Текст книги "Чужой муж"

– Диктуйте номер, – ответила телефонистка.

– Номер? – Варвара сунулась в ящик стола, достала записную книжку, перелистала ее, впопыхах путаясь в страницах. Взмолилась: – Девочка, ты, пожалуйста, трубку не клади, а то мне племянника срочно вызвать надо!

А Лиля между тем миновала свою комнату и на цыпочках поднялась по боковой лестничке в мансарду.

Сюда как снесли еще в тысяча девятьсот сорок шестом году, при ремонте дома, старье, сохранившееся еще с дореволюционных времен, так оно и оставалось навалено грудами, покрытыми паутиной. Ничего здесь не трогали, никогда не убирали, только завесили окно тюлем, чтобы не чернело пугающе.

В этой мансарде когда-то повесилась хозяйка этого дома, не пережив гибели своего возлюбленного. А ревнивый муж, убийца этого возлюбленного, замуровал здесь труп своей жены.

То есть так гласила легенда. А правда это или нет, никто, конечно, не знал.

Лиля вошла, сделала несколько осторожных шагов, огляделась…

– Даже не знаю, как к тебе обратиться, – тихо сказала она. – Фея лилий? Как-то по-детски. Привидение? Несерьезно… Одним словом, нет на доме никакого проклятия! Нет! И я буду счастлива! Назло всем! Будет у меня любовь! А завтра свадьба… Ты приходи ко мне, если сможешь! Я приглашаю тебя!

– Так ты ж меня уже пригласила, – раздался звонкий голос, и у Лили на миг приостановилось сердце.

Резко обернулась…

Ох, да это же Варвара! А она-то подумала…

– А с кем это ты тут разговариваешь? – спросила Варвара.

– У нас с феей свои тайны, – шепнула Лиля.

– Тебе завтра замуж выходить, а все как дите малое! – расхохоталась Варвара и вдруг всплеснула руками: – Господи, голова моя дурья, зачем же я пришла! Костя сегодня явился как снег на голову!

– Как?! Котик приехал?! – недоверчиво воскликнула Лиля.

– Герой! Красавец! С орденом! Загорелый, как будто не с войны приехал, а с курорта! – торопливо рассказывала Варвара.

– А где он?! – нетерпеливо спросила Лиля.

– Да он же к тебе побежал!

– Как ко мне?! – изумилась Лиля. – Я здесь, а он там?!

Она кинулась прочь из мансарды. Опрометью забежала в свою комнату, нашла в шкафу платье, нарядные туфли, кое-как запихала все это в сумку – и, поспешно простившись с Варварой и взяв с нее клятву непременно быть на свадьбе, убежала, даже не взглянув на одинокие, засыхающие, заброшенные лилии.

* * *

И правда – Константин маялся в общежитском коридоре, когда Лиля влетела туда, задыхаясь от бега. Расцеловались, и Лиля пригласила брата в их с Родионом комнату.

Константин вошел со всегдашним своим шутливым выражением, хотя за этот час, что он провел в коридоре, его настойчиво донимало желание выдрать сестру за косу, а потом как следует отшлепать.

Нет, не потому, что пришлось ее долго ждать! А потому, где пришлось ждать!

Убожество институтского житья-бытья поразило его до глубины души. В принципе-то он мог понять, почему Лиля сбежала из отцовского дома. Но сбежать сюда… в эту вонищу… Может, она в хиппи подалась, почти всерьез забеспокоился Константин, в эти цветы жизни? Хотя вряд ли до заплесневелого, провинциального Ветровска дошли новации, которыми морочит себе голову буржуазная молодежь на Западе! Тогда что? Захотелось барыне вонючей говядинки? Допустимо… но глупо до крайности!

И это Лилька, с которой сдували пылинки все, в первую очередь – всевластный папаша? Было время, когда Костя не на шутку ревновал отца к своей младшей сестре, но потом любовь к этой чудесной девчонке одолела ревность. И сейчас именно эта любовь заставляла его злиться так, что с трудом удалось изобразить фальшивую улыбку.

Приклеив ее к лицу покрепче, Константин вошел в комнату – и тут не удержался: отвесил Лиле шлепок.

– Ты что, дурак, что ли?! – завопила она.

– Да я б тебя вообще задушил! – дал злости волю Константин. – Как тебе здесь может нравиться?!

– Котя, – снисходительно ответила сестра, – вот ты влюбишься – и поймешь!

