Текст книги "Крепостная навсегда"

– Я подумаю, – отозвался Корф.

– Если Анна не успеет вернуться из Петербурга, я могу заменить ее в спектакле…

– Так вот за чем ты пришла! Неужели ты думала, что меня так легко обмануть?

– Я не думала…

– Думала, думала, – с раздражением прервал ее Корф. – Ступай прочь, негодная! И не показывайся мне больше на глаза!

Полина ушла, но настроение было испорчено. И все же барон пересилил себя и сел за стол в кабинете. Он решил как можно быстрее подготовить все документы – вольную для Анны, прошение на имя императора с просьбой помиловать сына, письмо для Владимира, завещание… Возможно, стоило подумать об изменении завещания – Владимир не успел жениться, детей у него нет, но пока от сына не было вестей, барон продолжал надеяться на лучшее.

Вскоре ему сообщили, что приехали Забалуев и Долгорукая. Барон вздохнул и велел провести гостей в библиотеку.

– Итак, барон, вот и мы, – вместе приветствия надменно сказала княгиня. – Где же ваши доказательства?

– Рад видеть вас, Мария Алексеевна в добром здравии и прекрасном настроении, – улыбнулся Корф ее заносчивости.

– Да-да, мы тоже приветствуем вас, Иван Иванович, – поспешил исправить положение осторожный Забалуев.

– Располагайтесь с комфортом, – Корф гостеприимным жестом пригласил вошедших присесть на диваны в библиотеке. – Я послал за доктором Штерном. Надеюсь, он будет с минуты на минуту.

– А другой свидетель на месте? – поинтересовался Забалуев, бросая жадный взгляд на столик для напитков.

– Куда же он денется? Сейчас подойдет.

– Я не могу тратить свое время на бессмысленное ожидание! Признайтесь же, наконец, барон, что вы не выплатили долг моему мужу, и разойдемся по-хорошему, – Долгорукая заняла платьем один из диванчиков и принялась вертеть головой, как будто высматривала, с какой стороны света подъедут эти самые свидетели.

– Я выплатил все до копейки! И сию минуту это докажу!

– Княгиня, барон, давайте остынем! Ссора ни к чему не приведет! И не лучше ли нам выпить? Я знаю, барон любит бренди, я балуюсь мозельским, а вы, княгиня?

– Я предпочитаю вишневую наливку. Она разжижает кровь и успокаивает нервы. Но у вас, вероятно, ее нет.

– Почему же? – улыбнулся барон. – Для вас Мария Алексеевна, ввек гран плезир.

– Вот, вот. Тоже прекрасный графинчик. Ему лет сто, не меньше. Баварское стекло, секрет изготовления утерян, – Забалуев суетливо бросился наливать рюмочку для Долгорукой.

– Поместье будет моим, – холодно ответствовал та, – и графинчик тоже.

– Мне, кажется, вы слишком торопитесь, мадам, – твердо сказал барон. – А вот и мое первое доказательство! Скажи-ка, дорогой Карл Модестович, не был ли ты свидетелем при подписании документа, из которого явствовало, что мой долг князю Долгорукому выплачен был ему в полной мере?

– Никак нет, ваша светлость! Не присутствовал. И документа, о котором толковать изволите, не видел.

– Ты же был там! – побелел от негодования Корф. – Ты сам видел, как я выплатил долг Петру Михайловичу! Зачем же ты лжешь?

– Не думаю, что Карл Модестович стал бы лгать в присутствии столь уважаемых людей, – заметил Забалуев и ехидно добавил:

– А второй ваш свидетель тоже ничего не видел или мы не увидим его?

– Даже и не знаю, о чем вы говорите, Иван Иванович. Не помню я такого факта, – стоял на своем управляющий.

– Я тебя выгоню за эту подлую ложь! Вон из моего поместья!

– Позвольте, позвольте, Иван Иванович, – снова вмешался Забалуев. – Раз вы не вернули долг князю Долгорукому, это больше не ваше поместье. И распоряжаться судьбой управляющего теперь предстоит княгине Марии Алексеевне.

– Мне безразлично, скольких моих слуг вы подкупили! Я пока, слава Богу, в здравом уме. Мой долг Петру Михайловичу я выплатил полностью.

– Милый барон, – Долгорукая, наконец, соизволила повернуться в сторону Корфа, – у вас же нет ни одного документа и ни одного свидетеля, подтверждающих это.

