
И мама наверняка разрешит им не спать хотя бы до десяти…
…и ходить на каток с пацанами.
…не надо будет обливаться по утрам холодной водой, и Светкина вечная простуда отступит.
– Ты не понимаешь, – Светка поворачивается и обнимает Серегу крепко, так, что еще немного – и он задохнется. – Он уйдет и… и нас заберет!
Зачем? Отцу они всегда мешали. Шумели. Или вот под ногами крутились. Разбрасывали вещи. Капризничали и… и вообще, были не такими, какими должны быть хорошие дети.
– Он назло маме заберет нас.
– Мы сбежим, – Серега не согласен жить только с отцом. И побег представляется ему единственно возможным вариантом.
– Поймает. И посадит маму в тюрьму. – Серега не позволит, он… он что-нибудь придумает! – Ты еще маленький. Глупый. Спи.
И Светка накрывает Серегу одеялом. Он же не может спать, все думает, как это изменить… и, не в силах что-то придумать, засыпает.
А вот теперь Светка мертва. Это было настолько несправедливо, что Серега растерялся. Почему-то ему показалось совершенно неправильным, что Светка лежит на полу. И он перенес ее на кровать и снова сдавил ее запястье, пытаясь нащупать пульс. Вдруг он ошибся? Вдруг она просто сознание потеряла?
Надежду убили врачи.
– Ну… сердце, может. Или тромб оторвался. Случается, – меланхолично заметил старший бригады.
И полицейские, убедившись, что на Светкином теле – думать о ней, как о неживой, было сложно – отсутствуют раны колотые, резаные или иные следы насилия, предпочли согласиться с врачами.
Бывает.
Не со Светкой!
Она каждые полгода в клинику отправлялась, обследовалась от макушки до пяток в тщетных поисках той страшной болячки, которая мешает ей быть счастливой.
И тут вдруг – сердце остановилось.
Серега помог санитарам вынести носилки и в машину напросился, точнее, заплатил, чтобы поехать с ними в морг. Неправильно это – Светку одну оставлять. Да и мало ли…
На полдороге зазвонил телефон.
– Тебе следовало сообщить в первую очередь мне, – папаша не счел нужным поздороваться. – Я бы все уладил.
– Что уладил бы?
– Все.
– Свету оживил бы?
Сказал – и нажал на отбой. Уладил… вечно он все «улаживал». Приходил в школу, разговаривал с завучем так, что та бледнела и краснела. С классной руководительницей, которая, как Серега теперь понимал, была очень молодой и робкой, не смеющей возражать столь солидному человеку… с директором… с учителями математики, русского языка, биологии, географии…
Он приходил не потому, что Серега плохо учился – нормально он учился. А потому, что считал необходимым довести до всеобщего сведения эту свою заботу о сыне. Сереге становилось стыдно. На него смотрели, как… фигово смотрели, что учителя, что одноклассники.
Родители запрещали своим детям дружить с Серегой.
Нет, он не хулиган. И даже милый, воспитанный мальчик, но его отец…
…К пятому классу у Светки не осталось ни одной подруги. Впрочем, как и у Сереги – друга. На переменах они держались вместе, просто чтобы не чувствовать этого своего одиночества.
А сейчас… Серега убрал простыню с ее лица.
Какая она спокойная. Счастливая даже.
Улыбается.
У нее была красивая улыбка, да и сама она…
– Я разберусь, – Серега взял сестру за руку. – Светик-семицветик, я обязательно во всем разберусь. Я не позволю ему замять и это дело!
Серега не сомневался, что отец будет против. Зачем раздувать неприятную историю? И так пойдут сплетни, которые отразятся на репутации отца… а Светку все равно не оживить.
Ладонь сестры почему-то была шершавой.
В центре ее виднелось круглое красное пятно, словно ожог. А это еще откуда? Серега присмотрелся. По краю пятна на коже отпечатался узор… петли и листья.
Виноград?!
Маменька рыдала на Викином плече. Рыдала громко, с присвистом, забыв о том, что женщина должна и плакать изящно, как и все вообще делать. И эта ее внезапная истерика испугала Вику.
– Мам, ну успокойся, – в десятый раз повторила она, не зная, что еще сказать.
