Текст книги "Реквием по солнцу"

«Полагаю, тебе известно, что произошло с твоей матерью, когда она родила ребенка от человека, в котором живет дракон? До настоящего момента я избавлял тебя от подробностей. Похоже, пришло время рассказать тебе правду. Ты хочешь знать, каково это – наблюдать, как женщина, которую ты любишь, умирает в страшных муках, пытаясь родить для тебя ребенка? Давай я расскажу. Поскольку дракончик стремится разбить скорлупу яйца, он начинает царапать ее когтями, чтобы вырваться… »

«Прекрати».

«Твой ребенок будет драконом еще в большей степени, чем ты сам, так что шансы его матери невелики. Если твоя мать не сумела выжить, когда появился на свет ты, как ты думаешь, что произойдет с твоей супругой? »

Не глядя на Рапсодию, он снова покачал головой, по-прежнему не сводя глаз с волнующегося зеленого моря травы.

– Я видел слишком много смертей, чтобы рисковать, Ариа. Да, мне известно, что много предсказаний было неверно понято или трактовано. Мой отец во время нашей последней встречи дал мне совет – он предупредил меня, что доверять предсказаниям не следует, что их значение не всегда оказывается таким, каким кажется на первый взгляд.

– Если ты не доверяешь предсказаниям, почему же тогда тебя так беспокоят слова Мэнвин? – спросила Рапсодия и взяла его за руку. – Мне кажется, ты, желая избежать беды, полагаешься на те, что мешают нам жить так, как мы считаем нужным, однако отбрасываешь те, что опровергают пессимистичные прогнозы. Либо прими и те и другие, либо, наоборот, не принимай никаких. Не стоит следовать одному и отказываться от утешения другого.

Кожа Эши покрылась бисеринками пота в лучах полуденного солнца.

– В твоей жизни – в нашей жизни – так много детей, Рапсодия. Здесь, в Хагфорте, в Илорке, в лиринских лесах и Хинтерволде у тебя есть внуки, о которых ты можешь заботиться и которых любишь. Мне кажется неразумным испытывать Судьбу, рискуя твоей жизнью, чтобы произвести на свет еще одного ребенка с кровью дракона. В мире и без того достаточно детей, не знающих, что такое материнская ласка.

В его голосе Рапсодия услышала горечь. Она взяла Эши за обе руки и повернула к себе, оказавшись в его объятиях.

– Я отказываюсь принимать такое важное решение, основываясь на безумной болтовне твой тетки, – весело заявила она. – Кстати, именно по этой причине я не пользуюсь теми уродливыми вышитыми скатертями, что она прислала нам в подарок на свадьбу. – Став серьезной, Рапсодия ласково погладила его по щеке. — Я хочу, чтобы наша жизнь вместе была именно такой, о какой мы мечтали, Сэм. Я хочу, чтобы наша кровь смешалась, хочу выносить твоих детей, которые будут только нашими. Мне казалось, что ты тоже этого хочешь.

Обнимая жену, Эши продолжал смотреть на раскинувшуюся внизу равнину.

«Больше, чем ты можешь себе представить», – подумал он.

– Если имеется действительно уважительная причина, мешающая нам иметь детей, я молча смирюсь и не стану спорить, но если все дело в пророчествах, то нам с тобой пришлось выслушать два противоречивых предсказания, и я не вижу необходимости опасаться события, которое, по ее словам, не произойдет. И еще: испугавшее тебя предсказание уже исполнилось, оно касалось не меня, а матери последнего ребенка ф'дора, убитого нами. – Ее глаза потемнели от страшных воспоминаний. – Я была свидетельницей рождения ребенка и смерти матери. Ребенок остался жив. Все, предсказание исполнилось.

– Ты не можешь знать этого наверняка, Рапсодия.

Она в отчаянии всплеснула руками и отвернулась от него.

— А что мы вообще знаем наверняка, Эши? Каждое мгновение жизни может преподнести нам сюрприз – нельзя вечно жить в страхе. – Тут ей в голову пришла новая мысль, и она снова повернулась к Эши. – Мэнвин не может солгать, верно?

– Прямо – нет, но может дать не слишком внятный, старательно завуалированный ответ. Кроме того, она видит не только ближайшее будущее, но и очень отдаленное. Поэтому она может дать ответ, который будет считаться правдивым — но лишь через тысячу лет. Ей нельзя доверять.

– Но если она ответит «да» или «нет», ее слова будут правдивыми, так ведь?

Эши покачал головой:

– Не обязательно.

– В любом случае, поскольку я все равно через несколько дней отправляюсь в Ярим, а храм Мэнвин именно там и находится, у меня будет отличная возможность спросить у нее прямо, приведет ли рождение твоих детей к моей смерти или какому-нибудь ужасному увечью. Возможно, она сумеет развеять сомнения, которые вызвали у тебя ее собственные слова.

Эши побледнел, но уже в следующее мгновение его щеки гневно запылали.

– Всего мгновение назад я был безмерно счастлив твоему возвращению домой, – удивленно проговорил он. – А теперь жалею, что ты не осталась в Тириане, где, по крайней мере, ты находилась в безопасности от собственного упрямства. Рапсодия, неужели в прошлый раз, когда мы разговаривали с Мэнвин в ее храме, ты не поняла: это не то удовольствие, которое хочется испытать снова?

– Видимо, нет, – вскинулась Рапсодия и, высвободившись из его рук, повернулась к двери, ведущей на лестницу. – Очевидно, я ошиблась и еще в одном: я считала, что ты разделяешь мое желание иметь ребенка. Если бы ты этого хотел, ты не приводил бы мне столь глупых возражений.

