Текст книги "Огненная Немезида (сборник)"

Доктор кивнул. Я по-прежнему пребывал в сомнениях, но не решился расспрашивать его дальше, поскольку он уже погрузился в глубокие размышления. Не в силах полностью осознать значение его слов, я оглядывал окрестности, радуясь возможности отдышаться и немного успокоиться. Мое внимание привлекли уродливо скрученные формы многих сосен, росших поблизости, как вдруг доктор Сайленс нагнулся и тронул меня за плечо. Он показал вниз. Выражение его глаз сразу же до предела взвинтило мои нервы. В двадцати ярдах от нас, у подножия холма, среди деревьев поднималась тонкая, почти неприметная струйка голубого дыма. Извиваясь, она исчезала в путанице ветвей над нашими головами. Такой дымок вполне мог бы подниматься от небольшого обычного костра.

– Укрепите свой мысленный панцирь. Как можно прочнее, – сурово шепнул доктор. – И следуйте за мной по пятам.

Тут же поднявшись, он быстро зашагал вниз по склону, по направлению к дыму; боясь остаться в одиночестве, я поспешил за ним. Под нашими ногами тихо похрустывали сосновые иглы. Я не отрывал глаз от тонкой голубой спирали, струившейся где-то впереди над плечом доктора. Не знаю, какими словами описать всепоглощающий ужас, охвативший меня при виде этой голубой змейки, живописно извивавшейся среди темных деревьев. С каждым нашим шагом усиливалось и впечатление надвигавшейся жары. Казалось, мы направляемся к пышущему жаром, но невидимому очагу.

Доктор Сайленс постепенно замедлял шаг. Затем он остановился и показал на небольшой круг выгоревшей травы. Кочки почернели и продолжали тлеть. Из центра этого круга и восходила ровная, бледно-голубая струйка дыма. В атмосфере происходило какое-то перемещение: нагревшийся воздух поднимался вверх, на его место тотчас стекался более прохладный – своего рода маленький циклон среди общего затишья. Листва над нашими головами, там, где исчезал дым, шевелилась и дрожала. Но ни одно дерево не вздыхало, ни один звук не нарушал тишины. Лес был тих, словно кладбище. Меня охватило ужасное предчувствие надвигающейся катастрофы: сейчас на наши головы обрушится небо, в земле образуется зияющий провал. Остов моего разума шатался, как от землетрясения.

Джон Сайленс вновь двинулся вперед. Я не видел его лица, но по всему чувствовалось, что он полон решимости и готов к самым энергичным действиям. Мы были в десяти футах от выжженного круга, когда дым внезапно рассеялся. Хвост струи скрылся в воздухе над нами, в тот же миг ощущение пышущего жара исчезло, движение воздуха прекратилось. И уже снова вовсю властвовал спокойный дух свежего октябрьского дня.

Мы подошли к пепелищу. Трава еще продолжала тлеть и земля не успела остыть. Выжженный круг составлял от одного до полутора футов в поперечнике. Выглядел он как обычный след от костра, такие нередко остаются после пикников. Я нагнулся, чтобы повнимательнее осмотреть пепелище, но в тот же миг с невольным криком отпрянул: доктор как раз затаптывал пепел, и вдруг послышалось странное шипение, будто он пихал ногами живое существо. Шипение было негромкое, но явственно различимое. Пролетев мимо нас, оно углубилось в чащу леса, и доктор Сайленс, не медля, бросился следом.

Трудно представить себе более необычную погоню, ибо то была погоня за невидимым.

Доктор Сайленс двигался очень быстро, явно что-то преследуя. Он смотрел прямо перед собой, чуть вверх, и потому все время спотыкался о неровности почвы. Шипение прекратилось. Не было слышно и никаких других звуков, понять, что именно он преследует, не представлялось возможным. Но, подгоняемый смертельным страхом остаться позади и не менее жгучим любопытством, я следовал за доктором по пятам.

