Текст книги "Всё, что ты хотел узнать о своей мечте…"

IV

Отца с дедом Алёшка так и не дождался, заснул прямо рядом с Сашкой на одеяле.

Прасковья Романовна, достала из погреба всё нужное для ужина, сало и мясо окорока. Плотно приставила дверь в проеме. На столе оставила гореть только одну маленькую лампадку.

Анька к вечеру просыпалась, но говорила плохо и бессвязно, начался жар. Прасковья Романовна сменила все примочки на отеках и синяках, смазала все открытые раны, поменяла повязку на ухе, дала Аньке еще один настой из трав от жара и воспалений. Он как и снотворное годился. До завтрашнего вечера Анька не проснется.

После того как закончила с Анькой, Прасковья Романовна перенесла Алёшку на кровать в дальнюю комнату. Он крепко спал, за весь день намаялся, устал. Прасковья Романовна прочитала рядом с ним молитву, благословила его на спокойный сон и вышла в сенцы.

Если не присматриваться, то о ночном происшествии никто и не догадался бы. Только под лестницей оставалось валяться ружьё, которое, к её удивлению, не заметила ни она ни Алёшка, бегавший тут весь день. Прасковья Романовна его аккуратно подняла, никогда оружие не любила, и всегда была против того, чтобы хранить его в доме, но теперь поняла, что Иван Кузьмич был прав, когда настоял на этом. Ружьё она отнесла на его законное место, за печку.

Когда во дворе послышались шаги, Прасковья Романовна вышла в сенцы и с трудом отодвинула дверь из проёма. Недалеко от порога уже стоял Игнат, Иван Кузьмич и Яков. Игнат сразу вбежал в дом. Прасковья Романовна, глядя на Ивана Кузьмича чуть не разрыдалась. Глаза наполнились слезами. Весь день держалась ради Алёшки, а сейчас накрыла волна горечи, страха и обиды. Иван Кузьмич крепко обнял Прасковью Романовну.

– Ну что ты голубушка, не плачь, моя милая. Я с тобой. Я здесь. Что произошло, рассказывай лучше?

Они присели на лавку у дома, и Прасковья Романовна всё в подробностях рассказала о прошлой ночи. Иван Кузьмич, пока она рассказывала всё крепче сжимал кулаки, но ни слова не проронил. Яков выкурил не меньше трех самокруток и всё качал головой. Когда Прасковья Романовна закончила с рассказом и немного успокоилась они зашли в дом.

Игнат сидел у кровати Аньки, гладил её по голове и целовал руки. Сердце разрывалось от тоски глядя на всё это. Казалось, Игнат с трудом сдерживал слезы.

– Мам, как Алёшка? С ним всё нормально? – Сдавленным хриплым голосом спросил Игнат.

– С ним всё хорошо, сынок, он спал. Он ничего не видел и не слышал. Сейчас пойду его проверю, а ты побудь ещё тут.

Прасковья Романовна вышла в дальнюю комнату, где спал Алёшка больше для того, чтобы не разрыдаться на глазах у сына и снова успокоиться чем чтобы проверить его сон. Она знала, если бы Алёшка проснулся уже висел бы на шее у отца. Посидев рядом с внуком несколько минут, Прасковья Романовна вышла в большую комнату. Мужчины сидели за столом и о чем-то тихо говорили. Прасковья Романовна стала накрывать на стол. Хоть они и пытались протестовать, но она настояла, что поесть нужно, на голодный желудок голова хуже соображает.

Мужчины молча ели. Игнат всё время бросал взгляды на дверь комнаты, где спала Анька. Лица на нём не было. Одели маску человеку на лицо. Было видно, как сильно он страдает и мучается.

Закончив с едой, мужчины стали решать, что делать дальше.

– Аньку нельзя в таком состоянии в лес забирать, не переживет девка, – грустно констатировал Яков и открыв настежь окно, закурил трубку.

– Но и тут я её не оставлю, на съедение этим волкам. Мы там место для нее организуем, позаботимся о ней, – с горечью заявил Игнат.

– Может засаду выставим в лесу у дома? Будем дежурить поочередно. Ещё мужиков соберем, авось, выловим гадов? А если нет, то, как только Анька очухается уйдем все в лес, – предложил Иван Кузьмич.

