Текст книги "Коло Жизни. Бесперечь. Том первый"

– И, что теперь Липоксай Ягы станешь делать? – прохрипел сидящий по правую от него руку Боримир Ягы, утерев позолоченным рушником свой вечно потеющий большой лоб.

Липоксай Ягы только, что поведывавший прибывшим жрецам о божестве медленно повернул в сторону соратника голову и суетливо передернув плечами, молвил:

– Как что? Буду исполнять указания Бога Небо и Бога Огня. Воспитывать божество как своего преемника. А, ты, что предлагаешь Боримир Ягы ослушаться Бога… Нарушить веление наших предков, записанные в золотых свитках, почитать рожденное божество как самих великих Расов?

– Просто мы все ожидали, – вступил в диалог узколицый Сбыслав Ягы и его вспять форме лика широкие губы искривились, явно живописуя недовольство. – Что божество будет мужского пола. Оно как преемником, вещуном, знахарем, кудесником, обобщенно жрецом может быть лишь муж.

– Мне интересно, – незамедлительно отозвался Дорогосил Ягы и качнул головой, отчего сразу заколыхались пшеничные, прямые его волосы, как и у иных вещунов, собранные в хвост. – И в каком месте золотого свитка, ты, Сбыслав Ягы это прочитал?.. Прочитал, что божество должно быть мужского пола? Я уверен никому из вещунов это не открылось… По всему вероятию один ты это узрел. Еще первый наш жрец и правитель Лесных Полян Рагоза Ягы, в честь которого назван центральный воспитательный дом, записавший о рождении божества, никоим образом не выделил его пол.

С тонкими чертами лица, алыми, точно нарисованными губами и орлиным контуром носа Дорогосил Ягы был очень красивым мужчиной. В его повадках, движениях мускулистых рук, губ, чувствовалась властность присущая сильным людям, а голубые глаза, еще один признак старших жрецов, смотрели всегда так изучающе, словно желая пробить, ощупать, подчинить себе человека. Дорогосил Ягы садился обок седовласого, круглолицего и самого грузного из всех вещунов, оно лишь по старости лет, Боримир Ягы и всегда… во всем поддерживал Липоксай Ягы, абы в тайне от всех, восхищался его мощью как вещуна и способностью во всем найти выгоду для своей волости.

Сбыслав Ягы разместившийся, как и допрежь того, слева от трона полянского жреца, скривил все лицо и дотоль не лицеприятно расчерченное глубокими морщинами.

– Не зачем, – миролюбиво произнес Липоксай Ягы, но только потому как за него явственно вступились, и легохонько улыбнулся Дорогосил Ягы. – Не зачем днесь друг друга подначивать, потому как свершившийся божественный промысел не подлежит обсуждению, так нам предписано оставленными заветами предков и их наставников. И раз Бог Огнь принес дочь… Значит, моим преемником будет девочка. Это надобно всем принять. Ну, а кто откажется, тот может прямо сейчас покинуть ЗлатЗалу и более тут не появляться. Поелику я не намерен нарушать волю моего Бога Небо, в честь оного и возведено в Лесных Полянах капище. – Липоксай Ягы медленно повернул в сторону Сбыслав Ягы голову, презрительно воззрился на него своими потемневшими почти до синевы очами и дополнил, – а ты… Ты, Сбыслав Ягы коли желаешь нарушить веление Бога, в честь которого в Овруче стоит капище… изволь.

Липоксай Ягы был прав, семь волостей не только имели собственных правителей, войска, несколько отличные, хотя и имеющих общую основу, языки, но и как бы особо поклонялись, выделяя из Расов одного Бога, в честь которого в столичном граде стояло капище. И если в Овруче храм стоял в честь Огня, то в Семже в честь Седми; в Лепеле в честь Дажбы; в Сумах в честь Воителя; в Наволоцке в честь Словуты; и в Повенце в честь Дивного.