В памяти непрошено всплывали безумные легенды, рассказанные полковником; их очевидная нелепость могла бы вызвать смех, если бы не зрелище торопливо шагающего впереди Джона Сайленса. Сосредоточенно занятый своим делом, он внушал мне почтительный трепет. Доктор выглядел беззащитно маленьким среди гигантских скрученных деревьев, но мне было известно величие его целей и знаний, и даже в этой торопливой ходьбе он сохранял свое обычное достоинство. Сознание, что мы играем в странную, исполненную напряжения игру причудливо смешивалось во мне с опасением, что ее развязка будет трагична.

Всецело захваченный своей погоней, доктор, не оборачиваясь, продвигался вперед, а я, тяжело дыша, старался не отставать от него. Складывалось впечатление, будто все это происходит в беспорядочном кошмарном сне. Меня вдруг осенило, что до сих пор мой спокойный, самоуглубленный компаньон скрывал нечто важное, что было известно ему, но неизвестно мне: с того самого момента, как мы вошли в лес, он неустанно наблюдал, выжидал, обдумывал каждый свой поступок. Каким-то невероятным, если не сказать, магическим, напряжением ума он сумел войти в контакт с источником всего происходящего, самой сущностью тайны. Приближалась развязка. Что-то неминуемо должно было случиться, что-то важное, возможно, ужасное. Об этом каждым своим шагом, каждым движением и жестом возвещал быстро шагающий впереди человек – не так ли небо, ветры и обличие земли подсказывают птицам точное время для миграции и предостерегают животных о приближении опасности?

Через несколько мгновений мы достигли подножия холма и вошли в густой, спутанный подлесок, раскинувшийся между нами и залитым солнцем полем. Здесь нас поджидали многочисленные трудности. Приходилось огибать кусты куманики, проползать под низкими ветвями, втискиваться между плотно сомкнувшимися стволами. Однако доктор не проявлял никаких признаков колебания. Он подныривал, перепрыгивал, обегал препятствия, но продолжал идти все в том же направлении, ни разу не сбившись с пути. Дважды я спотыкался и падал и оба раза, поднимаясь, видел перед собой несгибаемого Джона Сайленса: он продолжал бежать, как пес, за своей незримой добычей. А иногда, по-собачьи, делал стойку – не в буквальном, конечно, смысле, а в смысле максимальной внутренней собранности, – и каждый раз я слышал в эти моменты слабое шипение в воздухе перед нами. У доктора был безошибочный инстинкт лозоходца.

Наконец, мне удалось его догнать. Мы стояли на берегу мелкого пруда, упомянутого накануне полковником Рэгги. Пруд был длинный и узкий; в темно-бурой воде смутно отражались деревья. Зеркальную поверхность не искривляла ни одна складка.

– Наблюдайте! – воскликнул доктор. – Он должен пересечь пруд. И при этом непременно выдаст себя. Вода его естественный враг, и мы увидим, куда он направляется.

В самом деле по сверкающей глади пруда быстро потянулся след – похожий на тот, что оставляет после себя водяной паук. Вдоль следа заклубился легкий парок, и я тут же почувствовал запах горения.

Джон Сайленс метнул на меня взгляд, подобный вспышке молнии. Я почувствовал дрожь во всем теле.

– Быстрее! – возбужденно крикнул доктор. – Мы должны обежать пруд, чтобы найти его след. Он направляется к дому.

Меня поразила прозвучавшая в его голосе тревога. Я уверенно пробежал по скользкому берегу и нырнул вслед за доктором в море кустов и деревьев. Темень здесь стояла такая, что прошло некоторое время, прежде чем мы увидели первые пунктиры солнечного света. Доктор бежал теперь зигзагами. Объект его преследования вилял из стороны в сторону, но как мне показалось, двигался медленнее, чем прежде.

– Быстрее! – поторапливал доктор. – Мы можем потерять его след на свету.

