Текст книги "Дама с чужими собачками"

– Он в Следственном комитете: они уже давно разделились с прокуратурой.

– Да какая разница, – махнула рукой женщина. – Мы все тут заранее знали: если местные менты убийцу не найдут, то Павел Сергеевич приедет и решит вопрос. Тут никто перед ним крутить не будет – он ведь здесь свой… Вот он сегодня и прибыл. Все его уважают и жалели, когда училка другого выбрала… Понятно, что Уманский с нее пылинки сдувает, шубы ей покупает. Шубы не шубы, а Кудеяров в столице на высокой должности, с большими людьми общается, президента наверняка лично видел. А Уманский хоть и король среди нас, но мы кто? Мы деревня!

– Ты что, – догадался наконец Николай, – пьяная, что ли?

– Да ни в одном глазу. Приняла полтинничек, да и то для того, чтобы согреться. Я ж не просто так Незамерзайка – мне топливо необходимо для подогрева.

– Ладно, – произнес Николай, давая понять, что разговор окончен, – сегодня я тебя штрафовать не буду: за руку на реализации алкоголя не поймал, но учти, если будет жалоба, что ты в неположенном месте торгуешь косорыловкой, жалеть не буду. А уж если на качество товара нарекания будут…

– Какая косорыловка?! – взмахнула руками женщина. – Я у проверенного производителя беру. Там двойная перегонка, да еще настаивается на смородиновых или на березовых почках, а еще на кедровых орешках. А по особому заказу – на семенах петрушки, полгода надо настаивать – лечебная вещь.

– Надо будет взять бутылочку и на экспертизу отправить.

– Давно пора, – обрадовалась Марина Незамерзайка, – я две бутылочки дам? Одну для вашей персональной, Николай Степанович, экспертизы, а вторую лично для начальника РУВД – пусть попробует.

– Начальник РУВД абы что не проверяет, – вспомнил Францев, – он привык общаться с французскими коньяками и с виски разными.

– Попробует мой товар и перестанет с ними общаться, – обрадовалась Марина. – У меня даже Уманский товар берет, чтоб вы знали; не сам, конечно, – водителя своего присылает. А Уманский себе все что угодно позволить может. Захотел однажды и отбил училку у нашего Павлика Кудеярова… Та музыку преподавала, а теперь заместитель директора школы… Вцепилась в него двумя руками… Ой, – вспомнила Незамерзайка, – я же Уманского видела с той, которую убили… Они мимо меня в машине проехали. Я на перекрестке стояла. Он подъехал и остановился, мне рукой махнул, чтобы я дорогу перешла. Тут-то я ее и заметила. А потом ее убили… Может, это Вика ее… того самого: она хоть и в школе работает, но девушка ревнивая…

– Глупости не говори, – остановил женщину Францев, но, подумав немного, спросил: – Они в городок наш въезжали или выезжали?

– Выезжали и о чем-то беседовали. Девушка ему что-то рассказывала и даже рукой размахивала. Это в начале дня было. Часов в десять утра – точной даты не помню.

Тут к прилавку подошли покупатели, и участковый решил не задерживаться – он и так узнал то, что хотел: у Варвары-Красы была финка с костяной ручкой и гардой. Он даже хотел тут же позвонить Павлу и сообщить об этом, но какая-то мысль, промелькнувшая в его голове, остановила, что-то очень важное – ускользающая деталь. Николай даже остановился, чтобы вспомнить. Только что он узнал: девушка ехала в машине главы администрации на переднем сиденье и что-то говорила ему, размахивая рукой. Если человек размахивает рукой при разговоре, значит, он взволнован и говорит о чем-то важном для себя, говорит об этом человеку близко знакомому – а уж она никак не может быть близко знакомой с главой администрации Ветрогорска – с богатым и влиятельным человеком. И куда они могли ехать вместе в его машине, если Уманский в рабочее время разъезжал всегда в служебном автомобиле и за рулем находился водитель.