– Чего вы на меня все возроптали? – в голосе Сбыслава Ягы нежданно проскользнула робость, понеже при всей своей несговорчивости он страшился нарушить волю Зиждителя. – Я же не сказал, что не подчинюсь указаниям Бога… просто…

– Ты просто усомнился в моих словах, – едко отозвался Липоксай Ягы и в очах его блеснули стылые огни раздражения. – Но я не собираюсь тебе, что-либо доказывать… Быть может тебе просто нравится во всем мне противостоять. Несомненно от того безлетного противодейства ты получаешь удовольствие.

Сбыслав Ягы резко хлопнул обеими ладонями по глади деревянных облокотниц, покато завершающихся, и не менее гневливо зыркнул на своего постоянного соперника, тем взглядом вроде желая его придушить.

– Все! будет вам, – проронил басистый Вятшеслав Ягы стараясь прекратить вновь нагнетающееся состояние, оным виновником всегда считался овруческий вещун. – Лучше покажи нам Липоксай Ягы божество.

Вытшеслав Ягы русоволосый и широколицый, всяк раз, когда говорил, купно сводил свои тонкие, дугообразные брови, отчего промеж них залегали широкие морщинки, тем самым делая его старше. У вещуна Наволоцкой области нос столь был загнутым по форме, что походил больше на клюв хищной птицы, одначе, узкие губы и миндалевидной формы голубые глаза придавали лицу мужественности и уверенности.

– Да, Липоксай Ягы, – поддержал наволоцкого вещуна Боримир Ягы, как и было всегда при встрече старших жрецов. Поводя островатыми перстами по бледным покрытым трещинками устам. – Будя спорить вам… Коли кто не желает видеть божество может покинуть ЗлатЗалу тотчас. А оставшиеся, жаждут посмотреть на чадо Бога Огня и твою преемницу Липоксай Ягы.

В зале наступила тишина и взгляды шестерых… ноне впервые шестерых вещунов воззрились на Сбыслав Ягы. Однако, тот торопко качнул головой, опасаясь идти зараз против всех жрецов, а быть может (ибо до конца не верил в божественную сущность девочки) даже против самого Зиждителя в храме оного служил.

Полянский старший жрец медленно вздел правую руку вверх и стоящий, то время бездвижно замерший, диагонально трону, ведун Таислав, немедля, ретиво испрямившись, торопливой поступью, направился к дверям. Таислав был еще достаточно молодым мужчиной, ему едва минуло двадцать два года, с белокурыми волнистыми долгими волосами, несколько уплощенным лицом, в целом не свойственной дарицам формы, впрочем, довольно-таки белокожий, он являл из себя, верно, также как Лагода, какую-то помесь… Поелику очи его хоть и имели светло-серые радужки, по форме смотрелись с несколько растянутыми уголками. Приплюснуто-широким был нос у ведуна и узкими, одначе, вельми выразительными алые губы. Невысокого росточка он в целом выглядел коренастым, словно по младости лет подвергался особым физическим упражнениями.

Исчезнув за одной из приоткрывшейся створкой дверей Таислав, кажется, оставил после себя плотную тишину. Нынче замерли все вещуны. Не только те каковые поддерживали Липоксай Ягы, но даже и те которые соблюдали нейтралитет, или как Прибислав Ягы, всегда голосующий как овруческий вещун. Это был темно-русый, с могутным ростом, широкой спиной и мышцастыми плечами старший жрец, на совете почасту отмалчивающийся.

– Что ты, Липоксай Ягы собираешься далее делать? Где поселишь божественное чадо? Как будешь обучать? – наконец, прервал царящее отишье самую малость о-кая Мирбудь Ягы, самый худой из вещунов с почти белокурыми волосами, белесой кожей лица, на котором поместился небольшой вздернутый нос, пухлые губы, и крупные голубые очи, тот самый старший жрец всегда выдерживающий нейтралитет.

У каждой волости Дари было свое особое наречие, можно молвить собственный язык, хотя и вельми родственный. Посему поляновцы без труда понимали повенецков, а те в свою очередь могли толковать также запросто с сумским людом. Однако в каждой волости сохранялся свой особый язык, его устная форма заложенная духами и письменная передача, преподаваемая белоглазыми альвами, так как когда-то задумал Дажба. Тем не менее в ЗлатЗале все старшие жрецы говорили лишь на наречие центральной части, оная почиталась особенно меж волостей и являлась, как думали дарицы, первоосновой всех языков.

