Текст книги "Средневековье в юбке"

Женщина Высокого Средневековья

В книге «Жизнь и смерть в Средние века» Ю. Л. Бессмертный выстраивает довольно стройную систему того, как и в каких сферах произошли изменения в положении женщин (на примере французского общества). Так, он тоже пишет, что еще в XI веке дискриминация женщины была очень явной, причем у всех сословий. «В сочинениях богословов безраздельно господствовали антифеминистские суждения, подчеркивалась особая приверженность женщин к греху, отмечалась необходимость мужской опеки над ними; непричастность клириков к повседневному общению с женщинами рассматривалась как одно из свидетельств их превосходства над всеми мирянами.

В светской модели мира приниженность женщины в XI веке также не вызывает сомнений. И в рыцарской, и в крестьянской среде почти повсеместно победил тогда агнатический счет родства, земля наследовалась преимущественно по отцовской линии. Для социокультурной оценки женщин поучительно, что с появлением второго имени (prenom) и жена, и дети нарекаются “фамилией” мужа и отца; в грамотах, касающихся крестьян, имя жены все чаще вовсе опускается». По поводу аристократических кругов он указывает также, что младшим сыновьям нередко, чтобы не дробить земельные владения, запрещали жениться, что приводило к сильному перевесу числа женщин на брачном рынке, а следовательно, обесценивало их. Чтобы как-то устроить свою жизнь, девушки, даже из благородных семей, соглашались на нецерковный брак по старому датскому праву, а то и вовсе на конкубинат.

«Подобные оценки женщины в рыцарской среде начали уступать место более позитивным лишь в следующем XII в. в частности в связи с резким ростом числа церковных браков рыцарей. Этому способствовало, с одной стороны, более широкое использование при обзаведении семьей рентных фьефов, а с другой – укрепление престижа церковного брака, обеспечивавшее женщине большую надежность семейного союза. Не случайно, в лэ Марии Французской превозносится именно эта форма брака, которая открыто противопоставляется “бесстыдному” конкубинату или куртуазной любви… Все большее распространение формально нерасторжимого церковного брака и связанной с ним моногамной семьи, несомненно, стабилизировало положение женщины. Особенно это касалось ее положения внутри семьи. Обширные права хозяйки дома, справедливо подчеркивавшиеся Р. Фоссье, приобретали отныне особую важность и стабильность, которые, конечно же, повышали престиж женщины…»

В крестьянской среде тенденции были похожие, только они обуславливались не разрешением жениться, с этим у крестьян проблем не было, а отменой крепостного права. Ну и, конечно, нерасторжимый церковный брак укрепил положение женщин – хозяек дома – и в низшем сословии тоже.

«Сакрализация брака и общепризнанность воспитательных функций женщины в семье сказались и на суждениях авторов дидактических сочинений XII в. Несмотря на сохранение в них аитифеминистских высказываний, появляются, например, попытки рассматривать самые недостатки женщины как ниспосланное богом средство нравственного совершенствования мужчины. Эта идея центральная в доктрине созданного в начале XII в. во Франции ордена Фонтевро. Основатель ордена Робер д’Арбрисель предписывал совместное существование мужских и женских монашеских общин и подчинение первых вторым. По мысли д’Арбриселя, это должно было стать для мужчины школой подавления плоти, школой аскезы и искупления греховности. В этой доктрине исходным мотивом оставалась забота о душевном спасении мужчины, но и оценка социально-культурной роли женщины здесь имплицитно повышалась.

В еще большей мере то же самое можно сказать о куртуазном культе дамы в XII в. Как бы ни оценивать общекультурный подтекст куртуазной литературы XII в. – в плане ли свидетельства явного улучшения социального статуса благородной женщины, в плане ли “сублимации мужского презрения” к ней (как к объекту «завоевания» мужчиной), – ведущей линией рыцарского поведения, отраженного в этой литературе, является нравственное самоусовершенствование рыцаря, измеряемое степенью благосклонности дамы. Но признание за женщиной роли формального судьи мужских деяний не могло не подразумевать утверждение ее авторитета, хотя бы в «мире воображения», воплощавшемся в рыцарской литературе того времени. Впрочем, и за пределами “мира воображения”, в реальной действительности XII в. благородная дама могла порой выступать как сюзерен и даже посвящала иногда юных воинов в рыцари.