Я все еще ничего не видел, ничего не слышал и не различал никаких следов, но доктор Сайленс, направляемый поистине безошибочным чутьем, не делал ни одного лишнего движения; для меня до сих пор остается загадкой, каким образом мы не врезались ни в одно дерево. Через мгновение мы уже были на опушке леса, перед нами раскинулось открытое поле.

– Слишком поздно! – услышал я досадливый голос. – Его уже нет в лесу, и, клянусь Богом, он направляется к дому.

Полковник с собаками поджидал нас на том месте, где мы его оставили. Низко нагнувшись, он всматривался в лес. Заслышав наши шаги, а затем и увидев нас, полковник выпрямился, как согнутый хлыст. Джон Сайленс бежал, не останавливаясь, и только крикнул ему, чтобы он присоединялся к нам.

– Мы можем потерять след на свету. Быстрее! Возможно, еще успеем.

Мы мчались по открытому полю: впереди – доктор Сайленс и я, за нами – не умолкающие собаки, а чуть сзади, с такой быстротой, будто речь шла о спасении жизни – полковник. Забуду ли я когда-нибудь это зрелище?! Не очень понимая, что происходит, я бежал изо всех сил, и благодаря своей молодости легко оторвался от Джона Сайленса и полковника. Уже у дома, я, тяжело дыша, остановился, чтобы подождать отставших. Но когда я поворачивался посмотреть, где мои спутники, мне предстала настолько невероятная картина, что потрясение испытанное в тот момент, еще долго будет преследовать меня!

Наружная дверь была открыта, и через узкий проход, прихожую и столовую я мог видеть часть лужайки по другую сторону дома. И по этой лужайке бежала – не ковыляла, а именно бежала! – мисс Рэгги. Даже на таком расстоянии было заметно, что она увидела меня и несется со всей прытью отчаянно испуганной женщины. Паралича как не бывало.

Живые краски стерлись с лица мисс Рэгги: его серовато-синяя гамма напоминала, скорее, лицо покойника; при этом впечатление было такое, будто она смеется: рот широко раскрыт, глаза, и всегда-то яркие, сверкают диким, ребяческим, но почему-то наводящим ужас, весельем. Пробежав мимо меня, мисс Рэгги бросилась в объятия брата, и в тот же миг я безошибочно почуял запах горения; должен сказать, что до сих пор запах дыма и огня вызывают у меня тошнотворное чувство, напоминая обо всем перенесенном.

Следом за мисс Рэгги бежала, явно испуганная, но все же сохраняющая самообладание служанка; как и у старой хозяйки, на лице ее отпечаталась ужасная маска смерти, но дара речи, в отличие от мисс Рэгги, она не потеряла.

– Мы были возле кустов, на солнце, – завопила служанка в ответ на бессвязные расспросы полковника Рэгги, – я как обычно катила хозяйку в каталке, и тут она как закричит, – Боже! Страсть-то какая, – выпрыгнула из каталки и побежала. А перед тем еще ветер подул, жаркий такой, она лицо руками закрыла, ну и выпрыгнула из каталки. Ни слова не сказала, не заплакала, просто выпрыгнула и побежала.

Однако самое ужасное нас ждало впереди. Я стоял в прихожей, не в силах ни говорить, ни шевелиться; доктор, полковник и служанка повели еле стоявшую на ногах старую женщину вверх по лестнице, в ее прежние апартаменты; кругом толпились незнакомые мне люди – и вдруг я услышал позади себя чей-то голос. Повернувшись, я увидел дворецкого – лицо все в поту, глаза широко выпучены.

– Пожар, – закричал он, – прачечная полыхмя полыхает.

Услышав это странное словосочетание «полыхмя полыхает», я хотел было улыбнуться, но мышцы лица отказались мне повиноваться.

– Дьявол опять принялся за свое дело. Господь да оборонит нас всех, – визгливым от ужаса голосом продолжал орать дворецкий, бегая среди нас кругами.

Группа на лестнице рассыпалась, как при звуке выстрела. Оставив испуганную мисс Рэгги на попечение ее единственной служанки, полковник и доктор Сайленс кинулись вниз, перепрыгивая через три ступеньки.