– Да, засада самый лучший вариант. Двух зайцев убьем сразу и Аньку подлечим и этих отвадим, а может и прикопаем в лесу, – согласился Яков.

– Если это Стёпкины подручные были, то они тут весь лес сожгут, чтобы нас выкурить, – добавил Иван Кузьмич.

– Да, надо бы про них всё узнать в селе. Давай Прасковья Романовна описательный портрет этих уродов, пойду в село буду вызнавать, что они затевают, – по новой закурив трубку сообщил Яков.

– Яков, да куда ты пойдешь!? Умом тронулся на старости лет? А если прознают? Убьют тебя на месте даже не сомневайся! Лучше я пойду, наряжусь в пьяницу, измажусь сажей, поваляюсь под кустом пару дней, да всё узнаю. Анька же смогла незаметной пробраться, и я смогу, – сказал Игнат.

– Да какой из тебя пьяница ты сам подумай?! Длиной с косую сажень, да и в плечах небось такой же, хороший пьяница, ничего не скажешь, – заметил Иван Кузьмич.

– Тогда я пойду, стану на рынке поторгую ягодами да грибами, небось всё расскажут мне бабы местные. Тем более я видела их, хоть и издалека, но голос даже слыхала, – предложила Прасковья Романовна.

– Нет, ты что? Тебя не пущу из дома! Никуда даже и не собирайся, я сам пойду. Я тоже торговать могу, хотя бы медом! – Непререкаемым тоном заявил Иван Кузьмич. – А что? Думаешь только у тебя есть чем торговать? – Удивленно спросил он у Прасковьи Романовны, когда увидел, как она качает головой. – У меня тоже наберется, да небось и поприбыльней, чем у тебя дельце будет, – с обидой заявил Иван Кузьмич.

– Я тогда с тобой пойду! А то ты наторгуешь там, знаю я тебя. Так сказать, для безопасности буду рядом! И тем более два старика подозрений не вызовут и прикрою если что? Ага? – Сориентировался по ситуации Яков.

– Ты ведь не отстанешь, Яков, правда? – С обреченным видом спросил Иван Кузьмич.

– Сам всё знаешь. Так что же зря пустые разговоры говорить? Вы же моя семья, ты мне как брат, а Анька мне как дочь. Что же мне сидеть прикажешь на ёлке? Так я не взберусь, староват, знаешь ли. – Развел руки в стороны Яков.

– Ладно, если других предложений не имеется тогда решено, завтра выходим. Пошли тогда готовить товар что ли? Эх, коммерсанты, итить её мать, – махнул рукой Иван Кузьмич и поцеловав Прасковью Романовну в лоб, пошёл во двор.

Яков молча последовал за другом. Игнат сидел чернее тучи, желваки на скулах ходуном ходили. Прасковья Романовна присела рядом и стала гладить Игната по спине и по голове.

– Ничего Игнат, всё образуется. Анька поправится, я ей трав дала для сна, она поэтому так крепко спит. Во сне боли не чувствуешь и заживает всё быстрей. Пусть она отдохнёт. Всё наладится.

– Уже ничего не наладится. – Строго сказал Игнат. – Посмотри, что кругом творится? Они от нас не отстанут. Это только начало. Вспомни, что с Анькиной семьей сделали? Мы должны уехать. И как можно дальше. Я не собираюсь в это ввязываться, тут не знаешь кто прав, кто виноват, не знаешь, кто за кого. На лошадях за месяц можем до Польши добраться, или до Одессы, а там через море в Болгарию, а потом решим, что делать.

– Мы не дойдем Игнат, нас по дороге пристрелят или в лесу прикопают, как Яков сказал. Нужно много провизии брать и Якова не оставишь одного. И как вы будете с нами стариками валандаться в дороге? Авось, скоро всё пройдет, устаканится. Это наше родовое место, оно нам поможет и укрыться, и прокормиться, нам тут духи предков помогают…

– Мам, да что за глупости? Какие духи? – Перебил Прасковью Романовну Игнат. – Под угрозой все наши жизни! Мы не можем просто сидеть и смотреть на всё происходящее. Надо сейчас действовать, пока везде суета и неразбериха мы можем проскочить. Нам всё равно не выжить тут. Всё изменилось, мам. Если бы ты слышала, что мужики в лесу говорят. В селе и в соседних деревнях просто ужасы творятся. Людей убивают без суда и следствия. Из домов выносят всё, что можно унести. В городах уже голод начался, в деревне пока лето люди могут прокормиться, а зимой что будет никто не знает.

