Текст книги "В день, когда расцветут хризантемы. Повесть и рассказы"

3

Гость появился неожиданно перед рассветом.

По-хозяйски ввалившись в комнату в грязных ботинках, он со скрипом отодвинул стул и, не стесняясь полураздетых женщин, уселся вытянув ноги. От пришельца несло перегаром, смешанным с запахом едкого пота и еще какого-то неприятного амбре: то ли дешевого табака, то ли давно не стиранной одежды, то ли застарелого куриного навоза. Запах был настолько сильным, что Анну передернуло.

– Быстро встали! Ты, жирная корова, – он чуть не пнул по заднице ничего не соображавшую спросонья Зинаиду, – быстро взяла игрушки и повесила на себя.

– Сейчас, Эльдар, – безропотно и даже как-то заискивающе произнесла женщина, вместо того чтобы по обыкновению огрызнуться в ответ.

– А ты, – обратился он к Анне, кинув ей на кровать пакет с каким-то шмотьем, – надень это.

Анна, собравшаяся было дать отпор нахалу, увидев поведение напарницы, быстро сообразила, что выступления неуместны, и прикусила язык. «Ничего, – мстительно подумала она, – потерпим! Вот получу свои деньги, тогда и поквитаемся!»

В пакете оказалось нижнее белье из черного кружева, довольно-таки безвкусное, китайское, и такая же уродливая кружевная блестящая кофта. Не вступая в полемику, Анна ушла в туалетную комнату и переоделась.

– Накрасься поярче, – крикнул ей вдогонку гость, – а то выглядишь, как бледная вошь!

По-русски он говорил вполне грамотно и без акцента.

Вернувшись в комнату за косметикой, Анна увидела, что на полу перед Зинкиной кроватью лежит большая раскрытая сумка «Адидас». Заглянув в нее, она неприятно поежилась, но, решив относиться ко всему спокойно и без эмоций, тихонько присела на диван, взяла зеркальце и начала красить ресницы.

– Что сидишь, помоги ей! – снова прикрикнул на женщину Эльдар. Как хлыстом ударил!

Бросив тюбик с тушью в косметичку, она подошла к подруге. Зина, между тем, производила довольно-таки странные манипуляции. Задрав юбку до пояса и достав из сумки новенький, поблескивающий плохо вытертой смазкой пистолет марки «ТТ», она с помощью лейкопластыря пыталась прикрепить его к внутренней стороне ноги, чуть пониже интимного места.

– Про пистолеты мы не договаривались! – Анна возмущенно развела руками. – Я думала, что контрабандный товар – сигареты или спиртное!

– Заткнись! Слишком много думаешь! – одернул ее Эльдар. – Вот сейчас пристрелю тебя, и ни одна сволочь не найдет! Давайте поторапливайтесь, у нас времени всего два часа!

– Молчи, Ирка! – зашептала Зинаида и быстро начала обматывать ногу пластырем, закрепляя пистолет.

Но Анне стало обидно. В конце концов, она не рабыня, не преступница и ей еще ни копейки не заплатили, чтобы разговаривать с ней подобным образом. Едва сдерживая гнев и сузив глаза до щелочек, она прохрипела:

– Не ори на меня! У себя на Кавказе на жену кричать будешь!

– На каком Кавказе? Совсем долбанулась? Я – из Казани. И скажи спасибо, что на моем месте не Ваха, он бы тебя точно пристрелил! – Эльдар смачно сплюнул на пол. Но затем, сменив гнев на милость, более миролюбиво закончил: – Ладно, ладно, поторапливайтесь! Если опоздаем, останемся без денег. И крепче заматывайте это китайское дерьмо, чтобы не выпирало и по дороге не отвалилось!

Его доводы подействовали на женщин более чем убедительно.

На толстой Зинаиде уместилось шесть тэтэшек: два – на внутренних сторонах ног в шахматном порядке, чтобы женщина, сразу превратившаяся в каракатицу, хоть как-то могла передвигаться; по пистолету – под каждой коленкой и подмышкой. Для надежности груз обмотали еще и бинтами.