Францев направлялся к опорному пункту, и когда до того уже оставалось немного, увидел стоявшего у дверей человека, ускорять шаг не стал и даже сделал вид, что не замечает никого. А тот помахал ему рукой, как будто подзывая к себе. Только сейчас Николай узнал его – Анатолий Каликин, или просто Толик, а еще чаще просто Толян. Каликин нигде не работал, то есть постоянно устраивался куда-то, но долго на очередном месте не задерживался, и даже не потому, что был подвластен зеленому змию. Выпивал он ненамного больше других – просто по утрам он никак не мог проснуться, а разбудить его было некому: по крайней мере, он так объяснял свои многочисленные опоздания или прогулы.

– Во как! – произнес он, когда Францев подошел. – Зима началась, снег выпал.

– Это не снег, – возразил участковый, – припорошило немного.

– Ну да, – согласился Толян, – пороша была, значит, припорошило не снегом, а порошинками.

Николай открыл дверь и поинтересовался:

– Ты чего пришел?

– Я-то? – переспросил Каликин, как будто рядом находился кто-то еще. – Ну да! Я пришел узнать по поводу убийства той дамы: будет ли какое-то вознаграждение тому, кто укажет на преступника?

Толян проскочил в теплое помещение и почесал себе кончик носа в ожидании важного для себя известия.

– Не знаю насчет денег, – признался Францев, – но почетную грамоту я тебе гарантирую.

– Эх, – расстроился Каликин, – а я думал оказать помощь следствию.

– Можешь и не оказывать, но тогда за сокрытие важных фактов и улик ты попадешь под статью.

– Серьезно?

– Ладно, – кивнул участковый, – вознаграждение наверняка будет, потому что преступление хоть и нерезонансное, но до сих пор не раскрыто.

– Да я не из корыстного интереса, – начал объяснять Толян, – просто я могу пострадать в смысле собственного здоровья и личной жизни, потому что за всем этим стоят высокопоставленные особы. А такие особы ни перед чем не остановятся.

– Откуда у нас высокопоставленные особы? – удивился Францев.

– А ты, подполковник, пораскинь мозгами, – посоветовал Каликин, – ну догадался?

И поскольку участковый молчал, подсказал:

– Ну-ну… Подумай, подумай хорошенько… Эх, непонятливый какой. Ладно, скажу: это Уманский Леонид Владимирович.

– Глупость какая! Леонид Владимирович – интеллигентный человек…

– Он интеллигентный?! Да когда на него пять лет назад трое напали, знаешь, какими словами он их обложил?! А потом всем накостылял. А когда один его дубиной по спине окрестил, то он ему, между прочим неплохому в душе человеку, челюсть сломал.

– А Саньке Сорокину челюсть, а третьему вашему… Ты зачем дубину схватил?

– Просто она лежала сама по себе, а я вижу, что Уманский метелит Санька Сорокина, а тот ведь здоровый бугай. Тогда я поднялся, а перед глазами синий туман, и не помню сам, как схватил… Но тогда Уманский еще не был главой администрации. Тогда главой города был уважаемый Михаил Борисович Друян, если помнишь такого. Его потом тоже сняли за хищения… А жена его тогда такое натворила… [4]4
  Екатерина Островская. «Демоны прошлой жизни».


[Закрыть]

– Все я помню, – остановил поток воспоминаний Францев, – сейчас с чего ты решил, что убийца молодой дамы – Уманский?

Толян вздохнул и, старясь оставаться спокойным, произнес:

– Рассказываю с самого начала. В этом году в июне мне подвернулась халтура. То есть не мне одному, а нам с Костиком Залетовым, у которого манипулятор имеется. Надо было колодец почистить в коттеджном поселке «Ингрия», в котором проживают всякие шишки.

– Там же скважина и водопровод централизованный, – удивился Францев.

– Ну да, а в том доме нет… Это там, где дамочку эту пришили. Она и была заказчиком. Ну, мы с Костиком и осмотрели объект, договорились о цене и стали ждать жарких дней, чтобы вода быстро не прибывала. А мороки там было много, надо было кольца вынимать, осиновый щит на дно ставить, подводку к дому менять…

– Ближе к делу, – поторопил Францев.

