Текст книги "Он песней восславил Америку. Ирвинг Берлин"

Елена Мищенко
Александр Штейнберг

ОН ПЕСНЕЙ ВОССЛАВИЛ АМЕРИКУ
Ирвинг Берлин (Irving Berlin)

«Есть песни, которые навсегда остаются в народной памяти. Они мелодичны и просты, их слова выражают чувства, которые понятны каждому. Будучи созданными композиторами, они становятся народными, и уже трудно вспомнить имя их творца. Наверное, это самая большая награда композитору», – так сказал Ирвинг Берлин, американский композитор. Эти слова можно полностью отнести и к его творчеству. Самая главная его песнь – God Bless America – стала, по сути, вторым американским гимном.

Торжественную, красивую мелодию исполняют во время государственных праздников. «Господь, храни Америку», – поют дети и взрослые, люди всех рас и религиозных верований. Когда начинает звучать эта красивая, берущая за сердце мелодия, невозможно усидеть на месте, она заставляет тебя встать, поднять высоко голову и присоединиться к хору поющих. «Господь, храни Америку, землю, которую я люблю!»

Впервые Песнь прозвучала в 1938 году на День Благодарения, и с тех пор она стала вторым национальным гимном. Автор – американский композитор Ирвинг Берлин.

«Появление этой Песни произвело сенсацию в Америке, – пишет Мэри Берлин, дочка композитора. – Ее пели в школах и церквях, на политических собраниях и во время национальных праздников. Она сразу же стала необычайно популярна. В течение года было продано около миллиона экземпляров нот».

Однако раздавались и другие голоса. «Как может иммигрант писать, что он любит эту землю? Разве достаточно у него патриотических чувств? Эта песня слишком прямолинейна, проста, сентиментальна»… Однако Песнь, вопреки недоброжелателям, жила, звучала. Ее исполняли великие певцы, звезды эстрады и оперы. Пели красивыми, поставленными голосами. Но никто и никогда не пел ее так, как тот, кто сам прочувствовал то, о чем написал, – ее автор Изя Бейлин, родившийся в Могилеве в 1888 году и ставший выдающимся американским композитором Ирвингом Берлином.

В его исполнении звучала эта Песня и на чествовании – в день восьмидесятилетия. Тогда он нервничал, был взволнован и с трепетом ожидал, когда нужно будет встать и спеть. И когда наступил этот момент, он спел так, как никогда прежде, вложив все чувства в исполнение. Это была его земля, которую он любил, это был его дом. Он, иммигрант, благодарил Америку за все, что она дала ему. Композитору исполнилось пятьдесят лет к моменту написания Песни, и он назвал ее самой главной Песней своей жизни.

* * *

Утро 13 сентября 1893 года выдалось замечательным: голубое небо, яркое солнце, а, самое главное – закончилось мучительное, долгое путешествие из старого мира в Новый Свет. Нью-Йорк принимал их, статуя Свободы поднятым факелом приветствовала новоприбывших. Многотысячная толпа иммигрантов заполнила небольшой остров Эллис-Айленд, это был настоящий Вавилон. Немецкая, французская, польская речь смешивались в один нестройный гул, но слышнее всего была русская речь – иммигрантов из России было больше всех. Нервное напряжение было велико: кто знает, что ждет их здесь – ад или рай? Поэтому столь тревожны были глаза, застывшие в ожидании лица. В толпе прибывших ничем не выделялась семья, состоявшая из шестерых детей и их родителей – сорокашестилетнего Моисея и его жены Леи, которая была моложе на пару лет. Поскольку они не знали иного языка кроме идиш, общение с американскими клерками было затруднительно. Имена детей тоже записывали на слух, так они и остались в новой американской жизни с именами, которые им дал клерк иммиграционной службы. Старшей дочке Саре было 19 лет, а младшему, любимцу и баловню всей семьи, Изе – пять.

По прибытии в Америку семью Моисея Бейлина поселили в Джуиштауне – так называли еврейское гетто, где селились преимущественно иммигранты из России. Грязь на улицах, старые дома с узкими дверьми и окнами, отвратительная смесь запахов, нескончаемые крики торговцев и уличных разносчиков – вот что было характерно для этой части Нью-Йорка.