– Это же божество, – немедля отозвался полянский вещун, меж тем неотступно глядящий на дверь. – Я не могу поселить ее в воспитательном доме. Бог Огнь велел беречь, любить и учить… А вы все сами прошедшие воспитательные дома знаете, что условия жизни в них достаточно суровы. Да и потом, знахари осмотрели божественное чадо и сказали, что оно хоть и здорово, но дюже хрупкое… Ему надобно создать особые условия взросления, питания, ухода… Так, что я решил весь третий этаж моего детинца выделить для божества. Нянек я уже взял у господина Благорода, поколь они ухаживают, а далее выделю воспитателей из ведунов и волхвов, выпишу из учреждения… И конечно, сейчас назначу знахаря, чтобы неотрывно приглядывал за здоровьем чадо… В общем вот такие у меня замыслы. Обучению истинам вещунских знаний начну, как и заведено с пятнадцати лет… Хотя мне, кажется, раз это божество оно непременно проявит свои способности. Даже сейчас чадо так лучисто сияет. И густой, смаглый дымок окутывает все ее тело и особенно насыщенно голову.

Липоксай Ягы смолк, понеже узрел, как нежданно дрогнули обе, открывающиеся вовнутрь залы, створки дверей, и два жреца, младших чином, обряженные в желтые долгие и распашные книзу, с длинными рукавами одежи, из дюже плотной матери, величаемые жупаны, вошли в само помещение и застыли обок стен. А миг спустя в ЗлатЗалу вступил Таислав несущий на руках Лагоду, облаченную в шелковую рубашонку и теплую каратайку, сосредоточенно разглядывающую золотую, короткую цепочку с маханьким изумрудом на конце, пристроенном на левой мочке уха ведуна, да ласковенько поглаживая его кончиком перста. Слегка приклонив голову, Таислав понес девочку прямо к трону Липоксай Ягы, оный незамедлительно, как и все остальные старшие жрецы, поднялся на ноги, чтобы стоя приветствовать божество, чего вещуны никогда не делали даже в отношении господ, считая себя с ними равными. Створки дверей, только Таислав вошел в залу, затворились, одначе, на этот раз ведуны, отворявшие их, остались в помещении, с тем похоже, слившись телами с его стенами.

– Поднеси ко мне божественное чадо Таислав, – умягчено произнес Липоксай Ягы и протянул навстречу девочке руки.

Лагода, узрев полянского вещуна, радостно ему улыбнулась. И так как за этот месяц, в котором куда-то исчезла мать и барыня, засим на долгое время появились удивительные существа и Боги, погодя сменившиеся на этого мужчину весьма часто приходящего к ней в покои и подолгу играющего, целующего, и сама потянулась к нему. Отроковица не просто с желанием пошла к Липоксай Ягы, она разком обхватила своими тоненькими ручками его за шею и нежно поцеловала в щеку.

– Чадо как-то себя величает? – вопросил заинтересовано Боримир Ягы и также как и иные старшие жрецы подступил к полянскому вещуну, ласково поглаживающему распущенные волосики дитя.

– Божество почти не разговаривает, – в голосе Липоксай Ягы чувствовалась возникшая в отношении ребенка отцовская теплота, которой он был лишен, согласно своего статуса. – Знахари и няньки сказали, чадо говорит очень мало слово… Вельми явственно мама, по-видимому свое величание Ладу, а также «Огу», «Дайба», «Семи», как можно предположить это явственно слышаться имена Зиждителей: Бога Огня, Бога Дажбы и Бога Седми… По поводу имени… В ближайшее время я собираюсь провести огненный обряд и даровать божеству новое имя и положенное ее статусу величание.