– Ох, не знаю я что и делать, – растерянно сказала Прасковья Романовна. – Как же мы всё это бросим? Мы с отцом всю жизнь тут прожили. Всё для вас строили. Как же мы всё это бросим?

– Мам, мы найдем другой дом ещё лучше этого. Как только Анька немного поправится будем выдвигаться. Я с отцом уже обговаривал это, он был не против. Правда, он сам хотел с тобой поговорить, ну ничего, авось, не осерчает на меня за болтливость. И Якова с собой возьмём, если он захочет. Есть ещё две семьи, которые с нами ехать согласны. Нужно будет и Шурку уговорить ехать, ей теперь тут тоже небезопасно. Может, ещё кто пойдет. Мам, прорвемся. Потом смеяться все вместе будем, как ты боялась.

– Ладно сынок, раз вы всё решили, то я спорить не буду. Куда вы туда и я. На всё воля Бога. Иди помоги отцу, а я пойду Аньке поменяю примочки.

– Мам, можно я с ней чуток посижу?

– Конечно, сынок, иди к ней

Игнат ушел в комнату к Аньке, а Прасковья Романовна вышла в сенцы спросить какая помощь нужна мужчинам.

Игнат подошел к тихо спящей Аньке и присев на пол рядом с кроватью, лицом уткнулся в её крошечную ладошку. Она ему показалась такой маленькой и беззащитной. Анька всегда была худышкой и легкой как пушинка, а сейчас, казалось, что совсем растаяла. Сердце у Игната сжалось при виде жены в таком состоянии. Комок подступил к горлу и глаза предательски защипали от подступавших слез.

– Ничего милая, скоро всё это закончится. Ты у меня борец. Анька, какая же ты смелая? Я даже и не представлял, что у меня такая храбрая жена. Я люблю тебя милая моя, больше жизни. Выздоравливай скорей, ты нам так нужна.

Игнат действительно любил Аньку больше жизни. И полюбил её, как только увидел, с первого взгляда. Анька, конечно, даже не смотрела в его сторону, поклонников у неё всегда была туча. И это не удивительно, потому что она действительно была красивой очень, глаз не отвести, характер при этом у неё всегда был весёлый и задорный. Только пережитые страдания наложили на её глаза отпечаток глубокой тоски, но не озлобили её.

Анькины родители бежали в их края с Дона. Её отец был атаманом в казачьем войске и даже несколько лет служил в Москве в царской охране. Но что-то вышло там и ему пришлось вернуться домой, на малую родину, а он и рад был. Дома, с семьей живётся куда лучше и приятней.

У Аньки было ещё три брата, два старших и один младший. После того как «Сырец»[6]6
  Серге́й Ива́нович Сырцо́в – советский партийный и государственный деятель, третий председатель СНК РСФСР. Один из главных идеологов расказачивания в Области Войска Донского.


[Закрыть] затеял расказачивание[7]7
  Расказа́чивание – политика, проводившаяся большевикам в ходе Гражданской войны и в первые десятилетия после неё, направленная на лишение казаков самостоятельных политических и военных прав, ликвидацию казаков как социальной, культурной общности, сословий Российского государства. Политика расказачивания вылилась в итоге в массовый красный террор и репрессии против казаков, выражавшиеся в массовых расстрелах, взятии заложников, сожжении станиц, натравливании иногородних на казаков. В процессе расказачивания также проводились реквизиции недвижимого и движимого имущества, в том числе, домашнего скота и сельскохозяйственной продукции, переселение крестьян из числа малоземельных народов, иногородних и бедняков на земли, ранее принадлежавшие казакам, выселения целых хуторов и станиц.


[Закрыть], им всем пришлось бежать в разные стороны. Надо было конечно этого Сырца ещё в Ростове добить, чтобы не повадно было, когда там была соответствующая обстановка.

Натравили на казаков всех, кого можно и крестьян, и рабочих. Всего людей лишили: домов, скотины, земли. И теперь тоже самое делают только уже со всеми остальными. Конечно, теперь всё на благо Советов. Сейчас люди забыли, что они люди. Почти всю Анькину семью убили.