Констатируя отдельные благоприятные для женщины изменения, не следует терять общей перспективы; дальше отдельных, более или менее частных нововведений дело в XII в. не пошло. Ни в светской, ни тем более в церковной модели мира не было и речи об уравнении мужчины и женщины. Несовершенство женской природы и заложенное “от века” верховенство мужчин над женщиной остаются общепризнанными во всех общественных слоях и подчеркиваются и церковными и светскими писателями. Именно общепринятость дискриминации женщины делала особенно заметными отдельные сдвиги. Почти все они касались сферы “частной жизни” и потому могли оказать лишь небольшое влияние на оценки современниками общественного статуса женщины».

Бессмертному вторит и Йен Мортимер, когда пишет, что в средневековой Англии «женщины постоянно становятся жертвами предрассудков. Дело даже не в том, что они «граждане второго сорта» – высокопоставленных женщин уважают не меньше, чем мужчин, – а в том, что женщин обвиняют во всех физических, умственных и нравственных недостатках общества. Именно женщина убедила мужчину вкусить запретный плод, из-за чего человечество изгнали из рая – а такую вину трудно искупить. Сам факт, что в Библии написано, по словам Чосера[13]13
  Джеффри Чосер (ок. 1340/1345 – 25 октября 1400) – английский поэт, дипломат, политик и чиновник, «отец английской поэзии». Считается одним из основоположников английской национальной литературы и литературного английского языка. Первый видный поэт, который стал писать свои сочинения не на латыни, а на английском. Сын виноторговца, оруженосец короля, посол в Италии, Франции и Фландрии, муж сестры герцогини Ланкастерской – он как никто знал все слои английского общества, от простолюдинов до королей.


[Закрыть], “что землю женщина чуть не сгубила”, служит прочной основой для всевозможных предрассудков (впрочем, к чести Чосера, сам он им не подвержен)».

Женщина Позднего Средневековья

Что, по мнению Бессмертного, изменилось в XIII–XIV веках? «Пожалуй, наиболее заметно усиливающееся столкновение противоположных тенденций в подходе к статусу женщины. С одной стороны, продолжаются выступления против крайностей в социально-культурной дискриминации женщин. Так, в нравоучительном диалоге отца и сына (середина XIII в.) констатируется: “Женщина не должна быть ни головой (la teste) для мужчины, ни его подножием (ni des piez); она должна быть наравне с ним; не надо превращать ее ни в госпожу над ним (dame par desus lui), ни в его подчиненную (sa baasse), которой можно помыкать”. Еще резче выражает эту мысль Рамон Лулий, подчеркивающий, что “муж должен служить (scrvir) своей жене, как жена служит (serve) мужу и как они оба служат Богу”. Правда, тут же оговаривается еще особая “служба” жены своему супругу, для плоти которого она играет ту же роль, что и другие его органы. Сходным образом Робер де Блуа, писатель середины XIII в. в поэме, обращенной к благородным мужчинам, призывает их не говорить о женщинах плохо, не хулить их зря, не забывать, что все люди рождены и вскормлены ими, и т. д. Даже если считать, что все благосклонные по отношению к женщинам высказывания писателей XIII в. представляют лишь “исключение”, сам факт их существования вряд ли может быть сброшен со счетов. Это же касается и усиления в XIII в. мариинских культов и появления пародийных текстов, в которых мужчины рожают, а женщины воюют. Полностью признается трудовая деятельность женщины…

С другой стороны, тенденция противопоставлять мужчин и женщин по их общественным правам и функциям в XIII в. сказывается еще резче, чем в предыдущем столетии. Тот же Робер де Блуа рассматривает приниженность и несовершенство женщины как непреложный факт, влияние которого можно уменьшить, но не устранить…»

Мария Магдалина, деталь триптиха Ханса Мемлинга, Отдых на пути в Египет со святыми Иоанном Крестителем и Марией Магдалиной, 1475–80 г

