Текст книги "Визит к императору"

В вестибюле научной библиотеки шел интеллигентный питерский скандал – один из посетителей сцепился с продавцом книг, разложившим свой товар на столе у входной двери. Среди прочих раритетов там было выложено современное издание «дневников» Пушкина, которое вызвало бурю негодования у читателя библиотеки. Истошно вопя, что это – наглая фальсификация, бесстыдно порочащая память поэта (а поэт, как известно, наше всё, и даже больше), любитель-пушкинист так и бросался на книгоношу, поступившегося принципами в жажде наживы.

А тот в ответ активно огрызался, чувствуя в происходящем ущемление собственных коммерческих интересов. Дискуссия шла в жестком тоне, хотя, к чести петербуржцев, без использования выражений, которые принято называть «непарламентскими».

Невольно заинтересовавшись предметом спора, Маргарита взяла экземпляр мнимых дневников, перелистала и тут же натолкнулась на какую-то дурацкую историю, рассказанную от лица Александра Сергеевича. Якобы некая дама, имевшая множество любовников (в числе которых, естественно, был и великий поэт), мечтала устроить зеркальный потолок в собственной спальне, дабы, предаваясь любовным утехам, одновременно любоваться происходящим, поглядывая на потолок. Тогда ее любовники, опять же включая Пушкина, скинулись и в складчину установили у общей дамы вожделенные зеркала, чтобы сделать ей приятное, ибо привыкли ее баловать и ублажать…

Конечно, Пушкин был известным дамским угодником… Но все мелочные расчеты, связанные с дорогостоящим ремонтом в спальне дамы, лишенной предрассудков, и пошлые авторские комментарии совершенно не вязались со всем тем, что знал про солнце русской поэзии каждый школьник, и посему принадлежность дневников перу Пушкина вызывала сомнения даже при столь поверхностном знакомстве.

Маргарита, искренне убежденная, что Пушкин и вправду наше всё, и имя его осквернять незачем, тут же внутренне солидаризировалась с поклонником поэта, срамившим книготорговца, но принять личное участие в скандале не посчитала нужным. Она просто провела над книгой рукой, очертив круг, и что-то прошептала.

– Это позор! – закричал любитель-пушкинист и выхватил у Маргариты книгу, чтобы сунуть ее в нос нахальному торговцу. – Как вы смеете торговать подобной дрянью? Из-за таких, как вы, Россия теряет свой культурный уровень.

– Что это? – с ужасом спросил продавец, глядя на книгу.

– Нет, это я вас спрашиваю – что это? – не желал упускать инициативу пушкинист. – Это – свидетельство национального позора!

Но книготорговец уже утратил вкус к культурным формулировкам.

– Где дневники Пушкина, сука рваная? – заорал он. – У меня каждый экземпляр подотчетный!

Оба уставились на обложку книги. И наступила немая сцена, как говаривал друг Пушкина Гоголь. На переплете спорного издания красовалась тисненная золотом надпись «Легенды и мифы Древней Греции»…

А Маргоше вдруг припомнились слова из песенки известного барда-акына Тимура Шаова: «И бедный Пушкин на Тверской стоит и слышит слово „суки!“, поникнув гордой головой»…

Увы, не только на Тверской, но и в Северной столице дух Пушкина мог бы наслушаться много чего, если бы присутствовал при разборке в вестибюле академической библиотеки в защиту своей памяти… Скатились-таки до непарламентских выражений господа пушкинисты. Россия-матушка! Вот уж воистину, и назовет меня всяк сущий в ней язык!

Маргарита и Валька тем временем оформили пропуска в библиотеку (не будучи жительницами Петербурга, постоянных читательских билетов они не имели) и пошли вверх по лестнице.

– С книжкой – это твои штучки? – тихо спросила Валька.

– Угу, – кивнула Маргарита. – Надеюсь, мне удалось преобразить весь тираж.

– М-да, чего только нынче на Александра Сергеевича не брешут, – горько вздохнула валькирия. – А ведь мы с ним были на дружеской ноге…

– Как, и ты тоже? – ахнула Маргарита, невольно вспомнив гоголевского Хлестакова.