Два старших брата погибли, давая отпор всем этим мародёрам, когда всё это началось. Когда Анькин отец узнал об их гибели то сразу собрал всю оставшуюся семью, и они пешком ушли на север. В этих краях у него жил брат. Дорога у них была тяжелая. Шли больше месяца, осенью в холод. Все переболели дорогой, но добрые люди помогали, кто едой, а кто ночлегом. Анькин отец быстро сдавал. Когда пришли в село он уже был стариком. Ничего уже не говорило о его прошлом. Никто бы и не подумал, что этот седой старик был бравым атаманом.

После того как их обустроили в пустой избе почти на краю деревни, он почти сразу умер. Как будто бы ждал специально, когда семья будет в безопасности. Младший Анькин брат, после смерти отца решил в леса уйти, когда там образовалось белое подполье, и больше о нем никто не слышал. А Анька с матерью остались вдвоем.

Когда Игнат впервые увидел Аньку, то сразу понял, что она будет его женой. Есть такие люди, которые своей уверенностью в завтрашний день, могут исполнять желания. Вот Игнат и был как раз из таких людей. Он был человек-гора. Всегда невозмутим и непоколебим, окутанный ореолом спокойствия. Рядом с ним всё и все становились тише, спокойнее, миролюбивее.

Когда они первый раз встретились Аньке было шестнадцать лет и Игнат терпеливо ждал, когда она станет взрослой. Но всё равно присматривал за ней, хоть и издалека. Близко Анька к себе никого не подпускала, и Игнат решил признаться в своих чувствах на исходе её семнадцатого года. К тому моменту Игната она уже, конечно, разглядела и почти сразу согласилась, для проформы, помучила парня минуты три, а потом кивнула. Игнат хоть и не сомневался в её ответе, но эти три минуты сильно мучился.

Свадьба у них была скромная, не как в деревне привыкли по три дня гулять. В субботу днём обвенчались в церкви, а вечером собрались семьей в доме у родителей Игната. Со стороны Аньки была только мать и две подруги.

После их свадьбы Анькина мама не долго прожила и года не прошло как умерла от тифа. До этого болела очень, тосковала сильно по мужу и сыновьям, видно дождалась пока дочь в хорошие руки попадет и сдалась. Анька долго горевала, по ночам плакала, а днём в лесу пропадала.

Прасковья Романовна, как могла утешала невестку. Разговаривала с ней вечерами, научила её ткать по-особенному, чтобы хоть какое-то развлечение было. Делилась женскими секретами. Прасковья Романовна всегда хотела дочку, но у неё было три сыночка. Она их любила конечно, но поговорить ей особо не с кем было, вот она и грустила вечерами.

Когда Игнат привел в дом Аньку, знакомиться с семьей, Прасковья Романовна сразу её полюбила и приняла как родную. Это Аньку и спасло. Вытащило её из темной ямы тоски по родным. Со временем Анька приняла всё, видно выплакалась и смирилась. Оно и верно, ведь как ни крути участь у всех одна. Кто-то раньше кто-то позже, но все там будут. Нужно учиться жить сегодняшним днем.

А когда родился Алёшка, то Анька почти прежней стала, только еле уловимая печаль в глазах и две глубокие морщины между бровей говорили о пережитом горе.

Алёшку все очень ждали и, когда Анька беременной ходила, все над ней тряслись как над китайской вазой. Подкармливали Аньку чем-то вкусненьким и строго настрого запретили работать. Она, конечно, не слушалась и всё равно помогала по дому. Без дела то уж точно сидеть нельзя, и для ребенка полезно подвигаться, всегда оправдывалась будущая мать перед родными.

В то время она и поняла, какая у неё необыкновенная новая семья. Первые три года жизни в этом доме прошли как в тумане, и она их почти не помнила. Помнила только жуткую тоску и щемящее чувство безысходности в груди. Нельзя никого вернуть, нельзя никого обнять. Все далеко, а она осталась совсем одна во всем мире, ведь правильно же говорят, что когда плачут по умершим, то жалеют прежде всего себя, а не их.

Анька точно знала, что умершим уже всё равно до её земных дел и волнений, а она ещё тут и ей ещё надо достойно пройти свой путь до конца. От всей этой нестерпимой тоски две первые Анькины беременности закончились преждевременно. Но к третьей Анька уже собралась с силами и как будто стала просыпаться и отходить от кошмара.