– Так я о деле и говорю. Взяли мы аванс, а как работу закончили, решили получить оставшуюся часть, а девушка эта говорит, что у нее сейчас нет средств на счету и надо подождать… Ждали мы неделю, а потом я возле администрации нашей стою, так просто, пришел новости узнать. Стою, никого не трогаю. Рядом машина, что характерно, иномарка. А тут из администрации Уманский выходит, а эта из машины выпорхнула и к нему. Я, естественно, тоже, чтобы спросить у нее: «Когда, мол?» Подошел и услышал, как она ему говорит, что ждет решения своего вопроса.

– К чему ты мне все это рассказываешь? – не понял участковый.

– Так я по существу дела, как положено. Уманский этой говорит: «Вали отсюда, девочка, чтобы я не видел тебя больше. А если еще со своей тачкой подъедешь, то…»

– Дальше-то что?

– Она пошла к машине, из которой вышла. Я догнал, хотел спросить, но она и сама сказала, что я ее достал. И попросила парня, который сидел за рулем, чтобы он отдал мне двадцать тысяч, и тот дал мне четыре пятитысячных.

– Что за парень?

– Который с Варькой-Красой крутился. А Варька, сам знаешь, в бандитском авторитете была. Может, за старое решила взяться.

– Она сидела за карманные кражи.

– А в первый раз еще по малолетке за гоп-стоп! Может, она опять банду организовала. Я же только сейчас понял, про какую тачку говорил Уманский. «Подъехать на тачке» на воровском жаргоне значит шантажировать. И как я понял это, все сразу в моей голове сложилось. Банда Варьки что-то узнала про Уманского и хотела его шантажировать, подослали эту дамочку, потому что кому другому он сразу в челюсть заедет. А со сломанной челюстью ходить – ой как несладко! А если через трубочку бульоном начнут кормить? Леонид Владимирович дамочку бить, конечно, не стал, он ее отшил словесно. После чего банда шантажистов перешла к решительным действиям, и Уманский дал понять, что он-то тоже не хрен в огороде.

– Это все? – устало спросил Францев.

– Дак это…

– То есть ты лично не видел, как кто-то забрался в дом Алевтины Черноудовой, зарезал ее, потом так же под покровом ночи исчез?

– Лично не видел, но все так складывается, что, кроме него, некому. Это ж, как ее?.. Это же логика. А против логики не попрешь.

– А может, она кому-то денег была должна и не хотела отдавать? Ее поставили на счетчик, она подключила свои криминальные связи, и тогда ее зарезали.

– Такое случается, – согласился Толян, – за долг могут и на принцип пойти.

– А ты не в курсе, кому она была должна?

– Мне, – признался Каликин, – мне и Костику. Костик в принципе человек вспыльчивый, но не до такой же степени.

– Мой совет, – негромко произнес Николай, – ступай-ка ты к своему дружку Залетову, и сидите оба тихо и про долг этот никому больше не говорите.

– Я понял, – согласился Толян, – будем сидеть тихо. Я пошел?

– Иди. Хотя погоди. Третьим в вашей компании был твой дружок Залетов?

– Это когда мы на Уманского напали? Ну да, третьим был Костик. Ох и досталось нам тогда. Дольше всех Санек Сорокин продержался – он ведь в спецназе служил. Зато ему и прилетело больше всех.

– А теперь представь, Толян, что Леонид Владимирович с тобой одним сделает, если узнает, что ты на него порожняк гонишь.

Каликин побледнел.

– Долбаный ежик! Вот не подумал, – произнес он, – но вы, Николай Степанович, ему ведь не скажете.

– Постараюсь, – пообещал Францев.

Открылась дверь, и в помещение опорного пункта вошел Кудеяров.

– Кого я вижу! – сказал он, глядя на Толика. – Гражданин Каликин! Сколько лет! Ну что, Толян, больше не воруешь крашеные яйца, которые на Пасху к церковь освещать приносят?

– Что я, нехристь, что ли?! – испугался Каликин. – Всего один раз это было, когда у меня было тяжелое моральное и материальное положение.

– Гражданин Каликин пришел сюда, чтобы оказать помощь следствию, – объяснил участковый, – но, к сожалению, то, что он сообщил…

– Не говорите, пожалуйста, – попросил Толик, – вы со мной уже провели беседу, и я все осознал. А сейчас я пойду к своему другу Константину Залетову, и мы оба будем сидеть тихо.