Мортимер в свою очередь подтверждает эту же тенденцию и в Англии: «В одной книге XIII века, переведенной на английский язык в XIV веке женщины меньше, смиреннее, сдержаннее, добрее, покладистее и нежнее мужчин, но вместе с тем “более завистливы, более смешливы и влюбчивы, и злобу в душе чаще таят женщины, чем мужчины”. Затем автор добавляет, что “природа женщины слаба, она говорит больше лжи… хуже работает и медленнее двигается, чем мужчина”. Он явно ценит хорошие качества женщин, но в целом его рассказ не слишком-то доброжелателен…

Несмотря на все эти пугающие предрассудки, что-то быстро изменить было практически невозможно. Дело даже не в женоненавистничестве в обществе: люди слишком доверяли законам и социальным нормам. Мужчины исполняли законы, но это не значит, что они могли в любой момент их изменить, – в конце концов, законы вырабатывались долго, в течение многих поколений. К тому же законы не сильно помогли бы справиться с предрассудками против женщин. Трудно сказать, как много народу считало, что проблема вообще существует. Многие женщины просто принимали доминирование мужчин в обществе как должное, считая, что Бог замыслил мир именно таким в наказание женщинам. Ибо если кто-то и пытался изучить подобные вопросы, то за информацией обращался скорее всего к Библии, а Книга Бытия – не единственная, в которой есть сильный сексистский перекос. Кроме того, философия XIII века, на основе которой по большей части формируются мнения века XIV, следует аристотелевской максиме “женщины – это изуродованные мужчины”. Некоторые образованные женщины жестко критиковали такой сексизм, но они мало что могли с этим сделать – разве что писать остроумные полемические трактаты и делиться ими с друзьями и знакомыми».

Реальная власть

В 1988 году Мэри Эрлер и Марианна Ковалески опубликовали сборник эссе на тему «Женщины и власть в Средние века». Их целью было рассмотреть понятие «власть» с разных сторон, не зацикливаясь только на государственной или официальной власти. На русский язык то понятие, которое они в этом труде изучали, возможно, правильнее перевести как «влияние». Официальная власть в Средние века бывала в руках женщин достаточно редко – в первую очередь у королев (причем не жен королей, а именно королев, унаследовавших свой титул от родителей), иногда у вдовствующих представительниц титулованной знати и аббатис крупных монастырей, а в Позднем Средневековье еще и у хозяек ремесленных мастерских и торговых компаний.

Но Эрлер и Ковалески изучали не формальные титулы и звания, а признаки реального весомого положения в экономической, социальной и прочих сферах, то есть «способность действовать эффективно, влиять на людей или решения и достигать целей». Поэтому в их сборнике рассматривалось именно фактическое влияние средневековых женщин из различных социальных групп.

В 2000-е годы исследования на эту тему были продолжены, и сейчас уже мало кто из историков сомневается в том, что не обладая официальной властью, средневековые женщины из неаристократических кругов все же могли иметь достаточно рычагов влияния в семейной, экономической, а иногда и общественной жизни. Это легко проследить и по художественной литературе, где представлен целый спектр умных, решительных, деспотичных, смелых, сметливых, хитрых, сварливых и т. д. женщин, показанных когда в позитивном, а когда и в негативном ключе. Но всех их объединяет то, что они так или иначе руководят своими мужьями, уступающими им умом, смелостью и силой характера, а некоторые через мужей управляют бизнесом, мастерскими, а то и целыми королевствами.

То, что литературный вымысел имел под собой вполне реальные основания, нетрудно понять и по сохранившимся семейным архивам. Причем личные письма мужей, жен, братьев, сестер, родителей и детей нередко даже более информативны в этом смысле, чем бухгалтерские документы или завещания.

Ослепление Товита, Историческая библия Эдуарда IV

Бесценные письма

Здесь я сделаю небольшое отступление, чтобы объяснить, о каких письмах идет речь.

Дело в том, что большинство документов, сохранившихся со времен Средневековья, – это юридические или правительственные записи, финансовые счета, описания недвижимости и завещания. Но к огромной радости историков, есть несколько семей, которые сохранили свои архивы и любезно предоставили нам возможность изучать личную переписку людей, живших несколько сотен лет назад.