Вспоминая всё это, Игнат еле сдерживал слёзы сидя рядом со своей любимой женой, которой так много пришлось пережить, а теперь ещё и это. Посидев еще пару минут с Анькой, он с неохотой встал, поцеловал её и вышел на улицу.

Прасковья Романовна была в сенцах, где протирала банки и черепки для меда. Яков с Иваном Кузьмичом уже прикатили бочку с мёдом из сарая и собирались её разливать в подготовленную тару. Меньше чем за час разлили тридцать банок и три маленьких бочонка. А больше и не надо было резонно заметил Яков. Всё равно покупать то его никто не будет, не до мёда сейчас людям.

Управившись с мёдом, Прасковья Романовна приготовила всем на ночь постели, воды нагрела на костре, чтобы помыться можно было. Баню щас не затопишь, дыма много от неё, сразу «черти» набегут на огонёк. Но мужчины, прожив несколько дней в лесу и этому были очень рады. После банных процедур приступили к тщательному Сашкиному осмотру. У Ивана Кузьмича и у Якова был большой опыт работы с животными всех мастей и пород. В молодости Яков несколько лет проработал на конюшне, а там и собак и кошек было в избытке, всякое случалось. Иван Кузьмич же ещё своим дедом был обучен как домашнюю скотину лечить и выхаживать в случае чего. Ведь хозяйство в деревнях всегда большое было и помощи иной раз не дождаться, поэтому нужно было уметь самим справляться с любой напастью.

Сашкин осмотр показал, что кроме открытой рваной раны у него было сломано ребро и травма головы от сильного удара. Хорошо ещё, что внутренние органы не задеты были. На грудную клетку наложили ещё одну тугую повязку, чтобы ребро было обездвижено и не повредило легкие. Когда с медицинским осмотром и первой помощью было покончено, мужчины отправились спать, сделав указания Прасковье Романовне по дальнейшему лечению Сашки на завтрашний день.

Игнат спать отказался, сказал, что будет караулить дом всю ночь. Никто возражать не стал, дозорный в их ситуации не помешает. Когда все разошлись Игнат забрался на чердак и сел возле окошка, сна не было ни в одном глазу. За окном стояла всё такая же тихая и светлая ночь. Облаков почти не было, поэтому на улице было очень светло от яркого месяца.

Игнат ещё несколько раз прокручивал у себя в голове все события прошлой ночи. От злости и гнева его челюсти были так сильно сжаты, что казалось могут в какой-то момент треснуть зубы. Погрузившись в свои мысли, он не заметил, как стал разговаривать сам с собой.

– Да что это за люди такие? Они вообще могут быть людьми после того, что сделали? Мамка сказала, что они видели только Аньку, значит думали, что она одна или с детьми и всё равно убить её хотели. Теперь, конечно, поздно возвращаться назад чтобы все правильно начать или исправить, но ещё не поздно устремиться вперед, чтобы все правильно закончить. – Немного успокоился от этих мыслей Игнат.

До самого утра он был в раздумьях о предстоящем отъезде. О возможностях, которые перед ними откроются в другой стране, где нет войны и том как найти обидчиков его жены.

VI

Перед рассветом, Игнат спустился вниз. Прасковья Романовна уже накрывала стол, отец с Яковом о чем-то тихо говорили за столом.

– Игнат, я вот твоему бестолковому отцу говорю. Давай легенду придумаем? Нужна же история откуда мы, чтоб без подозрений. А он всё заладил никто у нас ничего не спросит, и что мол актёр он плохой, и всё равно всё забудет по дороге, так что нечего и придумывать даже. – Выпалил Яков на одном дыхании, как только увидел в дверях Игната.

– Так я и не вру! – С обидой в голосе возразил Иван Кузьмич. – Это ты у нас актер от Бога, а мне до тебя далеко. Я вон даже сказку Алёшке по памяти не могу рассказать, чтоб захватило его. У меня не выйдет всё это. Я сорок лет только с пчелами да с тобой говорю. Откуда только в тебе это всё взялось?! – Махнул рукой на друга Иван Кузьмич.