– А эту тему не трожь! – рявкнул брат. – Мне Динары хватило, я еле с ней развелся, больше не сунусь ни в какую любовь!

– Да уж, – понимающе кивнула Лиля – и вздохнула, с обожанием глядя на брата, на его орден Красной Звезды, украшающий мундир, который сидел как влитой. – Ой, Котик, какой же ты у меня красивый!

– Я знаю, спасибо! – хмыкнул он, снова огляделся, недовольно поморщился и, обреченно вздохнув, пробормотал: – Ладно… как бы то ни было – принимай подарки!

– Какие подарки? – удивилась Лиля.

– Какие, какие… материальные блага! – И Костя брякнул перед ней увесистую пачку денег.

– Ты что, не надо, зачем?! – Лиля и смущалась, и злилась… и радовалась: с деньгми было всегда так трудно, а завтра свадьба!

– Бери, бери! – Костя и слушать ничего не хотел. – У меня их все равно больше, чем нужно. А ты купишь себе красивое платье, фату, кольца… Ну, в общем, если тезисно, – гулять так гулять!

– Котик! – счастливо вздохнула Лиля, убирая деньги в учебник, лежащий на столе. – Фата! Спасибо тебе большое! А кольца мы уже купили. В сорок рублей уложились.

Костя вскочил:

– Лиля, ты меня прости! Если бы я знал, что здесь такое событие, все было бы по-другому! – Он сокрушенно вздохнул: – А сейчас у меня приказ в кармане: завтра быть в Москве.

– Как? – ахнула Лиля.

– Ну, для получения нового назначения, – пояснил Костя. – Ладно, я не об этом. Ты не грусти! Я пожелание свое все-таки тебе выскажу!

– Ну, желай, – опасливо шепнула Лиля.

– Чтобы елось и пилось, чтоб хотелось – и моглось! – продекламировал он.

– Котик! – хохоча завопила Лиля. – Ну какой же ты циник и хулиган!

Схватила с кровати подушку и швырнула в брата.

– Знаешь, многим нравится! – заявил он обиженно.

В это мгновение распахнулась дверь.

– Лиль, посмотри, что я достал! – восторженно воскликнул возникший на пороге Родион, поднимая большой магнитофон. Осекся было, но все же договорил, подозрительно косясь на незнакомца в военной форме, почему-то прижимающего к себе подушку: – Ребята со второго этажа одолжили, только надо пассики[8]8
  Пáссик – круглый приводной ремень, изготовленный из резины или полимерных материалов. В портативных магнитофонах или электрофонах, которые были в ходу в описываемое время, пассик обеспечивает вращение шкивов, на которых крепились кассеты с пленкой. К сожалению, резина и другие синтетические полимеры со временем высыхают и теряют качества трения и эластичности. Испортить пассик также могла смазка, накопившаяся в канавке шкива. Именно поэтому их иногда следовало промывать особым составом.


[Закрыть] почистить…

– Вот, молодые люди, знакомьтесь, – поспешно сказала Лиля, заметив ревнивый блеск в глазах Родиона. – Это мой брат, а это… – Она быстро чмокнула Родиона в щеку, чтобы поскорей успокоился. – А это – суженый, как ты, Костик, наверное, уже догадался.

– Родион! – сразу повеселев, протянул тот руку.

«Брат» мгновение смотрел испытующе, потом ответил на рукопожатие, назвавшись:

– Константин Говоров!

Лицо его было непроницаемо, а глаза холодны.

Лиля этого не заметила, но Родион сразу понял, что не понравился будущему шурину, и поспешно приобнял Лилю, словно утверждая свое право на нее.

Константин опустил глаза и промолчал.

Он не задержался: поздравил Родиона и тут же простился, – только попросил Лилю проводить его на улицу.

– Ох, Котик, Котик, – цепляясь за руку брата, горестно вздыхала она. – Ты один из всей семьи меня поддерживаешь!

– Ну, началось! – невесело усмехнулся он.

– Как жаль, что ты уезжаешь, тем более на свадьбе не будешь.

– Лилька, ну это выше моих сил! – почти сердито ответил он, втихомолку радуясь, что его не будет на этой свадьбе.

