Текст книги "Иллюзия любви"

Екатерина Савина
Отворотное зелье

Глава 1

Васик повернул ручку приемника, и тотчас звуки безымянной мелодии складно и сладко заполнили сгустившуюся в салоне автомобиля тишину.

Васик снова вздохнул и посмотрел на замершую утреннюю улицу, где старика с разбитым лицом, судя по всему, только что проснувшегося на какой-то лавочке, выглянувшее солнце снова заставило идти куда-то и волочить за собой такую же дряхлую, как и сам старик, серую тень.

«Посмотреть на часы или не посмотреть? – подумал Васик и вдруг заметил, что в его пальцах дымится наполовину истлевшая сигарета. – Докурю, тогда посмотрю, – решил он, но тут же, повернув лежащую на обруче руля руку, искоса глянул на свои часы и проворчал:

– Два часа и сорок минут, – проворчал он, – два часа и сорок минут прошло… Ну, все еще пять минут жду и еду домой. Только пять минут. Максимум – десять.

Через полчаса он выключил приемник, а еще через столько же, пошарив в лежащей на панели управления сигаретной пачке, убедился, что сигарет не осталось ни одной. Васик покрутил головой и решительно повернул ключи в замке зажигания, но вдруг снова заглушил мотор, едва слышно вскрикнул и уставился в окошко…

* * *

– И дальше что? – поинтересовалась я. – Что ты там увидел?

– Ее, – тоскливо протянул Васик и откинулся на спинку кресла. – Она мне на вечер встречу назначила, а потом отменила, сказав, что задержится на работе. Ну, я подумал: подожду, сюрприз устрою. Букет огромный купил. Всю ночь звонил, понимаешь, но ее не было дома. Потом у подъезда утром ждал, ждал… Ну а когда время уже к обеду – смотрю, идет. Счастливая такая – сумочкой помахивает… Косметика на лице свежая… – Он вздохнул. – А блузка чуть помята – пониже ключицы две параллельные складочки.

Васик замолчал и мрачно уставился на дно кофейной чашечки.

– Н-да, – проговорила я, закуривая, – вот так дела. Никогда я тебя, Васик, таким не видела. А, казалось, будто знаю хорошо тебя. Влюбился, значит?

Васик, не отрывая взгляда от чашечки, обреченно кивнул.

– А она?

Неопределенное пожатие плечами. Вздох.

– Понимаю, – кивнула я, – ситуация не сказать, чтобы экстраординарная. Скорее наоборот. Но все равно не грусти, Васик, такое случается…

– А мне от этого легче, что ли? – тоскливо осведомился Васик. – Что такое бывает? Я, может быть, первый раз в жизни влюбился, а она на меня вообще никакого внимания не обращает. Я уж и так и так… И цветы, и шампанское, и подарки дорогие… Стишки даже выучил, чтобы интеллектом поразить. Вот послушай…

Он закатил глаза к потолку и заговорил, беспрестанно прерывая вдохновенную речь мычанием и мемеканьем:

– Дым табачный воздух выел… Комната – глава в кру… э-э… м-м… крученыховском аду… аде. Вспомни, за этим окном впервые руки твои, исступленный, гладил… М-м… Слов моих сухие листья ли… э-э… заставят остановиться жадно дыша?.. Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг… Э-э-э… М-м… Эта любовь мне не по силам. Пока. Целую. Твой Василий.

– Я в конце немного от себя присочинил, – добавил Васик, закончив декламировать, – чтобы она подумала, будто это я сам для нее написал. Правда, здорово, а, Ольга?

– Правда, – согласилась я, – а как вы с ней познакомились?

Васик закурил и вытянул свои длинные ноги на середины комнаты, отчего стал похож прислоненную к стене этажерку.

– В прошлую субботу я нажрался, – начал он, – дружка одного встретил, с которым в университете учился, ну и… А в воскресенье проснулся и понял, что, если не опохмелюсь, то понедельника мне не дожить. Пошел в первый попавшийся кабак, а это не кабак оказался, а кафе. Ну, заказал себе пятьсот граммов и салатик. Выпил, стал по сторонам смотреть, а за соседним столиком сидит такая… – Васик сладко зажмурился и пошевелил в воздухе растопыренными пальцами – будто гладил кого-то невидимого, – такая… И завтракает булочками с чаем… Волосы белые-белые, пушистые, пушистые… Блондинка, в общем. На щеке родинка, на шее – еще одна. А глаза огромные, как… как две чашки кофе. У меня сразу дыхание перехватило, – проникновенно поделился Васик и надолго замолчал.