Мы быстро пересекли переднюю лужайку и завернули за угол дома: впереди полковник, за ним – Джон Сайленс и я, чуть позади – запыхавшийся толстяк дворецкий, непрестанно взывающий то к Богу, то к дьяволу. Сразу за конюшней нам предстала прачечная: из ее окон валил густой дым, а кругом с громкими криками носились служанки и грумы.

Появление хозяина мгновенно восстановило порядок, и бывший вояка, быть может, и туго соображающий, но действующий умело и энергично, показал себя в лучшем виде. Он отдавал одно за другим четкие распоряжения, и прежде чем я успел опомниться, цепочка мужчин и женщин уже передавала ведра от водяного насоса, стоящего возле конюшни, до прачечной.

– Внутрь! – коротко приказал Джон Сайленс и бросился в дверь прачечной, за ним рванули полковник и я. На бегу доктор добавил: – Думаю, огня пока нет. Это только дым.

Огня и в самом деле не было. Дым вскоре рассеялся. И сразу стало ясно, что нет никакой необходимости поливать пол или стены.

– Да тут и гореть нечему, сплошной камень, – кашляя, прохрипел полковник. Но доктор показал на деревянные крышки больших котлов для стирки одежды, и мы увидели, что они уже обуглились и тлеют. А когда мы выплеснули на них полведра воды, верхние кирпичи зашипели и окутались клубами пара. Дым и пар вскоре улетучились через открытые окна и дверь, а мы в недоумении стояли на кирпичном полу, пытаясь понять, каким образом, в нарушение всех естественных законов, прачечная вообще могла загореться или хотя бы задымить. И все трое молчали: я – от растерянности и смятения, полковник – потому что его спокойная отвага не терпела многословия, а Джон Сайленс – погрузившись в мысленный анализ этого последнего проявления интересующего его феномена.

Налицо были неоспоримые факты, которые не требовали никакого обсуждения.

Первым заговорил полковник.

– Я должен проведать свою сестру, – сказал он.

Вскоре со двора уже раздавался его голос: деловым тоном полковник отдавал приказания перепуганным слугам; одного из них, видимо, заведующего прачечной, он отругал за то, что развели слишком сильный огонь под котлами, и даже не стал слушать оправданий, что, мол, там уже несколько дней не топили. Затем он послал конюшего за местным доктором.

Как раз в этот момент Джон Сайленс повернулся ко мне. Его самообладание поражало: он не допускал никакого внешнего проявления своих чувств – ни в жестах, ни в выражении лица или глаз; более того, он даже умел предупреждать зарождение каких-либо чувств в сердце; при желании он мог превратить свое лицо в каменную маску; поэтому понять, что происходит в его сознании, всегда было чрезвычайно трудно. Но на этот раз на его лице я увидел не загадочное выражение сфинкса, а ликующее торжество умного человека, которому удалось, наконец, разрешить сложную и опасную проблему и найти путь к окончательной победе.

– Ну, теперь-то вы догадались? – спросил он, как будто речь шла о решении пустяковой задачи, до банальности простой и ясной.

Но я только ошарашенно смотрел на него, ничего не отвечая. Он еще раз окинул взглядом обгоревшие крышки котлов и пальцем начертил в воздухе какую-то фигуру. Но я был слишком возбужден, слишком подавлен его превосходством, а быть может, и просто растерян, чтобы понять, что именно он начертил и что хочет мне объяснить. Недоуменно качая головой, я тупо продолжал глазеть на него.

– Элементарный огонь! – воскликнул доктор. – Элементарный огонь самого могучего и опасного свойства.

– Огонь? Какой огонь? – прогремел голос полковника Рэгги, который услышал эти слова, повернувшись в нашу сторону.

– Элементарный огонь, – повторил доктор Сайленс уже спокойнее, – но с нотками неудержимого ликования в голосе. – Разъяренный элементарный огонь.