Нет – лучше бы он остался, а свадьбы не было бы. Родион не понравился ему сразу, сильно не понравился, и снова почему-то вспомнилась Динара… Понятно, почему! Кажется, этот парень – птица того же полета. Но сестра так влюблена! И так храбрится, так старается держаться! Конечно, ей страшно, что пошла против отца, что одна сейчас против всех! Кем же надо быть, чтобы признать: а ведь в данной ситуации отец не так уж и не прав… Сказать такое – значит навсегда поссориться с Лилей, а Константин не мог и не хотел потерять ее дружбу.

Поэтому он приказал себе промолчать. И, успокаивая себя, подумал: «Ладно, в конце концов, существуют же разводы! Не заладится что-то – Лилька с ее характером терпеть не будет!»

Да, конечно… Но на душе было так погано, так тоскливо!

И, злясь на сестру, которая совершает такую глупость, на самого себя, который ничего не может сделать, Константин резко бросил:

– Я на пределе! У меня и так всего полчаса, чтобы попрощаться с предками и мчаться за получением нового назначения. Приказы даже я не обсуждаю!

– Но мы же будем всю ночь гулять! Может, успеешь? – робко взмолилась Лиля.

– Да ночью я уже буду идти на бреющем полете к новому месту назначения!

Лиля жалобно вздохнула, смиряясь, и тихонько спросила:

– Как думаешь, мама с папой придут на свадьбу?

– Эх! – не выдержал Константин. – Как дать бы тебе сейчас на прощанье! – И занес руку, как бы снова готовясь отшлепать.

Лиля испуганно вывернулась – и тут же бросилась ему на шею.

Постояли обнявшись, понимая, что прощаются надолго… Потом Костя отстранился, взял под козырек, повернулся и ушел.

* * *

Шульгин, прихрамывая, вышел из комнаты и приостановился, любуясь Тасей, которая причесывалась перед зеркалом.

В новом трикотажном светло-сером платье, облегающем стройную фигуру, с этой новой прической, которая ей так идет, она выглядит необыкновенно молодой и красивой.

Только очень неспокойной…

Необыкновенное волнение заставляло ее то и дело поправлять прическу и одергивать платье.

– Тася, – тихо сказал Шульгин, – ты уверена, что тебе нужно туда идти?

Варвара рассказала им о Лилиной свадьбе, и Тася места себе теперь не находила, то решая, что обязательно должна быть на этой свадьбе, то боясь Лилиной холодности или даже грубости.

Шульгин, конечно, считал, что незачем нарываться на новые неприятности:

– Будешь потом опять переживать, по ночам не спать!

Помог ей надеть кофточку в тон платью, поцеловал, надеясь своей мягкой настойчивостью переубедить ее.

Куда там!

– Будь что будет, – решительно сказала Тася. – Лиля моя дочь, и сегодня она выходит замуж. Я же не могу это пропустить, правда?

– Ладно, – отозвался Шульгин хмуро. – Ну а я пошел.

Ему пора было на работу.

В дверях обернулся:

– Только обещай мне – не плакать! Лады?

Она неуверенно улыбнулась, поправила ему галстук:

– Давай иди уж! Опоздаешь на свое совещание, товарищ начальник.

И чмокнула его в щеку.

– Ну, если я раньше освобожусь, приеду к вам, – сказал Шульгин, у которого мигом улучшилось настроение.

Тася улыбнулась ему вслед и побежала в прихожую – одеваться.

В загс она пришла вместе с Варварой – одной-то страшно было!

На ступеньках толпились пары, все немножко похожие друг на друга: девушки в белом, парни в черном, у всех вытянутые, напряженные, чуточку испуганные лица…

Такой же была и Лиля. Наверное, с перепугу или решив не портить такой важный в своей жизни день, она встретила Тасю вполне миролюбиво, даже приветливо. И Тася, и Варвара принесли лилии – такие же, как те, которые когда-то росли на клумбе возле Дома с лилиями. У Варвары они были розовые, яркие: эти когда-то звались Маргаритками. Тася их ненавидела, поэтому нарочно выбрала белые лилии. Правда, она так растерялась, что забыла вручить букет невесте: только смотрела, смотрела на нее…

Тася уже знала от Варвары, что Говоров выгнал Лилю, в чем та была, что на свадьбу она надела платье, которое ей шили для выпускного. Оно было нежное, красивое, сразу видно – из дорогой ткани, но совсем не столь пышное, роскошное и белокипенное, как на других невестах. На платье Лиля накинула светлое легкое пальтишко: видимо, нарочно купила, чтобы не портить радостную картину своим обычным, черным, – слишком мрачным для этого дня.