Далее последовал макияж. Зинкино лицо и руки покрыли красным гримом, подмазали кое-где зеленкой и присыпали пудрой. Для завершения образа на нее нахлобучили широкую цыганскую хламиду, и перед Анной предстал экземпляр безнадежно больного человеческого существа, сбежавшего из лепрозория, до которого не только дотронуться, но и просто смотреть, не содрогаясь, было не возможно.

– На меня тоже оружие замотаете? – наивно поинтересовалась она у Эльдара.

Тот только отмахнулся:

– Посмотри на себя, швабра! На тебе даже ключи от машины видны, если в карман джинсов положить. Куда мотать? Иди докрашивайся!

Анна, схватив косметичку, исчезла в туалетной комнате. Взглянув в зеркало, она ужаснулась. Из зазеркалья жалобно смотрела большими, вульгарно накрашенными глазами придорожная шлюшка в дешевой одежде с претензией на гламур. Всматриваясь в свое отражение, женщина вдруг отчетливо вспомнила сон, приснившийся этой ночью.

Они вместе с Зинаидой стоят на площади незнакомого города у чугунной ограды. Чуть поодаль, метрах в десяти, примостились молодые ребята в черных кожаных куртках с множеством заклепок и в тяжелых ботинках с железными набойками на носках, в большинстве своем обритые налысо. Ее дети называют таких «скинами», а газеты – скинхедами.

Скины есть, наверное, везде – во всех городах и странах. Несколько дней назад, одурев от заточения в коттедже и потихоньку сбежав на прогулку, они с Зинкой напоролись на таких типчиков.

Женщины шли по узенькой мощеной улице, глазея на витрины магазинов и мелких лавчонок, и не заметили появившихся бритоголовых ребят. Анна, слегка опередившая подругу, может быть, совсем бы их не увидела, но, пройдя немного и обнаружив, что Зинаида отстала, обернулась. Зинка стояла в окружении лысых подростков в черных куртках с заклепками и, как показалось Анне, даже с ними флиртовала. Вдруг она глупо улыбнулась, пожала плечами и развела руки в стороны. Из толпы кожаных курток раздалось утробное ржание, от которого у Анны побежали мурашки по всему телу. Она почувствовала скрытую агрессию, флюидами источавшуюся от подростков, и ей показалось, что вот-вот возникнет драка. Но бритые мальчики также внезапно, как остановились, обтекли толстуху с двух сторон и пошли своей дорогой, растворяясь между людей.

– Немцы какие-то привязались, – довольная Зинка быстро догнала Анну. – Ирка, скажи, что такое «русиш швайн»?

– Фильмы про партизан надо было в детстве смотреть, тогда бы выучила немецкий язык! Это же джентельменский набор всех киношных фашистов: «русиш швайн», «хайль Гитлер», «шнель, шнель», «млеко, курка, яйко»!

– Издеваешься? – обиделась Зинка.

– Русская свинья! – спокойно сказала Анна, разглядывая выставленную в витрине симпатичную сумочку.

– На себя посмотри! – вмиг вспылила приятельница, прибавив несколько матерных слов.

– Это они тебе сказали – русская свинья, – снова спокойно парировала Анна, которую совершенно не задели словесные выпады в ее адрес.

Зинаида замолчала, всю дорогу до дома обиженно сопела, а вечером за ужином вдруг неожиданно констатировала:

– А говорят, что немцы культурная нация!

На этот раз, во сне, скины сидели себе спокойно, никому не мешали, о чем-то тихо переговариваясь.

Недалеко от женщин остановился микроавтобус, и Анна не обратила бы на него внимания, но дверь резко распахнулась, и из автобуса вытолкнули человека – долговязого прыщавого парня. Пробежав по инерции несколько шагов, он упал на асфальт.

– Боря! – кинулась к парню Зинаида, помогая подняться и отряхивая пыль с одежды.

Из автобуса выскочили Эльдар и Ваха.

– С тобою в расчете, – сказали они Зинке. – А эту, – Ваха кивнул в сторону Анны, – забираем вместо него!

