Текст книги "Все, что вы хотели знать о смерти"

Глава пятая

Утром его разбудил телефонный звонок. Павел схватил мобильный, но звук шел с другого аппарата. Наконец Ипатьев понял, что кто-то звонит на старый городской номер, которым современные люди уже не пользуются. Он подбежал к хрипящему от натуги аппарату, снял трубку и сам прохрипел спросонья:

– Слушаю вас внимательно.

– Павлик, – прилетел знакомый и неузнанный голос, – это Елизавета Григорьевна – директор школы. Мы все в шоке. Горе для всех нас: и для педагогического коллектива, для учеников, для всех… Страшное горе… Мы вчера отправили сообщение на сайт вашей программы – так что дублировать его я сейчас не буду.

– Продублируйте, – попросил Ипатьев, – туда много что приходит, и все просмотреть я просто не успеваю.

– Так мы решили… то есть так решило городское управление образования, что мы организуем похороны… Ведь она была заслуженным учителем, а вы – единственный ее близкий родственник, который к тому же уважаемый и занятой человек. Так что не надо обращаться ни в какое агентство ритуальных услуг – обдерут как липку.

– А куда я должен обращаться?

– Никуда. Мы сами обратимся куда надо и сами все сделаем. Мы все знаем, на каком кладбище ваш дедушка лежит, даже номер участка проверили, все сделаем – вы не волнуйтесь…

– Спасибо, – сказал Ипатьев, – от меня что-то требуется…

– Ничего пока. И денег не требуется, мы уже сами сбор объявили, а потом городское управление сказало, что они из бюджетных средств…

Зазвонил мобильный.

– Это у вас телефон? – спросила Елизавета Григорьевна.

– У меня.

– Тогда не буду отвлекать. Еще раз наши соболезнования.

На мобильный звонил начальник убойного отдела РУВД Гончаров.

И он сразу, не поздоровавшись даже, приступил к делу.

– Поторопились вы к зрителям обратиться, теперь мы завалены звонками и сообщениями. Все что-то видели, кого-то подозревают. Все нам, а может, именно вам хотят помочь.

– Я уже и сам жалею, – признался Павел, – в редакцию звонят, сайт наш завален. К сожалению, ничего толком не сообщают. То есть говорят о каких-то людях: мне даже кажется, что некоторые сдают своих соседей, с которыми не сложились отношения. Сообщают все данные на них и просят разобраться как можно быстрее, чтобы не было других жертв…

– Я чего звоню, – продолжил Гончаров, – вчера мой сотрудник подъехал к этому самому «Жуда мазали». Заглянул внутрь, говорит, вполне приличное заведение. Выпил кофейку… Потом вернулся в машину и начал наблюдать. Тот тип так и не появился. Тогда мой сотрудник сменил тактику. Вернулся в кафе, подозвал официантку, показал служебное удостоверение и спросил, не обижает ли их Рустам. Пообещал, что если хозяин будет обращаться с официантками без должного уважения, то будут приняты меры. Надо сказать, что Сережка парень фактурный – высокий, симпатичный и очень обаятельный. Короче, завязалось знакомство, и Сергей поинтересовался: не приходил ли сюда парень восточного типа – похожий на певца Насырова с предложениями продать награды: ордена и медали. И девочка сообщила, что зовут того Олжас и он был сегодня, но недолго и уже уехал. Буквально на несколько минут заскочил и ушел как раз перед тем, как мой Серега появился там в первый раз. Чтобы не терять времени, он решил поговорить с Рустамом, но тот сказал, что ничего не знает, никакого Олжаса и вообще. Пришлось вызвать группу, выгнать посетителей и пообещать, что кафе будет закрыто из-за проверки финансовой деятельности и санитарного состояния. После этого Рустам признался, что Олжаса он знает, но не очень хорошо, ему известно, что тот гражданин Казахстана и мама у него русская. Адрес Олжаса ему неизвестен, но у него есть его мобильный телефон…

– Так взяли его? – тихо спросил Павел, чувствуя, как бьется сердце.