– А то, – самодовольно подтвердила Валька. – Я, будет тебе известно, в войну тысяча восемьсот двенадцатого года служила в гусарах… Кавалерист-девица Надежда Дурова – это я. Пришлось выдать себя за дочь сарапульского городничего девицу Дурову, а в армию пойти под именем Александра Соколова – женщин в то время в регулярные войска ни под каким видом не брали. Ну со временем обман, конечно, раскрылся, однако в гусарах меня за боевые заслуги так и оставили. После окончания войны я служила в Париже, в оккупационных войсках, так сказать… Потом вернулась в Санкт-Петербург, произвела фурор в местном обществе, и вот тут-то молодой поэт Пушкин и обратил на меня свое благосклонное внимание. Женщина-офицер – это, доложу тебе, по тем временам была большая экзотика. Пушкин хотел даже роман обо мне написать, но на «Евгения Онегина» отвлекся. А отношения у нас с ним были свойские, приятельские. Зайдет, бывало, Сашка в гости с бутылочкой «клико» и говорит: «Выпьем с горя, где же кружка? Сердцу станет веселей». Опрокинем мы с Сашей по кружечке, закусим, я его и спрашиваю: «Ну что, брат Пушкин?» А он мне в ответ: «Да ничего, – говорит, – мадемуазель Надин, так как-то все»… Ну и закатимся мы с ним на весь вечер к цыганам, тоску разогнать.

Маргарита хотела было пристыдить расхваставшуюся валькирию, но сдержалась. Как знать, может, Валька и с Гоголем была на дружеской ноге, и в тот момент, когда Пушкин подарил Николаю Васильевичу сюжет «Ревизора», именно она, со своей стороны, подарила знаменитую фразу: «Ну что, брат Пушкин?»… Удивляться ничему не приходится.

И все же Маргоша не удержалась от вопроса, заданного со скрытым сарказмом:

– А стихотворение «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…» Пушкин, случаем, не тебе посвятил?

– Не-а, – отказалась от такой чести Валька, не учуяв никакого подвоха. – Аньке Керн. Но этот стишок, как говорится, салонный вариант, для дамского альбома, порадовать самодовольную дурочку. А для самого себя знаешь, что Пушкин про Керн писал? «Одна лишь Анька рыжая, и ту ненавижу я». Уж больно она ему на шею вешалась и достала до печенок…

ГЛАВА 6

Завершив дела в библиотеке (пожалуй, потратить часа три на казенную надобность не так и страшно, зато совесть командировочного человека может быть спокойна), Маргарита решила уделить немного внимания собственным делам – тем самым, о которых она узнала из письма бабушки и которые привели ее в Северную столицу.

– Валюшка, надо разыскать моих родственников, раз уж бабушка поручила мне такое дело. Ты знаешь, со старушкой шутки плохи, она и с того света проконтролирует, как я выполняю ее поручения.

Валькирия вдруг погрустнела: – Как мчатся годы! Вот и о бедной Рите уже говорят, как о покойной старушке. А я ведь помню ее совсем юной девочкой, делающей первые шаги на поприще магии. Интересно, кем же я в твоих глазах кажусь? Ископаемым ящером? Летающим птеродактилем?

Да, разговаривая с представителями магического сообщества, надо избегать такой темы, как возраст, причем в любом контексте. Никогда не догадаешься, что именно может показаться им обидным…

Валькирия тем временем перекинулась мыслями на другие дела – у нее тоже отмечалась легкость в мыслях необычайная.

– О родственниках твоих я наслышана, народ, мягко говоря, своеобразный. Поиски придется вести невесть где и как. Это уже не библиотека Академии наук, это места магически опасные. Надо бы как-то подстраховаться. Слушай, а не применить ли тебе заклинание хамелеона?

– Что ты имеешь в виду? – удивилась Маргарита, впервые услышавшая о таком заклинании.