Я осторожно потушила сигарету в пепельнице и, стараясь не шуметь, налила себе и своему собеседнику еще кофе.

Васик все молчал. По его лицу блуждала растерянная и виноватая улыбка.

– А дальше? – шепнула я, когда почувствовала, что молчание стало слишком затягиваться.

– А? – встрепенулся Васик.

– Дальше – что было?..

– Пить мне больше не надо было, вот что, – поморщившись, сообщил Васик, – я, как эту девушку увидел, сразу разволновался почему-то и все свои пятьсот граммов в два захода допил. А потом еще пива заказал. Короче говоря, когда я к ее столику знакомиться подошел, я едва «мама» мог выговорить. Что-то бормотал, а она посмеялась и ушла. Ну, на следующее утро я снова в то кафе пришел. Приоделся – костюм, галстук, ботиночки, часы нацепил – золотые – мне их батя в Швейцарии за четыре тонны баксов прикупил. И жду ее. Она пришла и снова – булочки, чай. Я – к ней. Извините, то-се, нажрался я, плохо себя чувствовал. Шампанское заказал и все, что в той кафешке поприличнее было – тоже заказал. А она – снова посмеялась. И ушла. Правда я у нее телефончик тогда выпросил. Буквально на коленях стоял. Ну, а по телефону потом и адрес определил.

Я представила себе презентабельно упакованного Васика, бухающегося со стула на колени и не смогла удержаться от улыбка.

– Ну вот, – оскорбленно проговорил Васик, – и ты теперь смеешься. Ну, что вы во мне смешного находите-то? Волосы у меня длинные? Так я их причесываю теперь и гелем укладываю. А, может быть, скоро и совсем постригусь. И пить… поменьше буду.

– Я не смеюсь, – ответила я.

– Ты-то, может быть, и нет, – смягчился Васик немного, – а вот она… Посмотрит на меня и смеется. Даже говорить не может толком.

– Смеется – это уже хорошо, – постаралась успокоить я Васика, – если было она, на тебя глядя, плакала, было бы гораздо хуже. Положительные эмоции обычно посредством смеха выражаются.

Васик качнул головой и раздавил в пепельнице сигарету.

– Прямо не знаю, что мне и делать, – высказался он, – я ей телефон оборвал – и звоню, и в гости приезжаю, и цветы шлю каждый день, а она… Такое впечатление, что она меня всерьез совсем не воспринимает. Будто я игрушка плюшевая, а не человек.

Он помолчал немного и вдруг спросил, сильно подавшись вперед:

– Вот я и подумал, Ольга, – выговорил Васик, – может, ты мне поможешь?

– Я? – удивилась я.

– Ты, – подтвердил Васик.

– А чем я могу помочь? – поинтересовалась я. – Позвонить твоей… Кстати, как ее зовут?

– Нина, – выдохнул Васик.

– Позвонить твоей Нине и рассказать ей о том, какой ты хороший на самом деле? Мне почему-то кажется, что Даша с этим справится лучше. У нее дар – людей уговаривать. К тому же, она психолог. Хочешь я ей позвоню и попрошу ее тебе помочь?

– Да нет! – Васик даже притопнул ногой. – Я не про это. Я про другое. Ты же у нас не обычный человек. Ты же у нас это… экстрасенс. Вот и приворожи Нину. Сделай так, чтобы она в меня влюбилась сильно-сильно. Для тебя это пустяк, а для меня… Для меня это все. Ну, Ольга, я тебя очень прошу. Ведь ты же знаешь, как… Никто, кроме тебя такого сделать не может…

Васик, застыв в позе горного орла, вцепился побелевшими от напряжения пальцами в подлокотники кресла.

– Ну, Васик… – только и сказала я.

* * *

Васик был прав. Я действительно обладала исключительными экстрасенсорными способностями, доставшимися мне в наследство от моей прабабушки, которую на деревне, где она жила, называли ведьмой… Ведуньей ее называли.

