Текст книги "Параллельный вираж. Следствие ведёт Рязанцева"

С годами подниматься в горы стало тяжелее, но раз в месяц, а то и два, Ванда отправлялась в горы, по пути убирала мусор, собирала валежник. Вот и сейчас устало плелась, собирая в чёрный мусорный пакет пустые пластиковые бутылки, синтетические салфетки и другие средства гигиены. Собака бежала впереди, останавливаясь каждый раз, когда останавливалась Ванда, и терпеливо ждала, поторапливая лишь тихим поскуливанием.

Пока дошли до первого озера, мешок был уже полон. Ванда связала концы в узел и притулила пакет к огромному камню.

– Отдохнём, – достала из кармана чистый пакет, расстелила на камне, села.

Азуль отдыхать не хотела, она подбегала к Ванде, клала голову ей на колени, тут же бросалась в сторону, лаяла, кружилась, подняв пасть, выла на солнце, снова бросалась к камню, хватала зубами юбку, тянула.

– Отстань, говорю, – ругалась Ванда, выдирая подол из зубов собаки.

Вдруг Азуль замерла и зарычала.

– Чего ты, чего? – нахмурилась Ванда, чувствуя, как по спине побежали мурашки. Собака смотрела куда-то мимо неё. Она что-то видела там, за её спиной, видела или чувствовала. На какой-то момент Ванду парализовал страх. Превозмогая оцепенение, она повернула голову… За камнем между вывороченных из земли корней старого ясеня она увидела чёрную брезентовую сумку. Первая волна страха схлынула, но душа сжалась от нехорошего предчувствия.

Ванда поднялась и подошла к дереву. Это была не сумка, это был рюкзак, небольшой рюкзачок с прикрепленной к лямке кольцом розовой плюшевой птичкой.

Глава третья

– Грёбаный мороз, сука, сдохни, сдохни, сдохни. – Волков хлопнул дверью старого «Мерседеса», поёжился и направился в сторону Следственного комитета. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

– Кого это ты, Игорь, ненавидишь? Да ещё с утра пораньше? – Орешкин распахнул тяжёлую деревянную дверь и вошёл. Волков последовал за ним. Перешагнув порог, долговязый судмедэксперт затопал на месте тощими ногами, сбрасывая с ботинок налипшие пласты снега и продолжая громко ругаться.

– Мороз грёбаный, зима эта… Ненавижу, пля!

На шум хлопнувшей двери и громких голосов за стеклянной перегородкой дежурного как по команде подняли головы оперативники Котов и Ревин.

– Ну-ну, ты же на машине, у тебя что, печка сломалась? – Орешкин стряхнул с плеч холмики тающего снега и приветственно кивнул оперативникам.

– Не сломалась, но пока прогрелась, задубел. Да ещё стёкла чистить пришлось, щётка треснула. Ненавижу.

– Так ты бы не давил на неё со всей дури. – Котов вернул дежурному ориентировку и вышел навстречу начальнику. Протянул руку: – Здравия желаю, Владимир Михайлович.

– Не умничай, Котов, береги мозги. У тебя их немного, а преступников, наоборот, до фига, – Волков стянул с головы вязаную шапочку, стряхнул налипшие снежинки и сунул в карман куртки.

– Ну буде вам, чего завелись? – прервал перепалку Орешкин, пожимая руку Котову. – Ну ты-то чего, Виктор?

– Это у них вместо утренней гимнастики, Владимир Михайлович. – Олег Ревин толкнул вертушку и вышел вслед за напарником. – Приветствую, – улыбнулся, пожимая начальнику руку.

– Они бы работали так ладно, как ругаются. – Орешкин с сочувствием посмотрел на красный нос Волкова и кивнул в сторону автомата. – Иди хоть кофе горячий выпей, а то заболеешь ещё. Я бы и сам выпил, да нельзя, сердце, давление…

– Не заболеет, он закалённый, у него в морге тепло не бывает. Там вечная мерзлота. – Котов прошёл к кофейному автомату, вставил купюру в отверстие и нажал на кнопку.