– Чадо очень худенькое, – тихо проронил Сбыслав Ягы и скривил свои уста, живописуя на них негодование так, что они у него набрякли в размере. – Кажется она не доедала и по внешним признакам очень похожа на господ… Быть может это и есть их дитя… И ты! Ты, Липоксай Ягы, что-то задумал? – овручский вещун прерывчато задышал, будто пред тем пробег дальний путь и весьма запыхался. – Я требую, как старший жрец капища Бога Огня, за дочь коего ты выдаешь это дитя, проведения исследования на близость крови данного ребенка с господином Благородом. – Сбыслав Ягы на морг стих. Его и без того белая кожа лица сейчас растеряла и последние крошки жизни… Губы побледнели и туго качнувшись, он досказал, – и старшим жрецом капища Бога Небо Липоксай Ягы.

– Что? – тяжко дыхнул полянский вещун и надрывисто сотрясся всем телом отчего, словно ощутив данное трепыхание, обидчиво всхлипнула, прижавшаяся к его груди Лагода.

И немедля, вслед за тем всхлипом божественного чадо, тягостно вздрогнули стены ЗлатЗалы, а в люстрах махом вспыхнули свечи. Дребезжание стекол заполнило своим звонким гулом помещение, и лучисто-огненный свет, отразившись от пола и свода, насытил всю залу такой ярой ядристостью, что все старшие жрецы, кроме Липоксай Ягы держащего на руках отроковицу сомкнули очи и преклонили головы.

Лагода и Липоксай Ягы меж тем покрылись легкой голубоватой дымкой, и позади них сызнова нарисовался едва зримый, дымчатый образ Бога Огня в полном своем величие и росте. Подобно возвышающейся мощной стеной сияния нависал Зиждитель и по облику его вниз и вверх метались искорки полымя, только не исторгнутые плотью, а вроде как осыпающиеся сверху.

– На колени! – голос Бога, как оглушающий гром наполнил помещение.

И тотчас все жрецы, уже отворившие очи повалились на колени, и даже Липоксай Ягы попытался то содеять, но его явно удержали за плечи, не позволяя склониться, ибо на руках он держал чадо.

Зиждитель мощно дыхнул и все искры… не только те, что струились по его коже, но и осыпавшиеся на пол устремились в направлении стоящих на коленях старших жрецов закидав той горячностью их волосы, одеяние, опалив кожу лица и рук.

– Как вы смеете боягузы! – гневливо протянул Огнь, не размыкая уст, оно как дымчатый его образ не колыхал туманными губами. – Сомневаться в словах Липоксай Ягы, коему как бесценный дар я передал мое чадо… Божество, про которое записано вашими предками в золотых свитках?! Как смеете колебаться… думствовать, когда вам принесено божественное чадо! Недостойные глупцы!

Дополнил и вовсе раздраженно Огнь, абы дотоль как прийти в ЗлатЗалу долго спорил с Небо по поводу своего отбытия из Млечного Пути к Родителю. И умиротворился лишь когда старший Рас, для разрешения того вопроса предложил призвать Першего, чьи распоряжения обобщенно и выполнял.

– Примите с благоговением посланный мною дар, – донес Огнь до склонившихся пред ним старших жрецов, а Седми для верности того понимания окатил их новой порцией жгучих огненных брызг. – И не забывайте никогда, что вы всего-навсе люди, а чадо – божество!

Лагода стоило заговорить Богу, самую малость отстранилась от плеча Липоксай Ягы, и, воззрившись на него, с нежностью улыбнулась, как старому знакомцу. А когда Огнь смолк, протянула в направление его руку, и, выставив ладошку, молвила:

– Огу, дай!

Зиждитель, не мешкая отвел гневливый взор от склоненных голов вещунов, ласково оглядел девочку, а засим приоткрыл рот и легохонько дыхнул. И тотчас большущий с кулак светозарный шар рдяного сияния неспешно поплыл в сторону длани Лады и медленно опустившись на ее махую поверхность в мгновение ока обернулся в лучистый, крупный желтый алмаз. Туманный образ, возвышающийся позадь Липоксай Ягы, также внезапно, как досель появился, пропал и тогда перестал покачивать стенами, сводом и полом зал. Застыли дребезжащие стекла в окнах, точно досель вторившие своим высоким пением гласу Огня, единождым махом потухли свечи в люстрах, испарилось сияние в помещение и само оно будто померкло. И немедля, своим нежным, детским голоском и впервые так четко молвила Лагода, показывая полянскому вещуну алмаз, лежащий на ладошке:

– Такое хочу Ксай, – и провела пальчиком по широкой, золотой, с множественными кольчатыми переплетениями, цепи пролегающей по шее вещуна, где в центре висел крупный оберег, символ самого Родителя, а вписанные в круг четыре загнутых луча венчались крупными белыми бриллиантами.