– Тут такое дело… – замялся Гончаров, – адрес мы вычислили. Отправили группу захвата. Позвонили в дверь, но никто не открывает… В квартире тишина. Свет в окнах горит, но вроде никого. Выбили дверь и обнаружили этого Олжаса застреленным. Провели обыск, обнаружили массу предметов, находящихся в розыске: все они были украдены и взяты из разных квартир при кражах и разбойных нападениях. Вот такое дело. Креста Грюнвальда не обнаружили. Но были другие награды, владельцы которых нам известны. То есть этот Олжас – самый настоящий грабитель и убийца. Действовал он давно и, видимо, не один, вот только подельников его мы сейчас вычислить не можем.

– А кто его убил?

– Знать бы… Опрашивали соседей, да и сейчас там работа идет – из ближайших домов тоже пришли показания давать. Но пока никто ничего не знает и ничего не видел. И камер нет ни в подъезде, ни во дворе.

– Будем надеяться, что все прояснится, – сказал Павел.

– Главное, что преступник уже понес заслуженное наказание, – ответил Гончаров, – меня уже вызвали в прокуратуру дать объяснения моим несогласованным действиям. Но еще одна неприятность, – вздохнул Гончаров, – кто-то из соседей этого Олжаса, по всей видимости, успел звякнуть в твою программу, потому что не прошло и получаса, как примчались твои орлы с камерами. Попроси их, чтобы пока не пускали материал в эфир.

– Конечно, если надо, – пообещал Ипатьев.

– И еще. – Гончаров замолчал, словно раздумывал, говорить или не говорить. – Мы обыскали всю квартиру, но не нашли его мобильный аппарат. И вообще, мне кажется… Не кажется даже, а я уверен, что в квартире твоей бабушки был не один человек, потому что бабушку и маму… прости, что я с подробностями, убили разными предметами… Бабушку ударили заточкой, а маму ножом с широким лезвием…

– И что теперь? – выдохнул Павел. – Второго, если он есть, конечно, уже не найти?

– Найдем, – произнес уверенно Гончаров, но уверенность эта показалась Павлу наигранной, – найдем, разумеется, только побегать придется. Он сейчас начнет прятаться, ведь теперь на нем и убийство подельника. Видно, поссорились, когда награбленное делили, вот он и пристрелил приятеля. Выстрелил в упор, видимо, не колебался вовсе. Хотя чего там делить. Скорее всего, убил, чтобы подельник не сдал: ведь дело вон какой оборот приняло. Они и подумать не могли, что преступление таким резонансным окажется. У нас весной начальника департамента мэрии застрелили, и никто даже не удивился – значит, было за что. Но я…

– Можно без лирических отступлений, – попросил Ипатьев, – Олжаса убили, но ведь должны остаться какие-то следы: гильза, например, отпечатки пальцев, кто-то что-то видел.

– Гильзу мы не нашли, но пулю обследовали, и специалисты сказали, что этого пистолета в нашей базе нет, то есть из него еще никого не убивали. А еще один наш спец заявил с большой степенью вероятности, что пуля эта немецкая и предположительно от стандартного патрона девять на восемнадцать для пистолета парабеллум. А может быть, и от вальтера.

– Почему он так решил? – удивился Павел. – Ведь это стандартные патроны для нашего ПМ. А не мог кто-то из сотрудников правоохранительных органов застрелить его при задержании?

Майор кивнул.

– Это ты про то мое обещание? – спросил он. – Это не я, разумеется, сделал. Если, конечно, я не вставил в обойму своего ПМ немецкие патроны. А они точно немецкие и старые. Но это он предположил по пуле, была бы гильза, сказал бы точно.

– То есть это не обязательно вальтер или парабеллум?

– Нет, конечно. Даже наш эксперт сказал, что может быть и другой пистолет. Это два очень похожих пистолета с одинаковой длиной ствола, хотя есть серия вальтеров, у которых ствол на пять сантиметров короче… Та модель и легче на сто с лишним граммов. Эти пистолеты делались по заказу главного управления имперской безопасности, то есть для СС и гестапо. Такой пистолет хорош для ношения в кармане, удобнее даже, чем наш «макаров». Да и звук выстрела у него тише, хотя последнее мне непонятно, ведь патрон один и тот же. Но спец наш уперся – вальтер, и все тут. Но он старенький у нас – с причудами, как говорится, старичок… И романтик… Так что… В общем, я доложил тебе, как и что. А сейчас в прокуратуру полечу, а потом меня и Следственный комитет, мягко говоря, пропесочит за то, что у них под ногами путаюсь.