Он направился к ней, и Анна вдруг поняла, что никаких денег за свою работу она не получит, а быть ей вечной пленницей до самой смерти, потому что выкупить ее у бандитов некому. Женщина сунула руку в карман брюк и нащупала там ключи от ее комнаты в общежитии, с которыми никогда не расставалась. «Ну, сволочь, – пронеслось у нее в мозгу, – только подойди!»

Последнее, что запомнилось ей перед пробуждением, – это «Вольво» синего цвета, мчавшееся по дороге с бешеной скоростью.

– Какой странный сон, – сказала Анна своему зеркальному отражению, – что бы он значил? Ну, хоть на границе не арестуют! А от этих Эльдара и Вахи нужно будет держаться подальше, черт знает, что у них на уме! И деньги за работу надо взять заранее!

Она вышла из туалета, покопалась в своей дорожной сумке, достала ключи и на всякий случай засунула их в карман джинсов.

Эльдара уже не было. Раздувшаяся до непомерных размеров Зинка сидела на кровати, широко расставив ноги в бинтах.

Кавказец, оказавшийся татарином, вернулся через несколько минут, держа в руках два больших баула.

– Что это? – спросила Анна.

– Польские тряпки, которыми бабы на рынках торгуют. Чтоб не пустыми шли, – пояснил Эльдар, на этот раз уже миролюбиво.

– Таня, – он ткнул в Анну пальцем, – пойдешь первой и побольше улыбайся. Если нагрубишь полякам, денег не получишь! Поняла? Если что, ты меня не знаешь, поняла?

– Если что – что? – переспросила Анна.

– Если вас задержат на границе, ты меня не знаешь и Зинку не знаешь! Поняла?

– Поняла, – в тон ему ответила Анна, – но могу я получить хоть какой-нибудь аванс сейчас? Хоть половину суммы!

– Нет, – замотал головой собеседник, – поляки на границе отберут! Они – жадные до денег. Вот границу перейдем, тогда сразу все получишь!

– Но мы же рискуем, – не унималась Анна, – вдруг придется таможенникам взятку дать, а у меня нет ни копейки, вернее ни доллара?

– Там все договорено. Они свое получат.

Последняя фраза прозвучала зловеще и женщине не понравилась.

– Покажи деньги, – не унималась она.

– Отстань, они у Вахи.

Больше Анна у него ничего не просила. Бесполезно.

4

Первый муж Анны прислал письмо в Москву и попросил ее срочно приехать, чтобы решить вопрос с комнатой в общежитии. Комнату эту Анне дали на работе еще до второго замужества, вернее в перерыве между замужествами, и, уезжая к Виталику в Москву, она постаралась ее не потерять. Практичный ум подсказывал женщине, что жилье лишним не бывает, где бы оно ни находилось, к тому же новая семья бывшего мужа Анны, с которым она после развода осталась в хороших отношениях, скиталась по углам.

Не выписываясь и договорившись с комендантом общежития, Анна нелегально поселила старого супружника в своей комнате, взяв с его жены Лариски клятвенное обещание ежемесячно оплачивать коммунальные услуги, и со спокойной душой укатила в лучшую жизнь.

Сейчас Николай писал, что устав от нищеты в родном городе, завербовался на Север, где ему полагается служебная квартира, через месяц они с Ларкой уезжают, и будет очень жалко, если комнату отберут и она достанется чужим людям. Тем более началась приватизация, и он слышал, что жилье в общежитиях скоро тоже будут передавать в собственность, а на нашу (он так и написал – на нашу) комнату, уже нашлись желающие.

Виталик, прочитав письмо, даже обрадовался.

– Конечно, поезжай! – сказал он Анне. – В Москве становится не спокойно, грядут перемены, а там вы будете в безопасности! Мне все равно придется вас где-нибудь прятать.

Муж начал опасаться за семью после смерти своего отца.

Сергей Петрович, бывший партийный работник с многолетним стажем, умер от инфаркта осенью 1991 года после провала путча и разгрома Государственного комитета по чрезвычайному положению. Он сильно переживал и за развал Советского Союза, и за нерешительность функционеров ГКЧП. Арест многих друзей Сергея Петровича и его бывших начальников, обвинение их в попытке государственного переворота, а также усиление позиций Ельцина, которого считали в определенных партийных кругах некомпетентным выскочкой, и гонения на горячо любимую Коммунистическую партию Советского Союза окончательно подорвали здоровье старика.