Наконец в моем уме забрезжил слабый лучик понимания. Но полковник – он никогда не слышал этого термина, к тому же был сильно возбужден соприкосновением с непостижимыми для его простого ума тайнами – стоял совершенно остолбенелый.

– Но почему, – начал он, охваченный диким желанием найти хоть что-то видимое, с чем он мог бы вступить в прямую борьбу, – но почему, черт подери?..

– Мой дорогой полковник Рэгги, – успокоительно сказал доктор, – вы затрагиваете самую суть проблемы. Вы спрашиваете: «Почему?». На этот вопрос я и ищу ответ. – Он поглядел в упор на полковника. – И я уверен, что ответ будет скоро найден. Не могли бы мы пойти в комнату с двойными дверьми, чтобы наметить дальнейший план действий?

Слова «план действий» немного успокоили нашего хозяина, и, не говоря ни слова, он отвел нас по длинному каменному коридору в ту комнату, где мы беседовали с ним накануне вечером. По взгляду доктора я понял, что мое присутствие не желательно, и, весь дрожа, отправился наверх, в свою спальню.

В уединении моей комнаты на меня обрушился поток живых воспоминаний о только что произошедшем, и я вдруг понял, что многое потерял бы в жизни, если бы не увидел бегущей мисс Рэгги – это была кульминация человеческой мистерии в мире непостижимых тайн. Естественно, я обрадовался, когда слуга сообщил мне, что полковник Рэгги приглашает меня в маленькую курильню.

– Думаю, вам следует присутствовать при нашем разговоре, – сказал полковник, когда я вошел в комнату. Я сел спиной к окну. До обеда оставался еще целый час, хотя никто из нас, разумеется, не думал в эти минуты о распорядке дня – все мысли были поглощены только происходящими событиями.

Атмосфера в комнате, насколько я мог судить, наэлектризовалась до предела. Полковник походил на ощетинившегося ежа; он стоял спиной к камину, крутя в пальцах незажженную черную сигару; лицо его побагровело; во всем облике старого вояки чувствовалась готовность к решительным действиям. Он ненавидел эту недоступную пониманию тайну, которая так беззастенчиво вмешивалась в его жизнь. Она была вызовом всей сущности его характера: полковник стремился встретиться лицом к лицу с реальным противником, чтобы иметь возможность вести с ним борьбу. Доктор Сайленс сидел перед разостланной на столике картой. По выражению его лица я прочитал, что он испытывает неподдельную радость, находясь в самой гуще событий – доктор был сосредоточен и напряжен. Он поднял веко, показывая, что заметил мое появление, и блеск его глаз, совершенно не сочетавшийся с неподвижностью и спокойствием лица и фигуры, был для меня красноречивее слов.

– Я как раз собирался объяснить нашему хозяину, какие силы, по моему мнению, действуют во всем этом деле, – сказал он, опустив поднятое веко, – но полковник предложил пригласить вас, чтобы мы сообща могли выработать план действий.

Изъявляя свое согласие, я не мог не задуматься, какой силой воли обладает этот спокойный, скупой на излияния чувств человек – он весь буквально светился какой-то странной мужественностью и уверенностью в себе.

– Мистер Хаббард уже кое-что знает о моих методах, – серьезно продолжал доктор Сайленс, повернувшись к полковнику, – и не раз… э… оказывал мне содействие в разрешении интересных проблем… А сейчас нам требуются, – он вдруг подошел к полковнику вплотную и устремил на него пристальный взгляд, – люди, хорошо владеющие собой, уверенные в себе, в критические моменты излучающие устойчивые, благотворные токи вместо неустойчивых, неблаготворных, порождаемых отрицательными чувствами – например, страхом.

Он осмотрел нас обоих. Полковник Рэгги стоял, расставив ноги пошире и выкатив грудь; я чувствовал себя неловко, но не сказал ни слова, сознавая, что доктор хочет, чтобы я проявил все свое мужество. Он заводил меня, как часы.