– Тебя что, еще никто ему не научил? – возмутилась Валька, хотя она сама и была одной из главных наставниц Маргариты в вопросах, касающихся древних таинственных знаний. – Вот уж правду говорят: у семи нянек дитя без глазу. Старое простенькое заклинание, которое должна знать каждая ведьма, – его еще иногда называют чарами невидимости. Правда, оно требует определенной внутренней силы, но с этим у тебя все в порядке, как я успела заметить. Ты должна запомнить текст заклинания и повторять его про себя до тех пор, пока границы твоего физического тела не станут размытыми…

– И я исчезну у всех на глазах? Это эффектно! – восхитилась Маргарита.

Но Валька поспешила остудить ее восторги:

– Нет, не то чтобы исчезнешь… Но ты слегка «попрозрачнеешь» и до такой степени сольешься с окружающей обстановкой, что тебя просто перестанут замечать. Во всяком случае, те люди, которые не знают, что ты рядом, и не думают о тебе в этот момент, могут не увидеть тебя, даже если ты будешь ходить вокруг них кругами.

Маргарите показалось, что чары не совсем совершенны.

– А если они обо мне подумают в этот момент? – уточнила она.

Валька уточнила:

– Тогда, если мысль о тебе оказалась не мимолетной и случайной, а вполне осознанной и человек захвачен ею всерьез, он различит твой размытый, святящийся силуэт. Но люди, незнакомые с основами магии, обычно принимают его за некое паранормальное явление…

– Как здорово! – восхитилась Маргарита. – И это заклинание срабатывает во всех случаях?

– Считается, что оно не срабатывает, если при его помощи пытаются скрыть следы преступления или какой-то дурной поступок. Я лично на себе не проверяла – случая не представилось, чтобы после преступления надо было сваливать под воздействием чар. Это, знаешь ли, не мой жанр. И тебе проверять не советую. Ладно, запоминай стишок:

 
Клок тумана, глаз дракона
И узор хамелеона…
Где сейчас прольется свет.
Там меня в помине нет.
 

Вот и все заклинание. Надо будет спрятаться, начнешь повторять его про себя и сможешь пройти, где захочешь, хоть под носом у врагов. Практически невидимкой! Желаю удачи. Но в общем плане прими еще один совет опытного человека – лучше все-таки там, где твоих врагов нет. Запомни, основа стратегии – это очень простое правило: если враг знает, где ты, постарайся быть в другом месте.

Маргарита рассчитывала отправиться на поиски родни в одиночестве, но этой надежде не суждено было сбыться. Валька поплелась за ней, пообещав, правда, что в драматический момент родственной встречи она мешать не будет, а обернется птицей и покружит где-нибудь неподалеку. С одной стороны, это нельзя будет расценить как беспардонность, а с другой – если события примут неприятный оборот, у нее останется шанс быстро вмешаться и принять личное участие в магическом скандале на стороне одинокой и, как Вальке казалось, беззащитной Маргариты.

– От этих питерских всего ожидать можно, знаешь ли, – внушала она подруге, – высокомерные снобы, им человека обидеть только в радость.

Во дворе гостиницы стояла группа молодых бритоголовых парней. Они оживленно переговаривались о чем-то и были совсем не похожи на здешних постояльцев.

– Ой, чегой-то мне эти пацаны не по вкусу, – бросила Валька. – Ритуха, делай «хамелеона» на счет три. Оно не повредит…

– Вот здесь, согласно агентурным данным, две бабы из Москвы остановились, – говорил тем временем своим однопартийцам парень, носивший в определенных кругах кличку Курт. – Гингема вроде бы должна была приехать одна, но мало ли, может, и прихватила с собой еще какую-нибудь ведьму для компании. Черт знает, что ей в голову взбредет, информации-то у нас мало. Гостиница ведомственная, значит, она под научного работника косит. По описанию обе москвички на Гингему смахивают – обе рыжие, молодые, и что-то ведьмовское в глазах играет.

– Проверим, – кивнул старший группы по кличке Ганс.