Однако, несмотря на тесноту, грязь и шум, в этой среде присутствовал особый, неповторимый колорит. Изя Бейлин был в полном согласии с окружающей средой. Будучи самым младшим в семье, он был окружен заботой и вниманием старших, которые, кто как мог, зарабатывали кусок хлеба насущного. Пришлось работать и маленькому Изе – он начал свою жизненную карьеру довольно рано: в шесть лет продавал газеты на улице. «Это была отличная школа жизни, – вспоминал он. – Я научился многому: ругаться и драться, выживать и не ябедничать. Все это мне потом пригодилось во взрослой жизни».

Как и всегда бывает на первых порах, жизнь оказалась довольно сложной. Моисей, отец Изи, был потомственным кантором у себя в Могилеве, в Нью-Йорке ему пришлось нелегко. Не зная языка, о работе кантора и мечтать было нельзя, однако Моисей не падал духом и пел всюду, где это было возможно. Он также учил своих детей премудростям этой профессии. Впоследствии Ирвинг всегда с благодарностью вспоминал отцовские уроки, его преданность еврейской песне, ритуальной и повседневной.

Отец умер вскоре по прибытии в Америку, оставив жену и шестерых детей. Ко времени смерти отца Изе было уже четырнадцать лет – время, когда дети из еврейского гетто становятся взрослыми и самостоятельными, помогая семье. Поэтому Изя брался за любую работу, которая приносила хоть немного денег, но больше всего он работал официантом в популярном кафе, которое держал русский по прозванию «Черный Майк». Называли его так из оригинальности и еще потому, что он был-таки замешан в каких-то темных делах. Изя – быстрый, легкий в общении, оказался там «ко двору», тем более что был «поющим официантом». Небольшое кафе «Черный Майк» находилось в Чайна-таун, популярном месте, куда приезжали туристы, и слава о «поющем официанте» или, как его все называли, Изе разнеслась широко.

И вот однажды Чайна-таун посетил его величество принц Луи Беттенбергский. Он, недавний адмирал Английского Королевского флота, будучи родственником короля Эдварда VDI, был представителем высшей знати.

Судьбе было угодно, чтобы в субботу 18 ноября 1905 года принц обедал с миллионером Августом Белмонтом, а на вечер было запланировано посещение Чайна-таун. Поскольку это место имело нехорошую репутацию, то в свою свиту, состоявшую из придворных и репортеров, принц Луи включил еще и нескольких детективов. Получилась довольно многочисленная компания, которая посетила «Черного Майка» и, отведав острых закусок, принц выразил желание послушать «поющего официанта». Изя превзошел самого себя. Он пел, танцевал, аккомпанировал на банджо. В результате утренняя почта принесла статью с его фотографией в «Нью-Йорк Геральд Трибюн». Так появилась первая публикация, из которой Америка узнала о существовании Ирвинга Берлина.

КОРОЛЬ РЕГТАЙМА

В те далекие от нас годы популярная музыка только приобретала своих поклонников. Появлялось очень мало шлягеров, которые бы пели повсюду, поэтому, по-видимому, сама судьба указала Ирвингу Берлину правильную дорогу. Он занял и заполнил пустовавшее до него место. От природы талантливый музыкант-самородок, Ирвинг начал создавать песни. Как он это делал? «Я вначале пишу слова о том, что меня волнует, что мне близко. Затем я напеваю мелодию. Это очень нелегко, ведь она должна полностью соответствовать словам, их настроению. Я стараюсь писать очень просто, так, чтобы каждый мог запомнить мелодию и слова», – говорил Ирвинг Берлин в одном из интервью.

Первым исполнителем был сам автор, он пел песни негромким приятным голосом. Делал это с удовольствием, и песни находили отзыв. Они привлекали простотой, безыскусственностью. Это были песни для людей и о людях. В песнях Берлин рассказывал о своей хорошенькой соседке, которая ему нравится, о любимой собаке, о плохой погоде и своих настроениях. Эти песни мог петь каждый – совершенно не обязательно было обладать особенными вокальными данными.