– Да, да! – тут же поддакнул Забалуев.

– А у меня есть…

– Знаю, – прервал ее барон. – И что же вы мне предлагаете – с вещами на улицу?

– Совершенно верно. Так как, стало быть, имение принадлежит мне, я прошу вас его покинуть. И немедленно!

– Мой отец отсюда никуда не уедет!

Все разом оглянулись на этот возглас – в дверях стоял Владимир Корф, запыхавшийся, раздраженный и в штатском.

– Володя! Ты свободен?! – от избытка чувств барон даже пошатнулся.

Владимир бросился к отцу и успел поддержать его, усадил на диван.

– Потом расскажу, а сейчас… Сейчас есть дела поважнее. Итак, княгиня, – Владимир повернулся к Долгорукой, – вы вознамерились лишить нас имения?

– Я всего лишь говорю о законной передаче имущества в счет неуплаченного долга, – ничуть не смутившись, пояснила Долгорукая.

– Низкие поступки нередко прикрывают красивыми словами. Но управу можно найти и на них.

– Вы пытаетесь оскорбить меня, Владимир?!

– Ни в коей мере, – Владимир с иронией поклонился Долгорукой. – Просто пытаюсь установить истину. Насколько я понимаю, речь идет о довольно крупной сумме денег, княгиня. И я уверен, что в расходных книгах вашего мужа есть соответствующая запись.

– О чем вы говорите? Какие расходные книги? Это происходило сто лет назад!

– Нет, нет! – оживился барон. – Володя прав – столь крупную сделку обязательно зафиксировали в ваших расходных книгах. Тем более что ваш покойный супруг был весьма педантичен в этих вопросах.

– Потребуется потратить уйму времени, чтобы найти эти записи в архивах мужа, – Долгорукая как-то очень быстро засобиралась уйти. – То есть, я уверена, что никакой записи нет. Но не хотелось бы тратить время впустую. У меня полно хлопот со свадьбой…

– Тогда вам придется попросить господина Забалуева помочь вам. Иного выхода я не вижу. А пока вы не проверите расходные книги, имение остается за прежним хозяином. Я думаю, все присутствующие согласятся, что это будет справедливо, – Владимир снова поклонился княгине.

– Я все равно докажу, что я права! – зло бросила она, направляясь к выходу.

– А вы – не правы! – добавил Забалуев, удаляясь следом за ней.

– Ты победил! – барон радостно обнял сына. – Чем мне отблагодарить тебя?

– Боюсь, вам это будет очень дорого стоить. Я требую бутылку вина и хороший обед. В тюрьме не слишком разнообразный рацион.

– Конечно, я сейчас же велю накрывать, Вот только завершу одно недавно начатое дело, – барон обернулся к затихшему у стены Шуллеру. – Итак, Карл Модестович, я бы хотел обсудить с вами кое-какие цифры.

Управляющий только и мог, что кивнуть головой – еле-еле, почти незаметно.

– Сегодня утром я просматривал наши расходные книги. И столько интересного там почерпнул! Вот, к примеру, – ржа поела сорок пудов пшеницы. Что-то не припомню таких напастей…

– Я тут ни при чем, – залепетал управляющий.

– А вот еще любопытная запись. Породистых лошадей закуплено на две тысячи рублей. И где же эти чистокровные жеребцы? Крестьяне по сию пору пашут на своих полудохлых кобылах…

– Это уже не мелкое воровство, – недобрым тоном сказал Владимир.

– К сожалению, мелкое, мой мальчик. Мелкое – по сравнение с кражей расписки, которая подтверждала выплату мною долга князю Долгорукому.

– Иван Иванович, я ничего не крал! Да и не докажете!

– Умолкни! – прикрикнул на управляющего Владимир.

– Я не собираюсь ничего доказывать, и так ясно, кто и что украл. Ты уволен! Я еще сообщу исправнику о твоей роли в истории с недостачей и пропажей документов в поместье.

– Боюсь, вам придется об этом пожалеть! – прошипел управляющий, сочтя за благо поскорее убраться подальше от Владимира, который – и это было заметно – с большим трудом сдерживал желание ударить управляющего по его лисьей физиономии.

– Отец, он служит у вас много лет, неужели вы только теперь обнаружили за ним такие грехи? – Владимир проводил удаляющегося Модестовича выразительным взглядом..