И в это время мимо них к подворотне пролетело нечто невероятное – две нечеткие, полупрозрачные, издающие легкое серебристое свечение женские фигуры. На свою удачу, члены группы Ганса как раз думали и говорили о московских гостьях, иначе это явление осталось бы незамеченным. Впрочем, удачей считать подобные вещи парни готовы не были.

Ганс сперва остолбенел, а потом произнес затейливую фразу, из тех, какие сторонники фюрера в военные времена могли услышать только с противоположной стороны линии фронта. Курту удалось быстрее сориентироваться, и он сразу понял, что эти смутные фигуры как раз и есть те самые ведьмы из Москвы, о которых только что шла речь (единственное, чего он не знал и о чем даже не мог догадаться, – это то, что его собственные мысли и слова сделали дам хоть немного заметными).

– Парни, вперед! – закричал он, перехватив инициативу у растерявшегося Ганса. – Это они! Гингема с подружкой!

Не заметив, что его партайгеноссен[6]6
  Товарищи по партии.


[Закрыть] так и остались стоять на месте, не находя сил оторвать башмаки от асфальта, Курт ринулся следом за святящимися бабами.

Одна из них неожиданно обернулась и со словами: «Ну вы достали, фашистские морды! Прими привет от дяди Васи![7]7
  Войска дяди Васи – шуточная расшифровка аббревиатуры ВДВ.


[Закрыть]» – нанесла ему такой удар по корпусу, которому позавидовал бы сам Майкл Тайсон.

После этой короткой стычки два светящихся привидения исчезли, а Курт, медленно оседая наземь, прошептал бледными искривленными губами:

– Ведьмы! Проклятые ведьмы!

Вот теперь ему стало по-настоящему понятно, о чем шла речь на последнем совете. Да, ведьмы – это большая опасность, и только что он испытал это на своей шкуре.

Ганс тем временем уже настолько пришел в себя, что решился подвергнуть увиденное первичному анализу:

– Господа, поздравляю вас, мы вышли на след московской колдуньи! Это, без всякого сомнения, была она. Во-первых, она на наших глазах экспериментировала со своим физическим телом, обратившись в привидение…

– А почему ты говоришь о ней в единственном числе? – перебил микрофюрера кто-то из бестактных соратников. – Ведьм было две!

Ганс нашел обоснование и этому факту:

– Не исключено, что это все же одна баба, хотя мы вроде бы видели двух. Возможен эффект мистического раздвоения – не забывайте, с кем мы имеем дело. К тому же мы были очевидцами коварного нападения подлой ведьмы на Курта. Она подвергла его воздействию астральной энергии, и говорить, что это не так, значит противоречить очевидному. От простого удара женской руки здоровый пацан не свалился бы с ног. Что с тобой, Курт?

Курт застонал.

– Ощущение такое, словно меня отделал здоровенный десантник!

– Мужайся, старина! Мы положим конец произволу мерзкой колдуньи!

– Видала? – Валька кивнула на нокаутированного противника. – И ты будешь говорить, что у тебя в Питере врагов нет?

– Но я их не знаю! – возмутилась Маргарита. – А враги должны быть мне известны!

– Совсем не обязательно, – отмахнулась Валька. – Парни, сдается мне, из этих…

– Из каких этих"?

Валька ничего не ответила и, вытащив из кармана зеркальце, по виду – совершенно обычное, принялась что-то шептать и дуть на его поверхность. По зеркальцу побежали волны, словно по водной глади при легком ветерке, потом возникла какая-то картинка, вероятно вполне годящаяся для получения информации.

– Из каких этих, спрашиваешь? – переспросила Валька. – С терминологией по этому делу у нас недоработочка, поэтому лучше учись понимать с полуслова. В привычных тебе терминах можно назвать их национал-социалисты отечественного разлива.

– Национал-социалисты? – удивилась Маргоша. – Это же что-то из фильмов про Штирлица…

– Да, про наших родных наци фильмов снимают не в пример меньше. Искусство по-прежнему в большом долгу перед народом. Вот, глянь-ка…

И Валька протянула Маргарите свое зеркальце. В нем, как в маленьком экране, можно было разглядеть некое присутственное место, вероятно – штаб общественной организации, не слишком людный в настоящую минуту. Впрочем, если предположения Вальки были верны, то лучшие люди этой организации сейчас растерянно топтались во дворе гостиницы, а кое-кто даже валялся там на пыльном асфальте.