Такие письма – настоящий кладезь информации, потому что из них можно почерпнуть много интересного как о событиях общенационального и даже международного значения – войнах, восстаниях, государственных переворотах, придворных интригах и сплетнях, так и о бытовых подробностях – вопросах, связанных с устройствами свадеб и похорон, земельных тяжбах, управлении хозяйством и т. д.

В Италии, например, вечные благословения историков заслужил богатый торговец XIV века Франческо Датини[14]14
  «Из всех купцов и “деловых людей” Италии нам лучше всех известен Франческо Датини (1335–1410) из Прато, городка под Флоренцией. Не имея наследника, он оставил свое состояние беднякам и больнице-приюту, щедро финансировав ее и потребовав только, чтобы сохранили все его архивы. Они и по сей день невредимы – комплект документов, аналога которому для средних веков нет больше нигде: 3574 счетные книги, 300 договоров о партнерстве с людьми, жившими в 46 городах Италии и 10 – Франции, 152 000 писем, из которых 11 000 имеют отношение к его семье и частной жизни. Это только книги, которые велись в Прато, и письма, полученные там: то, что писали или получали в десяти-двенадцати отделениях, или филиалах, его компании, утрачено или не собрано для комплексного изучения». Эрс Ж. Рождение капитализма в средние века: менялы, ростовщики и крупные финансисты. СПб.: Евразия, 2014.


[Закрыть], который оставил после себя огромный архив частных и деловых документов, включая переписку с женой. Не менее ценны для изучения женского вопроса 73 письма Алессанды Мачинги Строцци (1408–1471) к ее сыновьям[15]15
  В основном к старшему сыну. Видимо, были и другие письма, но архив сохранили именно потомки ее старшего сына.


[Закрыть], написанные во Флоренции в период с 1447 по 1470 год. Благо в Италии был высокий уровень грамотности, а развитая торговля способствовала участию женщин в общественной и экономической жизни.

Из позднесредневековой Англии до нас дошли два по-настоящему огромных архива – так называемые «письма Пастонов» и письма Стоноров». В собрании Стоноров часть документов датируется 1431–1462 годами, но основная масса приходится на 1470–1483 годы. В основном это переписка главы семьи с родственниками, друзьями и покровителями. Папка семьи Пастонов состоит более чем из тысячи писем, написанных тремя поколениями в период 1422–1509 годов. Это самая старая личная переписка, сохранившаяся на сегодняшний день в Великобритании. В этих письмах отражены события четырех царствований (Генриха VI, Эдуарда IV, Ричарда III и Генриха VII).

Джон Пастон много жил в Лондоне, и в эти периоды его жена подробно описывала ему в письмах жизнь в их норфолкском имении, дела семейные и общественные, а он в свою очередь сообщал лондонские новости. Кстати, по письмам хорошо заметно, какой уровень образования у их авторов. Стоноры и Пастоны там не только о делах пишут, но рассуждают о политике, объясняются в любви, рассказывают о литературе и иногда даже сочиняют стихи.

Представитель первого поколения Пастонов, Клемент Пастон, был крестьянином из Норфолка, но за два поколения Пастоны разбогатели, купили поместья и влились в ряды местной знати. Правнуки Клемента жили при королевском дворе, были посвящены в рыцари, среди них были шерифы и члены парламента от Норфолка. Начиная с сына Клемента, Уильяма Пастона I, все мужчины семьи получали образование в Кембридже и Оксфорде, а также лондонских юридических корпорациях. Семья Пастонов просуществовала до XVIII века, причем набирала все больший вес, получила титул и пэрство, но в итоге прекратила свое существование со смертью в 1732 году сына Марджери и Джона Уильяма Пастона, второго графа Ярмутского. Его жена Шарлотта была незаконнорожденной дочерью короля Якова II.

Стоноры были семейством джентри, то есть землевладельцами благородного происхождения, весьма богатыми и, разумеется, состоящими в родстве с половиной английской аристократии и дворянства. Благо со времен Вильгельма Завоевателя у семейства было время и возможности богатеть и обрастать родственными связями.

Это только несколько примеров – к счастью, средневековые люди были далеко не такие необразованные, как принято считать, поэтому личных писем сохранилось немало. Хотя такие полноценные архивы за много лет, как у Пастонов, Сторонов или Датини, конечно, большая редкость.