Тася с любопытством поглядывала на жениха, своего, собственно говоря, зятя. Красивый парень, ничего не скажешь, и взрослый, уверенный в себе. Даже хорошо, что намного старше Лили: Тася по себе знала, как это замечательно, когда муж старше жены. Особая заботливость, особые отношения, особая ответственность…

«Любил бы он Лилечку, как меня Дементий любит», – пожелала она от всей души.

– Ну что, пора! – сказал Родион, и голос его дрогнул от волнения. – Наша очередь. Готова, Лилия Говорова?

Лиля растерянно, даже испуганно моргнула – но тут же бодро отрапортовала:

– Всегда готова! – И, повернувшись к Варваре, шепотом призналась: – Только тревожно как-то!

– Когда сильно любишь, – сказала Тася, – все тревоги со временем превращаются в радость!

Лиля взглянула Тасе в глаза и слабо улыбнулась.

– Так что тревожься, тревожься, девочка! – засмеялась Варвара. – Можешь даже поплакать, потому что все невесты плачут.

– Не буду, – покачала головой Лиля и засмеялась, целуя Варвару. – Ну зачем же?

– А это к счастью! – пояснила та.

Внезапно раздался автомобильный сигнал.

Тася оглянулась…

Это была машина Говорова. Светлая «Волга»… Неужели Михаил все же приехал на свадьбу дочери?

Но нет. Еще прежде, чем Лиля радостно прошептала: «Мама приехала!» – Тася поняла, кто это.

Маргарита…

Вся радость этого дня погасла, померкла для нее. С болью в душе смотрела Тася, как дочь бежит к этой холеной, великолепно одетой женщине. Красный берет, желтый плащ, коричневая сумка и туфли: тщательно подобранные осенние цвета. И Маргарита все так же прекрасна, она не меняется с годами, она просто ослепляет своей красотой!

Лиля бросилась к ней:

– Мамочка, как я рада!

Они обнялись.

Маргарита поверх плеча Лили покосилась на Родиона, но не ответила на его сдержанный кивок.

Наконец отстранилась от Лили.

– Я так ждала тебя, – быстро говорила та, с любовью глядя в холодное, замкнутое лицо Маргариты.

– Я еще могу отговорить тебя от этого безумного поступка? – спросила та, не заботясь о том, слышит ее кто-то кроме Лили или нет.

Лиля покачала головой.

– Скажи, а папа приедет? – взволнованно спросила она.

Маргарита только слегка повела бровями, как бы давая понять, что на это и надеяться глупо, не то что спрашивать, и сказала:

– Я надеюсь, что ты будешь счастливее меня!

– Мама… – растроганно прошептала Лиля.

– Красавица моя! – воскликнула Маргарита, снова притянув ее к себе, и встретилась глазами с Тасей.

Присутствие этой женщины было для нее личным оскорблением. Лицо Маргариты Говоровой приняло мстительное выражение. А Тася внезапно вспомнила одну давнюю сцену: Маргарита возвращается из Крыма, куда кинулась спасаться, когда Говорову грозила опасность. Она взяла с собой Костю, но бросила Лилю – бросила на Тасю и Варвару, потому что Лиля была не ее родная дочь. Зато, вернувшись, разыграла такую фальшиво-трогательную сцену горячей материнской любви, что Тасе даже стыдно за нее стало.

А Лиля была тогда необыкновенно счастлива: мама вернулась, обнимает ее, целует, любит…

Вот так же счастлива она сейчас: мама приехала! Мама рядом!

«Зачем я здесь? – с горечью подумала Тася. – Я для нее по-прежнему никто!»

– Прости, – вдруг резко сказала Маргарита, вырвалась из Лилиных объятий и быстро села в машину.

– Что случилось? – подбежала к Лиле Зойка. – Почему мама не осталась?

При этом слове «мама» Тася шагнула было вперед, но тотчас замерла, опомнившись.

– Все против меня, – с горечью пробормотала Лиля, глядя вслед уехавшей Маргарите.

– Да ты что! – горячо воскликнула Зоя. – Мы все за тебя! Просто родителям никогда не угодишь! А время пройдет – и вот они уже в зяте души не чают. Ну… Вы кольца хоть не забыли? Паспорт взяли?

Лиля рассеянно кивнула.

Зойка сочувственно погладила Лилю по плечу и вдруг, оживившись, спросила кого-то:

– А вы с чьей стороны будете? Жениха или невесты? И почему это вы без цветов пришли?