– Кто без греха? – пожал плечами барон. – Все воруют, куда же без этого. Но красть в таких размерах! Каждый рубль, который он прикарманил, украден у Анны!

– Действительно, – вдруг озлился Владимир, – зачем думать о всякой чепухе – о поместье, о подлеце-управляющем, когда есть дела поважнее: как из любимой Аннушки сделать звезду Петербурга…

– Как ты смеешь говорить со мной в подобном тоне?!

– Смею! Потому что здесь дело не столько в Модестовиче, сколько в ней! Анна – вот кто настоящая змея, которую вы пригрели!

– Изволь отзываться о ней с уважением!

– Но когда вы начнете уважать меня? Я едва не лишился всего – и только потому, что вы забросили все дела из-за какой-то крепостной актерки!

– Оставь Анну в покое! Она ни в чем не виновата! Это ты опозорил фамилию Корфов, вызвав на дуэль престолонаследника. Наследника российского престола!!! Я на войне жизнью рисковал во имя государя! А ты задумал лишить жизни будущего императора!.. Володя, а где твой мундир?

– Я польщен, что вы, наконец, обратили на меня внимание, отец. Цена моей свободы – разжалование.

– Позор, Боже, какой позор… – барон снова почувствовал тяжесть в сердце.

– Я уже заплатил сполна за свой опрометчивый поступок, отец.

– Ты опозорил наше имя. Ты недостоин фамилии Корфов. И наследства недостоин…

– Что это значит, отец?

– Завтра же я позабочусь о том, чтобы Анне не пришлось беспокоиться о своем будущем, когда меня не станет.

– Не хотите ли вы сказать?..

– Я все завещаю Анне – вот мое решение.

Глава 2
Весь мир театр

И снился Полине чудесный сон.

– Есть не хочу, спать не могу, – в один голос стенали здоровенные Никита и Григорий, отказываясь от Варвариных разносолов.

– Бедные вы мои! – причитала над ними безутешная Варвара. – Все о ней горюете, соколики?! И у меня сердце не на месте. Как она там, в Петербурге, талантливая наша!

– Ей ни одна актриса в России в подметки не годится, – плакал от умиления Никита.

– Да что там, в России – во всем мире, – вторил ему Григорий.

– На всем белом свете, – утиралась передником Варвара.

– Хотя бы одним глазком увидать, как она играет роль Джульетты в Александрийском Императорском, – изводил себя Никита.

– Что ей теперь до нас – она такая знаменитая стала! – убивался Григорий.

– А не обо мне ли вы сейчас говорили? – сердечным тоном спросила Полина, бабочкой впархивая на кухню и повсюду распространяя аромат дорогих заграничных духов. – Никогда буду слишком знаменитой для вас, мои дорогие!

– Полина! Полечка! – загомонили разом мужики.

– Милая ты наша, – бросилась к ней на шею Варвара. – Ну, как там, в Петербурге? Я страсть, как люблю про балы слушать! Что князь Оболенский?

– Репетирует, и я ему условие поставила – откажусь от роли, если он перед премьерой не даст мне повидаться с друзьями.

– Родная ты наша! – снова заныли на пару Никита с Григорием.

– Солнышко мое! – расплылась в улыбке Варвара.

– Поленька! Когда же ты приехала? – на кухню медленно вплыл Карл Модестович и упал перед Полиной на колени. – Я скучал по тебе! Как столица?

– Петербург на том же месте. Император был на моем спектакле вчера вечером. Думаю, он хочет сделать меня своей любовницей.

– Батюшки Святы! – всплеснула руками Варвара, а Никита с Григорием так и просто рты поразевали.

– Глупый я, глупый! – схватился за голову управляющий. – Как я мог отпустить тебя от себя!

– А вы, Карл Модестович, как вижу, все по чужим углам скитаетесь. Так и не купили себе имение в Курляндии? – заботливо поинтересовалась Полина.

– Без тебя у меня ничего не получается, Поленька! Я – ничтожество без тебя, – рыдал Модестович, обнимая и целуя ее ноги.

– Кстати о ничтожествах, – вспомнила Полина. – Где Анна?

– Здесь я! – выскочила из-за печки замарашка Анна.

– Опять грязищу развела, тупица. Быстро убирай! – принялась ругать ее Варвара.

– Фуй, какая же она неопрятная, – брезгливо поморщился Модестович.

– А уж ленивая! – поддержал его Григорий.