Мой дар позволяет мне видеть образы в сознании собеседника, и таким образом – узнавать его намерения и просчитывать ходы – и вовсе не важно, на каком языке мой собеседник разговаривает. В последнее время я развила в себе способности проникать также и в глубоко в подсознание людей, тем самым управлять человеком, предварительно вводя его в транс…

Экстрасенсорными способностями обладала и моя сестра-близнец. Это она помогла мне раскрыть в себе неведомую доселе силу. Сейчас Наталья мертва. А человек, погубивший ее, и, кстати, когда-то обнаруживший в ней самой экстрасенсорный талант и развивший его, все еще жив.

Четырежды я пыталась добраться до убийцы моей сестры, четырежды он, проигрывая поединок, ускользал. Но убить его мне не удавалось. И совершенно точно я знаю, что он жив и где-то – в какой-то точке земного шара набирает силы для окончательной битвы…

Его зовут Захар. Он – единственный мой настоящий заклятый враг. Смертельный враг. И он не успокоится, пока не убьет меня. А я не успокоюсь, пока не доберусь до него.

Сколько мне еще предстоит жить в ожидании последней – решающей – битвы?

* * *

– Так поможешь? – снова спросил Васик. – Ты одна мне помочь можешь – больше никто. Понимаешь, Ольга, эта девушка мне… дороже всего. Я ее почти не знаю, но чувствую, что без нее я не могу… Не то, чтобы – жить не могу, а… не получается выразить…

Васик переглотнул и просительно уставился на меня. Я тряхнула головой, разгоняя туман тягостных воспоминаний. Захар… Зря я вызвала в своей памяти его темный образ, теперь зловещее пятно, словно отпечатавшись где-то глубоко на дне моего сознания, еще долго будет маячить у меня перед глазами.

А тут еще Васик со своей любовью…

Как же ему объяснить?

– Ольга! – опять позвал Васик. – Ты что – не слышишь меня?

– Слышу, – сказала я и снова тряхнула головой, – просто задумалась.

– Так ты мне поможешь?

– О чем ты говоришь?.. – вздохнула я. – Ты хочешь, чтобы я вторглась в сознание твоей Нины и заставила ее полюбить тебя?

– Ага! – обрадовался Васик. – Точно так!

– Но ведь это… – я закусила губу, – это же… Ты, Васик, пойми, что такое… насилие над мозгом человека ни к чему хорошему привести не может. Как ты с ней собираешься жить, если каждую минуту будешь бояться, как бы с нее не спали гипнотические чары, как бы она не прозрела и не поняла, что на самом-то деле тебя нисколько не любит? Ты об этом подумал?

Васик шмыгнул носом и опустил голову.

– Думал, вообще-то, – сказал он, – только…

– Что – только?

– Только у меня получилось, что иначе никак не выйдет, – сформулировал Васик, – она только смеется надо мной и выслушать серьезно никак не хочет. А ты… Ты не совсем ее заколдовывай, а только на время. Чтобы она немного посмотрела, какой я могу быть на самом деле… Я ведь не просто так. Я и жениться на ней готов. У меня ведь и квартира есть, и машина есть, и деньги водятся.

– А работы нет, – добавила я.

– Ну, а деньги…

– Папины, – подсказала я, – пока папа твой тебя содержит – у тебя деньги есть, а когда ему надоест это дело и он на тебя – алкоголика и бездельника – плюнет, ты без копейки останешься. У тебя же ни работы нет, ни любимого занятия нет. Впрочем, есть любимое занятие – водку пить, да по ночным клубам шататься. И все.

– Почему?.. – не поднимая глаз, очень тихо выговорил Васик. – Не только… Я ведь и работать могу… Войду к снова отцу в доверие, уверю его в том, что я, как говорится, в ум вошел, а он мне фирмочку какую-нибудь выдаст. Вот так и заживем. Думаешь, плохо?

– Не знаю, – честно сказала я, – если ты и вправду решился – на полном серьезе – взяться за ум, тогда я за тебя рада. И за твою избранницу – тоже рада… Как, ты говорил, ее зовут?