Аппарат ответил лёгким дребезжанием, щелчком и горячей струёй чёрного напитка. Котов открепил стаканчик, источающий терпкий аромат кофе, и поднёс к носу. – Ммм… странно, Волков, что ты зиму не любишь, это же твоя естественная среда обитания.

– Отойди! – недовольно буркнул Волков, подходя к автомату. Продрогший и скукоженный, в мокрой от растаявшего на плечах снега куртке, с посиневшим лицом и застывшей каплей на кончике острого носа судмедэксперт выглядел жалким выпавшим из гнезда птенцом. Впервые Котов почувствовал к своему оппоненту что-то вроде сочувствия и протянул горячий стаканчик.

– На, согрейся, ты нам ещё пригодишься.

– Ага… – недоверчиво покосился на стаканчик Волков. – Что это ты добрый такой?

– Я, Волков, не добрый. Я милосердный. Милосердие – главный принцип христианства. Ты согреешься, а мне там зачтётся. – Котов поднял глаза к потолку.

– Я так и думал, что у тебя корыстные цели. – Ухмыльнулся Волков, но стаканчик взял. – Хочешь на моём горбу в Рай попасть? – Отпил кофе и содрогнулся от удовольствия. Капля сорвалась с носа и булькнула в стакан. – А не выйдет, Котов, не выйдет. Нет там ничего, ни Рая, ни Ада, уж я-то знаю.

– Ну для тебя точно нет. Для вас, атеистов, другое место предусмотрено.

– Эт какое?

– Будешь ты, Волков, болтаться между мирами, как дерьмо в проруби. Вечно. Это в лучшем случае.

– А в худшем? – Оттаивал судмедэксперт.

– А в худшем… Распадёшься на атомы.

– Ой, напугал… – скривился Волков.

– Ну хватит проповеди читать. Вы за работу думаете браться? – Состроил грозную физиономию Орешкин. – У вас что, дел мало? Совсем без Рязанцевой распустились.

– А где Рязанцева? – Волков приподнял кривоватую бровь до уровня удивления.

– Где… где… В отпуск умотала, в горы, – Орешкин двинулся к лестнице. – Учись, как надо зиму переживать.

Глава четвёртая

Зима пришла в Пятигорск лишь в конце декабря снежным барсом на сильных пушистых лапах. Пришла и вальяжно развалилась в предгорьях. Пришла и осталась. Сугробами на газонах, холмиками на крышах, шапками на деревьях.

– Рассказывай!

Лена окинула взглядом акварельную лазурь неба. Здесь, на высоте чёрт знает скольких метров над похожим на спичечный коробок зданием санатория, все её переживания казались мелким глупым вздором. Что за счастье – быть птицей. Птицы не знают, не должны знать боли расставания. Потому они так легко перелетают с одного места на другое, с юга на север, с севера на юг. Как же хорошо! Как хорошо, что она согласилась приехать сюда. Высота – это то, что её вылечит. Горы – это то, что её спасёт.

– Чего молчишь? Я же снимаю.

Лена опустила взгляд. Стеклянная, подвешенная на трос кабина медленно ползла вниз.

– Вот это фуникулер, на котором мы приехали. – Лена протянула руку в направлении кабины. Толстые металлические канаты дрожали на ветру, отчего кабину шатало в разные стороны. Внутри закорячился холодный колючий страх. Она быстро отвела взгляд. – Вот это гора Эльбрус… – заснеженная макушка едва проглядывала в сонном мареве застывшей облачности. – Который из самолёта видно здорово. А вот там… – Лена указала рукой на спичечный коробок. – Там санаторий, в котором мы отдыхаем.

Вадим повернул камеру телефона, чтобы охватить подножие горы, и медленно перевёл на Лену. В белой шапочке и такой же белой меховой курточке, с торчащими в разные стороны рыжими прядями, она была похожа на снегурочку. Хороша! Даже с синими от переживаний кругами под глазами и впалыми из-за похудения щеками.