Когда за ним закрылась дверь, Павел посмотрел на Францева:

– И какую помощь следствию готов был оказать этот не совсем законопослушный гражданин?

– Он сообщил, что гражданку Черноудову убил Леонид Владимирович Уманский.

Павел кивнул, помолчал и признался:

– А я прибыл сюда как раз по просьбе Леонида Владимировича. А до того связался со следователем Карповым, и тот доложил мне, что глава городской администрации Уманский всячески тормозит ход следствия, по крайней мере, пытается это делать и оказывает давление на свидетелей. А свидетелей, как ты и сам хорошо знаешь, нет никаких. Кроме того, вчера, приехав в Питер, я встретился с сестрой убитой Черноудовой – с Кристиной. Та, как выяснилось, сама совсем недавно попала в историю с убийствами: ничто ей не угрожало, но другие люди погибли [5]5
  Екатерина Островская. «Цвет бедра испуганной нимфы».


[Закрыть]. Сама она считает, что сейчас ее снова хотели убить, но по ошибке пострадала Алевтина. Я так не думаю. Разговор долгим не получился, но девушка успела сообщить, что сестра, которая обычно с ней ничем не делилась, говорила, что поселок «Ингрия» престижный и в нем живут известные люди: банкиры, писатели, артисты. Есть даже писатель, который знаком с их отцом-поэтом. Писатель вел себя непорядочно, а потому его ждет заслуженное наказание.

– Что она имела в виду?

– Этого сестра не знает, она вообще забыла о том разговоре, и только мои вопросы помогли ей вспомнить…

– Алевтина была знакома с Уманским, – вспомнил Францев, – и там тоже имелись какие-то разногласия.

– А еще ее сестра сказала, что дом убитой купил их отец. У них умерла бабушка – мать отца. После нее осталась квартира. Борис Евсеевич даже не думал ее продавать, но все же сделал это по требованию старшей дочери… Деньги разделили на троих, но две части дочерей забрала Алевтина, пообещав вернуть в самое ближайшее время, но пока не отдала ни копейки и теперь уж не отдаст.

– А это ли не повод для убийства?

– Ни в коем случае, – уверенно заявил Кудеяров, – я видел ту девочку. Не могла ни она сама, ни попросить кого-то. И потом смысла в этом нет. Пока Алевтина была жива, имелся шанс вернуть свою долю, а так – ни денег, ни шанса. Кстати, та сумма, что забрала Алевтина, больше стоимости ее домика, следовательно, непонятно, куда она отправила часть денег. И уж тем более не брала кредит, о чем сказала Карсавину.

– На мебель и на оборудование дома могло пойти…

– Подтверждения этому нет. Вполне возможно, что у нее были долги. Младшая сестра сказала, что Аля всегда жила на широкую ногу, а значит, долги возможны.

– Установили, кому она была должна?

– Частично установили, но все долги мелкие – за такие не убивают и почти все кредиторы, с которыми удалось поговорить, утверждают, что отдачи от Али особо не ждали. Иногда она вспоминала и отдавала, когда человек уже давно похоронил эти деньги. Все отзываются о ней в превосходной степени, говорят, что она очень любила животных, тратила деньги на помощь бездомным животным, мечтала построить свой приют для собак. Светлая и добрая девушка.

– Живущая на широкую ногу, – добавил Францев и продолжил: – А был у нее какой-нибудь… как теперь говорят, бойфренд?

– По уверению сестры, Але с этим делом не везло: какие-то ухажеры у нее появлялись время от времени, но она в них быстро разочаровывалась. Но сестра сразу предупредила, что они не были так близки из-за разницы в возрасте. И дело даже не в этих шести годах, что их разделяли, а в том, что Алевтина сразу после школы уехала из родного города, а Кристина осталась. Аля хотела поступить в ветеринарную академию, но что-то у нее не срослось… Она начала работать, потому что у отца жить не захотела: у того уже давно другая женщина, а с матерью обеих девушек он даже расписан не был, но отцовство признал; иногда брал девочек на каникулы, в основном, конечно, Алю… Он и расходы на похороны взял на себя. Но со мной встретиться отказался, сказал, что потеря дочери для него незаживающая рана и он не хотел бы говорить на эту тему.