– Здравствуй, Карамелька, – раздался такой знакомый… такой чужой голос!

Лиля с трудом перевела дыхание и тихо сказала:

– Зоя, ты иди… Иди, ладно?

И наконец решилась обернуться.

Сережа…

Сережа! Совсем такой же, нет, совсем другой! Другая стрижка, другая одежда, другое выражение лица, очень взрослый какой-то, очень…

Она не могла ни о чем думать – могла только смотреть в его глаза, все те же любимые глаза, полные горя и отчаяния.

И Лиля в эту минуту разделила его отчаяние и горе, поняв: теперь они навсегда потеряны друг для друга.

Неужели она не понимала этого раньше? Нет, не понимала.

Что она наделала? И как теперь быть?!

– Что же ты натворила? – тихо спросил Сергей, словно читая ее мысли.

– Я… – жалобно пискнула Лиля, – я люблю его.

– А я тебя люблю! – почти зло проговорил Сергей. – Не делай глупостей. Уедем со мной!

Сердце заколотилось так, что Лиля чуть не задохнулась. Что он такое говорит? Разве не понимает, что это невозможно?

«Возможно, возможно!» – пропел голос ее сердца.

И никто не знает, как бы сложилась судьба Лили Говоровой, если бы Родион, куривший на крыльце загса рядом с Коляном, своим свидетелем, не повернул в это мгновение голову.

Он увидел какого-то мужчину рядом с Лилей.

Стрижечка с бачками, «водолазка», куртка с рукавами «реглан», зауженные брюки, остроносые туфли – все модное, все строгое, все дорогое! Москвич, догадался Родион: это сразу видно по одежде, по манере, по уверенности, которая сквозила в каждом его движении и взгляде. Ах, как же ненавидел Родион этих москвичей, этих «рвачей жизни», как он называл их, этих счастливчиков, которым дано от рождения столько, сколько провинциальному парню и во сне не может присниться. А им все мало! Они хапают все, до чего могут дотянуться их загребущие лапы! И неважно, что это может принадлежать другому человеку. Все по праву должно достаться «рвачу жизни»!

Хотя нет… Это не просто какой-то там москвич, вдруг почувствовал Родион. Это вообще не москвич. Это гораздо более опасный человек, чем все москвичи, вместе взятые! Это – соперник.

Недавно в минуту откровенности Лиля упомянула, что когда-то очень сильно любила одного человека, всю жизнь его любила, но он обманул ее. И Родион сейчас угадал: это тот, кого Лиля любила так самозабвенно, что бросилась искать утешение в объятиях его – Родиона Камышева. О нет, он не обольщался насчет природы ее чувств! Родион был неплохим психологом, да и жизненный опыт – великий, величайший помощник. Этим опытом он обладал в избытке! И понимал: Лиля хотела поскорей избавиться от воспоминаний об этом парне, от тоски по нему и любви к нему! Именно потому так быстро оказалась в постели Родиона, что хотела чувственными впечатлениями затмить свою прежнюю любовь, в которой не было ничего, кроме нескольких невинных поцелуев.

Родион нутром чуял: их разлучил не только какой-то там обман Сергея! Тут явно не обошлось без участия этой «Снежной королевы» – мамаши и диктатора-папаши. Сергей был тоже из числа «кухаркиных детей», из простонародья, – как и Родион, – поэтому в списке женихов господской доченьки находился вообще за пределами этого списка. Лилины предки на многое способны, в этом Родион уже убедился! А Лиле просто осточертел их диктат – именно поэтому она сломя голову кинулась в объятия практически первого настойчивого парня. Родиону повезло, что он оказался именно настойчивым, напористым, зубастым, как голодный пес, который хватает добычу, мясо, женщину – неважно, что! – зубами и не отдает ее никому. По праву сильного!

И сейчас… Сейчас самое время показать свою силу. И свое право, черт возьми, на эту женщину, на эту добычу!

Он отшвырнул сигарету и кинулся к Лиле, остро ощущая, что промедление воистину смерти подобно, что Сергей опутывает, оплетает ее своими словами, той страстью, которая звучит в каждом слове! Родион может все потерять, лишиться всего!

– Я знаю тебя так, как ты сама себя не знаешь! Я люблю каждый твой взгляд, каждый твой жест, каждый твой шаг!