На первый взгляд штаб производил вполне благопристойное впечатление – скромненько, но чисто, как говорится… Но как только Валька, не перестававшая дуть на зеркальце, «надула» увеличенное изображение плакатов, щедро украшавших стены помещения, Маргарита вздрогнула – таких лозунгов не было даже в фильме про Штирлица, поскольку представленные там исторические персонажи – и Шелленберг, и папаша Мюллер – при всей своей людоедской сущности все же относились к интеллектуальной элите нацистов и умели облекать свои мысли в благопристойную форму. А у здешних мелких фюреров из города на Неве было, как говорится, что на уме, то и на языке… Сунув нос (при помощи все того же виртуально-магического способа) в красивые листовки, стопкой лежавшие на столе, Маргарита и Валька переглянулись. В изящных виньетках из дубовых листьев текст оказался такой, что волосы вставали дыбом.

– Вот тебе наглядный пример побочного эффекта научно-технического прогресса. В век компьютерных технологий любой придурок может изготовить листовку и проповедовать все, что запало в его дурацкую башку, – после недолгого молчания бросила Валька. – По-моему, нам пора устроить налет на фашистский штаб. Давай поиграем в белорусских партизан!

– Только бороться с фашизмом мы начнем не сию минуту, – ответила Маргарита. – У нас ведь на этот вечер запланированы другие дела.

– Вот так всегда, сперва все слишком заняты личными делами, чтобы уделить хоть немного сил общей борьбе, а потом глядь – уже поздно: кругом концлагеря, и у каждого остается только одно важное личное дело – увернуться от газовой камеры, – ворчала Валька, топая тем не менее следом за Маргаритой.

ГЛАВА 7

После исчезновения двух призрачных дам приключения Ганса и его партайгеноссен не завершились. Не успели парни поднять на ноги Курта, продолжавшего стонать и хватать ртом воздух, как из стены вышла еще одна странная фигура. Да-да, она именно вышла из стены, и сколько парни на нового призрака ни таращились, исчезать он не собирался.

В отличие от полупрозрачных бабенок этот казался намного материальнее, если, конечно, подобное определение вообще допустимо использовать по отношению к призраку. Коренастый немолодой мужчина, в камзоле, сшитом по моде трехсотлетней давности, и громоздком парике с буклями, строго смотрел на парней, поигрывая лезвием обнаженной шпаги. На его грубом, словно выточенном из куска гранита лице читалось явное неодобрение, хотя ему лично никаких обид никто нанести пока не успел.

Впрочем, за этим дело не стало.

– Эй ты, чучело ряженое! – гаркнул партайгеноссе Ганс. – Тебе-то что здесь надо?

Когда Ганса что-нибудь пугало, он всегда возлагал надежды на собственную агрессивность: если людям как следует нахамить, с ними проще бывает найти общий язык.

– Зело прискорбно наблюдать, что юношество в граде Петровом столь неучтивыми манерами наделено и о деликатном обхождении разумения не имеет, – глухим голосом произнес призрак. – Но много прискорбнее та мысль, что и к дамам, к коим надлежит с младых ногтей почтение питать, было выказано обращение недостойное…

– Ну началось! – прошептал Ганс своим соратникам. – Чертова ведьма на нас эту голограмму напустила…

Призрак прекрасно услышал все сказанное от слова и до слова. И услышанное ему явно не понравилось.

– Не ведаю, о ком из дивных прелестниц, имевших с вами, недостойными, беседу, говорятся речи столь дерзновенные, но одна из дам сиих весьма дорога сердцу моему, а посему и чести ее никому задевать не дозволю. Любого призову к барьеру и сатисфакцию учиню. По первому разу сказанное мною почитайте за упреждение, но в дальнейшем столь грубые словеса прощены не будут. И тот, кто от манер своих предерзких не откажется, спознается с моею шпагою…

Призрак для убедительности вжикнул холодным оружием перед носом ошалевших противников и… растворился в воздухе.