– Какие теперь наши действия? – спросил Францев.

– Занимайся своими делами, а если мне потребуется помощь, то я тебя вызову.

Участковый обиделся, но виду не подал. Просто кивнул, словно ожидал именно такого ответа, и сказал:

– Зря ты не пришел на обед: Лена такой борщ приготовила – пальчики оближешь. Она каждый раз придумывает что-то новенькое, а сегодня положила в борщ белые грибы.

– Ты счастливый человек, Коля, – улыбнулся Кудеяров, – постараюсь быть у вас завтра. А я сегодня даже ужинать буду неизвестно где. Мне надо еще кое с кем побеседовать из ее соседей.

– Со мной сначала побеседуй, – напомнил Николай, – я тут тоже кое с кем общался: узнал кое-что интересное.

Они поговорили какое-то время, Николай поделился добытой информацией, но Кудеяров воспринял ее абсолютно спокойно, словно она ничего не значила для него. Потом сказал, что надо пообщаться с жителями поселка. Встал, вышел из кабинета участкового.

Глава пятая

Ворота были не закрыты, и сразу за ними стояла крытая тентом «Газель». Павел обогнул фургончик и увидел невысокого человека, который стоял возле кабины, закинув голову и приложив к губам термос.

– Подполковник юстиции Кудеяров, – представился Павел, – Следственный комитет Российской Федерации. Вы Дробышев Эдуард Иванович?

Мужчина опустил руку с термосом, кивнул и объяснил, как будто решил оправдаться:

– Сегодня пораньше закончил, пахал целый день как проклятый, не было времени даже чайку попить – не выливать же. А как вы узнали, что я здесь – обычно я раньше девяти вечера не возвращаюсь?.. Хотя чему тут удивляться – вы же сыщик.

Он захлопнул дверь кабины своего фургончика и показал рукой на крыльцо.

– Пойдемте в дом, что ли.

Уже в прихожей Кудеяров обратил внимание, что внутренняя отделка здесь намного проще, чем в доме Карсавина или Марины Лужиной.

– Да-да, – произнес хозяин, заметив, как гость рассматривает пространство вокруг себя, – дом был куплен без отделки, и я сам своими руками все это сделал… И электричество проводил, и водопровод с канализацией. Мороки, конечно, много было, зато сэкономил изрядно. На втором этаже отделка до сих еще не закончена. И времени не хватает, и настроя. Мне одному и так сойдет. А в городе у нас с бывшей женой была большая квартира с видом на залив – семнадцатый этаж, купол Морского собора в Кронштадте виден, и яхты, катера, круизные суда…

– Что ж так? – удивился Павел. – Выходит, что при разводе у вас с бывшей женой получился неэквивалентный обмен. Дорогую квартиру обменяли на недостроенный дом. Не мое дело, конечно, но ведь вы еще и свою фирму ей отдали.

– Я так не считаю, – ответил Эдуард Иванович, – мне достались свежий воздух и свобода, а это для меня самое главное. А в городе я уже задыхался и от атмосферы, и от жены, которая была вечно чем-то недовольна. А что касается фирмы – бог с ней: у меня есть колеса, есть работа – правда, почти каждый день за рулем, да еще приходится грузчикам помогать, но грех жаловаться – на хлеб хватает.

– Одна машина у вас?

– Да, правда, я заключил договор аренды с одним местным, что беру его машину вместе с водителем. Я сейчас выставил свой «мерс» на продажу, если повезет, хватит денег еще на один фургончик.

– Местный, случайно, не Саша Сорокин?

– Он самый, – кивнул Дробышев, – хороший парень, повоевал, немного контужен, но это ведь не помешало ему права получить. Зато он очень сильный, в одиночку может письменный стол или шкаф на пятый этаж без лифта поднять.

Эдуард Иванович протянул гостю тапочки и сказал, что готов ответить на все вопросы на кухне, где он собирается приготовить ужин.