– Не зря ее барин розгами стегает за плохую уборку, – закивал Никита.

– Что же вы так на бедную девочку накинулись? – участливым тоном остановила их Полина. – Не виновата она, что такой уродилась. А скажите – не она ли за меня в театре у барона играет?

– Уж лучше всю ночь кошачьи вопли слушать, чем ее пение, – отмахнулся Григорий.

– Да на ее выступление зрители все тухлые яйца извели, когда она стихотворение Жуковского читала, – пожаловался Никита.

– А разве не хотел барон освободить ее?

– У барина теперь один свет в окошке – ты, Полинушка, – улыбнулась Варвара. – О тебе все думки и стремления.

– Ах, – запечалилась убогая Анна, – никогда мне такой талантливой, как вы, не бывать!

– Запачкаешь, платье-то дорогое запачкаешь! – вскричала Варвара, видя, как растопили Анькины слезы сердобольную красавицу Полину, и она подошла к несчастной, чтобы ее пожалеть.

– Анна возьми, – протянула Полина Анне от щедрот своих одну ассигнацию. – Купи себе, что понравится.

– Благодетельница! – Анна кинулась руки ей целовать.

– Ангел! – умилились Варвара, Модестович да Никита с Григорием.

– Такова судьба, – многозначительным тоном изрекла Полина. – Кому-то всю жизнь суждено кухонные столы драить. И лишь избранные могут быть богатыми и знаменитыми…

– Полина, проснись, проснись, говорю, – раздался над ее ухом надтреснутый, глубокий женский голос.

– А?! Что?! – вскочила Полина с кровати, еще не в силах оторваться от волшебного видения.

– Если звала, то быстро говори – зачем, а то я тебя все добудиться не могла. Сон, что ли, больно сладкий?

– Сычиха! – обрадовалась Полина, наконец, разглядев ночную гостью. – А я тебя все ждала, ждала, да, видать, и заснула. А тебя никто не видел?

– Если и видели – молчать будут, боятся меня – вдруг сглаз да порчу наведу.

– А можешь? Настоящую?

– Заплати и увидишь.

– Об этом не беспокойся. Есть у меня враг, терзает, хуже зверя. Нет сил терпеть.

– Знаю, знаю твою беду, можешь имени не называть.

– Откуда знаешь?

– Прожила я на свете долго, людей насквозь вижу. А беда твоя обычная. Зависть тебя терзает. Чувство это черное, сожрет тебя…

– Не про меня разговор, – перебила ее Полина. – Сделай так, чтобы она маялась, как я маюсь. Чтобы она в сто раз сильнее моего страдала! Мне нужно сильное средство! Очень сильное!

– Эка, тебя распирает, – нахмурилась Сычиха. – А знаешь ли ты, девица, что сильное средство может и в могилу свести?

– Об этом и прошу тебя, бестолковщина! – взвилась Полина. – А я уж в обиде не оставлю! Заплачу, сколько скажешь!

– Нет, на смертельное заклятие ты меня не уговоришь. Поищи кого другого. Да и не пристало мне на старости лет под судом ходить!

– Тогда проваливай отсюда, ведьма старая! Нечего людям голову морочить! Всем расскажу, что ты никчемная колдунья!

– Да кто тебе поверит?

– Поверят, когда сама все сделаю! Когда сама порчу наведу!

– Ну, ну, девица, в добрый путь! В добрый путь, красавица! – рассмеялась Сычиха и исчезла, словно просто растворилась в воздухе.

Сон у Полины, как рукой сняло. Кто же думал, что Сычиха такой разборчивой окажется! Или Анька проклятая и ее околдовала, вот только когда успела-то? Но ничего, я и сама все могу, – подумала Полина и тайком на кухню побежала, прихватив из комнаты заветный мешочек с травами, которые у старой цыганки на перчатки шелковые – подарок Модестовича – выменяла.

Варвара, судя по всему, уже давно встала – печку развела, да, видимо, сама вышла куда-то. И Полина тут же бросилась к плите, наплескав воды в горшочек и высыпав в него цыганское зелье.

Отвар уже загустел и остывал на столе перелитым в большую металлическую кружку, когда Полина спиной почувствовала чье-то присутствие. Она вздрогнула и схватилась за кочергу.

– Ты чего, Полюшка, уже и своих не узнаешь?

– Фу, черт! Карл Модестович! Напугал-то зачем? – Полина опустила кочергу и схватилась за сердце – оно так и рвалось из груди.