– В то, что нам предстоит осуществить, – продолжал наш руководитель, – каждый должен вложить все свои силы, чтобы обеспечить успех моего плана.

– Мне не страшен никакой видимый враг, – решительно заявил полковник.

– Я готов, – произнес я как бы машинально, – готов ко всему, что может последовать.

Сойдя с ковра, доктор Сайленс принялся ходить взад и вперед по комнате. Руки он держал глубоко в карманах своей охотничьей куртки. От него исходила чудовищная жизненная энергия. Я не отрывал глаз от движущейся фигурки своего компаньона, такой маленькой и в то же время исполненной такой мощи и величия, что мне казалось, будто я вижу перед собой исполина, крушителя миров. Он обращался к нам мягко, почти ласково, говорил спокойно и ровно, без каких-либо проявлений чувств. Почти все, им сказанное, хотя и не слишком явно, было обращено к полковнику.

– Ярость этого неожиданного нападения, – продолжал он, расхаживая взад и вперед под книжной полкой в торце комнаты, – частично объясняется полнолунием, – тут он мельком взглянул на меня, – а частично тем, что мы сосредоточили на этом деле все свои мысли. Наше мысленное вмешательство усилило его активность. Скрытый за всеми этими манифестациями интеллектуальный заряд заподозрил, что мы замышляем его уничтожение. И он не только приготовился к защите, но и перешел в наступление.

– Вы все время говорите «он», «его». Да кто такой этот «он»? – вскипел полковник. – И что это за чертовщина такая – элементарный огонь?

– К сожалению, в данный момент, – ответил доктор Сайленс поворачиваясь к полковнику, ничуть не смущенный, что его перебили, – я не могу прочитать вам лекцию о природе и истории магии, скажу лишь, что всякая элементарная субстанция – это активная сила, стоящая за стихиями – будь то земля, воздух, вода или огонь; по своей сущностной природе она безлична, но может быть сконцентрирована, персонифицирована или одушевлена теми, кто обладает таким умением, а именно магами, которые используют ее для определенных целей, точно так же, как практичные люди этого столетия используют пар и электричество.

Сама по себе слепая элементарная энергия способна достичь очень малого, но если она управляется или направляется тренированной волей могущественного манипулятора, то может весьма эффективно служить целям Добра или Зла. Элементарная энергия – основа всякой магии; в зависимости от вложенного в нее побудительного импульса она может быть «черной» или «белой»; может передавать благословения или проклятия, а проклятия представляют собой не что иное, как увековеченные злобные помышления. В случаях же, подобных нашему, за всеми происходящими явлениями стоит сознательная направляющая воля, которая использует элементарную субстанцию в своих интересах.

– Вы полагаете, что мой брат?.. – перебил потрясенный полковник.

– Ваш брат не имеет прямого отношения ко всему этому. Элементарный огонь, доставляющий столько неприятностей вам и вашим домочадцам, был прислан сюда с некоей, неизвестной нам целью, задолго до появления вас, вашей семьи, ваших предков и даже самой вашей нации. В этом я совершенно уверен, но мы поговорим обо всем позднее, после того, как я проведу необходимый эксперимент. Пока же могу только сказать, что здесь мы имеем дело не только с Нападающим Огнем, но и с мстительным и разгневанным интеллектом, который управляет этим огнем из-за кулис – мстительным и разгневанным, – со значением повторил он.

– И это объясняет?.. – начал полковник Рэгги, судорожно подбирая нужные слова.

– Многое, – ответил Джон Сайленс, останавливая его жестом.

На какой-то миг он перестал расхаживать, и в комнате воцарилась полная тишина. Солнечный свет за окнами, казалось, утратил свою яркость; длинная линия темных холмов потеряла дружественный вид – она напоминала огромную, до небес, волну, которая вот-вот обрушится и затопит все своим могучим разливом. Что-то угрожающее сгустилось вокруг нас. В картине, нарисованной Джоном Сайленсом, несомненно, содержалась ужасная угроза: бессмертная человеческая воля через много веков протягивает свою грозную десницу, чтобы покарать живых, ни в чем не повинных людей.