– Хотите разделить со мной трапезу? – предложил он. – Сегодня у меня гречневая каша с бараниной. Баранина, правда, консервированная, зато фермерская.

– Да у меня несколько вопросов всего, а потом по другим адресам бежать надо.

Прошли на кухню, Кудеяров поставил на стол диктофон, чему очень удивился хозяин дома.

– Без протокола будете вести опрос? А вот местный следователь меня три часа допрашивал, вопросы и ответы заносил в компьютер, распечатал потом, дал мне расписаться…

– Вы уже дали показания, и этого достаточно, – ответил Павел, – я просто уточняю для общей картины: вам же известно, что преступник не установлен и не задержан.

– Да, – негромко ответил хозяин дома и добавил еще тише: – Бедная Алечка.

– В каких вы были отношениях с убитой?

– В дружеских. Я был еще женат, когда с ней познакомился. То есть я сначала обратил на нее внимание: она выходила гулять с собачками, и собачек всегда было разное количество. Я понял, что она кинолог, подошел к ней и заговорил. Вы не представляете, какой это милый и обаятельный человечек… То есть она была очень милой и приветливой девушкой. Потом как-то мы с женой шли на пруд, и она поздоровалась. Ларка сразу мне: «Что, дескать, за швабра?» Она была всегда немного бесцеремонная. А потом уже, когда я стал свободным человеком, мы встречались с Алечкой иногда, беседовали о разном.

– Дома у нее бывали?

– Разумеется, я с проводкой ей помог – пришлось переделывать, потому что силовых кабелей у нее в доме практически не было – все с малым сечением, а у нее и духовой шкаф, и микроволновка: все могло вспыхнуть в один прекрасный момент. То есть в момент совсем уж не прекрасный. Но сейчас чего уж об этом вспоминать!

– Простите, но у вас были близкие отношения?

– Я считаю, что да. Но непостельные, если вы об этом: мы были близки по духу, по отношению к жизни.

Хозяин наполнил водой кастрюльку, поставил ее на плиту. И Кудеяров задал вопрос его спине.

– Эдуард Иванович, вы в курсе, что очень многие в поселке считают, что вы были любовниками?

Дробышев повернулся к Павлу:

– Можно обращаться ко мне просто Эдик: я привык к такому. Чувствую себя моложе своих сорока семи. Я же был старше Алечки на двадцать лет. Конечно, я делал ей предложения: руку и сердце предлагал, проще говоря. Предлагал ей сожительствовать, если замуж не хочет, но она всегда злилась, считала, что я издеваюсь над ней, шучу так непозволительно.

– Было такое, что она вас ударила как-то при свидетелях?

Дробышев вздохнул и признался:

– Было. Меня пригласили в гости соседи: а я взял с собой Алечку. А потом, когда уже посидели изрядно, я сказал хозяевам, что собираемся уходить, потому что нам с Алечкой пора в постельку. Но Алевтина в тот вечер тоже хватанула изрядную дозу алкоголя: все тогда пили коньяк, а она разбавляла его колой. И тогда она дала мне пощечину.

– Свидетели утверждают, что она ударила вас кулаком.

– Может быть, и так, не помню. Ну какой это был удар?! У нее же кулачок крохотный был. И свидетели могли что-то напутать.

– Но фонарь под глазом она вам все-таки повесила: и свидетелей этому достаточное количество, чтобы поверить им, а не вам.

– Повторяю: постели между нами не было. Могу повторить это и на детекторе лжи.

– Еще вопрос о бане.

– В баню мы ходили вместе, но это было всего раза четыре или пять: у меня классная баня из лиственницы. Внутри купель имеется. Но если вы думаете… То есть мы не догола раздевались: я в плавках, она в купальнике…

– На самом деле мне это не интересно. Меня интересует ее отношения с вами, с другими людьми. Были ли у нее враги, например?

– Да вы что! Нет, конечно. Я же говорю: она была светлым человечком. Высокая, тоненькая как веточка…

– Вы давали ей деньги?