– Нина, – ответил Васик и мечтательно закатил глаза, – Нина Николаевна Рыжова…

Я посмотрела на часы. Вообще-то мне давно пора было ехать на работу. Если бы я рассчитывала попасть туда посредством метрополитена, то я бы опоздала наверняка, но сейчас-то, я думаю, меня Васик подбросит, так что… Так что минут пять можно посидеть еще…

– О-ольга, – снова протянул Васик, – так ты согласна мне помочь или нет?

– Согласна, – сказала я, и мой приятель просиял, – только посоветуюсь сначала с Дашей.

– С Дашей? – удивился Васик.

– С ней, – подтвердила я, – мы вместе подумаем, как твоей беде помочь…

Васик что-то хотел сказать, но, видно, передумал. Он согласно тряхнул головой и легонько пристукнул согнутым пальцем по пустой кофейной чашечке.

«Прекрасно тебя понимаю, Василий, – думала я, глядя на него, – получить все желаемое на блюдечке с голубой каемочкой – это, конечно, замечательно. Раз-раз – Ольга поколдовала – вот у тебя уже и молодая жена есть. К папе пришел, ножкой пошалил, глазки к потолку позакатывал – вот и собственная фирма, и…»

Тут я ход мыслей своих прервала, ощутив, что начинает в моей груди шевелиться нехорошее чувство. Что-то вроде зависти, даже не зависти, а…

– Ладно, – сказала я, – мне на работу пора. Ты меня подбросишь.

– Конечно! – Васик вскочил и засуетился. – Так ты мне… ты мне…

– Помогу, – в который раз сказала я, – сразу после работы поеду в гости к Даше и… Там посмотрим.

– Ага, – кивнул Васик, – спасибо тебе, Ольга. Я всегда знал, что ты – настоящий друг.

– Пожалуйста, – ответила я.

* * *

Дверные створки лифта с чмоканьем сомкнулись за ее спиной. Она шагнула к двери своей квартиры и внезапно почувствовала, что радужное утреннее настроение бесследно улетучилось из ее груди, а образовавшаяся пустота немедленно заполнилась привычным тошнотворным ощущением тупой и безысходной тоски.

Нина Николаевна Рыжова мучительно поморщилась и, сглотнув горькую слюну, со скрежетом повернула ключ в замке. Дверь отворилась, словно открылся рот страдающего нехорошей болезнью старого человека, и Нина шагнула в прихожую.

Минуту она стояла в полной темноте, беспомощная перед обволакивающей ее густой атмосферой гнилой сырости, и, наконец, набравшись решимости, закрыла за собой дверь и включила свет.

Стараясь не задевать стены, с безобразно отстающими обоями, напоминающими пораженную проказой человеческую кожу, она разделась и быстро прошла в свою комнату.

В сумерках маленькой комнатки с никогда не поднимающимися шторами – в углу – что-то белело.

Щелкнув выключателем, Нина присела на краешек старого ободранного дивана с продавленным почти до самого пола брюхом.

Он бросила взгляд на рассыпанный на столе букет белых хризантем и горько усмехнулась.

«Как его зовут? – подумала она вдруг. – Василий?.. Вася?.. Он себя как-то по-другому называл… Василек. Нет, кажется… Но что-то похожее, что-то такое же – уменьшительно-ласкательное… Ага, Васик! Васиком он себя называл. Васик…»

У нее даже получилось улыбнуться.

Нина впилась глазами в белоснежный букет на столе, словно пытаясь удержаться на краю необъятной и мрачной бездны отчаянья, в которую ее тянул неудержимо тяжкий груз привычных безысходных мыслей.

«Славный мальчик, – шепотом проговорила она, мучительно морщась от родившегося за тонкой стеной шороха, – славный, милый мальчик. Он ведь ничего – совсем ничего – обо мне не знает, и тем не менее – влюбился по уши. Нахожу почти каждый день под дверью квартиры цветы, ласковые слова по телефону, нечаянные встречи и свидания, на которые я не прихожу и вряд ли приду когда-нибудь. И глаза у него никогда не улыбаются, хотя ему здорово удается смешить меня…»

Скрипнула, открываясь, в соседней комнате дверь, и Нина крепко зажмурила глаза.