– Погодите, – попытался остановить собеседника Павел, понимая, что тот сворачивает разговор, – а жильцы дома ничего не видели и не слышали, ведь в казаха стреляли без глушителя…

– Практически ничего. Рабочий день, лето. Кто на дачах, кто на работе. Окна открыты, а потому выстрела никто не слышал, то есть если кто-то и слышал звук, похожий на выстрел, то не придал этому значения. Но одна бабка сказала, что выносила мусор к мусоропроводу и видела, как она выразилась, чужака, который нес на плече коробку от телевизора, а может, и не от телевизора, но ношей своей он прикрывал лицо. Помнит только, что тот был в кроссовках.

– А как же она догадалась, что он не из тех, кто в доме проживает? – спросил Павел.

– Она и сама это объяснить не может. Но у нас сейчас половина свидетелей таких: всем кажется, что видели кого-то, кого описать не могут. А когда жильцы увидели ваш микроавтобус со съемочной группой, все выскочили и всю работу мне завалили… Как-то так… Если у тебя нет ко мне вопросов, то я откланиваюсь. Появятся новости, я позвоню.

Разговор закончился, Павел посмотрел на часы и удивился – было почти десять утра, то есть рабочий день уже начался, а он проснулся так поздно и спал бы дальше, если бы не телефонные звонки. Вчера, правда, он вспомнил, что большая бутылка «Хеннесси», принесенная накануне Инной, была выпита не полностью: там оставалось еще граммов двести, и он вылил их в стакан, который залпом осушил в два глотка. Но не мог же он так вырубиться, чтобы проспать работу.

Павел засыпал зерна в кофемашину, позвонил в редакцию и предупредил, чтобы ничего не монтировали без него, особенно материал со вчерашнего выезда в квартиру, где нашли труп гражданина Казахстана.

– Мы и не собирались, – сообщил Толя Медведев, заместитель Ипатьева, – дело в том, что мы нашли свидетеля.

– Вы нашли человека, который видел убийцу? – тихо, словно кто-то мог его слышать, спросил Павел.

– Нет, свидетель не видел убийцу, но предполагает, кто это мог сделать. Свидетель отказался общаться с полицией, потому что он не совсем законопослушный гражданин. Нам признался, что употребляет травку, но не считает себя наркозависимым, однако в свое время отбывал срок по двести двадцать восьмой, части первой…

– Приобретение, хранение, перевозка без цели сбыта. Ну и…

– Получил он тогда полтора года, – продолжил Медведев, – отбывал в Андриаполе… Это в Тверской области. Так вот у них там был осужденный с погонялом Бирка. Фамилию того осужденного он точно не помнит, говорит, что или Бирюля, или Бирюлев, может, Беруллин… шестерка не шестерка, но быковать пытался, однако его там быстро на место поставили… А теперь наш информатор, который проживает в соседнем доме, встречал его несколько раз во дворе. Когда столкнулись в первый раз, Бирка сделал вид, что его не узнал, а потом сказал, что идет к приятелю. А потом уже наш видел его в компании того казаха, которого вчера застрелили. И еще он подтвердил, что может много чего сказать, выложить в доверительной беседе, но только Ипатьеву лично, и чтобы его по телику показали, чтобы все знали, что он с Ипатьевым вась-вась. Хотя я не знаю, что он может сказать такого, чтобы…

– У Олжаса был автомобиль. Полиция нашла его?

– Не думаю, что они искали. Тело нашли, зачем им тогда машина? И вряд ли он стал бы покупать здесь автомобиль на свое имя, когда можно было пользоваться чужим… Но у меня есть телефон, и я сейчас свяжусь с ним…

Он не договорил, а на мониторе телефона появилось сообщение, что с Павлом пытается связаться абонент Снежко.

Ипатьев ответил и услышал негодующий крик Инны:

– Сколько можно болтать по телефону? – И, не давая ответить, продолжила: – Связался ты на свою голову с Гончаровым, а ведь я предупреждала тебя. Ты в курсе, что он уже застрелил одного из тех, кто напал на квартиру твоей бабушки?