– Такую страну прощелкали! – сказал он перед смертью, когда семья в полном составе пришла к нему в больницу.

Вообще, события последних лет многое изменили в жизни Анны и Виталия. Сначала из-за павловской реформы они чуть не потеряли все сбережения, отложенные на новую квартиру. Чтобы спасти хотя бы часть денег, пришлось хорошо поделиться с бывшими коллегами по работе.

Но это была не самая большая неприятность, подстерегавшая семью Ивановых. После создания Содружества Независимых Государств, пришедшего на смену Советскому Союзу, и упразднения КПСС быстро поменялись приоритеты, и в кафе, некогда опекаемое партийными работниками, стали заглядывать криминальные личности. Сначала приходили как посетители, сидели за столиками, осматривали помещение, о чем-то шептались с официантами, затем стали предлагать Виталию деловое сотрудничество – на их условиях.

В стране наряду с введением свободных цен и раздачей ваучеров начался передел собственности. И не только социалистической.

Пока правительство пыталось наложить лапу на денежные сбережения миллионов граждан, а чиновники через инвестиционные фонды под обещание мифических дивидендов выуживали у населения приватизационные чеки, соотечественники, прошедшие воспитание тюрьмой, организовывались на воле в сплоченные группы и требовали места под солнцем и жирный кусок общественного пирога.

В окружении Анны и Виталия все чаще стали рассказывать о том, как сожгли ресторан одного из знакомых бизнесменов, отказавшегося от «крыши». Другого приятеля, не заплатившего вовремя дань, чуть не закопали живьем в лесу. У кого-то украли ребенка и потребовали огромный выкуп, кто-то все бросил и уехал за границу.

У Ивановых не было больших денег, чтобы уехать, да и ехать было не к кому. «Не с нашей фамилией и физиономиями», – сказал Анне муж, когда кто-то из знакомых предложил ему организовать выезд в Израиль.

В России им тоже стало не сладко. И хотя, по сравнению с другими предпринимателями, Виталию все-таки жилось легче – бывшие сослуживцы не давали в обиду, и криминалитет, покружившись около, в конце концов от него отстал, родство с бывшим партийным функционером, поддержавшим путчистов, клеймом повисло на его бизнесе.

Теперь уже вместо «качков» в кафе зачастили проверяющие всех рангов и мастей, начиная от налоговых инспекторов районного пошиба и заканчивая участковым милиционером, которому якобы разбуженные ночью громкой музыкой граждане, живущие по соседству, вдруг начали жаловаться в массовом порядке.

Предчувствуя что-то нехорошее, Анна начала потихоньку экономить и откладывать деньги, которые очень быстро начали обесцениваться и исчисляться миллионами. Она рассчитала няню и домработницу, сократила расходы на еду, одежду и культурные мероприятия и стала втайне от мужа подыскивать работу. Вопрос о том, работать ей или нет, в семье не обсуждался, но Анна знала, что ее дражайшая половина не обрадуется, если она устроится в один из многочисленных офисов и будет пропадать там с утра до вечера. Меньше всего ей хотелось сейчас расстраивать Виталика, кружившегося по рабочим делам сутками, и, как умная жена, она старалась не обременять его еще и семейными денежными проблемами.

Анна умела жить на любые деньги, даже на очень маленькие, и поэтому резкое уменьшение дохода на взаимоотношениях в семье не отразилось. Но мысль о том, что нужно все-таки иметь и свой заработок – так, на всякий случай, крепко засела в голове у женщины.

Поговорив как-то с соседкой по этажу, муж которой сделал целое состояние на перепродаже эмалированной посуды, она поняла, что настало время спекулянтов, и втихаря записалась на курсы брокеров при политехническом институте. Под предлогом посещения занятий по аэробике Анна часами толкалась на биржах и в брокерских конторах, читала пачками прайс-листы с перечнями товаров, выуживая выгодные цены. Предлагала каким-то людям купить вагоны куриных консервов, электрических лампочек, шпингалетов от оконных рам, которые в глаза не видела, добросовестно накручивая на цену свой копеечный интерес, выливавшийся в круглую сумму при состоявшейся сделке. Вся эта возня с такими же дилетантами от бизнеса, как и она сама, отнимала много времени и давала нулевые результаты.