– Тебя искал. Проститься хотел.

– Как проститься? – растерялась Полина. – Обещали золотые горы, а теперь бросаете меня здесь, бежите…

– Дело приняло другой оборот. Возращение молодого Корфа все изменило.

– А я думала, вы никого не боитесь.

– Я и не боюсь. Но он слишком хитер, чтобы его обмануть, и слишком здоров, чтобы его извести! Он непременно докажет, что барон вернул деньги Долгорукому, и все! Понимаешь? Все! Всему конец! К тому же старик уже обнаружил недостачу. Нет, бежать мне надо.

– Вас, значит, и в тюрьму посадить могут?

– Могут и в тюрьму. Старый барон уже грозил исправнику на меня донести!

– Плохо дело, – упавшим голосом прошептала Полина.

– Хуже некуда. Напрасно я доверял Долгорукой. Ей-то что? Уехала к себе в поместье чаи гонять с Забалуевым. И нет ей до того никакого дела – в тюрьму меня упекут или вздернут…

– Вас, значит, в тюрьму, а я здесь одна останусь, с помоями возиться? – вскинулась Полина. – И Анна спокойненько главные роли будет играть да в Петербург разъезжать?!

– Надоело мне слушать про Анну! Я говорю о серьезных вещах!..

– Что это вы делаете на кухне? – с порога закричала на них неожиданно вернувшаяся Варвара. – Марш отсюда, и побыстрее! От вашего духа еда протухнет! Чего стоишь? Глухой, что ли?

– Ой, Варвара, смотри, договоришься ты у меня! – пригрозил Карл Модестович кухарке, напиравшей на него грудью.

– Сейчас сознание от страха потеряю и лицо вашего высокоблагородия кипяточком ошпарю! – издеваясь, заявила Варвара.

– Идиотка! – попятился управляющий, едва не придавив Полину, быстро прибиравшую со стола кружку с отваром.

– А командовать тебе уж больше не придется! Знаем мы про барское распоряжение! – продолжала Варвара.

И пока она препиралась с немцем, Полина побежала в комнату Анны. Сделав задуманное, она выглянула в окно – тихо ли на дворе, и вдруг увидела подъезжавшую карету с Никитой на облучке.

– Вернулась? Что-то быстро. Никак все в столице сорвалось, – обрадовалась Полина. – Вот я тебя сейчас встречу!

Анна и шагу еще ступить по дому не успела, как столкнулась со злорадно улыбающейся Полиной.

– Что так обратно поторопилась? Или провалилась в театре?

– Не до тебя мне сейчас, Полина, устала я с дороги, отдохнуть хочу, – Анна попыталась обойти ее.

– Я слыхала, барин совсем плох. Помрет, стало быть, скоро.

– Типун тебе на язык!

– Все там будем когда-нибудь. То-то твоя жизнь изменится, когда старый барон отойдет!

– А тебе не кажется, что твоя жизнь тоже может измениться, когда барон поправится? – уходя, бросила Анна.

– Мечтай, мечтай, – прошипела ей в спину Полина. – Будет тебе и театр, и светопреставление. Только бы подействовало!..

Но и в комнате не было Анне покоя – не успела она войти, как тут же в дверь просочился вездесущий Модестович.

– Я надеюсь, вы не очень устали по дороге из Петербурга в наши удаленные пенаты? – гадким тоном произнес он, по-кошачьи приближаясь к Анне.

– Карл Модестович, что вам здесь нужно?

– А дверь чего не заперла, раз не ждала никого?

– Немедленно уходите отсюда! – громким шепотом сказала Анна, боясь потревожить домашних.

– Ух, ты, глазищи какие! Попалась, так не дрожи!

– Я закричу!

– Кричи! У барона сердце слабое – его сейчас же и прихватит. Буду тебе благодарен. – Модестович схватил Анну в объятья.

– Если вы посмеете ко мне притронуться, Иван Иванович вас убьет. Пустите меня! – негромко взмолилась Анна.

– Отпущу, когда наскучишь! Так что будь-ка ты умницей, – управляющий прижал Анну к столу и стал целовать в шею.

Анна, сопротивляясь, нащупала рукой на столе бронзовую статуэтку Дианы-охотницы – подарок барона, и, что есть силы, ударила ею Модестовича по голове.