Лена прошла по бетонной дорожке и свернула за выступ. Вадим поспешил следом.

– А это что за гора? – Лена заправила выбившиеся пряди в шапочку и обернулась.

– Фиг её знает, – пожал плечами Вадим.

– Вот это гора – Фигеёзнает. Сейчас до неё дойдём. – Лена двинулась за толпой туристов. – Может, «Круглая»?

– Может. Ты ведь на карте смотрела.

– У меня топографический кретинизм. Тут столько гор. – Лена вздохнула. – Они должны быть известны. А эта… Мне даже кажется, что она выше Эльбруса.

– Потому что ближе.

– Да, наверное. – Лена подошла к ограждению, поднялась на нижнюю перекладину, прислонилась животом к металлической решётке и раскинула руки. Картина бескрайнего пространства умиротворяла и успокаивала.

– Хочешь от меня улететь? – Вадим отключил камеру, сунул телефон в карман и прижался к её спине, обхватив руками.

– Нет. – Захлестнувшее на мгновение чувство свободы тут же исчезло. Она почувствовала себя прикованной к ограде и опустила руки.

– Поехали обратно, скоро обед, гречка с курицей и борщ.

– Ты позвал меня в горы, а сам думаешь о гречке и борще?

– И о курице. А что? Я проголодался. Я на морозе всегда есть хочу. А что после гор может быть лучше горячего борща?

– Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал. – Лена покачала головой. – Не думала я, что ты такой приземлённый человек.

– Чего сразу приземлённый-то? Вот на Домбае увидишь, как я приземляюсь. Готова со мной в параллельный вираж?

– Нет, конечно! У меня и на обычных лыжах ноги разъезжаются, а на горных и подавно.

– Ты же хотела научиться.

– Хотеть-то хотела… – Лена покосилась на снежную вершину Эльбруса и почувствовала озноб. – Да, кажется, передумала.

– Ну нет, подруга, на попятный идти поздно.

До обеда ещё целый час. Вадим пялится в телевизор, а она в окно. Как-то вдруг и сразу она перестала любить эти минуты уединения, которых так не хватало раньше. Теперь она их ненавидит. Но отрывать Вадима от футбола… Он ведь ни в чём не виноват. Это она достойна своей доли страдания.

Лена включила телефон, но тут же выключила и снова уставилась в окно. Чего она ждёт? Зачем? Провела пальцем по стеклу, вывела невидимое «Макс».

«Можно быть уверенной, что данное тобой обещание ты исполнишь, чего бы это тебе не стоило». – Прижала лоб к холодному стеклу. – Ууу!

Вздрогнула. Она произнесла это вслух? Испуганно оглянулась. Нет, не услышал. Какое там – футбол!

И снова окно, в котором дикая кошка-зима урчит тоскливо, грустно и даже мокро-слезливо-недолюбившим, недосказанным сквозняком. И мысли, которые лезут в голову раскудряшками.

Выбор – всегда предательство. Выбирая одно, предаём другое. Сидение на двух стульях – процесс недолгий. И слава Богу, потому что утомительный. И тупиковый.

Выбор. Правильно выбирать то, что ближе, выгодней, приятней. А если наоборот? Неприятный и ничем не выгодный, и очень-очень болезненный. Совсем не такой, какой хотелось, но правильный.

Теперь её жизнь спокойна, нормальна и понятна, и ей самой, и окружающим, но… пресна.

– Гол!!!

– Спущусь в библиотеку, я видела там фортепиано.

– Что? – спросил, не отрывая глаз от экрана.

– Фортепиано. Лет десять не играла. А тут как увидела, так зуд в руках почувствовала. – Она отошла от окна и присела рядом на кровать. – Как думаешь, мне разрешат поиграть?

– Не знаю. У нас в школе в актовом зале стояло пианино, нам на нём бренчать не разрешали, хотя оно старое было и расстроенное, некоторые клавиши не работали.

– Ты разве играть умеешь?