Конечно, на все требуется время, и Ирвинг Берлин, написав около сотни песен, стал их издавать. Ноты быстро раскупались, принося их создателю отличный доход и славу. Постепенно он стал вводить новшества, так, на свои выступления он стал приглашать небольшой ансамбль из 3–4 хорошеньких девушек, они ему подпевали и пританцовывали. Это нравилось публике. Песня, которая принесла Берлину первый настоящий успех, называлась «Моя жена уехала в деревню». Содержание ее весьма незатейливо. «Моя жена уехала на лето в деревню и взяла с собой детей. Я один дома и пригласил друзей разделить со мной веселье. Ура! Ура!» Эту песню Ирвинг написал вместе с Тедом Снайдером. Песня моментально стала шлягером, было продано около 300 тысяч экземпляров. Все только и пели эту песню, а жена Снайдера так обиделась, что решила с ним развестись и простила его только тогда, когда он с Ирвингом написал новую песню, посвященную ей и их браку – «Голубые небеса».

Феномен Берлина состоял в том, что Ирвинг не знал нот и общепринятых музыкальных законов. Он создал свой, совершенно отличный от других стиль. Как же работал этот необыкновенный композитор-самоучка, как создавал песни? Самое поразительное, что Ирвинг играл только на черных клавишах. Как ему это удавалось – знал только он один. Мелодию записать он не мог, за него это делал профессиональный музыкант, которому Ирвинг играл мелодию. «Это как бы вы отдаете рукопись машинистке, и она перепечатывает ваш материал», – объяснял композитор. Работал он над мелодией постоянно, повсюду – на прогулке, находясь с друзьями, она жила в нем, пульсировала, не давала покоя. А вечером, после дневных забот, заварив большое количество кофе и запасшись сигаретами, он продолжал работать у фортепиано. Ирвинг настолько привык работать при электрическом свете, что, когда выдавалась возможность поработать днем, он занавешивал окна и включал лампы – «делал ночь». Ирвинг увлекался разнообразными ритмами, пробовал себя в лирике и джазе, начал изучать африканские ритмы, внимательно вслушиваться и анализировать, что и как поют чернокожие исполнители. Берлин создал свой стиль, названный впоследствии рэгтайм. Вот как словарь объясняет этот термин: «Рэгтайм – синкопированный ритм, часто свободный, качающийся, с этническими интонациями». Он овладел этим стилем в совершенстве, и его назвали «королем рэгтайма». Слава росла, как снежный ком. Берлина приняли в фешенебельный клуб джазовых музыкантов, в сентябре 1911 года его чествовали в престижном «Виктория Театре». Зал стоя приветствовал его, в ночном небе горел «нарисованный» электрическими лампочками его портрет, и сияла надпись «Ирвинг Берлин – король рэгтайма, автор 100 песенных хитов».

Конечно же, слухи о его славе докатились до кафе «Черный Майк», где Ирвинг начинал свою карьеру. Все его бывшие товарищи по работе пришли на гала-концерт, а после окончания концерта поехали в Чайна-таун, где Изя, как его называли по старой памяти, пел свои песни.

ЛЮБОВЬ И СМЕРТЬ

Семья Берлинов, некогда большая и шумная, постепенно уменьшалась. Братья и сестры Ирвинга создавали свои семьи, и тесная, переполненная квартирка в еврейском гетто вдруг стала слишком просторной для матери, которая осталась одна. В далеком детстве, когда Берлины только приехали в Америку и Изе было пять лет, он сказал: «Мама, я куплю тебе большой дом». Мать лишь улыбнулась в ответ и сказала: «Спасибо, сыночек». Но в 1913 году, спустя двадцать лет после прибытия в Америку, Берлин исполнил свое обещание. Однажды вечером, когда отделка дома была завершена и он был заполнен всем необходимым, Ирвинг, взяв такси, приехал к маме и предложил ей покататься. Он давно уже все обдумал и решил преподнести ей сюрприз. Мать отказалась: «Я должна приготовить себе ужин». Однако сын настаивал, и Лея сдалась. Они ехали довольно долго, пока, в конце концов, не остановились перед небольшим домом. Лея не знала, где они. «Дома», – сказал сын. Они вошли, и Изя долго объяснял потрясенной матери, что теперь это ее дом, и ужин ей будет готовить горничная. Мать Ирвинга Берлина жила в этом доме до конца жизни. Ирвинг тоже сменил жилье.