Хозяин дома задумался, а потом кивнул:

– Ну, как давал, просто помогал. Как-то отвезли ее пса на операцию: собака начала слепнуть, и надо было менять хрусталики. А стоило это удовольствие сто шестнадцать тысяч, и я оплатил. Алечка не просила, просто сказала, что у нее не хватает средств. Вот я и оплатил все полностью.

– А кроме этого случая, давали?

Дробышев задумался:

– Небольшими суммами: когда пять тысяч, когда десять. Потом она как-то наняла рабочих, которые колодец чистили, и надо было аванс заплатить, и я дал двадцать тысяч рублей.

– Вы еще переводили на ее банковский счет.

– Возможно, но сумм я не помню.

– Восемь переводов за полгода на общую сумму сто двадцать четыре тысячи рублей. Какой у вас месячный доход?

– Позвольте мне не отвечать.

– Ваше право хранить молчание. Но следствием установлено, что ваш месячный доход не превышает сотни тысяч, если отчетность не липовая. Я думаю, что вы ведете учет поступления денежных средств честно. Как же так получается, что за полгода общения вы перечислили еще сто двадцать четыре тысячи плюс сто шестнадцать на операцию для собаки, двадцать за колодец и потом неустановленное количество раз по пять, десять, пятнадцать тысяч. Получается, что вы работали только на то, чтобы помогать светлому человечку.

– Не смейте так говорить о ней! То есть не говорите в таком язвительном тоне. Да, я отдавал ей почти все, что зарабатывал. Но я был счастлив ей помочь. Я любил ее и продолжаю любить.

– У вас вода в кастрюльке закипела. А вообще, гречку кладут в кастрюлю и заливают холодной водой, после чего…

– Я все знаю, но мне привычнее так, – ответил хозяин и насыпал в кипящую воду гречневую крупу.

Кудеяров посмотрел в окно, за которым виднелась стена бревенчатого домика – вероятно, это и была баня.

– Вы спрашивали, были ли у Алечки недоброжелатели, – вернулся к разговору хозяин. – Я ответил, что не было, но недоброжелательницы имелись. Многие дамы ее не то чтобы не любили, но откровенно завидовали ее молодости, обаянию, интересу к ней мужчин…

– Я спрашивал о врагах…

– Врагов не было точно. А друзей много.

– В каких отношениях она состояла с писателем Карсавиным?

– А они были знакомы?

– Эдуард Иванович, в деле имеются свидетельские показания о том, что в конце лета или в самом начале сентября вы на КПП подошли к машине Карсавина и сказали буквально следующее: «Вам, уважаемый, о погосте уже думать надо, а не за молоденькими девочками носиться».

– Возможно, было что-то подобное, я сейчас уже не помню.

– Возможно, вы помните что-то другое, что представляет интерес для следствия и поможет найти убийцу?

– Ничего такого мне не известно, но однажды мы с ней сидели вдвоем, пили вино, говорили о том, какие у нас замечательныне соседи, а она вдруг засмеялась и сказала, что у каждого из этих замечательных соседей есть свой скелет в шкафу, потому что все они люди очень состоятельные, а богатства без преступления не бывает. Тут я привел в пример себя, но Алечка стала смеяться еще громче и сообщила мне, что я дурак. С подобным утверждением я спорить не стал.

Хозяин дома задумался, потом произнес с некоторым сомнением:

– Не знаю, имеет ли это какое-то отношение к гибели Алечки, но однажды ей позвонил Карсавин…

– Вы узнали его по голосу или она назвала его?

– Нет, обычно, когда ей звонили при мне, она отходила в сторону. В тот раз мы сидели в гостиной этого дома, ей позвонили, она посмотрела на мониторчик и выскочила на кухню. Сначала говорила негромко, да я и не прислушивался особо, а потом ее разговор перешел на повышенные тона и я услышал: «Это не просто плагиат, это настоящее воровство. Вы украли чужую рукопись, а потом издали книгу под своим именем. Получили приличный гонорар, прославились, вас переиздавали многократно, в том числе и за рубежом… Как вас совесть не мучает?» Тут она выглянула из кухни, поняла, что мне что-то слышно, и убежала на второй этаж, но вскоре спустилась. Я спросил, кто ей звонил, и она ответила, что хотят оставить ей собаку на передержку.