Родион хотел сразу наброситься на него с кулаками, но это был бы жалкий порыв деревенщины перед столичным жителем, поэтому он попытался сдержаться – и высокомерно спросил:

– Это и есть тот самый Сергей, да?

Тот на него даже не глянул – вдруг схватил Лилю в объятия и припал к ее губам таким поцелуем, что Родиону показалось, будто мир взорвался.

Кинулся на Сергея с кулаками. На помощь примчался Колян, который в драке шалел так, что, тощий и ледащий, мог бы и против самого Альфреда Каращука[9]9
  Альфред Федорович Каращук – знаменитый в описываемое время борец, трехкратный чемпион СССР по борьбе самбо (1958, 1959, 1961), двукратный чемпион Европы по дзюдо (1963, 1964).


[Закрыть] выйти, только дай кулаками вволю помахать!

Они оттащили Сергея на приличное расстояние, и только крик Лили: «Немедленно прекратите!» – заставил их остановиться.

– Это моя жена! – рявкнул Родион.

– Сережа… – У Лили прерывался голос, но она все же нашла силы договорить: – Сережа, ты зря приехал! Уезжай!

– Уезжай? – с горечью повторил он. – Если ты уверена, что будешь с ним счастлива, – Сергей бросил уничтожающий взгляд на Родиона, – я уеду. Но это не значит, что я тебя забуду. – Перевел дыхание, с едкой иронией добавил: – Будьте счастливы! – Повернулся и кинулся прочь.

– Будем! – твердо пообещал вслед Родион.

Он чувствовал, как дрожат Лилины пальцы, вцепившиеся в его рукав, и постепенно успокаивался.

Отстоял свою женщину! Вырвал добычу почти из пасти соперника! Сейчас, сейчас, еще какие-то минуты – и штамп в паспорте свяжет их навеки. И тогда ничего не страшно, тогда никто не отнимет у него Лилю.

Как же многое зависит в жизни от того, есть в паспорте штамп или нет! Уж Родион-то это отлично знает!

Ага! Вот выходит регистраторша загса, которая приглашает пары в зал бракосочетаний! Все, Родион! Ты добился, чего хотел! Ты победил!

– Камышев и Говорова! – провозгласила регистраторша громогласно, и все кругом заорали, замахали руками:

– Родя! Лилька! Скорей! Ваша очередь!

Родион почувствовал, что напряжение отпустило Лилю, она заулыбалась, она снова стала своей, его стала!

Счастливо улыбаясь, подбежали они к крыльцу, заявили в один голос:

– Да, мы!

– Камышев и Говорова, ваша роспись отменяется! – сообщила регистраторша.

– Как? – тихо спросила Лиля.

– Как отменяется?! – воскликнул Родион. – Почему?!

– Без объяснения причин! – был ответ. – Латиков и Ковалева!

Другая пара – он в черном, она в белом, счастливые, смеющиеся! – взлетела по ступенькам и скрылась в помещении загса.

Марш Мендельсона звучал для них. Для них…

– Да как это может быть?! – жалобно воскликнула Варвара.

– Это распоряжение директора загса, – веско сказала регистраторша подскочившему к ней Родиону и открыла свою папку с перечнем пар: – Не нужно скандалить. Вот посмотрите: фамилии вычеркнуты ее рукой.

Родион понуро спустился со ступенек и обнял Лилю. Та со слезами прижалась к нему и с уверенностью проговорила:

– Это все папа сделал! Точно!

– Не плачь! – Родион привычно поцеловал ее в висок. – Ты теперь моя! Неважно, с печатью или без, не отвертишься!

– Ты просто не знаешь моего папу, – обреченно сказала Лиля.

– А ты плохо знаешь меня! – заявил Родион. – Если я чего-то хочу, то этого добиваюсь. А сейчас я хочу, чтобы ты не плакала!

Он осторожно вытер мокрые щеки Лили, но она никак не могла унять жалобных всхлипываний.

– Все равно они нас распишут, – заявил Родион. – Неважно, в этом загсе, или в другом, или в третьем!

– Если папа что-то решил, он это обязательно сделает! – горестно вздохнула Лиля.

– Посмотрим! – Родион повел ее прочь.

Ребята растерянно смотрели вслед.

И Варвара с Тасей – тоже.

Вдруг Тася сунула в руки Варвары свой букет белых лилий и, ни слова не сказав, быстро пошла куда-то.

– Уходишь?! – изумилась Варвара.