– О, божество! – тихонько, отозвался Липоксай Ягы. Только сейчас ощутивший, под влажной материей своего кахали, шибутно пробежавшие по коже спины вниз и вверх крупные мурашки. – Конечно… Все, что вы пожелаете.

Глава восьмая

– Прибудет один Небо? – вопросил серебристо-нежным тенором Асил.

– Небо и Дивный, мой дорогой, – чуть слышно отозвался Перший и голос его в отношение брата, как было всегда прозвучал полюбовно.

Боги сидели в зале, маковки четвертой планеты, с зеркальными стенами, достаточно низким, фиолетовым сводом, по которому, кучно толкаясь, кружили по коло ярко– голубые с зеленоватыми боками пухлые облака. Они тем медлительным хороводом и пульсирующими всплесками не только отражались в глади черного пола, но еще и отзывались переливами света в самих стенах, наполняя помещение лазурной дымкой. Четыре серебристых кресла с мощными ослонами и пологими облокотницами, поместившиеся по кругу в центре залы, зрелись раскрашенными пятнами черного, зеленого, голубого и желтого цветов, иссеченными узкими углублениями, в каких воочью курились густые испарения, объемными рыхлостями и вдавленностями.

На двух из кресел стоящих супротив один другого поместились Перший и Асил. Старший Димург в голубоватом сакхи расчерченном полосами золотого света, перемешивающего внутри себя мельчайшее марево рдяного перелива, был ноне в венце, где в навершие свернувшись в клуб и сомкнув очи, равно как и ее носитель, почивала черная с золотым отливом змея. Асил, также как и его старшие братья Перший и Небо, смотрелся худым и высоким, при том несколько сутулым. Смуглая, ближе к темной и одновременно отливающая желтизной изнутри, кожа подсвечивалась золотым сияние. Потому она порой смотрелась насыщенно-желтой, а потом вспять становилась желтовато-коричневой. Уплощенное и единожды округлое лицо Зиждителя с широкими надбровными дугами, несильно нависающими над глазами, делали его если и не красивым, то весьма мужественным. Прямой, орлиный нос, с небольшой горбинкой и нависающим кончиком, широкие выступающие скулы и покатый подбородок составляли основу лица, сразу обращая на себя внимание. Весьма узкий разрез глаз хоронил внутри удивительные по форме зрачки, имеющие вид вытянутого треугольника, занимающие почти две трети радужек, цвет которых был карий. Впрочем, и сами радужки были необычайными, або почасту меняли тональность. Они бледнели, и с тем обретали почти желтый цвет, заодно заполняя собой всю склеру, а погодя наново темнея, одновременно уменьшались до размеров зрачка, приобретая вид треугольника. На лице Асила не имелось усов и бороды, потому четко просматривались узкие губы бледно-алого, али почитай кремового цвета. Черные, прямые и жесткие волосы справа были короткими, а слева собраны в тонкую, недлинную косу каковая пролегала, скрывая ухо до плеча Бога, переплетаясь там с зелеными тонкими волоконцами, унизанными крупными голубо-синими сапфирами. Бурое сакхи одетое на старшем Атефе смотрелось малость помятым, то ли вследствие таковых качеств материи, то ли все ж потому как в нем дотоль долго ходили, или лежали. Стопы Зиждителя, как и у Першего, были обуты в золотые сандалии с загнутым кверху носком, к подошве которых крепились белые ремешки, один из каковых начинался подле большого пальца и объединялся со вторым, охватывающим по кругу на три раза голень. На перстах правой руки Асила находились крупные перстни, увенчанные крупными фиолетово-красными рубинами. Замечательным смотрелся венец старшего Атефа, представляя из себя широкий платиновый обод, по кругу украшенный шестью шестиконечными звездами креплеными меж собой собственными кончиками. Единожды из остриев тех звезд вверх устремлялись прямые тончайшие дуги напоминающие изогнутые корни со множеством боковых, коротких ответвлений из белой платины. Они все сходились в единое навершие и держали на себе платиновое деревце. На миниатюрных веточках которого колыхалась малая листва и покачивались разноцветные и многообразные по форме плоды из драгоценных камней, точно живые так, что зрелся их полный рост от набухания почки до созревания.