– А их было несколько?

– Не знаю, но сегодня Гончарова вызвали в управление и официально приказали не лезть в это дело. Так и сказали ему, что никакого приказа о неполном служебном соответствии не будет – попрут из органов сразу. Пусть потом охраняет универсамы и сумки покупателей проверяет. Что он, первый такой!

– Ты зачем мне звонишь?

– Ну как зачем: я тут обдумываю твое предложение, – вздохнула бывшая сокурсница.

– Какое? – притворно удивился Павел. – Ты мне говорила о каком-то моем предложении, но я не помню. Может, и предлагал, конечно, что-то, спорить не буду. Но в той ситуации, в которой мы оказались. Да, мне кажется, что я опьянел странным образом – вероятно, коньяк несвежим оказался. Сколько он в твоем шкафу простоял с тех пор, как генерал Корнеев забыл его у тебя?

– Сволочь ты, однако, – не выдержала Инна.

И тут же пошли гудки.

Павел нажал кнопку кофемашины, чтобы наполнить чашку. И снова позвонил Медведев.

– Знает этот тип, где машина Олжаса. Только эта машина принадлежит не казаху, а тому самому Бирке. Это старый «БМВ» серого цвета. Наш информатор готов будет при встрече сообщить тебе, где Биркина машина стоит, но я сказал, что ты подъедешь прямо к машине, и возле нее он тогда сможет дать интервью на камеру.

– Адрес назвал?

– Назвал и сказал, что будет ждать тебя там.

Глава шестая

Майор Гончаров подъехал к зданию РУВД, хотел въехать во двор, но прилетел звонок от Ипатьева.

– Новости какие-нибудь есть? – сразу поинтересовался Павел.

– Все, что знал, сообщил утром, могу добавить только, что меня сняли с пробега. Под угрозой увольнения приказали этим делом больше не заниматься.

– Про второго ничего не узнали?

– Пока никакой информации…

– Тогда я вам скажу, что погоняло у него Бирка. Сидел в Андриаполе. Олжас приобрел старый «БМВ» и оформил на него.

– Тверская область, поселок Костюшкино. Лечебно-исправительное учреждение номер восемь, – уточнил Гончаров, – я сейчас свяжусь с тамошним руководством и узнаю фамилию этого Бирки. А это уже полдела. А у тебя откуда такая ценная информация?

– Вчера, когда вы искали свидетелей, к моей группе подошел бывший сиделец, который в колонии познакомился с этим Биркой, а недавно видел его здесь. Мы договорились встретиться, он должен был мне показать, где стоит автомобиль. Он рядом с этим «БМВ» мне встречу назначил. Но я не смог из-за работы. Встречу перенесли на завтра.

– Называй адрес.

– Так это в сотне метров от дома, где снимал квартиру казах. Во дворе универсама тара в кучу свалена, мусорные контейнеры стоят. Он так мне говорил.

– И ты молчал!

На этом разговор прервался. Было понятно, что Гончаров спешил выполнить свою работу, несмотря на запрет начальства.

Ипатьев сидел в своем кабинете под разорванным плакатом и пытался заниматься делами, но получалось плохо, и даже не потому, что дел накопилось много и голова была забита совсем другими мыслями, раздражало еще и то, что сотрудники носились по помещениям с выражением радостного возбуждения на лицах. Еще бы – возрождение популярной некогда программы превзошло все ожидания. И дело не в высочайшем рейтинге, который был и прежде, а в том, что и город менялся во время трансляции обычной, казалось бы, криминальной хроники: тихо становилось на улицах, замедлялось движение транспорта, в квартирах прекращались споры и скандалы. И теперь радостные сотрудники, переполняемые чувством сопричастности к этой победе, словно специально попадались ему на глаза. Попадались и пытались изобразить сочувствие. Первым не выдержал Толя Медведев; он подошел и предложил начальнику отдохнуть.

Заглянул в глаза и добавил, что может и сам его доставить до дома. Павел едва сдержался, чтобы не ответить грубо, ведь все они знают, что он пришел сюда только после обеденного перерыва и сидит просто так, изображая присутствие, а не работу. Ипатьев сдержался, кивнул, но потом начал трясти головой, как будто согласился, а потом передумал.