– А то! «Собачий вальс»! Там-там-там… тара-ра-та-та… – Вадим простукал пальцами по покрывалу, имитируя игру на пианино. Лена улыбнулась и провела холодной рукой по его волосам.

Нежность – вот что она к нему испытывает. Нежность – воздух любви. Ну конечно, она его любит. Конечно. Но… не так, как Макса.

– Ну не разрешат, тогда возьму что-нибудь почитать.

– Да там старьё одно.

Лена встала, накинула на плечи кашемировый палантин.

– Встретимся в столовой.

– Ну-ну-ну же!.. Эх! – Вадим стукнул кулаком по вымышленной клавиатуре. – Кто так бьёт!

– Эй, ты слышишь меня?.. – оглянулась уже в дверях.

– Чего?! А… Да… В столовой.

– Через полчаса, не прозевай.

– Иди, иди, не прозеваю.

Она спустилась на первый этаж, прошла фойе и толкнула стеклянную дверь. Пустой зал библиотеки встретил холодностью. Старое, с облупленной по краям лакировкой, фортепиано занимало почётное место у центральной стены, разделяя зал на две зоны. С одной стороны высились стеллажи с книгами, с другой стоял длинный банкетный стол со стопками газет и журналов. В углу у входа за деревянной стойкой, уткнув нос в книгу, сидела маленькая щуплая женщина. Небрежный кренделёк из волос поблескивал сединой. На дребезжание распахнувшейся двери кренделёк вздрогнул и опрокинулся на сдавливающий шею шарфик цвета старых страниц прочитанных книг. Женщина посмотрела на Лену так, словно в зал пожаловал инопланетянин.

– Здравствуйте, – промямлила Лена. – А можно мне поиграть на инструменте?

– А вы умеете? – библиотекарша подняла строгую бровь.

– Умела, – неуверенно ответила Лена, неожиданно испугавшись собственных намерений. А вдруг она не сможет, вдруг всё забыла… Что тогда? Как поведёт себя эта строгая, похожая на школьного завуча женщина? Прогонит?

Играть расхотелось.

– Ну хорошо, только не громко. – Библиотекарша выпрямила спину и, приподняв книгу до уровня глаз, продолжила чтение. Внимание Лены привлекла обложка книги – растрёпанная девица фривольно размахивала юбкой на фоне лазурного моря. И название соответствующее – «Блудница». О-о! Как неожиданно! Ни Толстой, ни Достоевский… Елена Касаткина. Кто-то из современных авторов, а Вадим уверял, что тут одно старьё.

Лена прошла к фортепьяно и подняла крышку.

– Можете взять стул… Вон там… – кивнула библиотекарша в сторону банкетного стола. – Всё равно никто не придёт.

– Разве люди перестали читать? – Лена прошла к столу и подхватила стул.

– Не совсем… Читают, конечно, но всё больше в телефонах, это удобней – всегда под рукой. Да и выбор… Почему-то все уверены, что если библиотека, то в ней только старьё, классика и советское издание членов союза писателей.

– А на самом деле?

– А на самом деле у нас много чего, классика, конечно, есть, и добротная советская литература, но и новых современных авторов много. Вот… – библиотекарша приподняла «Блудницу». – Из нового поступления.

– И что? Хорошо пишут современники?

– Во всяком случае, не скучно.

Дверь со скрипом распахнулась, и в библиотеку вошёл высокий мужчина в синей парке. Приподнятые плечи и чересчур длинные ноги делали фигуру непропорциональной. Набриолиненные волосы выдавали настойчивое желание выглядеть «блестяще», но, несмотря на старания, внешне мужчина был малопривлекателен из-за сходства с обезьяной.

«Австралопитек» – вспомнила картинку из учебника зоологии Лена, опуская стул. Играть не хотелось, мешал неприятно-сальный взгляд нового посетителя. Она закрыла крышку фортепиано и повернулась. Человек с лицом обезьяны фамильярно подмигнул ей и прилёг грудью на стойку.