«Я знаю, что он очень хороший человек этот Васик, – быстро-быстро зашептала она, почти беззвучно шелестя побледневшими губами, – наверное, его любовь ко мне – это последнее… хорошее… что еще могло случиться в моей жизни. Но ведь и это скоро закончится, как заканчивается все… И как только он узнает про то, что… Он непременно придет в ужас…»

Неровные шаркающие шаги приближались к двери в комнату Нины. Она снова широко распахнула глаза и едва удержалась от того, чтобы вскочить с дивана, схватить со стола цветы и прижать их к груди – приближающееся шарканье, ставшее много слышней, удержало ее.

«Осталось только несколько секунд, – успела подумать Нина, – несколько секунд до того, как откроется дверь в мою комнату, и…»

Мысли с грохотом заскакали у нее в голове, как крупные градины по покатой жестяной крыше.

«Цветы, – всхлипывая и поджимаясь, думала Нина, – цветы. Я уже столько времени не видела цветов, и как давно мне дарили их – в последний раз… Как жестоко! Какую подлую и пошлую штуку выкинула моя судьба, столкнув со мной этого мальчика Васика, как раз тогда, когда моя жизнь стремительно катится к концу – и перед глазами уже мелькают свистящие белесой пустотой слепые кадры засвеченной фотопленки…»

Невыносимый шелест шагов на секунду стих, и дверь, тоскливо застонав, приоткрылась, впуская в комнату Нины…

– Принесла?..

Бесцветный голос качнул дрожащую тишину комнаты и смолк.

Нина закрыла и открыла глаза, глубоко выдохнула и только тогда перевела взгляд на вошедшего.

– Принесла? – повторил он.

– Что? – едва слышно выговорила Нина, хотя прекрасно знала, о чем идет речь.

– Деньги, – захрипел вошедший, – деньги… принесла? Тебя не было всю ночь… Ты обещала принести мне деньги… Ты говорила…

– Да, – ответила Нина. – Да, Андрюша, я принесла деньги…

Две или три минуты в комнате было слышно только тяжелое прерывистое дыхание вошедшего. Нина, кажется, не дышала совсем.

Она опустила глаза в пол, а когда снова закрывшаяся дверь в ее комнату легонько колыхнула сырой воздух, когда шаркающие шаги стали медленно удаляться, Нина попыталась заплакать и не смогла.

Она подняла глаза на висящую под потолком голую электрическую лампочку, синюю, словно удавленник, которого некому вытащить из петли вот уже вторую неделю – и подумала вдруг, что голубоватый свет в ее комнате пропах мертвечиной.

Нина поднялась на ноги и достала из своей сумочки несколько скомканных купюр.

Хлопнула дверь в соседней комнате, и за тонкой стенкой раздался протяжный стон.

Нина вздрогнула и заспешила.

– Скорее, сука!.. – вновь простонали за стенкой.

Нина выбежала в прихожую, открыла дверь и, сжимая в вспотевшей ладони купюры, застучала каблучками вниз по лестнице.

Глава 2

Работа у меня интересная, жаловаться не буду. Я уже несколько лет живу в Москве, и год от года мне все больше нравится этот город и москвичи последнее время кажутся не такими уж отвратительными снобами.

В том городе, где я родилась и получила образование, я работала рекламным агентом. То есть – собирала заказы для своей фирмы, занимающейся созданием различного рода рекламной продукцией, выясняла, что именно желают увидеть клиенты в заказанном рекламном ролике или, скажем, на рекламном щите – о чем можно говорить, о чем нельзя говорить ни в коем случае.

Выполняя свои незамысловатые обязанности, я как-то не замечала, что пролетает жизнь, странно и неуловимо меняя очертания окружающего мира.

Сначала от меня уехала моя родная сестра-близнец. Наташа, проснувшись как-то утром, поняла, что наш провинциальный городок никак не может удовлетворить ее запросы, и покатила искать лучшей жизни в столицу.

Оставшись одна, я какое-то еще время моталась по офисам полулегальных фирмочек, вспухавших, словно дождевые пузыри на поверхности мутной реки постсоветских перемен; уговаривала каких-то темных личностей с громкими званиями «президент» и «управляющий» и неизменно бегающими глазами – представить свою фирму потенциальным клиентом посредством рекламы.