Но Тася даже не оглянулась.

* * *

Говоров как раз закончил подписывать документы и отпустил сотрудника, когда дверь распахнулась, и в кабинет, едва не сбив выходившего с ног, ворвалась какая-то женщина. За нее цеплялась Руфина Степановна: видимо, пыталась удержать, но напрасно. В общем, в дверь они кое-как протиснулись вдвоем, но в кабинете незваной гостье наконец удалось стряхнуть с себя бдительную секретаршу, которая в отчаянии воскликнула:

– Михаил Иванович, я пыталась остановить товарища, говорила, что к вам нельзя, а она твердит: мне можно!

Говоров покорно вздохнул, вставая навстречу этой бесцеремонной особе:

– Ей можно. Ей все можно.

Несколько ошарашенная, Руфина Степановна уставилась на незнакомку.

Впрочем, незнакомкой ее назвать было трудно, ибо это оказалась жена председателя потребкооперации Ветровска, Шульгина. Руфина Степановна, согласно своей должности, должна была знать в лицо не только всех городских «шишек», но и членов их семей.

Однако с этой красивой дамой – Таисией Шульгиной – было связано еще какое-то воспоминание… давнее, очень давнее… воспоминание о заплаканной, плохо одетой, но очень настойчивой молодой женщине, которая целый месяц приходила в приемную директора станкостроительного завода Говорова узнать, когда он возвращается из командировки, а потом, увидев его, вдруг упала в обморок, а Михаил Иванович носил ее на руках и посылал Руфину Степановну за нашатырным спиртом…

Сцена была настолько ни с чем не сообразная, настолько необъяснимая, что Руфина Степановна запихала ее в самые отдаленные закоулки памяти и никогда оттуда не извлекала. А вот сейчас вспомнила! Она засмущалась, услышав в голосе своего начальника то выражение ласковой, чуть насмешливой покорности, с каким можно разговаривать только с бесконечно любимым человеком (раньше Михаил Иванович таким голосом с одной Лилей, дочкой своей, разговаривал, но никогда – с женой!), – и сочла за благо поскорей выйти, ругая себя за то, что оказалась такой несообразительной и бестактной и проявила себя перед уважаемым (и втайне обожаемым!) начальником не с лучшей стороны.

Впрочем, и уважаемый (и втайне обожаемый!) начальник, и его бесцеремонная посетительница мигом про Руфину забыли и только смотрели друг на друга.

Говоров – с любовью, покорно. Тася – яростно.

– Я только что из загса, – решительно начала она. – Это правда, что это ты отменил роспись Лили?

Говоров опустил глаза и сел.

Он ничего не ответил, но Тася и так все поняла.

– Миша, немедленно бери трубку и звони в загс, верни все обратно! – воскликнула возмущенно.

Говоров вскинул голову и буркнул строптиво:

– Шульгину будешь указывать!

– Шульгин бы никогда так не поступил! – резко ответила Тася, но внезапно поняла, что ведет себя неправильно.

Подбежала к столу, села рядом с Говоровым, моляще сложила руки и заговорила совсем по-другому:

– Миша… дочка плакала! Дочка переживала! На глазах у всех ее друзей… Ну, это позор!

Говоров вздохнул.

– Мне прислали дело этого… Камышева, – сказал угрюмо. – Я с ректором разговаривал… Идеальный человек! Комсомолец! Отличник!

Тася смотрела непонимающе: эти слова Михаил почему-то произносил так, будто называл Родиона Камышева отъявленным негодяем и каким-нибудь там «безродным космополитом».

– Ну это ж хорошо, – робко ответила она. – Я не понимаю, Миша! Я действительно не понимаю!

– Да я нутром чую – ну не тот это парень! – рявкнул Говоров.

Тася сокрушенно покачала головой: Михаил верен себе!

– Ты можешь решать что угодно, – промолвила она, изо всех сил сдерживаясь, – в этом кабинете и в этом городе. Но что касается Лили…

Нет, ничего не получилось! Выдержка изменила! Тася вскочила и закончила почти с ненавистью:

– Но что касается Лили, мы с тобой будем решать вместе! Потому что она и моя дочь! А я хочу, чтобы девочка была счастлива!

Говоров сорвался с места, нервно заходил по кабинету.