Два раза ей действительно повезло. В первый раз, когда помогла продать соседу два вагона эмалированной украинской посуды и получила за это откатом аж двадцать эмалированных тазов, двенадцать огромных кастрюль-выварок для белья, с десяток чайников блеклых расцветок и еще кое-что по мелочи в виде мисок и кружек.

– Зачем ты купила эту дрянь? – чертыхнулся Виталий, входя в заставленный посудой коридор.

– Мама не купила, мама – заработала, – закричал радостно младший сын Сашка, надев на голову маленький тазик.

Пришлось расколоться. Вопреки ожиданиям Анны Виталик не рассердился, только сказал, что можно работать и дома, сидя на телефоне. Часть тазиков и кастрюль он забрал в кафе, остальные пристроили в хозяйственный магазин по соседству.

Второй раз – несколько десятков электрических утюгов Анна заработала перед самым отъездом в родной город. Большая часть утюгов, по причине их дефицитности, была успешно продана через все тот же хозяйственный магазин. Штук пять она отложила на подарки родственникам и знакомым.

Честно заработанные спекуляцией пятьсот долларов Анна завернула в целлофан и спрятала в трехлитровую банку с гречневой крупой – на черный день, хотя соседка уговаривала ее вложить деньги в билеты МММ. Но Анна почему-то не верила в моментальное обогащение посредством помещения сбережений в сомнительные финансовые конторы, растущие повсюду, словно грибы после дождя. Наблюдая, с какой быстротой скачут вверх цены, она старалась, наоборот, как можно скорее от денег избавиться – приобрести побольше нужных вещей, чтобы завтра не платить за них втридорога, либо купить валюту.

Вот и сейчас, уезжая, она рассчитывала, вернувшись, сделать ремонт и прикупить кое-что из мебели, чтобы придать квартире более современный вид.

Дети с ней ехать не хотели и согласились только тогда, когда Виталий пообещал им собственный компьютер и приставку для видеоигр.

Собираясь в дорогу, Анна взяла с собой мало вещей – она не любила носить тяжелые чемоданы. Да и поездка планировалась всего на один месяц. Денежные траты, по ее расчетам, предстояли небольшие, поэтому лишних денег она с собою тоже не взяла. Но на вокзале Виталий вдруг вытащил из портмоне пачку купюр и сунул их Анне. На всякий случай.

В этот момент ею овладело нехорошее, щемящее предчувствие, что сейчас она видит мужа в последний раз.

Анна быстро отогнала прочь дурные мысли и улыбнулась. Улыбка получилась жалкой. Видимо, Виталию тоже было не радостно. Он занес вещи в купе, поцеловал детей и обнял Анну. Выпрыгнул из вагона только тогда, когда поезд уже начал отходить.

Она высунулась в открытое окно и долго смотрела, как муж бежит по перрону, постепенно отставая от набирающего скорость поезда.

5

Эльдар высадил их из машины довольно-таки далеко от границы, и женщины долго тащились по дороге к пропускному пункту. Зинке было особенно тяжело. Она шла неуклюже, переваливаясь с боку на бок, и при этом так стонала и кряхтела, что сомнения в том, что она здоровый человек, у всякого встречного отпадали сами собой.

Видимо, пожалев ее, рядом с ними остановился роскошный автобус «Фольксваген» канареечного цвета, разрисованный неведомыми цветами и с надписями на английском языке. В надписях преобладало словосочетание «love you», смысл которого понятен абсолютно всем без перевода. Из окна высунулся лохматый, слегка засаленный тип неопределенного возраста и, широко улыбаясь, приветливо замахал женщинам рукой, явно подзывая к себе. Он что-то при этом говорил, но Анна не разобрала что. Капельки пота стекали по его довольной физиономии.

– Проезжай мимо, козел драный! – неожиданно проворно огрызнулась Зинаида, – понаехало тут всяких!

Эльдар им категорически запретил разговаривать с посторонними, а уж тем более садиться в чужие машины и автобусы.