«Скорая» уехала, увезла тело – и Серегу. Полиция убралась и того раньше, и в доме воцарилась тревожная тишина. Словно все ждали чего-то или кого-то.
Братья поглядывали друг на друга искоса. На Вику они и вовсе не смотрели, отчего она чувствовала себя виноватой. Ведь солгала же полиции… и вообще, а если Светлана была жива, когда Вика зашла в комнату? Если именно Викино бездействие, ее глупый страх привели к трагедии?
– Мам, вытри слезы. И собирайся.
– К-куда?
– Домой. Или ты хочешь и дальше здесь оставаться?
Маменька отчаянно замотала головой. Оставаться в этом ужасном доме – а с виду он казался таким приличным! – у нее не было ни малейшего желания. И вообще, как можно приглашать гостей, если планируешь… умереть?!
Это просто недопустимо!
Подобные мысли всегда ее успокаивали, и Елена в последний раз шмыгнула носом. Боги, она наверняка выглядит ужасно! Косметика потекла. И глаза опухли. Нос покраснел… конечно, повод для слез был серьезным, но теперь-то следует подумать о своей внешности.
Только такая клуша, как Вика, способна жить, не переживая из-за того, как она выглядит.
– Проводи меня, – велела ей Елена.
Надо умыться. Переодеться. И нанести макияж. Однако сама мысль о том, что в своей комнате она наткнется на труп, приводила ее в оцепенение. И Елена убеждала себя, что два трупа в день – это явный перебор, что вообще все произошедшее – это трагическая случайность, на самом деле ей нечего бояться… но – боялась.
А вначале ей показалось, что все складывается очень даже удачно. Этот звонок… предложение погостить недельку-другую. Намек на желание Антона породниться с ними… и Гариково согласие. Даже Вика, несмотря на ее обычное сопротивление, – и в кого же она настолько упрямой уродилась? – осознала ответственность момента.
Теперь же эти замечательные планы рушились на глазах.
Елена поймала в зеркале отражение своей дочери. Задумчива. Рассеянна. Смотрит в окно, опять мизинец грызет, но одергивать ее Елена не стала. Пусть себе… а если не уезжать?
Минута слабости прошла, и ее страхи побледнели.
Нельзя уезжать. Возвращаться сюда Вика откажется наотрез, вечно все она делает матери наперекор!
Основа… тональный крем… пудра. Румяна. Карандаш для губ. Карандаш для глаз.
– Конечно, – начала Елена – с дочерью следовало действовать крайне осторожно, очень уж она мнительное существо, – мне очень жаль Светлану… очень милая девочка… ты ее должна помнить. Вы с ней в одну школу ходили.
– Да?
– Конечно! Она, правда, постарше… вот с Сергеем вы одногодки. В параллельных классах учились.
Вика тряхнула головой и выпустила обкусанный мизинец изо рта. «Вот ребенок же! А думает, что она – взрослая и умная», – подумала Елена.
– Правда, всего год вы учились вместе. Ну, когда тебя перевели…
…Тогда Елена и познакомилась с Антоном. Не знала, кто он, даже подумывала выйти за него замуж, но потом, к счастью, опомнилась. Характер у него был не просто тяжелым – невыносимым. И все остальное, опять же…
– А потом он детей из школы забрал. Учил их на дому.
И книгу отобрал… сволочь он, пусть и притворяется добрым. Ох, до чего все сложно!
– Мы с ней зимой встретились. На курорте. Светочка меня узнала, представляешь? Пригласила в гости.
– А ты ее приглашение приняла.
– Естественно!
Глупый ребенок. Сама свою жизнь устроит… где и как? Будет и дальше работать в этой своей конторе – Елена так и не сумела понять, чем же они там занимаются – за копейки, встречаться с такими же неудачниками… и выйдет замуж за какого-нибудь никчемного типа. Обабится.
И будет несчастна всю оставшуюся жизнь.
– Кто знал, что у Светочки сердце слабое…
Вика хмыкнула:
– Мам, если она на лыжном курорте отдыхала, значит, с сердцем у нее был полный порядок. Да и какая разница? Нас это не касается.
Это Вика так думает.
– Боюсь, мы не можем бросить Антона сейчас… – Елена прошлась по лицу беличьей кисточкой, снимая излишки пудры. – Наедине с его горем.