– Я чего-то не врубаюсь, что это чучело нафталинное здесь несло? – растерянно бросил один из соратников Ганса. – Про сатисфакцию какую-то…

– Ну это, типа, как «Роллинги» поют: «Сатисфекшн, о-о! Сатисфекшн!» – отозвался другой. – Удовлетворение, короче…

– Да при чем тут «Роллинги»? Влезли мы с вами, парни, в какую-то паранормальную хрень…

– Этого дедка в парике можно игнорировать, партайгеноссе Ганс. Он же не настоящий, он призрак! – парировал знаток творчества Джаггера. – Небось его бабы наколдовали.

– Бабы тоже были призрачные, а вдарили так, что чуть печень не отбили, – заметил Курт. – Не фиг дразнить эту компанию. Вот фюрер, великий Адольф, в свое время всех магов и экстрасенсов поставил на службу Третьему рейху. И нам бы так…

– Не рассуждать! – пресек дискуссию Ганс. – В любом случае ведьму мы выявили, значит, начальный этап операции завершен. Теперь будем думать, как действовать для ее нейтрализации.

Доехав на метро до станции «Чернышевская», Маргарита и Валька оказались в старых кварталах города, почти не тронутых современными перестройками. Не считая вестибюля метро, большинству здешних домов было как минимум лет сто, а некоторым и значительно больше. Впрочем, для трехсотлетнего Петербурга и столетние здания – историческая застройка.

Валька тем не менее вновь завела знакомую песню о том, как все вокруг изменилось и как трудно узнать знакомые места, но Маргарита ее почти не слушала. Ей все труднее было справляться с волнением – вот-вот должна состояться встреча с родней, на которую ее бабушка, Маргарита-старшая, возлагала некие загадочные надежды. Каким-то образом эта встреча должна была изменить жизнь Маргоши, а это, что ни говори, всегда тревожно.

С тех самых пор, как Маргарита обрела тайную силу и принялась осваивать магические знания, с ней часто происходило нечто такое, чего она вовсе и не хотела. Но обратного пути не было – трудно надеяться, что все вернется в прежнее русло, если отказаться от колдовства в пользу заурядной, обыденной жизни. Во-первых, слишком много перемен уже произошло, и жизнь вряд ли вновь станет такой, как была, а во-вторых… Маргарита на самом деле уже не была уверена, что хочет вернуться к прошлому, ведь там, в этом прошлом, ничего особенно хорошего у нее не осталось.

Бабушкин приятель, старичок цверг, любивший на досуге пофилософствовать, утверждал, что от рождения до смерти вся жизнь человека состоит из циклов перемен – к лучшему или к худшему, как судьба распорядится. Но существование тех, кто избегает этих перемен, превращается в застойное болото. А застой есть застой, он равнозначен медленному умиранию и к тому же никогда не длится вечно. Так что либо смело иди навстречу жизни, принимая все то, что тебе суждено, либо тихо сиди в своем болоте, боясь пошевелиться, и будь готов к тому, что трясина в любой миг тебя поглотит окончательно. Перемены – жизненно важная часть бытия. Люди, знакомые с тайнами магии, всегда готовы принять очередной поворот своей судьбы, хотя и пытаются порой своими силами воздействовать на ход событий.

Маргарита понимала справедливость его слов, но при этом не могла не испытывать волнения, когда оказывалась на пороге очередного цикла перемен. Ясновидение и предсказания будущего никогда не были ее сильной стороной, поэтому не бояться поворотов судьбы она просто не могла. Кажется, это Гумилев писал о том, как ноет и болит сердце, уныло чуя роковое… Вот поэта его предчувствия не обманули. И Маргарите надо бы развивать в себе дар предвидения, чтобы как минимум быть готовой к тому, что ждет впереди.

Валькирия, давно переставшая ворчать, уловила ее настроение и, кажется, даже прочла мысли.

– Тебе не мешало бы развивать дар предвидения, – неожиданно заметила она. – Иногда бывает полезным узнать, что именно тебя ждет.