Теперь он уже мог позволить себе жить в престижном районе – недалеко от Центрального парка, в роскошных апартаментах. Новатор в музыке, в жизни он был скромным, тихим, почти незаметным человеком, но обладал отличным вкусом, любил хорошо одеваться. Квартира отличалась простотой и изяществом убранства.

Каждая новая песня, написанная Берлином, приносила ему успех. Певцы буквально сражались за право быть первым исполнителем. Так было и в тот раз, когда Берлин вошел в офис нотного издательства. Он увидел хорошенькую девушку, которая бросилась к нему со словами: «Мистер Берлин, умоляю – дайте мне вашу песню! Я хочу ее петь!» В это же время в офис впорхнуло другое прелестное создание, с той же настойчивой просьбой. Увидев друг в друге соперниц, девицы начали ссориться и дошло уже до драки, они добрались до шляпок и причесок. Ирвинг пытался их разнять – безуспешно! В конце концов, он отдал рукопись вновь пришедшей, а первой барышне назначил свидание. Дороти Гоз – так ее звали – была очаровательная двадцатилетняя девушка, начинающая певица, и Ирвинг после нескольких свиданий влюбился по уши. Молодые люди решили пожениться, а медовый месяц провести на Кубе, чтобы избежать холодов, – свадьба состоялась в феврале. Первая неделя на Кубе была упоительной, но вскоре идиллия прервалась – Дороти заболела тифом, и молодые срочно отправились домой. Перед свадьбой Ирвинг купил роскошные апартаменты, продумал все до последней мелочи, однако, вместо того чтобы начать новую жизнь с молодой женой, Ирвинг превратился в самую внимательную и нежную сиделку, Дороти угасала с каждым днем. Антибиотики еще не были открыты, и тиф перешел в пневмонию. Спустя несколько месяцев Дороти умерла… Ирвинг был безутешен.

РОМАН ВЕКА

Как известно, время не стоит на месте. После смерти Дороти Ирвинг стал еще больше работать, пытаясь в этом найти забвение. Он создал собственный театр под названием «Музыкальная шкатулка», где небольшой, но очень уютный зал каждый вечер заполняла нарядная публика. Большой популярностью пользовались мюзиклы, в них принимали участие прехорошенькие хористки, профессиональный уровень музыкантов тоже был весьма высок. Словом, «Ирвинг Берлин инкорпорейтед» была процветающей фирмой.

Со дня смерти Дороти прошло двенадцать лет, а Ирвинг так и не встретил ту единственную, о которой мечталось. Поэтому столь искренней была одна из его песен под выразительным названием «Полное одиночество». Он как бы скользил по поверхности жизни, не замечая течения времения, лишь работая по ночам до самозабвения.

Однажды февральским вечером Ирвинг решил немного развеяться и посетить вечеринку давнего приятеля. И именно этот вечер 1924 года стал роковым в его жизни. Все началось весьма невинно: молодой человек и девушка полюбили друг друга с первого взгляда. Что же тут особенного? Все дело в неравных социальных позициях влюбленных. Ирвинг Берлин хотя и был весьма популярным композитором, все же он не шел ни в какое сравнение с мисс Эллин Маккуэй, вернее с миллионами ее отца, телеграфного магната мистера Кларенса Маккуэя. Эллин, его любимая дочь, имела все, о чем только может мечтать девушка: блестящее образование в престижных университетах, кругосветные путешествия, у нее было несколько спортивных автомобилей, личный шофер, постоянное обеспечение в сто тысяч долларов – в то время это было огромной суммой, а, главное, – перед ней открыто блестящее будущее, ее знали все, ею интересовались журналисты, кинопродюсеры. Она была представлена высшему свету Америки: лишь год назад ее отец дал в честь Эллин роскошный бал в Ритц-Карлтон-отеле, юная дебютантка произвела огромное впечатление.