– Ах, ты, дрянь мерзкая! – управляющий занес руку для ответного удара, но тут ощутил, как кровь струйкой стекает по виску. – Вот ты как?! Тогда получай!

Модестович смел со стола все предметы, под руку ему попалась ваза с цветами. Управляющий схватил их, вознамерившись отхлестать букетом Анну по лицу, и вдруг почувствовал дурман и тошноту. Его закачало.

– Воздуху мне, воздуху… – Модестович, шатаясь, стал искать выхода. Анна бросилась ему помогать. – Отойди от меня, девка, убийца!

Оторопевшая Анна с ужасом смотрела, как управляющий, держась за стену, выбирается из ее комнаты. Господи, да не убила ли я его на самом деле! – перепугалась она и в отчаянии опустилась на стул.

А Модестовича, буквально кубарем скатившегося по лестнице, подобрала все та же Полина, неугомонно следившая в доме за всем и вся.

– Что это с вами, Карл Модестович? Вы никак пьяны! Да это же букет! – ужаснулась она, подбегая к управляющему и разглядев у него в руках букет из комнаты Анны.

– А? Что? – Карл Модестович непонимающе взглянул на Полину и рухнул на пол.

– Боже мой, какой идиот! Карл Модестович… Карл Модестович.., да вставайте же вы! Вставайте! – Полина принялась его поднимать. – Я вам сейчас водички свеженькой принесу.

– Боже мой! Что это было? Я как будто в обморок падал… – бормотал управляющий и время от времени встряхивал головой, словно пытаясь убедиться, что она все еще у него плечах.

– Лишились чувств, как кисейная барышня! – причитала Полина, подхватывая его под руки. – Идемте отсюда скорее, вставайте! Я вас к себе отведу, отлежитесь. Что вам сейчас по дому шастать, еще неровен час – барон увидит да поймет, что вы к Анне ходили.

– Голова раскалывается…

– Нечего было чужие цветы из чужих комнат таскать! – Полина вырвала букет из онемевших и скрюченных, словно замороженных пальцев управляющего – Цветы, а при чем тут цветы?! – снова непонимающе замотал головой Карл Модестович.

– При том, что нанюхались вы моего подарка Аннушке!

– А разве вы с ней такие подруги, что ты цветы ей носишь?

– Заладили – цветы, цветы… Надо было – вот и поставила! У вас, Карл Модестович, голова не тем занята! Подумайте лучше – что будет, когда барон поправится? Как выкручиваться-то станем?

– Не поправится! Ты же сама его видела. Губы синие, лицо белое. Умрет, – убежденно сказал управляющий. – И очень скоро!

– Карл Модестович, вы в Бога верите?

– Верю.

– Тогда молитесь, чтобы он действительно помер!..

* * *

– Лиза, я бы хотел поговорить с тобой наедине.

Лиза отчужденно посмотрела на брата, вошедшего в ее комнату, и покорно отложила свое занятье. Она перебирала вещи из наследного сундука – то, что должно было отойти ей после свадьбы от бабушки.

– Когда ты говорила Андрею Платоновичу, что выйдешь за него, я не услышал радости в твоем голосе.

– А чему радоваться, Андрей? Беда это моя, а не радость!.. Владимир разлюбил меня. Ты сказал, что он дрался на дуэли за честь другой женщины. Я-то мечтала, что мы всю жизнь будем вместе, что меня будут звать – Елизавета Петровна Корф. А теперь я стану Елизаветой Забалуевой!

– Андрей Платонович тебя любит… – скорее спросил, чем сказал Долгорукий.

– Я согласилась на этот брак, и будь что будет.

– Время лечит, Лизанька. Одни мечты сбываются, другие – нет. Выйдешь замуж, начнется совсем другая жизнь. И появятся другие мечты. Вот увидишь – ты снова научишься любить.

– Ты думаешь, можно научиться любить Забалуева?

– А ты взгляни на него непредвзято. Может быть, ты найдешь в нем достоинства, которых раньше не замечала. Конечно, этот брак не столь идеальный и романтичный, как ты мечтала, но…

– Андрюша! – Лиза подняла на брата глаза, полные слез. – Нельзя ли отложить свадьбу хотя бы ненадолго? Мне так тяжело сейчас!

– Я обязательно поговорю с маман, – растроганным тоном пообещал Андрей. – Я постараюсь убедить ее перенести свадьбу до лучших времен. Когда ты будешь готова.