– Но какова его цель? – полковник уже не мог сдерживаться. – Почему он избрал своим обиталищем эту плантацию? Почему он совершает нападения на нас? – Вопросы полились потоком.

Несколько минут доктор терпеливо слушал, затем спокойно сказал:

– Все в свое время… Прежде всего я должен установить с достаточной точностью, кто или что управляет этим конкретным элементарным огнем. А посему, сначала мы должны постараться, – доктор говорил медленно и обдуманно, – придать ему видимый облик, форму.

– Силы небесные всемогущие! – воскликнул солдат, путаясь от изумления в эпитетах.

– Именно так, – доктор ни на секунду не терял самообладания. – Я полагаю, что только таким путем мы сможем нейтрализовать заложенную в него цель, вернуть его в нормальное латентное состояние, – и… – он заметно понизил голос, – увидеть облик и форму одушевляющего его Существа.

– Так сказать, наводчика пушки, – воскликнул полковник. Начав хоть что-то понимать, он наклонился вперед, чтобы не пропустить ни единого звука.

– Я предполагаю, что в последний момент, перед тем как возвратиться в латентное состояние, огонь примет облик и форму направляющего его мага, который некогда подчинил огонь своей воле с помощью заклятий и прислал сюда, за много веков до нынешнего дня.

Полковник сел и, тяжело дыша, изумленно уставился на моего компаньона; свой вопрос он, однако, задал еле слышным голосом.

– А каким образом вы можете придать ему видимый облик? Объясните, доктор Сайленс.

– Мы должны снабдить его всем необходимым для материализации. Если ограничить его определенными размерами, он обретет весомость и зримость. Вот тогда-то мы и сможем рассеять его. Незримый огонь, как вы заметили, непредсказуемо опасен; если с помощью специального материала замкнуть огонь в определенную форму, то, вероятно, удастся смирить его. Внешнее выявление – для него смерть.

– А что это за специальный материал, необходимый, как вы говорите, для его материализации? – спросили мы с полковником в один голос, хотя я, кажется, успел догадаться.

– Материал, быть может, и не слишком для нас приятный, но достаточной эффективный, – доктор выдержал спокойную паузу. – Испарения свежепролитой крови.

– Надеюсь, не человеческой крови? – вскакивая с кресла, выкрикнул полковник Рэгги. Казалось, глаза у него вот-вот вылезут из орбит.

Лицо Джон Сайленса уже не было сковано напряжением, а легкий смешок доктора дал нам желанную, хотя и недолгую разрядку.

– Думаю, дни человеческих жертвоприношений безвозвратно миновали, – доктор говорил спокойно и убедительно. – Для нашей цели вполне достаточно крови какого-нибудь животного; уверен, что эксперимент не принесет нам ничего неприятного. Единственное условие – кровь должна быть свежепролитая и густая, с той жизненной эманацией, которая привлекает именно этот класс элементарных субстанций. Возможно… возможно, в усадьбе найдется какая-нибудь свинья, предназначенная для продажи на рынке.

Он отвернулся, чтобы скрыть улыбку, но легкий комедийный элемент не нашел никакого отклика в душе нашего хозяина, с трудом переходившего от одного чувства к другому. Честный и прямодушный, полковник, по всей видимости, тщательно взвешивал многие обстоятельства. Но в конце концов целеустремленность и научное беспристрастие доктора, который успел уже приобрести над ним большое влияние, одержали верх; вскоре он успокоился и коротко заметил, что это вполне осуществимое предложение.