Некоторые личности тут же соглашались и просили устроить им нечто пышное, никогда никем не виданное и громкое – чтобы слава об их полуподвальной конторке прогремела на всю страну, а другие – несмотря на совершенно неуловимые глазки – производившие, в отличие от первых, впечатление людей неглупых, криво усмехались в сторону и сдержанно просили меня уйти, из чего я делала справедливый вывод – что о существовании принадлежащих таким товарищам фирм не должен знать даже районный участковый.

А через несколько месяцев на меня обрушилась страшная новость.

Сестра моя, Наталья, проживающая теперь в Москве, убита в собственной квартире, недавно еще подаренной ей – ее новым воздыхателем – Василием. Или, как она чаще всего его называла в наших с ней телефонных разговорах – Васиком.

Я приехала в Москву так быстро, как только смогла. Приехала… И осталась здесь жить – и живу здесь до сих пор.

Убийство моей сестры мне удалось раскрыть, во многом благодаря нашему с Наташей поразительному внешнему сходству и помощи Наташиных друзей – Даши и Васика – которые стали впоследствии моими лучшими друзьями.

Убийство-то я раскрыла, но истинный убийца – не тот, кто нажимал на курок пистолета с глушителем, а тот, кто отдал соответствующее приказание – ускользнул от мозолистых рук столичного правосудия.

Да – имя тому, кто отдал приказ – Захар. И он – мой смертный враг. И нет мне никакого покоя на этой земле, пока я не упрячу этого выродка обратно в огненные котлы ада, откуда он несомненно и вышел, чтобы явиться на наш свет…

Вагон метро, в котором я ехала, качнуло так сильно, что я едва не упала на колени сидящего рядом дяденьки в пестрой лапландской шапочке. Я покрепче ухватилась за поручень, а дяденька, оторвав на секунду глаза от книжки, которую придерживал обеими руками на коленях, хмуро глянул на меня исподлобья и отодвинулся.

Я пожала плечами, как только убедилась, что он на меня не смотрит.

Ну, что могу поделать, если вагон метро время от времени шатает, а ноги мои так устают в конце рабочего дня, что могут иногда и подгибаться.

Да, а работа у меня интересная, жаловаться не буду. Через месяц после моего приезда в Москву – когда только-только закончилась вся эта кошмарная история – я устроилась работать в одну из многочисленных московских фирм, занимающихся созданием рекламы – «Алькор».

Не знаю, как это получилось – то ли сумасшедший ритм жизни столицы так на меня повлиял, то ли красивая внешне жизнь москвичей – со всеми их ночными неоновыми вывесками, шикарными подъездами клубов и дорогими автомобилями – вызвало у меня доселе дремавшее желание самосовершенствования, но через год уже я, перестав удовлетворяться ролью охотницей за клиентами, начала вникать в суть рекламного дела. И сейчас лично выезжаю на встречу только с очень перспективными клиентами.

А вот к вождению автомобиля я так и приучилась. По-моему, только безумный может позволить себе разъезжать по перенаселенной Москве на автомобиле. Безумный – или человек с совершенно стальными нервами. Не являясь ни тем, ни другим, хотя мне прекрасно известны оба эти состояния в силу особенностей моего мозга, обладающим исключительным экстрасенсорным даром, я предпочитаю метро всем иным способам передвижения по городу.

* * *

– Привет, – немного удивленно проговорила Даша, впуская меня в прихожую, – вот не ожидала, что ты придешь. Почему ты не предупредила по телефону?

– А зачем? – снимая плащ, осведомилась я. – По вечерам ты всегда дома… Может быть, ты не одна? Тогда я действительно не вовремя. Нужно было – на самом деле – по телефону…

– Ну что ты! – воскликнула Даша. – Это я говорю глупости, прости… Я не в том совсем смысле…

Она приняла у меня плащ и повесила ее на высокую напольную вешалку.

– Я вот смысле, – продолжала она, подавая мне мягкие домашние тапочки, – я в том смысле, что я с утра ходила по квартире и думала, не испечь ли мне пирог? Вроде бы и хотелось чего-то… сладкого… собственноручно приготовленного… но лень было заводиться. А если бы ты предупредила, что приедешь в гости, то я обязательно испекла бы.