Для людей круга Маккуэя иммигрант-еврей, занимающийся столь нестабильным делом как писание песенок, просто не существовал как личность. И уже совсем невозможно было представить его в роли мужа блистательной Эллин. Она была очень хороша собой: изящная голубоглазая блондинка с великолепными манерами… и очень большими деньгами. Дом, в котором она жила, насчитывал более 100 комнат, которые обслуживал огромный штат горничных, поваров – всего 150 человек. Пышный и величественный особняк был настоящим вместилищем произведений искусства. Однако Эллин чувствовала себя крайне одиноко среди всего великолепия, родители были всегда заняты бизнесом или светской жизнью, а воспитание было поручено чужим людям – гувернерам и горничным.

После первого свидания последовало другое, Ирвинг и Эллин нуждались в обществе друг друга. Они выбирали уединенные места, однако им не удавалось скрыться – уж очень оба были известны. Мистер Маккуэй был поставлен в известность о новом увлечении его дочери, и он, боясь, что она совершит безрассудный шаг и сблизится с «этим евреем», прибег к услугам нескольких детективов. Было дано задание: найти компромат на Ирвинга. Однако выполнить это задание оказалось делом сложным: «Берлин заслуживает самых высоких оценок, его репутация безупречна», – таково было заключение детективов. С тревогой наблюдая быстро развивающийся роман Эллин с Ирвингом, мистер Маккуэй идет на компромисс: он предлагает дочке кругосветное путешествие. Если это «лекарство» не поможет забыть Ирвинга, что ж – придется сдаться. Эллин уезжает с отцом, горько плача и прощаясь с любимым. Вместе с отцом она посещает Испанию, Францию, Англию, Египет, Алжир, Италию. Затем мистер Маккуэй вернулся в Америку, а Эллин осталась в Европе с преданными отцу людьми, которые следили за каждым ее шагом.

После долгого отсутствия Эллин вернулась в Нью-Йорк. Встреча двух влюбленных была бурной, они опять начали повсюду появляться вместе, и в прессу просочились слухи об их помолвке. На это неумолимый отец сказал, что они поженятся «лишь через его труп».

В газете «Нью-Йорк Миррор» появилась статья, в которой приводился, якобы имевший место, разговор между будущим зятем и тестем. «День, когда вы женитесь на моей дочери, – сказал мистер Маккуэй, – будет ее последним днем пребывания в семье. Я лишу ее наследства». На что Берлин ответил: «В тот день, когда я женюсь на вашей дочери, я положу на ее имя два миллиона долларов». Кларенс Маккуэй, телеграфный магнат, мультимиллионер, человек, занимающий одно из ведущих мест в высшем обществе американского капитала, был безутешен: второй раз судьба наносила ему жесточайший удар. Много лет назад его покинула жена, мать Эллин, убежав в Париж с любовником. Он глубоко страдал все годы, а сейчас Эллин, его любимица, его гордость и надежда, покидает его. Эллин тоже тяжело переживала происходящее, она любила отца, понимала, что наносит ему тяжелый удар, но она также любила Ирвинга, мечтала выйти за него замуж.

…Новогодний вечер влюбленные встретили в роскошном отеле «Майфэйр». Царило праздничное веселье, пары кружились в танце, вальс сменял чарльстон. Но для Эллин и Ирвинга вечер стал решающим. Нужно было решаться на что-то, разлука или помолвка? Во время вальса Ирвинг объявил Эллин, что он забронировал для них места в круизе по европейским странам. «В качестве кого я поеду?» – спросила Эллин. «В качестве миссис Берлин», – последовал ответ. Положение было очень сложным. Уехать вдвоем означало порвать все связи с отцом. Уик-энд влюбленные провели каждый у себя дома, а в понедельник утром Ирвинг позвонил Эллин, и они встретились в заранее условленном месте.