Аромат его терпкого одеколона мгновенно затмил сладко-пряный запах библиотечного фонда. Аромат был приятным, но чересчур обильным и настойчивым, отчего вызывал скорее отвращение, чем удовольствие.

– Марь Сан, какие делишки?

– Да какие у меня делишки. Всё по-старому, – зарделась библиотекарша. – Сижу вот, скучаю в одиночестве. Никто не заходит…

– Как это никто? – «Австралопитек» развернулся и снова уставился на Лену бесцеремонно-оценивающим взглядом. – А я… И мадам вот… Или мадемуазель?

– Я пока выберу книжку, – Лена отвернулась и пошла к полкам.

– Новинки у нас справа, – подсказала Марь Сана и улыбнулась посетителю. – Вы тоже почитать решили или…

– Нда… – проговорил мужчина, не отводя взгляда от сползшего с плеч бежевого палантина. – Газетку хотел почитать.

– Газетку? Пожалуйста! Вон там, на столе. Садитесь, читайте, стульчик только возьмите, тот, что возле пианино.

– Не надо стульчик, я так… Полистаю.

Пружинистым шагом он направился к столу, взял лежащую поверх стопки газету, распахнул, полистал, оглянулся.

– А может, тоже книжку? – Шагнул к полке и стал за спиной у Лены. – Что посоветуете, мадемуазель?

– Вот, – Лена быстро выдернула и протянула набриолиненному мужчине книгу в сером переплёте.

– «Идиот»? – прочёл «австралопитек». – Скукота же.

Лена пожала плечами, потянулась к верхней полке, выудила маленький коричневый томик стихов Бродского и перешла к стойке.

– Вот запишите на номер триста семь.

– Хорошо, я запомню, – махнула седым крендельком библиотекарша.

– И я! – Австралопитек подошёл к стойке и стал почти вплотную к Лене. – Сегодня танцы, придёте? – Сизые губы приняли форму раздавленной миноги.

Наглость мужчины начинала злить.

– Чего?!

– Танцы! Отличная музыка. Современная. Приходи… те. – Он положил «Идиота» на стойку и заглянул ей в лицо.

– Пфф… – выдохнула Лена. – И не подумаю.

– Вот и зря, у нас отличный ведущий, – подхватила библиотекарша. – Как сейчас говорят, диджей. Я тоже буду, – выразительно посмотрела на «австралопитека».

– Хм… – Лена покосилась на растрёпанную девушку на обложке книги.

– К нам и из соседних санаториев приходят. И местные, и приезжие, – убедительно трясла головой библиотекарша, отчего седой кренделёк лишился удерживающей его шпильки и рассыпался по плечам вихрастыми прядями. «Как есть блудница!» – мысленно рассмеялась Лена.

– А ещё наш диджей устраивает викторины, и по результатам победителю вручают приз.

– Наверняка что-то очень ценное, – не удержалась от сарказма Лена.

– Экскурсия в горы. Для победителя, естественно, бесплатная.

– Естественно. Было бы странно выиграть экскурсию за свои деньги, – Лена поправила палантин и повернулась, чтобы выйти, но почувствовала удерживающую её руку.

– Приходите, не пожалеете. – Сальный взгляд мужчины вызывал отвращение.

– Уберите руку, – Лена дёрнула плечом и быстро вышла из библиотеки.

Он настиг её у входа в столовую. Налетел вихрем, подхватил, покружил, опустил, чмокнул в щёку.

– Ну что, погнали хавать?

– Вот и лишнее подтверждение того, что голод правит миром. Всё-таки инстинкт «пожрать» сильнее футбола.

– Ха, а вот и нет. Футбол закончился, но пожрать я люблю не меньше, ты знаешь.

– Да уж. По силе твоей любви футбол и голод меня явно обошли. – Лена толкнула дверь столовой, и в нос ударил горьковатый запах гречки. – Опять гречка, третий день подряд. Куда подевались макароны?

– А что гречка? Я люблю… И макароны тоже. Почти как тебя.