– В следующий раз обязательно звонить буду, – заверила я и прошла вслед за Дашей в гостиную.

– Погоди, – засуетилась вдруг Даша, – я тебя хоть чаем напою.

Я присела за журнальный столик, потянулась к своей сумочке за сигаретами и уже собиралась закурить, как вдруг заметила отсутствие большой старинной бронзовой пепельницы в виде застывшего в металле причудливого цветка с изящно переплетенными лепестками, немного напоминавшими щупальца сказочного морского зверя.

Пепельница всегда стояла в центре журнального столика и была предметом жгучей зависти Васика, который вот уже несколько лет безуспешно пытался старинную вещицу купить или выменять на что-нибудь.

Но, насколько я знаю, пепельница досталась Даше в наследство от прадеда, который, в свою очередь, получил пепельницу из рук в руки от прадеда собственного – и Даша ни за что с этой семейной реликвией не рассталась бы. А чтобы Васик перестал ее по этому поводу лишний раз беспокоить, она объявила в присутствии свидетелей – то бишь меня – что Васик получит пепельницу лишь в том случае, если окончательно и бесповоротно откажется от употребления всякого рода алкогольных напитков.

С тех пор Васик при виде любимой вещицы лишь тоскливо вздыхает.

– Даша! – позвала я. – А где твой морской цветочек? Я закурить хотела.

– А я убрала его… ее – пепельницу, – проговорила Даша, появляясь в дверном проеме со свежевыполощенным заварочным чайничком в руках, – я, видишь ли, курить бросила, так что решила, следуя советам специалистов, убрать с глаз долой все вещи, так или иначе напоминающие мне о курении.

Я обреченно вздохнула и убрала обратно в сумочку пачку сигарет и зажигалку.

– Да что ты! – рассмеялась Даша. – Кури на здоровье! Мне почти и не хочется. Я никотиновый пластырь себе купила. Сейчас я тебе блюдечко принесу, куда пепел стряхивать…

Она поставила передо мной блюдечко и снова убежала на кухню. Я закурила, устало раскинувшись в глубоком кресле.

Даша была моей подругой. Лучшей подругой, пожалуй, даже ближе Васика, которого, кстати, мы обе очень любили. Даша вышла из семьи потомственных коммерсантов и, закончив ВУЗ, могла позволить себе некоторое время не работать – что она себе успешно и позволяла. Но в последнее время безделье стало надоедать Даше, а неделю назад я с удивлением узнала – от того же Васика – что моя лучшая подруга занята теперь тем, что пишет книгу. Я тут же позвонила Даше, начала выяснять подробности, но Даша откровенничать со мной отказалась наотрез и просила всякие разговоры о книге прекратить до той поры, пока это несомненно гениальное произведение не будет закончено.

Ну что ж… Хозяин – барин, как говорится…

Через десять минут мы с Дашей уже сидели в креслах – друг напротив друга – за журнальным столиком и пили ароматный зеленый чай.

Даша расспрашивала меня о том, что случилось со мною за то время, пока мы с ней не виделись, а я, рассеянно отвечая на ее вопросы, все думала о том, как бы мне начать разговор, из-за которого, собственно, я сюда и приехала – и ждала, пока Даша сама заговорит о Васике.

Я вдруг поняла, что мне отчего-то не нравится вся эта история с Васиковой внезапной любовью. Вроде бы ничего, что могло бы вызвать мое беспокойство, в этой истории нет, но неуловимое ощущение надвигающейся беды уже начинало мучить меня.

Пока я не могла в точности определиться со своими чувствами.

– Кстати, – прервавшись, проговорила вдруг Даша, отстраняясь от неосторожно выпущенного мною синего облачка табачного дыма. – Ты Васика не видела? Что-то он давно мне не звонил… Совсем вы меня забыли. А еще называется – лучшие друзья…

– Именно по поводу этого обормота я к тебе и приехала, – выпалила я давно заготовленную фразу.

– Да? – качнула головой Даша. – Что с ним еще случилось? Подвергся нападению гомосексуалистов, как в прошлом году? Или снова – пьяный – пытался угнать в Турцию трамвай, как три месяца назад?