– Почему?
– Потому что он рассчитывает на нашу помощь. Женскую. Он – вдовец. И… и очень одинокий человек, который…
…который зачем-то желает женить своего сына на Виктории. Неужели он думает, что у Елены хоть что-то осталось из того заклятого наследства?
– …который нуждается в поддержке.
– Мама, – Вика со вздохом отвернулась от окна. – Ты всерьез намерена здесь остаться?
«Конечно!»
– И я, и ты.
– Я точно не останусь.
– Виктория!
– Нет, мама. Я не настолько хорошо знакома с этими людьми, чтобы мешать им своим присутствием. И, по-моему, это просто неэтично…
Серега оказался прав: заключение выписали, не проводя вскрытия. Зачем доставлять неудобства человеку столь важному, а главное, известному своим склочным характером? Вот только Серегу эта бумажка, в которой причиной смерти значилась остановка сердца, не удовлетворила. Он попытался было договориться о вскрытии, но очень быстро понял, что ничего не выйдет.
Кто рискнет пойти против воли папаши?
Только Серега.
И его знакомые, среди которых нашелся и человек весьма подходящей профессии. Нанять перевозку – дело минутное.
А вот дальше потянулось ожидание, которое несколько развеял очередной звонок.
– Ты чего устроил? – холодно поинтересовался папаша.
– Ничего.
– Оставь Светку в покое! – О да, своевременный совет! И самому бы папаше последовать собственной рекомендации! Но его советы – для всех, кроме него самого. – Или тебе скандал нужен?
– Мне нужно понять, что с ней случилось.
Потому что не верил Серега в естественность этой смерти. И чем дальше думал, тем больше убеждался в собственных подозрениях.
Что Светка делала в комнате Вики?
У нее не было привычки беспокоить гостей, тем более, что Светка знала – Вики нет в доме. Она видела, как Серега уводит гостью в сад. Или именно поэтому она и пошла в ее комнату?
Неудобно так про сестру думать, но…
…получается, что Вика здесь появилась не случайно, а Серегу использовали, чтобы отвлечь ее?
Именно поэтому Светка интересовалась, как долго они собираются гулять, и еще подмигивала – так старательно…
Вот бестолковая.
Но что она искала?
Ту самую вещицу, округлой формы и с обрамлением в виде виноградных лоз? Надо бы зарисовать… а еще лучше сфотографировать и попробовать по фотографии восстановить облик этой вещицы.
Отец позвонил в третий раз.
– Возвращайся немедленно!
Он до сих пор по старой привычке отдавал приказы, так и не смирившись с тем, что для Сереги они ничего больше не значат. Остальные – дело другое. Они отца не то побаивались, не то опасались быть отлученными от кормушки, не то просто блюли традицию.
– Закончу и вернусь, – Серега постарался разговаривать спокойно. Ссора приведет к тому, что Серегу в очередной раз отлучат от дома, а сейчас – он чуял – ему нужно быть со всеми.
Иначе никто его не поймет.
– Немедленно!
Отец бросил трубку.
Перезвонить ему? Не понадобилось: позвонил Семен.
– Сергей, ты скоро?
– Что, отец психует?
– Ну… нервничает. Ему кажется, что ты собираешься раздуть скандал.
Он собирается понять, по какой такой причине Светка вдруг умерла.
– Не доводи его, Сергей.
– Я и не пытаюсь. – Как бы спокойному, вечно полусонному Семену объяснить, что все стычки с папашей происходят не из-за Серегиного желания папашу позлить – для этого усилий прикладывать не требуется, – но сугубо в силу разности их характеров? – Мне и правда тут закончить надо. – Где «тут» – Серега уточнять не стал. Сколько еще ждать? Его знакомый обещал не затягивать, но… – Что там происходит? – Серега присел на бетонную тумбу.
– Ну… он сделал заявление. Велел нам переодеться. Скоро приедут журналисты, будет пресс-конференция.
Ясно. Плевать ему, что Светка умерла, главное – как это будет представлено. Отец совсем помешался со своим желанием в политику пролезть. Образ формирует…
…несчастный вдовец…
…скорбящий отец…
…и семейство, объединившееся в горе…
– И, если ты не появишься, он…
…взбесится.