Подойдя к пешеходному пропускному пункту, они по инструкции работодателя остановились чуть-чуть в сторонке и стали ждать. Устав от длительного перехода и, как обычно, горестно вздыхая, Зинка уселась на тюки с одеждой, широко расставив ноги. Мимо прошли польские таможенники. Оглядев женщин, один из них брезгливо поморщился и что-то сказал другим, указывая на Зинаиду. Те расхохотались.

Минут через пять к ним подбежал какой-то полноватый дядечка лет сорока пяти, без фуражки и в кителе с расстегнутыми пуговицами. Лицо его лоснилось, и заплывшие жиром светлые глазки быстро заскользили по женщинам.

– Пани желает пройти досмотр? – улыбнулся поляк Анне, которая из-за сильного акцента еле поняла, чего от нее хотят.

– Я пройду, пройду, – согласно закивала она и, показывая на Зинаиду, в свою очередь, обратилась к таможеннику: – Тетя не может, она болеет! Ей нужно быть на воздухе!

Зинка, пыхтя и повизгивая, поднялась с поклажи. Анна, подхватив сумки, вбежала в здание и направилась к турникету с аппаратурой.

– Пани, сюда! – крикнул ей пограничник, указывая на кабинет в конце коридора.

Не понимая, чего от нее хотят, Анна достала свой паспорт и протянула его поляку.

– Татьяна Закревская, – прочитал тот в документе, скользнув взглядом по фотографии.

Анна слегка поежилась. Девушка, запечатленная на фото, была как минимум на десять лет моложе ее, имела вздернутый носик и круглое полноватое лицо. Похожими были только прическа и цвет волос, но странно – ни Ваха, ни Эльдар, ни таможенник на это не обратили внимания. Видимо, Зинка была права, когда утверждала, передавая ей паспорт предшественницы, что для нерусских мужчин все блондинки на одно лицо!

– Пани – полька? – не унимался таможенник, посмотрев пристально на Анну.

Да, – соврала она, не моргнув глазом. – Только живу в Белоруссии.

От Зинаиды она знала, что Татьяна Закревская до двадцати лет проживала в Гомеле.

Они подошли к кабинету, и пока таможенник, достав ключ, открывал дверь, Анна безуспешно пыталась прочитать надпись на табличке. Но спутник опередил ее. Протянув женщине руку, он представился:

– Яцек.

«Яцек так Яцек», – подумала Анна, присаживаясь к столу.

– Коньяк? Виски? – мужчина открыл сейф и достал оттуда два бокала и какой-то напиток в красивой бутылке.

Женщина пожала плечами – ей было все равно. Он разлил алкоголь, поднял бокал и, произнеся уже по-немецки: «Прозит», залпом осушил его.

«Странный какой таможенник», – отметила про себя Анна, которая до сегодняшнего дня была твердо убеждена, что иностранцы не пьют на работе, являясь образцом служебного рвения для русского человека. Тем не менее она отпила несколько глотков из бокала. Напиток был противным и обжигающим, и женщина, имеющая небольшой опыт в употреблении крепкого алкоголя, решила, что пьет коньяк.

То ли оттого, что она вторые сутки ничего не ела, или оттого, что в последнее время пришлось слишком много нервничать и переживать, но Анна вдруг сразу захмелела, и приятное тепло стало медленно растекаться по жилам.

Яцек подошел к ней, поднял со стула и прижал к себе. Она не сопротивлялась, только слегка оттолкнула его, когда он назвал ее уродой.

– Сам урод, – непроизвольно вырвалось у нее. И хотя она знала, что так поляки называют симпатичных дам, все равно ей было неприятно.

Он поцеловал ее в шею, потом еще и еще раз, постепенно расстегивая ажурную кофточку и заваливая на стол.

И тут вдруг Анна поняла, в чем заключалась ее миссия в операции по перемещению контрабандного товара. Картинка сложилась полностью и окончательно, как в детских кубиках. Как стеклышки в калейдоскопе, одним поворотом руки, перемещенные из хаоса нагромождений в четкий рельефный узор. Здесь на границе она не что иное, как разменная монета, оплата за услугу для этого жирного похотливого кабана. Могла бы об этом раньше догадаться! Слова Эльдара – «они свое получат» наконец обрели истинный смысл.