– Ах вот как?! – Лена размахнулась и стукнула Вадима книгой по спине. Он почти успел увернуться, книга проехала по лопатке и, выскользнув, полетела на пол. Глухой шлепок о плитку выплюнул из внутренностей листок.

– Ты чо творишь? – Вадим наклонился за книгой и подобрал выпавший лист. – Бродский? Странный выбор.

– Почему? – Лена выхватила томик.

– Ну я думал, ты детектив какой возьмёшь, а ты стихи.

– Детективов мне и на работе хватает. Я на отдыхе.

– Всё равно не понимаю, чего вы с этим Бродским носитесь, – Вадим протянул выпавший листок. – По мне, так лучше Пушкина никого нет. Ну, Маяковский ещё.

– Кто это вы?

Лена повернула листок – огромное голубое озеро в расщелине гор отражало полуденное солнце.

– Да Макс вот… как-то мне про Бродского рассказывал…

Рекламный текст замелькал у неё перед глазами роем несвязанных между собой букв. – Это что? – Вадим заинтересовано посмотрел на буклет. Чтобы скрыть тремор, Лена судорожно затолкала листок обратно в книгу и сунула её в подмышку.

– Чья-то закладка. – Руки продолжали трястись. – Пойдём уже, а то обед остынет.

Глава пятая

В просторном обеденном зале столики стояли не рядами, как обычно это бывает, а располагались на небольшом расстоянии друг от друга, заполняя всю площадь помещения. Их стол находился у окна, именно это местоположение Лена выпросила у заведующей. Изначально столик считался служебным и не обслуживался. Коробка конфет и бутылка коньяка позволили сделать для молодой пары исключение. Все три дня их пребывания в санатории столик накрывался на двоих, но сегодня прибора было четыре.

– Дорогие мои! – грузная, полуженщина-полумужик Лариса Анатольевна спешила к их столику. – Я сейчас вам всё объясню. У нас тут накладочка вышла, – заговорщицки понизив голос, торопилась объяснить заведующая. – Очень хорошие люди… С соседней базы отдыха… Попросились к нам на довольствие, а у нас полный аншлаг, как видите, – развела толстые, обтянутые клетчатым флисом кофты руки. – На Рождество всегда так. Они на недельку всего. Пока будут с вами за одним столиком. Всего семь дней. Уж не обессудьте.

– Да мы не против, – пожала плечами Лена. – Тем более, если хорошие люди.

– Очень… Очень хорошие, приблизительно вашего возраста, так что вам веселее будет, может, подружитесь, – пыхтела Лариса Анатольевна. – Вон они стоят, – кивнула в сторону молодой пары, ожидающей у входа. – Так я приглашу?..

– Конечно, зовите. Чего вы людей на пороге держите? – Вадим отодвинул стул, приглашая Лену сесть рядом, а не напротив, как это было раньше.

– Так я… Хотела сначала с вами согласовать, уладить, вдруг вы против будете.

– Что за глупости, мы что, этот стол выкупили? Зовите скорей, люди с дороги, небось, есть хотят.

Заведующая засеменила толстыми маленькими ножками к выходу.

– Кстати, про Бродского… – Вадим сел и аккуратно расстелил на коленях салфетку. – Совсем забыл сказать… Макс тебе привет передавал.

В ушах зашумело, а угомонившиеся было руки затряслись с утроенной скоростью.

– Когда? – выдавила из себя Лена, перекладывая с места на место столовые приборы.

– Да как только ты ушла. Тут как раз опасный момент… Я напрягся… И телефон, блин. Был бы кто другой – не ответил, потом бы перезвонил, но совесть не позволила, в результате пропустил самое интересное.

– Для тебя есть хоть что-то важнее футбола? – спросила Лена нервно и, чтоб успокоиться, начала перелистывать книгу. – Тебе друг звонит, а у тебя опасный момент.

– Ну так я же ответил… – обижено покосился Вадим.

– И что Макс? Зачем звонил? – она давила в себе тремор, но никак не могла с ним справиться. Вслед за руками стали трястись колени. Дрожал даже голос. Чтобы скрыть волнение, она закашляла.