Анатолий наклонился к нему.

– Как себя чувствуешь?

Павел снова кивнул. Тогда Медведев коснулся ладонью его лба.

– Паша, ты горишь весь. У тебя температура высокая.

Прошкина отправилась на поиски термометра. Откуда-то появился Рахимов и стал предлагать место в информационной утренней программе.

– То есть у тебя будет три выпуска в сутки, – сказал он, – только как-то надо с рекламой договариваться в утренние часы… Утро, как ты понимаешь, время самого активного просмотра, и это время самое дорогое: ведь праймтайм – это не просто термин: с точки зрения хронобиологии – время, когда информация доходит до сознания зрительской аудитории лучше всего…

Анатолий коснулся рукава генерального директора и шепнул:

– Паша, судя по всему, заболел.

Тут же появилась Леночка Прошкина с термометром. В присутствии Рахимова измерили температуру.

– Тридцать восемь и пять, – испугалась Леночка.

– Ребята, – попытался оправдаться Ипатов, – у меня ничего не болит, только голова ничего не воспринимает.

– У меня было подобное двадцать лет назад, – вспомнил Медведев, – когда мы перекрывали вход в Панкисское ущелье. Мой первый бой, мой первый враг, которого я уложил. Все вроде нормально, а потом где-то через часок как шандарахнуло по мозгам. Ну и температура подскочила. Комроты из своей фляги накапал мне в раздвижной пластмассовый стаканчик граммов сто пятьдесят водки или спирта. Я же тогда вообще не пил: мне и девятнадцати лет не было. Положили меня в шатер, и часа через три проснулся – ни температуры и ничего вообще, свеж был как огурчик. Ребята песни пели под гитару. И я с ними тоже… А потом почти два месяца с небольшими перерывами бои шли, и ничего такого со мной больше не происходило.

– Но сейчас же не война, – прошептала Леночка.

– Так чего прислать? – негромко спросил Алексей Юрьевич. – Насчет водки не уверен, что есть, но коньяки и виски в наличии.

И, не дожидаясь ответа, тут же позвонил своей секретарше и приказал принести бутылку Remy Martin.

Медведев пить не стал, отговорившись, что он на работе, Рахимов выпил одну рюмочку, еще одну заставили выпить Прошкину, которая махала руками, отказываясь, но, когда ей сказали, что это за здоровье Павла Валентиновича, выпила залпом, закусила черешенкой и заплакала.

Очнулся Павел от звуков работающих двигателей отъезжающих автомобилей. Окно в кабинете было открыто, а как раз под ним располагалась парковка. Он скинул с себя дырявый клетчатый плед, поднялся с дивана. Подошел к окну и посмотрел вниз: автомобилей было немного, а значит, времени около семи вечера.

Взял со стола свой мобильный и включил его, посмотрел список пропущенных звонков. Дважды к нему пытался пробиться майор Гончаров, и потому Павел сразу набрал его номер.

– Прости, – сказал Ипатьев, – что-то у меня с нервами: не понимаю, что происходит со мной. Сотрудники уложили на диван, и только сейчас пришел в себя.

– Я просто хотел сообщить, как отработал по твоей наводке. А еще за пару часов до твоего звонка с номера, который, если верить ресторатору Рустаму, принадлежал убитому казаху, аппарат которого мы так и не нашли, неизвестному абоненту было отправлено сообщение следующего содержания. «Я оставил бабло под задним сиденьем, где аккумулятор». Так что тебе, Паша, крупно повезло: если бы ты возле «БМВ» встретился со своим информатором и в этот момент туда подошел Бирка, фамилия которого Берков, то могло бы все плохо кончиться для тебя.

– Но вы взяли его?

– Не успели. Подъехали, открыли машину и увидели труп на заднем сиденье. Берков был застрелен выстрелом в затылок с близкого расстояния. Он, видимо, поднял сиденье, чтобы забрать деньги, о которых говорилось в эсэмэске, и тут в него выстрелили. Никаких денег мы не нашли. Может, их убийца забрал, а может, их там и не было. Я сообщил о трупе в Следственный комитет. Думаю, что они сейчас проводят обыск по его местожительству.