– Есть и другие, менее неприятные методы, – продолжал объяснять доктор Сайленс, – но они требуют времени и тщательных приготовлений, а события зашли, на мой взгляд, слишком далеко, чтобы думать об отсрочке. И этот эксперимент не причинит вам никакого беспокойства: мы будем сидеть вокруг чаши в ожидании результатов. Вот и все. Эманация крови – первое, по словам Леви, воплощение универсальной жидкости – и есть тот материал, из которого существа бестелесные или, если угодно, – духи могут создавать себе временное обличие. Этот процесс используется с незапамятных времен и лежит в основе всех жертвоприношений, связанных с пролитием крови. Его знали жрецы Ваала, он известен современным экстатическим танцорам, которые наносят себе раны, чтобы породить танцующих вместе с ними фантомов. И даже наименее одаренный из всех ясновидцев скажет вам, что вокруг боен и над покинутыми полями сражений витают бесчисленные духи, чьи облики просто не поддаются описанию. Но не подумайте, – добавил он, заметив, что наш хозяин беспокойно поеживается, – будто у нас есть хоть какие-нибудь основания опасаться эксперимента, который мы проведем в прачечной, ибо случай этот довольно простой, и только мстительный характер интеллекта, управляющего элементарным огнем, вызывает некоторое беспокойство и тревогу за нашу безопасность.

– Любопытно, – полковник глубоко вздохнул, словно собирался говорить о вещах неприятных, и вдруг обрел непривычную для него словоохотливость. – В годы моего пребывания среди горных племен Северной Индии я сам, лично сталкивался со случаями резкого прекращения жертвоприношений некоторым богам и видел, к каким катастрофическим последствиям это приводило. Ни с того, ни с сего вспыхивали хижины, загорались даже одежды на туземцах. Во время своих занятий, – он указал на книжные полки и заваленный книгами стол, – я читал, что сирийские служители культа в процессе ритуальных танцев резали свои тела ножами и тем самым вызывали огромные шары огня, которые принимали чудовищные, ужасные облики; и еще я помню, что перед императором Юлианом предстали смутные фигуры и бледные лица духов, притязавших на бессмертие, и потребовали, чтобы он возобновил жертвоприношение крови, «испарений которой они лишены со времени установления христианства», – это как раз были фантомы, порожденные жертвоприношениями крови.

Мы с доктором Сайленсом с большим удивлением выслушали его внезапную речь, ибо никто из нас не ожидал, что полковник обладает такой эрудицией.

– Тогда, возможно, вы читали, – спросил доктор, – как космические божества некоторых диких народов, примитивных по своей природе, веками поддерживали свое существование с помощью жертвоприношений крови?

– Нет, – ответил полковник Рэгги, об этом я не читал.

– Во всяком случае, – добавил Джон Сайленс, – я рад, что у вас есть некоторое знакомство с предметом, ибо это поможет вам отнестись с большим пониманием к нашему эксперименту и вы сможете оказать ему большее содействие. Ибо в данном случае кровь нам требуется лишь для того, чтобы выманить существо из его логова и придать ему зримую форму.

– Вполне понимаю. И если я только что колебался, – признался полковник, рассуждая все медленнее и медленнее, словно чувствуя, что сказал слишком много, – то только потому, что хотел убедиться: провести этот ужасный эксперимент вас побуждает не простое любопытство, но сознание реальной необходимости.

– Под угрозой ваша личная безопасность, безопасность всех ваших домочадцев и безопасность вашей сестры, – подтвердил доктор. – После того как я увижу своими глазами то, что ожидаю увидеть, надеюсь, мне удастся установить происхождение этого элементарного огня и его истинные цели.

Полковник Рэгги поклоном выразил свое согласие.

– Я рассчитываю на помощь луны, – добавил доктор. – Ранним утром она как раз будет полной, а подобные элементарные субстанции проявляют наибольшую активность в период полнолуния. Это наблюдение, как вы можете заметить, я почерпнул из вашего дневника, полковник.

На том и договорились. Полковник Рэгги предоставит материал для проведения эксперимента, и все мы встретимся в полночь. Оставалось сомнение, успеет ли наш хозяин управиться к назначенному часу, но это уже его забота. Мы с доктором были уверены, что он сдержит слово. В полдень или в полночь будет забита свинья, не имело никакого значения, кроме того, что полковнику, возможно, придется пожертвовать своим сном и удобством.