– Спасибо! Ты единственный человек на всем белом свете, который меня понимает!

Андрей почувствовал прилив сентиментальности и нежно обнял сестру. В эту минуту она показалась ему такой беспомощной и несчастной.

– Я тотчас же пойду к маман, я сделаю все, что в моих силах!..

А Долгорукая тем временем опять совещалась в гостиной с Забалуевым. Андрей Платонович в свое имение уже почти не уезжал – он стал неотъемлемой частью домашнего интерьера Долгоруких и тенью княгини. И она была ему благодарна. После разговора с Корфами дело стало приобретать опасный оборот и требовало постоянного внимания и обсуждения стратегии и планов.

– Принесла его нелегкая! – шипела Мария Алексеевна по адресу младшего Корфа.

– Книги, Мария Алексеевна, – подпевал ей Забалуев. – Нужно срочно уладить вопрос с расходными книгами. А что, действительно, у вашего мужа в них может быть запись о выплате долга?

– Да, уж Петр Михайлович был педант, – покусывая губку, подтвердила княгиня. – Все записывал – мелочь какую-нибудь на шпильки девчонкам возьму, и ту запишет. Шагу нельзя было ступить, чтобы не занес в свои ненавистные реестры.

– Согласитесь, редкое качество для русского помещика, – оценил Забалуев.

– А хорошего-то что? Пользы-то что? Наживали, наживали добро на зависть соседям. А тратить – все экономили, экономили!.. Уж на вас одна надежда, Андрей Платонович – что вы на Лизе не будете экономить, как мой муженек на мне, – притворно всплакнула Долгорукая.

– Мария Алексеевна, дорогая! – возгорелся Забалуев. – Все брошу к ее ногам, если понадобится – лишь бы Лизанька была счастлива. Одного только боюсь… Вот мы завтра к Корфам на спектакль приглашены. Елизавета Петровна увидит, что Владимир на свободе. Как бы ее чувства к нему не вернулись с новой силой…

– Андрей Платонович, я уверена, что вы что-нибудь придумаете. Меня совершенно другое занимает – с книгами-то что делать?

– Да, вырвать к чертовой матери страницу эту проклятую! И дело с концом! С регистрационной книгой ведь так поступили. И ничего – сошло с рук.

– Говорю же вам, что муж был педант. Все записано в расходной книге по числам и страницы пронумерованы.

– А вот на это хитрость уже есть, старинная, народная… – Забалуев не успел закончить фразу – в гостиную решительным шагом вошел Андрей.

– Маман, есть серьезные причины отложить свадьбу.

– Отложить свадьбу? С какой стати?!

– Я сейчас говорил с Лизой, и я очень беспокоюсь за нее. Все произошедшее стало для сестры большим потрясением. И я полагаю, мы должны уважать ее чувства. Лизе нужно время, чтобы смириться с тем, что Владимир никогда не станет ее мужем.

– А я предполагаю, что со свадьбой, наоборот, следует поторопиться, – вмешался Забалуев.

– Отчего же?

– Елизавете Петровне вредно надолго погружаться в грустные мысли и воспоминания – возникнет опасность, что она никогда больше не сможет испытать счастья.

– Лечит только время… – возразил Андрей.

– Глупости! Со временем переживания не уходят, а боль лишь усиливается. Поверьте, я желаю Елизавете Петровне счастья и не позволю ей мучаться в одиночестве! Я ее такой любовью окружу, вы представить себе не можете!

– И вы готовы поклясться, что сделаете ее счастливой? – с сомнением спросил Андрей.

– Естественно, клянусь! Однако, Андрей Петрович, если вы полагаете, что я – неподходящая партия для вашей сестрицы, я, конечно, уйду в сторону…

– Нет! – вскричала Долгорукая.

– Мария Алексеевна, – остановил ее Забалуев, – решение должен принять ваш сын.

– Хорошо, – кивнул Андрей, – пусть будет так. Вы женитесь на Лизе, но о дате свадьбы я скажу сам. И еще одно… Маман, я слышал, вы собираетесь к барону на спектакль? Насколько я понимаю, у вас сейчас с ним тяжба…

– Мы идем смотреть спектакль, а не судиться с ними, – всплеснула руками Долгорукая. – Иван Иванович еще загодя прислал приглашения всем соседям. И Андрей Платонович тоже его получил.

– Да, да, – закивал Забалуев.