Только Сереге – плевать!
Устроить из похорон цирк для публики… фотосессию. И репортаж. Интервью со лживыми историями из счастливой Светкиной жизни, слезы – «на камеру». Речи у гроба.
Факты, которые все обойдут стороной.
Семен, да и остальные, понимают, что их ждет, и готовы подчиниться. Их – жаль.
– Держитесь там, – сказал Серега и отключил телефон. Нет его! И искать его не надо.
Он не знал, как долго просидел на этой тумбе в какой-то странной полудреме, где находилось место и разрозненным мыслям, и воспоминаниям, и слабой попытке проанализировать происходящее.
Вику нельзя выпускать из поля зрения.
И с мамашей ее переговорить следует. Откуда она вообще появилась? На Вику совершенно не похожа, точнее, к превеликой Серегиной радости, Вика ничуть не похожа на мать. Серега готов был поклясться, что это внезапное «гостевание» – ее идея или папашина, но нашедшая у нее горячую поддержку… Гарик – старый знакомый отца, но вроде бы он порядочный человек.
Все равно странно…
Знакомый вышел на крыльцо и, вытащив из халата пачку сигарет, поинтересовался:
– Будешь?
Курить Серега бросил, но сейчас ему отчаянно захотелось затянуться. Горький дым наполнил легкие, но легче не стало.
– В общем… непонятная фигня такая…
– Сердце?
Знакомый покачал головой.
– Кровь. И… в общем, непонятная фигня. Внутреннее кровотечение. Весь желудок – в дырах. И кишечник. И печень… и вообще, она как будто кислоты глотнула!
– Это ненормально?
Серега очень слабо разбирался в медицине.
– Это охренеть как ненормально! А главное, внешних-то проявлений нет. Должны быть… ну, там, когда сосуды лопаются, бывают кровоизлияния. Синяки. Или кровотечение носовое. Горловое. Ее бы рвало кровью, желудок – пустой почти. Но точно – не рвало ее. Да и вообще… – Знакомый затягивался, выпуская дым – сизое облако. – Она не мучилась, Серега. Мозг, он… выключил боль. Думаю, до последнего момента она понять не могла, что происходит.
Не инфаркт. Не инсульт.
– Не знаю, что за яд такой, но… не дай Боже когда-нибудь – вот так. Я там образцы взял…
…Не надо думать о том, что это за образцы.
Знакомый не виноват, он привык говорить так, как говорит. Прямо и открыто. Он со Светкой знаком не был, и его краткость – это своего рода попытка оградить Серегу от неприятного знания.
– …Отправлю их кой-кому. Вдруг помогут? Заявление писать будешь?
– Буду.
И плевать на то, что папаша воспротивится. Ему скандал не нужен. Нажмет на рычаги, закроет дело… но не заставит Серегу отступить.
– Что ты еще можешь сказать?
– Носоглотка чистая. – Пепел знакомый стряхивал под ноги, но он оседал на его халате сизыми пятнами. – Похоже, чем бы ее ни травили, это был не газ.
В Серегином представлении, яды были чем-то таким… в черном флаконе зловещего вида, украшенном черепом и скрещенными костями.
– Серега, – знакомый понял все верно. – Яд – это не только то, что глотают. Ну да, в еду проще всего подсыпать, но… ты не представляешь, до чего в прежние времена народ додумывался! Ядовитые духи. Отравленные перчатки. Платья… и даже такие яды, которые вроде и не яды вовсе. По отдельности… Вот подает хозяин гостям вино. Сам пьет, из одной бутылки с гостем, а то и из одного кубка. И гости верят, что пить его – безопасно. А к вину – жареное мясо. И хозяин бросает кусок собаке. Сам он мяса не ест… пост, там, или по другой какой причине. Главное, собака-то жива! Гости смелеют. А наутро – трупы! По отдельности и вино, и мясо не ядовиты. В желудке они смешиваются, и опа… а хозяин – вне подозрений. Нет, Серега, яды – это еще та тема! Вот Чезаре Борджиа любил врагов фруктами угощать. Берет, скажем, яблоко, разрезает его пополам. Сам ест одну половину, а вторую гостю отдает. Враг мертв, а Чезаре – жив. И знаешь, почему?
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?