– Асил, любезный мой, прошу, приглуши свет, – усталым голосом протянул Перший, и прислонил ко лбу длань, схоронив под ней и очи. – Стынь, малецык мой, как всегда перестарался, создавая идеальные условия для нашей встречи, посему несколько яркий свет и столько рыхлостей в креслах.

– Ты, плохо выглядишь, Отец, – беспокойно молвил старший Атеф, и, вздев вверх руку, провел ей справа налево, слегка уменьшая не только яркость кучных облаков, но и их скорый безудержный пляс по кругу. – Тебе надо отдохнуть.

– Да, мой дорогой, надобно, – благодушно поддержал брата Димург и легохонько изогнул свои полные губы, изображая тем улыбку. – Просто ушло много сил. Мор был занят в Ледном Голеце Круча, и на нас с Вежды свалилось слишком много пригляда за подвластными нам Галактиками.

– Ты же мог попросить помощи у меня или Небо, – волнение придало возбужденному голосу Атефа, неприсущую хриплость, вроде он долгое время был лишен его, и прорезался тот всего-навсе давеча. – Разве можно так утомляться? Я мог тебе выделить в помощь Велета, тем паче малецык всегда рад пособить вам, ибо вельми привязан к Димургам.

– Возможно, я так и сделаю. И в ближайшее время, приму помощь Велета, – достаточно трепетно произнес Перший, и в его бас-баритоне зазвучала тончайшими переливами благодарность. Он неспешно убрал от лица руку, все также медлительно отворил очи и с нежностью посмотрел на брата. – Спасибо за заботу моя бесценность.

Долгое время не падающая признаков жизни змея, в навершие венца Димурга, нежданно широко раззявила пасть, сверкнув загнутыми белыми клыками и выкинув из глубин пасти голубоватый раздвоенный язык, ощупала им пространство околот себя. Также стремительно по залу пронеслось, с тем отразившись от зеркальных стен, и ударив в тело Першего, протянутое на высокое ноте шипение. Змея энергично сомкнула пасть и замерла… и лишь немного погодя открыла очи, уставившись зелеными их огнями на Асила.

– Наконец, – озвучил шипение змеи старший Димург, – прибыли Небо и Дивный. Вероятно, долог был их путь, коль я с тобой, милый малецык, успел почитай обо всем потолковать.

Малой зябью пошла одна из зеркальных стен и из нее выступили по первому Небо, а следом Дивный оба в серебристых сакхи и в своих могутных венцах, в навершие коих у первого находилась миниатюрная Солнечная система, а у иного золотой диск.

– Как долго, – недовольно отметил Асил, увидев отражение братьев в зеркальной стене напротив. – Сколько право можно тянуть… Мы уже вас тут заждались.

– Просто Дивный припозднился, – незамедлительно пробасил Небо и направился к креслу, что стояло слева от Першего, при этом нескрываемо тревожно оглядев его лицо, почти лишенное положенного золотого сияния.

Дивный на малеша остановившись подле кресла Асила, оглядел его чудную пятнистую поверхность, изрытую углублениями и приправленную вздутиями и чуть зримо качнув головой, по теплому молвил:

– Кто ж интересно сотворил такую невидаль?

– Стынь, – незамедлительно ответил Перший, и полюбовно оглядел прибывших братьев, с особой нежностью воззрившись на самого младшего из их четверки. – Он все еще дитя… все ребячится, наш бесценный малецык.

– А я соглашусь с мнением Вежды, – Небо сказал ту молвь довольно сухо, поелику все еще был огорчен, намедни выслушанными упреками от старшего брата по поводу состояния Огня. – Стынь, как и Темряй, не просто ребячатся, а колобродничают.