Я чуть улыбнулась.

– Да нет, – сказала я, – все не то… Понимаешь, Даша, в чем дело… – тут я выдержала интригующую паузу и внушительно закончила:

– Васик влюбился!

– Что? – ахнула Даша. – Васик? Наш Васик – влюбился? Вот это здорово!

– Здорово, – согласилась я, – влюбился и, кажется, по-настоящему.

– Наш Васик?!

– Ну да, – сказала я, – наш. Может быть, ты знакома с каким-нибудь еще Васиком, который трамваи в Турцию угоняет время от времени…

– Нет, – проговорила Даша, – не знакома, – А в кого он влюбился, если не секрет?

– Не секрет, – сказала я, – зовут избранницу Васика – Нина Николаевна Рыжова… Погоди… – добавила я еще, – Васик выяснил адрес этой самой Рыжовой и ее телефон. То есть – по телефону адрес и выяснил. Вот.

Я извлекла из своей сумочки искомую бумажку и передала ее Даше.

– Ну и что? – повертев бумажку в руках, осведомилась Даша. – Зачем мне ее адрес? Кто она такая… эта Нина Николаевна Ры… Рыжова?

– Рыжова, – подтвердила я, – а кто она такая – я пока не знаю. Но собираюсь это выяснить. И к тебе приехала с тем, чтобы ты мне помогла. Ведь твой родитель каким-то образом связан с правоохранительными органами города. Вот я и подумала, что ты могла бы попросить его… Ну, вдруг на эту самую Рыжову у ментов есть какая-то информация, а отдавать Васика в руки сомнительной особы – что-то не хочется… Сделаешь?

– С какой стати? – осведомилась Даша. – То есть, я хочу сказать, с какой стати тебе нужно что-то выяснять про эту особу? Почему ты решила, что она уголовница? Ну, влюбился Васик, ну и что? Неужели ты так не доверяешь его вкусу? Нам-то с тобой что до этого? Его личная жизнь… Даже как-то неприлично вторгаться в нее.

Я почувствовала себя довольно глупо. Даша рассуждает вполне логично. А я со своими глупыми и, вполне возможно, беспочвенными подозрениями и опасениями…

– Влюбился-то он, конечно, влюбился, – высказалась я, – только вот любовь у него получается такая… односторонняя, как говорят.

– Неразделенная? – догадалась Даша.

– Вот именно, – кивнула я, – так вот, сегодня утром Васик приехал ко мне домой и – сам – попросил помочь ему. Помочь ему приворожить объект страсти.

– Приворожить? – удивленно протянула Даша.

– Ну да, – сказала я, – используя свои исключительные экстрасенсорные способности. Ну, ты понимаешь…

– Нормально, – неопределенно качнула головой Даша, – и ты согласилась?

– Я сказала Васику, что помочь ему можешь только ты, – проговорила я и щелкнула зажигалкой под очередной сигаретой.

– Я?! – изумилась Даша. – Это каким же образом? Я привораживать не умею…

– Насильственное вторжение в сознание человека, который ни в чем не виноват, кроме того, что очень-очень понравился Васику, – начала объяснять я, – по меньшей мере, безнравственно. А если вдуматься – то вообще – преступно.

– В принципе, – произнесла Даша, задумчиво глядя на вспыхнувший огонек моей сигареты, – я с тобой вполне согласна. Тем более, что сама говорила нечто подобное минуту назад. Я только одного не могу понять.

– Чего?

– Зачем нам нужно вмешиваться в личную жизнь Васика? – снова сформулировала Даша.

– Но он же сам… – начала было я, но была тут же прервана взметнувшимся вверх Дашиным острым указательным пальчиком.

– Даже если он сам об этом попросил, – четко выговорила Даша, – говорю тебе с полной уверенностью, как дипломированный специалист-психолог, – Даша неожиданно перешла на наставительный тон, – Васик – личность крайне неуравновешенная. Васик, с самого детства избалованный родительской заботой, отягощенный кучей комплексов, неудовлетворенный окружающей его действительностью – отсюда алкоголь, посредством которого он временно блокирует свое сознание от внешних воздействий, тем самым создавая иллюзия внутренней свободы личности. Если принимать во внимание концепцию Юнга…