Женщины в суде

Но все же письма, при всей их огромной ценности как исторического источника, показывают в первую очередь неформальное влияние женщин, их авторитет в семье и значение их личных качеств. А вот судебные архивы помогают определить, какие возможности повлиять на собственную судьбу давал им закон.

Например, Кэрол Лансинг использовала болонские судебные записи XIII века для изучения того, как женщины в то время защищали свои интересы в суде. Дана Лайтфут, специализирующаяся на средневековой Испании, на основании гражданских судебных исков и нотариальных записей сделала вывод, что в Валенсии XV века женщины, работавшие прислугой, были куда свободнее в выборе себе мужа, чем их богатые хозяйки. Кстати, Джереми Голдберг пришел к аналогичному выводу касательно женщин позднесредневекового Йорка, и это в очередной раз показало, что законы, правила и традиции в средневековой Европе развивались в разных странах по одному и тому же пути, просто с местными вариациями.

Дана Лайтфут и Мари Келлехер, специализирующаяся на юридических вопросах средневекового Арагона, обе изучали ситуации, когда жены подавали в суд на своих мужей, требуя от них финансовой поддержки или возврата их приданого. Особенно интересно, что Келлехер приводит примеры случаев, когда женщины делали это для того, чтобы защитить имущество от кредиторов, то есть действовали не против мужей, а использовали такую юридическую лазейку, чтобы сохранить хоть часть семейной собственности. Ну и наконец Сара Батлер использовала юридические документы позднесредневековой Англии для анализа бракоразводного вопроса – изучала, как английские женщины расставались с мужьями по собственной инициативе.

Многогранное девичество

Как я уже вкратце рассказывала, в Средние века было очень своеобразное и многоплановое отношение к девственности. Фактически именно оттуда «растут ноги» многих женоненавистнических проблем последующих эпох. Пуританское ханжество, охота на ведьм, викторианские запреты, современное «сама виновата» и многочисленные женские комплексы, связанные с сексуальностью и отношением к своему телу. Все это уходит корнями в средневековые богословские споры о женщине и отношение к девственности как к некому фетишу.

При этом само Средневековье при ближайшем рассмотрении оказывается на удивление умеренным и практичным. Так сложилось, что идеи и реальность развивались параллельно друг другу. Я упоминала об этом, когда объясняла систему девица-жена-вдова: несмотря на то, что этого деления придерживались и теологи, и государство, результат был разный. Церковь однозначно отдавала приоритет девицам, а вот в реальности именно у них было меньше всего прав и возможностей.

Преимущества безбрачия

Расцвет культа девственности пришелся на Позднюю Античность и Раннее Средневековье – именно в этот период теория и практика целомудрия развивались наиболее синхронно. В трудах богословов немало страниц посвящено такой любопытной теме, как доказательство преимуществ целомудрия перед браком. Речь о добрых христианах, поэтому, разумеется, как альтернатива вечной девственности рассматривался только брак – пусть теологи его и не любили, но отрицать его существование и то, что многие люди к нему стремятся, было бессмысленно.

Мученичество Святой Аполлонии, «Часослов Дюнуа», французский манускрипт 1440-1450-х годов.

Разумеется, главным козырем было то, что людям целомудренным гораздо легче попасть в Царствие небесное. Но отцы церкви были достаточно умны и практичны, чтобы понимать – только духовных преимуществ для большинства людей недостаточно. Поэтому для создания позитивного образа девственной жизни в первую очередь в ход шло описание негативных сторон брака. Благо для этого было достаточно материала даже у целомудренных монахов-богословов – тема страданий в неудачном браке была очень распространена в эллинистической риторической традиции.