– Это ты, так говоришь малецык из-за выпущенных с маковки в сторону Земли болидов, об оных сказывал Огнь? – вопросил Димург и днесь губы его и вовсе растерявшие алый цвет, слегка побуревшие живописали довольство. Старший Рас неспешно опустившись в кресло, резко кивнул. – Но поверь мне, драгоценный мой, я о том забыл тебе давеча сказать, – продолжил свою речь Перший и теперь ярко блеснули светом его темно-карие очи, где радужки полностью поглотили и без того тонкий окоем желтовато-белой склеры. – Темряй, как оказалось был ни при чем, абы проказничал только Стынь… Малецыка, Темряя, на тот момент даже и не было на маковке, он управлял в соседних системах Аринье и Шуалине… И не доглядел за нашим озорником… Когда же получил предупреждение от Усача. Понеже Усач послал его не на маковку, как содеял Огнь, а направленно на Темряя, весьма тому ребячеству Стыня и собственному недогляду расстроился. И это хорошо, что жизнеутверждающий Стынь смог отвлечь нашего бесценного малецыка от тех неприятных мыслей. Однако, – Димург перевел взор на Дивного. – Я уже давно не виделся с моим любезным младшим братом… и коли он желает, хотел бы его поприветствовать.

Перший, днесь оперся ладонями об облокотницы кресла, где разом утонули почти полностью перста в ершистых облачных скученностях, и медленно поднявшись с сидения, испрямился. Он все также не торопко, оно как был весьма утомлен, протянул навстречу Дивному, единожды оторвавшиеся от локотников руки, тем самым жестом призывая к себе. И младший из четверки Богов незамедлительно ступил вперед, да торопко приблизившись к Димургу, прижался к его груди, тем самым совсем на немного став и впрямь таковым маханьким братом… точнее не братом, а как сказал бы человек братушкой. Дивный нежно прикоснулся лбом к плечу Першего, а последний крепко обвив его руками, нескрываемо полюбовно дополнил, словно пред ним находился сын:

– Моя бесценность, так редко видимся… Я всегда так рад прижать тебя к себе, наш милый… любезный малецык.

Небо и Асил с не меньшим трепетом воззрились на обнявшихся братьев, и по лицам их, как и по фиолетовому своду залы, синхронно запульсировало сияние. Только по коже Богов золотое, а по своду в тон облакам голубо-зеленое.

– Ты, плохо выглядишь, Отец, – встревожено произнес Дивный, отстраняясь от старшего брата и заглядывая ему в лико. – Я согласен с Небо, ты слишком утомлен… если не сказать более того.

– Не тревожься, мой милый, – отозвался Перший и легохонько качнулся взад… вперед, вроде ноги его обессилев уже и не держали. Дивный спешно приобнял брата за стан и бережно придерживая, усадил в кресло, при чем таращившая свои изумрудные очи змея в венце Димурга, вельми ярко ими блеснула, вроде гневаясь той заботе. – Все уладится… просто надобно время, – дополнил прерывистую молвь Перший, и, опершись об ослон спиной, тягостно задышал, не просто носом аль ртом, а поверхностью всей кожи.

Дивный еще малость постоял подле своего старшего, все с тем же беспокойством и участием оглядев не только его, но и змею в венце, а после развернувшись направился к своему креслу. Он, как всегда делали Расы, и вовсе медлительно опустился на сидалище кресла, оперся спиной об ослон, положил руки на подлокотники и широко просиял, отчего взыгравшее на щеках золотое сияние выплеснулось на темно-русые усы, бороду длинную, спиралевидно закручивающуюся на концах в отдельные хвосты, придав ее отдельным волоскам лучистую коричневу.

– И сидеть на таких рыхлостях не больно удобно, – умягчено отметил Дивный. – А я понял… таковые пухлости драгость малецык сделал нарочно, чтобы мы долго у тебя Отец не задерживались.