– Это талант, друг мой сердешный! Его как говорится, не пропьешь. – Хитро улыбнулся Яков. – Ладно, тогда по-другому поступим. Ты если актер никудышный, то будешь немым, а если кто незнакомый подойдет, то ты мне братом приходишься, лучше конечно двоюродным, а то мы с тобой особо и не похожи. Может даже троюродным скажу. – Прищурившись стал всматриваться в своего друга Яков, как будто первый раз его видит. – А что ты смеешься Игнат? Не может же быть у такого красивого мужчины как я, такой близкий родственник? – С улыбкой подмигнул Яков.

– Хорошо буду немым. Уж лучше роль немого играть, чем балагура или шута горохового. – Разобиделся Иван Кузьмич.

– Ладно, не завидуй мне Ваня, уже возраст у нас с тобой не тот, чтобы талантами мериться. Хотя, если бы было чем мериться мне с тобой, то конечно можно было бы. – Не переставал подтрунивать над другом Яков. – Ну всё всё, я молчу. Ты видал Игнат, как батя твой зыркнул на меня? Я думал щас за ружье схватится! Аж сердце прихватило, ведь не ожидаешь же такого от родственника хоть и дальнего.

Игнат смеялся, хоть и не громко и рукой прикрывался, чтобы в голос не захохотать, но сдерживался с трудом. Прасковья Романовна тоже улыбалась, но при этом ещё не одобрительно качала головой в сторону Якова. Не могла же она своего любимого мужа оставить одного в такой ситуации и уж тем более открыто подсмеиваться над ним. Она знала, что муж у неё очень уж ранимый и обидчивый на шутки, поэтому старалась его лишний раз не поддевать.

Яков умел создать атмосферу. С ним было хорошо и в радости, и в горе, никому не давал тосковать больше положенного. А, по его мнению, положенное это день, ну два максимум. А дальше баста, надо и радоваться начинать. Праздновать жизнь и наслаждаться ею.

От шума на кухне проснулся Алёшка, а услышав тихие мужские голоса, выпрыгнул из кровати и бросился отцу на шею.

– Папка, когда ты пришёл? Где ты был? Что ты делал? А о чем вы говорите? Ты видел мамку? Видел Сашку? Бабушка тебе рассказала? А вы уже поели? Пап, а можно пока мамка болеет, я с тобой побуду? Деда, а можно…

– Тихо, тихо пулеметчик! И в кого такой говорун? Яков может ты и вправду наш родственник? Гляди как похож, – засмеялся Иван Кузьмич, нежно потрепав Алёшку по голове.

Все мужчины засмеялись. Алёшка как победное знамя перекочевывал из одних рук в другие. И всем он успевал что-то сказать и что-то обязательно спросить. Прасковья Романовна стала доставать из печки чугунки с кашей, картофельной запеканкой, яйцами. Из сенцев принесла молоко и хлеб. Для Алёшки достала из погреба груши в меду. Мужчины быстро поели и вышли во двор обсудить предстоящий поход в село. При Алёшке особо не поговоришь, он своими вопросами всех засыпал. Прасковья Романовна ему строго наказала всё доесть и только потом болтать, как трещётка.

На улице уже начинало светать. Из-за леса уже кое-где появлялись солнечные лучи. Мужчины отошли от дома и присев на завалинку закурили.

– Игнат, ты остаёшься дома. Следи за лесом, ружье поближе к себе держи. Если вдруг облава или беда какая, главное успей запалить костер побольше, мы с Яковом из села увидим и подмогу приведём если что.

– Понял, но вы там тоже не зевайте. Там каждый стукачом может быть, так что особо не болтайте.

– Да это мы с твоим отцом и сами знаем. Уж не первый десяток живём, в людях немного разбираться научились.

– Сейчас другое время Яков, если вас схватят, пошлите кого-то к нам. Подговорите мальчишку какого-то надежного, пусть за вами следит и если что не так, пусть сразу сюда бежит. Вон хоть Ваньку Старостина, он точно стучать не будет, у него отца полгода как расстреляли. Сейчас у тетки перекантовывается, боится из ним теперь тоже придут. Дьдьку его тоже недели две назад арестовали, говорят расстреляют. Надо ему сказать, чтобы с нами уезжал отсюда, он тут один много не навоюет.

– Да, такие помощники и надежные люди как Ванька нам в дороге не помешают. Нужно поговорить с ним сегодня. Ну ладно сынок, мы твоё напутствие поняли, пойди лошадь нам запряги, и мы пойдем с Яковом потихоньку.