Погода была отвратительная: мокрый снег с дождем и ветром, редкие прохожие кутались в теплые одежды, на улицах было пустынно, день только начинался, когда Эллин и Ирвинг подъехали к Сити-холлу. Они решили оформить гражданский брак. Ирвинг пригласил быть свидетелем своего друга и его жену, надеясь совершить эту церемонию как можно скорее, не привлекая ничьего внимания. Однако клерк, который заполнял документы, конечно же, узнал Эллин и Ирвинга. Он страшно волновался, выписывая брачное свидетельство. Впрочем, для каждого участника церемонии, это были непростые минуты.

Когда молодых людей провозгласили мужем и женой, оба не могли сдержать слез радости. После окончания церемонии новобрачные уехали домой к Ирвингу, а на следующее утро отправились в Атлантик-сити, где в Ритц-отеле Ирвинг забронировал апартаменты. Пока молодые наслаждались одиночеством вдвоем, журналисты не дремали – огромные заголовки многочисленных газет приковывали внимание: «ЭЛЛИН МАККУЭЙ ВЫШЛА ЗАМУЖ ЗА ИРВИНГА БЕРЛИНА. ОТЕЦ ПОТРЯСЕН» или «ИРВИНГ БЕРЛИН ЖЕНИЛСЯ НА ЭЛЛИН МАККУЭЙ. РАССЕРЖЕННЫЙ ОТЕЦ НЕ ПРИЗНАЕТ ЗЯТЯ. ЧТО ДАЛЬШЕ?»

Вот именно этот вопрос интересовал всех больше всего: что же будет дальше? Будет ли Эллин обращена в иудаизм и держать кошерный дом? Какое место в обществе займут их дети? Как отреагирует отец на свершившийся факт? Очевидно было лишь одно: для Эллин закрыты все дома того круга, к которому она принадлежала. В журнале «Америкен» известный обозреватель светской хроники Моури Пол, с мнением которого очень считались, написал следующее: «Эллин Маккуэй благодаря замужеству стала женой знаменитого композитора, который написал самые известные песни. Ее можно поздравить. Мистер Берлин не приобрел ничего, кроме Эллин». Молодожены не могли долго скрываться в апартаментах Ритц-отеля. Когда они вышли в холл, первым, кто их увидел, был мистер Вандербилт, давний приятель отца. Он подошел к молодоженам, поздравил их, и все, присутствовавшие в холле, присоединились к поздравлениям. Тут же появилось шампанское, цветы и, конечно, репортеры. Они так одолевали новобрачных вопросами, настигая их повсюду, где бы они не появлялись, что Ирвинг дал объявление в прессу: «МЫ ПРОСИМ НИ О ЧЕМ НАС НЕ РАССПРАШИВАТЬ. МЫ НЕ БУДЕМ ДАВАТЬ НИКАКИХ СООБЩЕНИЙ В ПРЕССУ КРОМЕ ОДНОГО: МЫ БЕЗМЕРНО СЧАСТЛИВЫ».

Отец Эллин отказался делать какие бы то ни было публичные заявления. Однако у него было совещание с адвокатами, и он лишил Эллин ее доли наследства. Это составило 20 миллионов долларов – сумма, по тем временам, немыслимая.

Вскоре после женитьбы молодожены отправились в большое путешествие, они долгое время были в Париже, Лондоне, посетили несколько стран и вернулись в Америку лишь год спустя. Причина возвращения была более чем серьезная: супруги ожидали появления первенца. Мэри Эллен – так назвали девочку, дочку Ирвинга и Эллин. «Это самое прелестное дитя из всех, каких я когда-нибудь видел», – сказал счастливый отец журналистам, которые никак не могли оставить в покое молодых супругов.

Рождение и смерть часто ходят в паре, наверное, таков закон жизни. В это же время умерла Лея Берлин – мать Ирвинга. Все вместе: рождение дочки и смерть матери вернули Ирвинга в его собственное детство, и он написал «Русскую колыбельную», – прекрасную песню, в которой вспоминал все, о чем ему рассказывали родители. Это грустная песня с явными еврейскими интонациями – дань памяти своей родине, о которой он всегда грустил.