– А я не хочу?! – заорал он так, что в приемной бедная Руфина Степановна торопливо выдвинула ящик письменного стола, где хранила сердечные лекарства. Правда, она не знала, кому их придется давать: самому начальнику или его посетительнице. Мало у кого не начиналась дрожь в коленках и сердечные спазмы, когда всегда сдержанный Говоров внезапно – очень редко! – выходил из себя. А сейчас он вышел, да еще как!

Однако дверь не распахнулась, жена Шульгина не вылетела вон, рыдая и хватаясь за сердце, а голос ее – слов, правда, Руфина Степановна не могла разобрать – звучал не менее твердо и решительно, чем голос первого секретаря.

Кажется, крепкий орешек эта товарищ Шульгина…

Тася удивилась бы, услышь она это. Ни орешком, ни крепким она себя не считала, однако сейчас уступать Михаилу не собиралась.

– Но Лиля любит его! – воскликнула она, с негодованием глядя на Говорова.

Он посмотрел на Тасю яростно… и вдруг тяжело, обреченно вздохнул.

Ему ли было не знать, что это за сила неодолимая – любовь и как она способна переломить человека!

Тася вдруг вспомнила, как Говоров однажды ночью – той ночью, когда они остались в Доме с лилиями вдвоем и ждали наутро, что Михаила арестуют, – сказал ей: «Как же я люблю тебя, Таська! Кажется, всю жизнь любил! Сто лет… и три месяца!»

Тася уловила судорогу боли на лице Говорова – и тотчас смягчилась. Они оба знали, что такое любовь на всю жизнь… Почему же сейчас кричат друг на друга, будто враги?

– Я понимаю, ты ревнуешь, – сказала ласково. – Отцовская ревность, вот и все.

Говоров строптиво дернул головой.

– Надо отпустить, Миша, – с мягкой настойчивостью продолжала Тася. – Это ее жизнь!

У него так и заходили желваки на щеках! Тася поняла, о чем он думает: «Я тебя отпустил однажды. И теперь у тебя своя жизнь! Жизнь, в которой нет меня, нет нас!»

Да… Этими словами она снова настроила его против себя, а значит, и против Лили.

Но что же делать? Как его убедить?!

– Миша, ну пожалуйста… – Тася уже в отчаянии прижалась головой к его плечу. – Сделай это ради меня! Я прошу тебя! Прошу… Я никогда тебя ни о чем не просила…

* * *

«Неважно, с печатью или без, ты теперь моя!» – заявил Родион. И подтвердил свое заявление тем, что повез Лилю в общежитие так же торжественно, как если бы им в загсе только что вручили свидетельство о браке.

Такой решительностью были довольны все, а чуть ли не больше других – Колян и Зойка.

Еще бы! Они столько сил потратили! Они собирали со студентов деньги на это застолье: кто сколько даст. Они украшали общежитие, рисовали приветственные плакаты, расставляли цветы, надували шарики и развешивали их. Они собирали тарелки, вилки и стаканы, они придумывали праздничное меню и распределяли, кто из девчонок что готовит: кто салаты режет, кто селедку чистит, а кто пироги печет. Они, в конце концов, уговаривали и умасливали непреклонную комендантшу общежития – и уговорили, умаслили наконец… И вдруг все эти титанические – в самом деле титанические! – усилия пропали бы даром из-за фокусов Лилькиного папаши?! Молодец Родион! Не позволил прокиснуть салатам, зачерстветь пирогам, лопнуть воздушным шарикам и завянуть многочисленным букетам! Такой шумной гулянки здесь давно не видели!

– Главное – это любовь! – кричал Колян. – Любовь, а не штамп в паспорте! Правда, Зойка?

– Я тебе уже сказала, – засмеялась та в ответ, – без штампа в паспорте на пушечный выстрел не подпущу!

– Да будет тебе штамп в паспорте! – отмахнулся Колян – и вдруг сердито сказал: – А вообще что за дела? Закуска вся горькая, в рот не лезет! Правда?

– Горько! – заорали кругом так, что Родион аж за ухо схватился. Но отшутиться ему не дали: кричали снова и снова, и он встал, потянув за собой Лилю, и обнял ее, и начал целовать под несмолкающие крики, и Лиля, хоть и смущенно, отвечала ему.

А что было делать? Фактически Родион ей муж, и сейчас вдруг начать строить из себя оскорбленную невинность и нелепо, и глупо, а главное – это как бы подтвердит право отца вмешиваться в ее жизнь и распоряжаться ею так, как ему заблагорассудится.