– У Черноудовой была мечта?

– Конечно, как и у всех нормальных людей; она хотела быть счастливой.

– Счастье – понятие эфемерное, о чем-нибудь материальном она мечтала?

– Алечка хотела приобрести какой-нибудь минивэнчик, чтобы возить собачек к ветеринару, на озеро в жаркий день, и вообще.

– У нее были водительские права?

– Нет, но водить она умела, по ее словам. К тому же у нее был знакомый – директор автошколы, который бы помог ей сдать экзамен в ГИБДД.

– Ее видели в машине с Сережей Холодцом – знаете такого? Какие у них были отношения?

– С кем видели? – не понял Дробышев.

– Сергей Холодцов, – объяснил, – которого все называют Сережа Холодец.

– Впервые слышу. Возможно, это таксист. У нее был какой-то знакомый таксист, который ее подвозил иногда или в магазин помогал ей ездить. Однажды, когда мы как раз находились с ней в бане, Алечка ему позвонила, и он привез ей, то есть нам, несколько бутылочек пивка. Он даже пытался выяснить, что она делает на чужой территории, она ответила, что хозяйка пригласила ее в баню. Но он все равно пытался скандалить. Вероятно, это и был ваш Сережа.

– Холодец не таксист. Да бог с ним. Меня больше интересует ее знакомство с главой администрации.

– Вряд ли она знакома с Уманским.

– И тем не менее Черноудова куда-то ездила с ним в рабочее время.

– Я, кажется, понял: дело в том, что у нее была настоящая мечта – сами решайте, какая – материальная или эфемерная. Она хотела построить в Ветрогорске кинологический центр, чтобы там можно было бы содержать и разводить собак, дрессировать их. Там должен был располагаться ветеринарный кабинет… Вы поняли? Кинологический центр был мечтой всей ее жизни.

– У нее были собаки?

– На момент смерти четыре: две чужие, но их забрали потом хозяева. И две собственные. Одного чихуа-хуа забрала сестра Алевтины. А вторую собачку – китайскую пуховую взял я.

– А где она?

– Я беру ее с собой на работу. А когда возвращаемся, даю ей время погулять полчасика. Когда она нагуливается, подходит к входной двери и зовет меня: тяв-тяв. Как звоночек. Но я скоро прорежу дверцу во входной двери, чтобы она сама могла заходить в дом.

– А ничего, что ворота были не задвинуты?

– Ой, – встрепенулся хозяин, – пойду закрою и Тяпу принесу. У вас еще много будет вопросов?

– Да, пожалуй, я закончил, – произнес Кудеяров, поднимаясь.

– Так не спешите, оставайтесь, – предложил Дробышев, – каша с бараниной скоро подойдет. Могу рюмочку настойки предложить – местного производства, но качественная.

– На рынке у Марины Незамерзайки брали?

– У Марины, но не на рынке. А если совсем честно, то и не у Марины. Бутылочку мне Алечка презентовала, я ей кухонную мебель помог перевезти – какие-то ее знакомые отдавали практически новую, вот я и помог перевезти. Да тут и недалеко везти было – не больше тридцати километров. Немецкие деревянные фасады, встроенная техника. Хотел сказать, что повезло девушке, но в свете того, что произошло потом…

Они вышли на крыльцо, где уже подпрыгивала маленькая пушистая собачка.

Эдуард Иванович взял ее на руки, хотел спуститься по ступенькам, но Павел предложил ему вернуться в теплый дом, пообещав закрыть ворота.

Кудеяров сидел в своем автомобиле и размышлял. День клонился к раннему зимнему закату, но ничего не приблизило Павла к намеченной цели. Направляясь сюда, он и не думал, что все решится по его приезде: просто его нестерпимо тянуло сюда – в края, где начиналась его служба в полиции, где он был молод и еще на что-то надеялся. Здесь промелькнул его короткий роман с молодой учительницей, хотя он надеялся, что у них будет долгая совместная жизнь, здесь он познакомился с Мариной Лужиной, и казалось, что наконец будет семья, спокойствие и счастье. Но и с Мариной ничего не получилось.