– Что ж, если так…

– Послушай, Андрэ, я не настолько кровожадна, как может рисовать тебе твое воображение, – Долгорукая улыбнулась одной из своих самых обворожительных и сладких улыбок. – Дела делами, а нарушать правила приличия – ни за что! Мы же все-таки с Корфами соседи. Я сама поеду к барону пораньше, справлюсь о его здоровье. Ты же знаешь – хотя и денежки врозь, а дружба всегда остается дружбой.

– Твои бы устами, маменька… – Андрей слегка поклонился матери и вышел из гостиной, чтобы сообщить Лизе о достигнутой договоренности.

Лиза ждала его с нетерпением и вместе с тем в успехе этого заступничества сомневалась. Андрей уже давно жил в Петербурге отдельно, в загородном имении бывал редко, а, когда приезжал, то княгиня всегда была к нему так почтительна и с таким уважением преподносила всем его статус, представляя за главу семейства, что Андрей с легкостью принимал ее тонкую игру за действительность. Лиза же маменьку хорошо изучила и понимала, кто настоящий хозяин в этом доме и кто распоряжается ее судьбой и будущим. И, несмотря на всю усталость и обиду за разрушенные мечты, ей очень хотелось досадить маменьке, и она придумала одеть к выходу одно из своих старых платьев, давно висевших в дальнем углу гардероба.

– Ты с ума сошла? – растерялась Соня, которая зашла к сестре в тот момент, когда Лиза примеряла знакомое платье. – Это же с похорон отца, маменька будет расстроена.

– Буду рада, – ничуть не смутилась Лиза. – Если у меня траур, так пусть его почувствуют все.

– Хочешь навлечь на себя беду?

– Все беды уже пришли, Соня. Владимир меня предал, моим мужем станет омерзительный старик, маменька равнодушна к моим страданиям… Как ты думаешь, какая шляпка больше подойдет к этому платью?

– Вот эта, – машинально выбрала Соня.

– Пожалуй, ты права, – Лиза примерила шляпку и посмотрелась в зеркало. – Андрей обещал мне уговорить маман отложить свадьбу до того момента, когда я буду готова. А, быть может, я никогда не буду готова – и тогда мне вообще не придется выходить замуж за этого сатира!

– Андрюша сможет повлиять на маман. Он – единственный, к чьему мнению она прислушивается.

– Какая ты еще маленькая, Соня, – с грустью покачала головой Лиза. – Но дай-то Бог!..

– Лиза, можно к тебе? – Андрей снова появился на пороге ее комнаты. – Я сейчас говорил с Андреем Платоновичем…

– И он убедил тебя не откладывать свадьбу, ведь так? – поняла Лиза.

– Он не пытался меня ни в чем убедить. Я сам понял, ты должна выйти за него замуж. Андрей Платонович будет заботиться о тебе, Лиза. Он сумеет сделать тебя счастливой.

– А я думала, что ты меня защитишь!

– От кого и от чего тебя защищать? От родной матери? От мужчины, который тебя любит? От новой, самостоятельной жизни? Лиза, открой глаза! Все желают тебе только счастья. Неужели ты сама этого не понимаешь?

– У меня уже нет желания понимать что-либо из того, что мне предлагают, – потускнела Лиза. – Лучше займемся нарядами, маман говорила, что это ее всегда отвлекало от грустных мыслей.

Андрей пожал плечами – он по-настоящему расстроился. Вся эта история с Владимиром была и ему неприятна. Впервые Андрей устыдился за свое поведение – все это время он вел себя, как настоящий эгоист. Андрей с удовольствием принял участие в судьбе друга, став его секундантом, взяв на себя поручение от Владимира к отцу, но, только приехав в имение и увидев несчастные глаза сестры, начал понимать, кто более всего пострадал в этой истории, казавшейся ему сугубо мужским делом.

Андрей приятельствовал с Корфом, но Владимир все же всегда оставался достаточно закрытым даже для близких людей. Андрей знал, что особой душевности не было и между самими Корфами, и поэтому никак не мог предположить, что Лиза будет когда-либо испытывать к своенравному и порой заносчивому Владимиру столь глубокие, искренние чувства. Договор об их женитьбе между своим отцом и старым бароном он воспринимал, как само собой разумеющееся, и не считал, что в этом для Лизы есть нечто большее, чем просто приятные обязательства, основанные на соседстве и добром знакомстве их семей.