Маргоша, не любившая, когда кто-то читал ее мысли, решила, что не стоит поощрять беспардонную Вальку к подобным экспериментам.

– Обойдусь, – отмахнулась она. – По-моему, заранее знать о том, что тебя ждет, дело довольно унылое. Жизнь станет такой скучной… Я уж не говорю о том, до какой степени уверенность в неуклонно приближающихся несчастьях может отравить существование…

– Не скажи, подруга! По нынешним временам дар предвидения может принести большую пользу. Я знакома с одним предсказателем, который иногда неплохо угадывает разные события будущего, причем, что называется, по мелочи, типа валютного курса на завтра и прочего; с вопросами о грядущих революциях или возможном разводе Бреда Питта и Анжелины Джоли к нему лучше и не обращаться – все равно сбрешет. Не Нострадамус, короче говоря. Так вот, этот хмырь нажил несколько миллионов долларов на своих предсказаниях, играя на разнице курсов валют или котировках акций…

– А ты можешь представить меня в процессе наживания миллионов на разнице валютных курсов? – усмехнувшись, спросила Маргоша. – Как я, встав с постели среди ночи, кидаюсь к компьютеру, нет, что это я, – к магическому хрустальному шару, чтобы рассмотреть в нем ситуацию на валютных биржах, которая нас ждет через неделю. А потом нервно кричу в телефонную трубку своему брокеру: «Сдавай доллары, срочно сдавай! И немедленно вкладывай всю сумму в евро! Или, еще лучше, в акции концерна „Загорский супермазут“, они скоро поднимутся в цене!»

– Увы, нет, – честно призналась Валька. – Ты, конечно, не Сорос… Но все равно могла бы поработать над собой в этом направлении.

– Ты тоже, – огрызнулась Маргарита. – Давать советы – дело нехитрое, а вот попробуй-ка сама воплотить собственные советы в жизнь!

– Да ну, это не для меня. Я – дева-воительница, и у меня иные приоритеты. На черта мне миллионы? Пайковые в части выплачивают, форму выдают, денежное содержание, опять же, перестали задерживать…

Увлекшись занимательной беседой, Маргоша и Валька сами не заметили, как оказались на Моховой улице перед нужным домом.

Вид у строения был крайне непрезентабельный, хотя благородные очертания старинного барского особняка в нем угадывались. Но ремонта этот дом не знал, судя по всему, очень давно, может быть, с тех самых пор, как восставшие матросы и солдаты с криком: «Братки, порвем Временное правительство в клочья!» – бежали мимо его окон в сторону Дворцовой площади на штурм Зимнего. С тех пор дом побывал в разных передрягах, а теперь стоял пустым, заброшенным, издавая тяжелый запах сырости и мерзости запустения.

Похоже, даже разборчивые питерские бомжи пренебрегли этим пристанищем, выбирая какие-то более уютные уголки в теплых котельных и на сухих, хорошо проветриваемых чердаках. Только одинокий бродячий кот, обитатель этих руин, выглядывая из какой-то щели, с любопытством мерил взглядом двух пришлых девиц.

– Адрес верный, но… Мне кажется, бабушка что-то напутала, – растерянно сказала Маргарита. – Непохоже, что в этом доме кто-то живет…

– Как знать, – пожала плечами Валька. – Вообще-то доверять первому впечатлению никогда нельзя. Разве тебе этого еще никто не объяснил?

На стене возле бывшей парадной двери, теперь – разбитой, грязной, лишенной стекол и ручек, сохранилась старинная табличка с едва различимым текстом. Когда-то ее замазывали грубым суриком, но со временем краска облезла и буквы вновь проступили:

«Вход только для господ. Eingang nur fur Herrshaften.

Находиться у парадного подъезда без разрешения строжайше запрещается. Der unberechtigte Aufenthalt vor der Hausture ist strengstens verboten».

– Ничего себе, – поразилась Маргарита, которой на память тут же пришли детские стихи из хрестоматии по родной речи, живописующие несправедливость жизни в дореволюционной России:

 
Для нас, людей, был черный ход,
А ход парадный – для господ.
 