– Так что же получается, – удивился Ипатьев, – есть еще и третий?

– Думаю, что есть. При Беркове не было пистолета, не найдут его и дома. Пистолет у третьего, и я так думаю, что это тот самый эсэсовский вальтер, хотя может быть, это обычный немецкий пистолет времен войны. Заключение экспертов мне, естественно, не покажут, но я смогу узнать и так. Плохо только, что меня заставили объяснительную писать, каким образом я там оказался. Придется врать, что информация получена из оперативных источников, от моего агента, имя которого, согласно закону «Об оперативно-разыскной деятельности», я могу не раскрывать.

– Не надо упираться, скажи, что я тебе сообщил. Так что все вопросы ко мне, а я расскажу, как в мою программу обратился местный житель и так далее.

– Так и сделаем. Только мне непонятно, чего испугался третий, если начал убирать своих подельников. Возможно, у них целая банда, и главарь не хотел, чтобы вышли на всех. Но если у них банда, то что же они забыли в квартире, в которой нечего было брать? А может, кто-то зачищает за собой: типа чистильщик, как в американских фильмах? Смешно! Что же они искали в твоей квартире? Но ничего, разберемся.

– Но тебе вроде приказывали не заниматься этим делом.

– Приказали, и не вроде. Только что позвонили и в очередной раз предупредили, что буду уволен за невыполнение приказов начальства. А я в ответ попросил напомнить мне текст присяги полицейского и, когда услышал, что все это дешевая демагогия, сказал, что для меня присяга не демагогия, а руководство к действию, и зачитал им текст, который знаю наизусть. Клянусь уважать и защищать права и свободы человека и гражданина, свято соблюдать Конституцию Российской Федерации и федеральные законы. Быть мужественным, честным и бдительным, не щадить своих сил в борьбе с преступностью. После чего сказал, что в присяге нет ни одного слова о начальстве…

– И что теперь? Тебя уволят?

– Нет, потому что мой непосредственный начальник на моей стороне. Скорее всего, меня повысят, поставят на должность заместителя начальника РУВД по уголовному розыску, чтобы я лично не занимался расследованиями.

– Подполковника присвоят, – подсказал Ипатьев.

– Ты прямо как моя жена, которая не признавала звания ниже полковника, – рассмеялся Гончаров. – Как-то я проговорился, что отправили представление на подполковника, она сказала, что это хоть что-то. А кадры не пропустили, потому что у меня был тогда не снятый выговор. Как и сейчас, впрочем.

– А где сейчас жена?

– Не знаю. Она вроде от меня сбежала[5]5
  Екатерина Островская. «Девушка вне всяких подозрений».


[Закрыть]. Надеюсь, что навсегда, потому что прихватила из дома все, что смогла вынести. Зато я сейчас один, никого не жду, могу расслабиться, делать все что хочу и приготовить себе что угодно, хоть пельмени, хоть макароны.

– А жена что готовила?

– Ничего. По молодости, правда, что-то делала. А потом заказывала суши, роллы, ризотто, фокаччу…

– Что?

– Фокачча – это лепешка такая. Но я домой только спать приходил, а если есть хотелось, то я себе нарублю картошки с луком, вывалю на сковородку и жарю…

– Никакая фокачча рядом не стояла, – согласился Павел.

Он обернулся и увидел Леночку.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она дрожащим от сочувствия голоском.

– Отлично. – И произнес в трубку: – Удачи тебе, Игорь.

И потом посмотрел на Прошкину.

– Почему домой не поехала, ведь твой рабочий день закончился?

– А вдруг вы проснетесь и чего-нибудь захотите. – Тут она вспомнила: – Вы хотите фокаччу? Я могу сбегать и принести: тут неподалеку итальянский ресторан.

– Не надо никуда бегать… – он увидел ее глаза, – мы сейчас пойдем туда вместе и поужинаем. И вообще макароны – моя любимая еда. Как и пельмени. Что удивительно: и то, и то нас научили есть итальянцы.

– Пельмени? – удивилась девушка.

– Конечно, Марко Поло привез из Китая рецепт приготовления, хотя в Средней Азии, на Кавказе, на Урале их готовили еще до Марко Поло.

– Какой вы умный, – восхитилась Леночка.