Анна попыталась оттолкнуть упитанного Яцека, торопливо, одной рукой расстегивающего штаны, но в этот момент ее взгляд упал на приоткрытый сейф, в котором она, помимо папок с документами и разномастных бутылок, заметила внушительную стопочку зелененьких купюр, и мысль ее начала активно работать в другом направлении.

– Таня такая застенчивая, – прохрипел поляк, видимо изображая нежность, пока его руки шарили по телу Анны, – мне нравятся порядочные застенчивые женщины!

«Черт с тобой! – подумала она, – все равно скоро умру. Можно и потерпеть ради хорошего дела. Должна же я перед смертью пройти тяжелые испытания и мучения, чтобы очистить свою бессмертную душу и попасть в рай!»

Похоть Яцека как раз и была для нее таким испытанием, и она решила выдержать его с достоинством, а заодно и реализовать внезапно созревший план.

Она покрепче прижалась к Яцеку:

– О! У меня никогда раньше не было такого замечательного мужчины!

Получилось фальшиво и наигранно, но пограничник, видимо, к этому привык.

Анна старалась изо всех сил, изображая пылкую страсть, какую обычно показывают в голливудских фильмах, пока обессилевший поляк, не отвалился от нее, как насытившаяся пиявка.

В это время зазвонил телефон. Мужчина не торопясь встал, снял трубку и начал с кем-то разговаривать на родном языке. Анна, вскочив со стола, мигом натянула джинсы и, воспользовавшись тем, что Яцек отвернулся к окну, молниеносно вытащила из сейфа половину замеченных купюр. Сунув деньги в трусы и застегнув молнию на брюках, она быстро подбежала к Яцеку и, прижавшись к спине таможенника голой грудью, обвила его руками. Он положил трубку, повернулся к женщине и поцеловал ее.

– Ты мне понравилась, – хмыкнул Яцек удовлетворенно.

Он напоминал большого жирного кота, которому после сытного обеда хозяйка почесала за ухом.

Поляк на минуту задумался, видимо подыскивая нужные русские слова. Затем, хлопнув себя ладонью по лбу и отстранив Анну, достал из ящика стола коробочку, из которой вынул узкое серебряное колечко. Надев его девушке на безымянный палец левой руки, он хихикнул:

– Теперь ты моя невеста, Таня! Будешь всегда ко мне приходить.

– Как скажешь, дорогой! – в тон ему ответила Анна, не отрывая от Яцека влюбленного взгляда и медленно одеваясь.

Делала она это как можно сексуальнее и добилась нужного эффекта. Поляк, почти не глядя, быстро убрал в сейф бутылку и стаканы, закрыл его и снова прилип к Анне.

– В следующий раз, дорогой! – сказала она, отстраняясь и застегивая пуговички на своей спецодежде.

– Когда придешь еще? – спросил у нее новоявленный жених.

Анна поцеловала колечко:

– Сегодня вечером.

– Я буду ждать, – томно закатил глаза таможенник.

Под чутким руководством Яцека через границу они прошли беспрепятственно, минуя аппарат, фиксирующий металл. Анна объясняла это еще и тем, что от Зинаиды все шарахались, боясь неведомой заразы. К тому же ее подельница-подружка просто физически не смогла бы протиснуться в рамку металлодетектора.

На белорусской таможне их тоже не досматривали, но в этом была уже заслуга Вахи, вовремя подсуетившегося и заплатившего кому надо.

На той стороне женщин встретил Эльдар, благополучно пересекший границу чуть раньше, чем его подопечные. Погрузившись в машину и отъехав от пропускного пункта на значительное расстояние, они свернули в лес, не углубляясь далеко. Остановившись у большого развесистого куста, надежно закрывавшего от посторонних глаз, все трое быстро сняли Зинкины бинты, освободив ее от опасного груза.

Забрав оружие и подбросив женщин в город, Эльдар велел им ждать его на привокзальной площади через два часа.

– Там и рассчитаемся, – подмигнул он Анне.