Перший допрежь не сводивший взора с лица младшего брата, едва заметно качнул головой и не менее благодушно произнес:

– Стынь во всем ищет отрадность… И это вельми благостно, что он такой бодрый… При всем том, что относится к хрупким божествам, и так сильно хворал, может крепиться… Замечательное качество… Каковым увы! не обладают Темряй, Дажба и Круч, впрочем, как и Огнь… – Димург медленно перевел взор на Небо и теперь глянул более строго… нельзя сказать, что недовольно или раздраженно, скорее требовательней. – Коль мы о том заговорили… что за проблемы у вас возникли с Огнем?

– Не желает лететь к Родителю, как ты велел, – вставил в толкование Дивный, несомненно, желая отвести от старшего Раса возможную досаду Першего. – Но мы уже с ним все обсудили и утрясли.

– Небо, – голос Димурга прозвучал и вовсе оглушающе… Посему вздрогнули стены залы, и одновременно с тем на поверхности кружащих ноне лазурных облаков, в своде залы, набухли крупные капли воды только не прозрачной, как ей следовало быть, а темно-синей. И мгновенно в помещение стало пасмурно. – Я у тебя спрашивал… аль Дивного? Почему молчишь? Опять, вероятно, уступил малецыку?

– Нет, нет, Перший не уступил, – отозвался старший Рас и шибутно качнул головой, потому единождым махом в навершие его венца порывчато вздрогнула Солнечная система, на доли секунд, словно прекратившая свое движение. – Предложил ему согласовать данный вопрос с тобой… И он немедля отказался от своих требований.

– Ты, сызнова… сызнова, мой милый, – тональность в голосе Першего то многажды повышался, то также резко снижалась, тем он не просто поучал младшего, но еще и ласкал, определенно, не желая огорчать. Трепетно, в такт звуку того разговора, колебалось бледное золотое мерцание на его коже, похоже, успокаивая и замершие в своде облака обсыпанные каплями воды. – Повторяешь уже пройденное с Седми… Не зачем в случае с Огнем потворствовать его желанием… нельзя уступать… и тем паче переориентировать все угловатые вопросы на согласование со мной. Надобно разрешать самому и как я тебя учу… Говори малецыку, что советую я… И тем тембром гласа, что озвучиваю я… Огнь, юный Бог, еще есть время его охладить и подчинить своей воле. Оно необходимо тебе, мой любезный, тебе и Дивному, вашей печище. Недопустимо, чтобы в вашей печище был еще один мятежный Бог, вам предостаточно иметь одного Седми. Тем более Огнь много нежнее Седми, более трепетно относится к тебе Небо. Он к тебе достаточно сильно привязан, так и пользуйся тем. Очень мягко в случае его не согласия указывай ему, что, не подчиняясь, он расстраивает тебя… огорчает, что вельми тягостно тобой переносится. – Перший прервался, давая той малой передышкой младшему брату усвоить его наставления… Наставления, кои, похоже, он делал не впервой, оно как змея в его венце широко раскрыв не только глаза, но и пасть, точно пес гневливо оскалила в сторону старшего Раса свои белые клыки и конвульсивно задергала почитай багряным языком. – Однако, сейчас ежели Огнь упрямится, не дави. Я сам надо будет, отвезу его к Родителю. Сам разрешу эту проблему, днесь нельзя его расстраивать… Ибо он как видно не только не восстановился после творения Ледного Голеца, но и, очевидно, надорвался тут… Тут, когда был один, обок Темряя, чей выбор так и не пережил. Потому у них такие сложные взаимоотношения. Малецык Темряй все время ощущает предвзятость Огня, и вельми расстраивается тому обстоятельству. Вы с Дивным, тогда меня не послушали, не помогли принять Огню выбор Темряя, переключив все свое внимание по первому на соперничество за Стыня, а посем на Дажбу… Потому нынче нужно сделать все, нам старшим Богам, чтобы не страдали ни Огнь, ни Темряй. Покуда ж наметим отлет Огня к Родителю на ближайшие даши. Если малецык станет вновь капризничать отвезу я на векошке, чтобы побыстрей… А вы дотоль держите его подле себя иль в дольней комнате, абы все время находился под вашим наблюдением.