Игнат, пошёл в противоположную сторону двора, где стояла лошадь. Зайдя в сарай, он стал складывать рядом хомут, шлеи, супони, сиделку, чересседельник, дугу и после стал заниматься упряжкой.

– Яков ну что ты думаешь по всей этой затее? Получится у нас? – Спросил Иван Кузьмич.

– Да все получится! Мы с тобой два старика торгующих мёдом и любители посплетничать, вот и всё. Если эти ироды там появлялись, уже всё село о них знает, нам и спрашивать ничего не придётся, сами всё разболтают. А вот если в лесах хоронятся, то посложней будет. Если стрелянный ещё живой, то Седой в селе точно объявлялся, хотя бы за лекарствами какими. А судя по тому, как его Сашка отделал, незамеченным он точно не останется.

– Ладно, будем смотреть по обстоятельствам.

Через несколько минут к ним подошёл Игнат.

– Всё готово, давайте загружать мёд и можете выдвигаться.

Игнат подвел лошадь, запряженную в телегу к дому, и втроём они быстро перенесли мёд. Как раз когда всё уже было готово к отъезду на улицу вышла Прасковья Романовна с Алёшкой.

– Дед, а куда ты едешь? Возьми меня с собой. Деда ну пожалуйста. Мамке никто ничего не скажет. – Повис на руке у Ивана Кузьмича Алёшка.

– Алёшка перестань, дед в село едет по делам, ему некогда за тобой смотреть, – строго сказал Игнат и взял Алёшку на руки.

– Так за мной смотреть не надо я и сам за всеми смотреть могу. – Немного обидевшись сказал Алёшка.

– Мы скоро с тобой поедем в дальнее путешествие, накатаешься вволю, так что не хнычь, потерпи немного. – Решил успокоить его Игнат.

– Ого, правда? А куда? А мамка с нами поедет? А бабуля? А как же Сашка? А надолго? – От счастья и радости Алёшка стал захлебываться вопросами, лившимися из него как из рога изобилия.

– Ох, Алёшка, какой же ты нетерпеливый, всё скоро узнаешь, – покачала головой Прасковья Романовна, после чего подошла к Ивану Кузьмичу с Яковом и перекрестив их обоих поцеловала в лоб. – Ну с Богом, мы вас ждем, возвращайтесь скорее живыми и здоровыми.

– Всё будет хорошо Прасковья Романовна, я уж вашего муженька для вас сберегу, будьте покойны. – Хитро улыбнулся Яков.

Иван Кузьмич с грустью на лице кивнул и, взяв за поводья лошадь, повел её со двора. Яков махнул кепкой и не спеша пошёл следом, насвистывая какую-то задорную мелодию. За воротами оба сели в телегу и медленно покатили в сторону села.

Прасковья Романовна чтобы скрыть свое волнение сразу стала хлопотать по дому. Игнат быстро натаскал дров, развел маленький костер, на который поставил котел для корма животным. Сегодня нужно быстро управиться и начать готовить вещи к отъезду. Алёшка ходил за отцом по пятам, помогал ему во всем и без остановки что-то рассказывал. За пару часов они вдвоём управились почти со всеми домашними делами.

Прасковья Романовна за это время сменила повязки у Аньки и Сашки. Сашка уже выглядел получше, даже хвостом вилял и немного поел. Это хорошо, подумала Прасковья Романовна, значит скоро оклемается.

Анька тоже поправлялась, жар спадал, глаза даже на минутку открыла, просила пить. Прасковья Романовна снова напоила её своими настоями из трав, и еще раз нанесла мази на поврежденные части тела. Отеки на лице уже стали спадать, не зря значит в первую ночь несколько часов подряд она ледяные примочки делала. Прасковья Романовна всё пыталась занять голову мыслями об Аньке и домашних делах, но в голове крутились только слова Игната о предстоящем отъезде.

Она с ужасом представляла себе эту авантюру. За всю жизнь ей не случалось никуда далеко из села выезжала. Только пару раз была в районном центре, да несколько раз в соседних деревнях. Одичала, стало быть, подумала про себя Прасковья Романовна. Правильно Игнат говорит, где моя семья там мой дом. Мы новый дом построим ещё лучше прежнего, главное, чтобы все живы были, успокаивала она себя. Это помогало, но не сильно.

Скоро в дом забежал Алёшка и с важным видом сел напротив Прасковьи Романовны и твердо заявил:

– Хватит от меня по углам шептаться!