Кажется, это Маршак написал… «Небылицы в лицах». Ощущение было ужасно неприятным – неужели дом ее предков могла украшать такая чванливая антидемократическая вывеска? Впрочем, почему – неужели? Вот он, дом, и вот она, чудом уцелевшая табличка…

Валька ехидно заметила:

– Ну просто сцена из романа! Юная наследница возвращается в родовой особняк и видит безжизненные руины! Душераздирающая сцена былого величия, ныне обращенного в прах…

Между тем, пока Маргоша размышляла на социальные темы, рядом с ней неизвестно откуда возник старик, бледный до синевы, с седой ухоженной шевелюрой, одетый в нечто, напоминающее ливрею с гербами на позолоченных пуговках, и учтиво спросил:

– Маргарита Викторовна Горынская, я полагаю?

Маргоша, не зная, как следует себя вести (может быть, тут от нее ожидают реверанса?), растерянно кивнула.

– Милости прошу, сударыня, – гостеприимно произнес старик, – вас давно ждут.

И распахнул разбитую дверь парадного подъезда.

Маргарита, рассчитывая увидеть за дверью настоящие трущобы (внешний вид дома давал немало оснований для самых смелых предположений), уже собралась объяснить, что ни за что не войдет в эту дверь и, если ее действительно кто-то здесь ждет, можно переговорить и на улице… Но за дверью оказалась хорошо освещенная, чистая и богато обставленная передняя, из которой наверх вела мраморная лестница, укрытая пышной ковровой дорожкой. Затейливые перила лестницы, бронзовые бра на стенах, огромные китайские вазы с драконами, паркет со сложным наборным рисунком – все сверкало так, словно штат прислуги наводил тут порядок днем и ночью.

Подобные интерьеры, заснятые в выигрышных ракурсах, обычно украшают страницы гламурных журналов, иллюстрируя репортажи из жизни миллионеров. Только у современных миллионеров свежепостроенные замки лишь стилизованы под старину, а здесь все наводит на мысль об ушедших веках…

Осторожно заглянув в волшебную дверь, сквозь разбитые стекла которой изначально не проглядывало ничего, кроме затхлых темных стен, пыли и паутины, пораженная Маргарита и сама не заметила, как оказалась внутри дома. Валька перешагнула порог следом за ней. Обращаться в птицу и кружить по-соседству ей как-то расхотелось…

– Я тебе говорила, чтобы ты первому впечатлению не доверяла, – прошептала она Маргарите в спину. – Домишко, конечно, так себе, но в обстановке стиль чувствуется!

Что и говорить, внутри дом оказался намного красивее, чем снаружи.

Старик, обладавший не по возрасту острым слухом, услышал Валькины слова.

– Вы правы, мадемуазель. Дома, подобные этому, таят в себе немало сюрпризов. Я доложу княжне о вашем визите.

– Не затрудняй себя докладом, Алексис, – раздался голос откуда-то сверху, наверное, с лестничной площадки второго этажа. – Я предупреждала, что ожидаю мадемуазель Марго и прошу сразу и без всяких церемоний проводить ее вместе с компаньонкой в малую гостиную.

Маргарита подняла глаза – на ступенях лестницы, опираясь рукой о перила, стояла дама, словно сошедшая с портрета столетней давности. Таких дам изображал Валентин Серов, имевший привычку слегка льстить своим клиенткам. Судя по всему, это была хозяйка дома. Она казалась красивой и утонченно элегантной, хотя и не молодой. Определить, сколько ей лет, при беглом взгляде было невозможно – тридцать семь, сорок пять, пятьдесят восемь? Бывают такие хорошо сохранившиеся и ухоженные дамы совершенно без возраста…

Впрочем, в силу обстоятельств, легко было предположить, что эта особа давно перешагнула порог столетия – слишком уж старосветскими были ее манеры. В данный момент дама сочла нужным приветливо улыбнуться, но Маргарита не поручилась бы, что эта улыбка была по-настоящему искренней.