Иоанн Златоуст, несмотря на свое лояльное отношение к браку, все-таки тоже ценил девственность гораздо выше, поэтому в его трудах красочно описываются страдания супружества. Ревность – как неизбежный побочный эффект любых отношений мужчины и женщины. Денежные вопросы – если женщина приносит в союз больше собственности, муж должен подчиниться власти жены, а если мужчина богаче, он становится господином жены, и она должна терпеть все, как если бы она была его рабыней. Жизнь замужней женщины полна огорчений и тревог:

Жена боится не одной только своей смерти, хотя она должна однажды умереть, и заботится не об одной душе, хотя имеет одну душу, но боится за мужа, боится за детей, боится за их жен и опять за детей, и чем больше корень пускает ветвей, тем больше умножаются ее заботы; если у каждого из них случится или недостаток в деньгах, или телесная болезнь, или что-нибудь другое нежелательное, то ей нужно мучиться и печалиться не меньше самих страждущих… Когда окончилась и эта забота, тотчас является опасение бесчадия, и напротив того – забота о многочадии; но так как ничего такого еще не видно, то с самого начала они тревожатся заботами о том и другом. Если она тотчас сделается беременною, то опять – радость со страхом (ибо ни одно из удовольствий брака не бывает без страха), со страхом того, чтобы от преждевременных родов зачатое не потерпело вреда, а зачавшая не подверглась крайней опасности… Когда же наступит время родов, тогда чрево, столько времени обремененное, разверзают и как бы расторгают муки рождения, которые одни могут достаточно затмить все удовольствия брака. Вместе с тем ее беспокоят и другие заботы. Жалкая и скорбная женщина, хотя уже сильно измученная прежними страданиями, не менее того боится, чтобы ребенок не вышел поврежденным и уродливым вместо правильного и здорового, и чтобы не был женского пола вместо мужеского… Когда дитя явилось на землю и произнесло первый крик, то следуют новые заботы, о сохранении и воспитании его. Если оно будет с хорошими природными качествами и склонно к добродетели, то родителям опять беспокойство, чтобы дитя не потерпело какого-нибудь зла, чтобы не умерло преждевременною смертью, чтобы не впало в какой-нибудь порок… Но, (скажешь), не у всех брачных бывают дети. Этим ты указываешь еще и на другую причину уныния. Итак, если (брачные) всегда, – есть ли у них дети, или нет, хороши ли они, или дурны, – бывают удручены разными печалями и заботами, то можно ли назвать брачную жизнь наиболее приятною? Далее: если супруги живут во взаимном согласии, (является) опасение, чтобы наступившая смерть не разрушила их удовольствия; а лучше сказать, это уже не только страх и ожидаемое бедствие, но неизбежная необходимость. Никто не может указать, чтобы оба (супруги) умирали когда-либо в один день…

Святитель Иоанн Златоуст, «Беседы о браке»

Сказать по правде, я читала Иоанна Златоуста с восхищением – еще в IV веке он сформулировал большую часть сложностей и неприятностей, ожидающих женщин в браке; и в то же время с ужасом – больше чем за полтора тысячелетия почти ничего не изменилось. Тем, кому кажется, что средневековые люди сильно отличались от современных, я посоветую тоже почитать Иоанна Златоуста, у него много и других ценных наблюдений, написанных словно в наше время.

Мученическая гибель святой Урсулы и тысячи девственниц, Ханс Мемлинг, до 1489 г

Греческий теолог IV века Евсевий Эмесский, живший еще даже раньше Иоанна Златоуста, описывал муки брака примерно так же, хоть и не настолько красочно и убедительно, но зато он в своих трудах обращается к девственницам с очень яркой речью: «Таковы так называемые преимущества, которые соблазняют так много молодых девушек [замуж]. Это предупреждение для мудрых и разумных девушек. Взгляните на этих скромных и благоразумных невест: одна хоронит мужа, другая предается погребальным стенаниям, а третья убита горем. Эта поддалась несправедливости, одна умерла до свадьбы, другая погибла прямо посреди самой свадьбы. Иная плачет о своем женихе, вторая – о своих детях, а третья опечалена жестокостью своего мужа. Вот та, кто плачет о себе, обезумев от ревности, кто пытается обнаружить причину порабощения своего мужа [другой женщиной (?)]. Наконец, вот мать, обремененная детьми: чтобы избавить их от болезней, она проводит ночи без сна; она страдает, она боится, она мучает себя. Она ждет смерти, словно та принесет ей больше добра, чем жизнь. Дева же, напротив, с радостью страдает за Христа и избегает многих трудностей супружеской жизни… Даже самые жестокие страдания девственницы не могут сравниться со страданиями замужней женщины…»