– А кто это шепчется? – Недоуменно заявила Прасковья Романовна.

– Вы все и шепчетесь! Думаете я совсем не вижу ничего и раз младше вас, то стало быть и не понимаю ничего?

– Да никто не думал от тебя шептаться! Что ты навыдумывал себе?

– Ничего не навыдумывал. Я и так всё знаю.

– Что это ты знаешь? – Настороженно спросила Прасковья Романовна.

– Всё! Про отъезд, например. – Хитро улыбнулся Алёшка.

Прасковья Романовна облегченно вздохнула, не подавая вида, что волнуется как бы Алёшка про нападение не узнал.

– Ну хорошо, раз знаешь. Я тебе и так все рассказать собиралась.

– Ну да, как же. Ели бы папка не проговорился давеча на улице так бы и секретничали дальше.

– Хорошо, Алёшка, ты совершенно в этом вопросе прав. Ты уже совсем взрослый поэтому будешь нам во всём помогать. Никаких тайн теперь от тебя не будет. – Сказала Прасковья Романовна и поцеловала его в макушку

– Бабуля, ты представь как нам с тобой весело будет? Сколько мы всего увидим и узнаем?! – Мечтательно закатил глаза Алёшка, быстро забыв про то, что буквально минуту назад хотел категорически на всех разобидится.

– Это меня и пугает, – грустно улыбнулась Прасковья Романовна, но потом собралась с духом и решила больше не думать о плохом. Хуже, чем сейчас, точно не будет.

Взбодрившись этими мыслями, Прасковья Романовна пошла в соседнюю комнату, оставив Алёшку присмотреть за Анькой. В соседней комнате была ещё одна спальня, в ней они с Иваном Кузьмичом жили уже сорок лет с самой свадьбы. Всё было украшено вышитыми Прасковьей Романовной картинами, кровать устелена сшитым ей покрывалом. На полу лежали вязаные крючком дорожки и круглые коврики. Прасковья Романовна, решила долго не задерживаться, дабы не залить тут всё слезами и быстро достала из-под кровати два чемодана, в которые она решила сложить самые дорогие для неё и для Аньки вещи. Всё остальное сложат в одеяла и свяжут узлом. Хотя Игнат уже сказал брать только самое необходимое, но вещей на всю семью прилично набиралось.

Самое необходимое было в этой же комнате. Все наряды и ткани умещались на трех полка шифоньера. Прасковья Романовна все быстро сложила в чемоданы и вынесла их в большую комнату. После этого тихо зашла в комнату к Аньке и увидела сидящего на краю кровати Алёшку, который тихо рассказывал Аньке все события сегодняшнего дня. Ему совсем не мешало то, что она спала и ничего не слышала.

Прасковья Романовна, минутку понаблюдала за ним и тихонько тронув за плечо сказала:

– Алёшка, ну все то новости не выдавай матери, прибереги немножко. Пойдем, будем собираться. Нам надо быть готовым в любой момент уезжать. А дел ещё много.

– Хорошо, бабуль. Мамуля я к тебе попозже приду и всё расскажу, чтобы ты тоже в курсе была.

Вместе они вышли в сенцы и стали спускать с чердака хранившиеся там корзины, коробки, банки, чугунки, кувшины, бочки и бочонки, в общем все сосуды, которые можно было наполнить едой и питьем.

Игнат всё это время был во дворе, собирал инструменты, необходимую упряжь для лошадей, детали для телег и складывал их в пустующий дальний сарай, который они построили для коз, хотели в следующем году начать их разводить, но видно не судьба. Одновременно с этим, он приглядывал за лесом, иногда останавливался и прислушивался к звукам. Но всё было спокойно. Был ясный и солнечный день, очень теплый, настоящая осень только через месяц наступит, так что у них есть возможность доехать на новое место до наступления холодов. Главное вырваться и перейти границу живыми. Всё остальное обустроится.

Во время этих сборов Игнат вспоминал как во время войны он познакомился со своим другом – Милосом. Они очень сдружились, стали практически братьями. Помогали друг другу выжить. Игнат писал за Милоса письма домой. Пришлось ради такого дела сербский язык разучить. Делили друг с другом всё и стакан воды, и краюшку хлеба. В госпиталь они попали почти одновременно, потом их пути разошлись, но они долго переписывались.