– Да так просто, узнать, как дела.

– И что ты ему сказал?

– Сказал, что всё отлично.

– И всё?

– Ну да.

Лена прикусила от досады губу. Макс обещал ей больше никогда не звонить и не писать. Но она ждала. Ждала, что он нарушит обещание. Постоянно открывала телефон. Открывала, зная, что сообщений от него нет и быть не может. И закрывала. Но она совсем упустила из виду, что он может позвонить Вадиму, они ведь друзья.

– Здравствуйте, не помешаем?

У неё красивые раскосые глаза, взгляд чёрной материи. Женщина – ночь. Загадочная и манящая.

У него всё наоборот. Всё просто. Круглые голубые глаза и россыпь конопушек. Никакой загадочности, но чертовски располагающая улыбка.

– Гульшат! Можно просто Гуля. – Она села напротив Лены, излучая тёмно-синие фотоны глаз.

– А я Виталий! Можно просто Виталий! – Детская обезоруживающая улыбка сопроводила мужское рукопожатие.

Бывают люди «тяжёлые», к которым, как говорится, на кривой кобыле не подъедешь, которые наведут на себя туману, манерности и всякого разного с претензией на оригинальность. Виталий и Гульшат Котёночкины были не такие: лёгкие, простодушные, приветливые, приятные в общении. С такими начнёшь разговор, и заканчивать не хочется. Лена и не заметила, как стихла внутренняя буря, как расправились скученные брови, а уголки губ потянулись вверх.

– Мы всегда на Рождество едем в горы. Что может быть лучше лыжных прогулок зимой. На этот раз решили на Домбай. Здесь много маршрутов разной сложности и протяжённости. – Виталий опустил в сметанницу ложку, зачерпнул, переложил в тарелку. – Говорят, здесь хорошо кормят и досуг неплохо организован.

– Да какой тут досуг? – Вадим покосился на тарелку Лены. – Ты гречку будешь?

– На. – Лена передвинула к нему свою тарелку.

– Танцы! – От горячего борща лицо Виталия раскраснелось, конопушки попрятались. – Не ходили ещё?

– Дискотека для тех, кому за сто? – хохотнул Вадим.

– Почему за сто? – Узкие щёлочки вспыхнули брожением ультрахолодных атомов. – Сюда много молодежи местной ходит, и со всех турбаз народ стекается, а на турбазах контингент в основном до 35. Мы сегодня собираемся прийти? А вы? Придёте?

Вадим вопросительно посмотрел на Лену.

– Пойдём?

Лена вспомнила сальную улыбку австралопитека и поморщилась.

– Не, мы – не про танцы, мы – про библиотеку, вот. – Вадим поднял томик, потряс. – Будем весь вечер Бродского декламировать.

Цветной глянцевый листок выскочил из книги, перелетел корзинку с хлебом и опустился рядом с тарелкой Гули.

– Это что? – заинтересовалась женщина-ночь.

– Это закладка, – ответил Вадим.

– Это рекламный буклет, – уточнила Лена.

– Интересно. – Гульшат сузила и без того узкие глазки. – Пеший тур на Бадукские озёра. Хм! Ходили?

– Нет. – Покачала головой Лена. – Это реклама летних туров. Зимой туда пешком не ходят, наверное.

– Но на лыжах наверняка можно. Я много слышала про эти озёра, говорят, они волшебные, если в них искупаться…

– Искупаться?

– Ну летом искупаться, а зимой просто умыться или протереть лицо осколком озёрного льда.

– Ооо, эти сказки мы знаем. Не, ну как маркетинговый ход – неплохо, конечно. Только мы собираемся осваивать горные лыжи, да?.. – Вадим обнял Лену за плечи. – Завтра у нас запланирован Домбай.

– Ну тогда можно я оставлю этот буклет себе, он хоть и летний, но тут есть телефон гида, хочу узнать, можно ли туда на лыжах дойти.

– Берите, конечно. – Лена протянула листок.