Она начала спускаться по лестнице, но Эши остановил ее, поймав за руку. Он долго смотрел на нее, и холодный гнев Рапсодии отступил, когда она увидела боль в его глазах и поняла, как сильно он страдает и как отчаянно ее любит. Она выругала себя за то, что мучает его, что ее эгоизм пробудил в его душе страх, который жил в нем всегда. Она уже собралась извиниться, но Эши приложил палец к ее губам.

– Мы пойдем вместе, – сказал он и ласково погладил ее по щеке. – Мы зададим ей наш вопрос, и я попытаюсь жить дальше, услышав ее ответ. Это единственный способ вновь взять контроль над нашей жизнью в собственные руки.

– Ты уверен, что хочешь это сделать? – Рапсодия чуть приподняла бровь. – Если я не забыла, именно на тебя она ополчилась, когда мы пришли к ней в прошлый раз. Меня она не трогала.

– Ну, в конце концов, мы с ней родственники, – хмыкнул Эши, и в его глазах появились веселые искорки. – Если не воевать с членами собственной семьи, с кем тогда? Вспомни моих бабку с дедом. Их семейная ссора привела к войне, уничтожившей целую империю.

– Хмм. Возможно, нам следует хорошенько подумать, стоит ли увеличивать численность нашей семьи, – вздохнула Рапсодия.

Она посмотрела на высокую зеленую траву, в которой разгуливал ветер, и улыбнулась, увидев, как он подхватил яркого воздушного змея, изображающего медного дракона. Уже в следующее мгновение змей попал в восходящий воздушный поток и начал стремительно подниматься в небо. Она помахала рукой крошечной фигурке вдалеке, и Мелисанда помахала ей в ответ.

– Нет, ты права, – внезапно став очень серьезным, проговорил Эши. – Если такое вообще возможно, я был бы счастлив увидеть, как дети Дома Наварна и потомки Гвиллиама и Маносса снова играют вместе на этих полях.

– Ну, в определенном смысле решение принимать тебе, – мягко напомнила Рапсодия, стараясь не обидеть его: будучи потомком представителей Перворожденной расы, Эши должен был пойти на этот шаг сознательно и с уверенностью, что поступает правильно. – Но если ты посчитаешь, что нам нужен ребенок, я тебе обещаю, ты не пожалеешь.

Эши рассмеялся и поцеловал ее руку, затем снова обратил все внимание на равнину, где дочь Стивена Наварнского запускала медного дракона, который выписывал в чистом синем небе замысловатые пируэты. Он погрузился в воспоминания.

Храм Оракула, Ярим Паар

ТЕМНОТУ внутреннего святилища в храме Мэнвин пытались разогнать небольшие светильники, расставленные в постепенно разрушающихся нишах, и крошечные язычки свечей, испускавших густой запах жира, который не могли перебить даже курящиеся благовония.

Матушка Джулия во все глаза смотрела на помост, подвешенный над колодцем с неровными стенами, пытаясь поймать взгляд прорицательницы, но у нее ничего не получалось. Глаза безумной предсказательницы Будущего представляли собой два идеальных зеркала, словно отлитых из ртути, в них не было ни зрачков, ни белков – ничего. В них отражались мириады пляшущих огней, и у матушки Джулии закружилась голова.

– Сколько… сколько еще я проживу? – прошептала она, вытирая лоб краем своей разноцветной шали.

Прорицательница пронзительно рассмеялась и неожиданно повалилась на спину, наставив древний секстант, который держала в руке, на черный купол храма. Затем она начала дико раскачивать помост над колодцем, напевая при этом лишенную мелодии и смысла странную песню.

Наконец, когда помост остановился, она наклонилась над его краем и уставилась своими удивительными глазами на дрожащую от ужаса старуху.

– Пока твое сердце не перестанет биться, – с хитрым видом заявила она.

Затем она махнула рукой, показывая, что матушка Джулия свободна, и на ее розовой коже, покрытой крошечными чешуйками, заплясали отсветы жалких огоньков.

– Подождите, – запротестовала старуха, увидев, что открылись двери, ведущие во внутренние покои Мэнвин. – Это не ответ! Я принесла щедрое подношение, а вы мне ничего не сказали.

На лице прорицательницы появилось удивление. Матушка Джулия отвернулась от стражников, которые показывали ей, что аудиенция окончена. Она поняла, что неверно сформулировала свое возражение. Мэнвин не в силах видеть Прошлое, только Будущее и небольшой кусочек Настоящего, позволяющий ей перешагнуть Время. Дрожащей рукой она вынула из внутреннего кармана платья свою последнюю золотую монету и высоко подняла ее над головой. Свет заиграл на блестящей поверхности и отразился от глаз прорицательницы.

– Вы не ответили на мой вопрос. Если вы не скажете мне то, зачем я к вам пришла, получится, что вы меня обманули навечно, и я навсегда останусь вашим неоплаченным долгом.

Мэнвин склонила набок голову со спутанной гривой пламенеющих волос, которые тут же подхватил ветер из бездонного колодца, над которым находился помост прорицательницы. Серебристые пряди на мгновение вспыхнули отраженным сиянием свечей и тут же погасли, но свет был таким ярким, что матушка Джулия поморщилась от боли.

– Хорошо. Еще один вопрос. Подумай хорошенько, в этой жизни я больше не стану отвечать на твои вопросы.

Старуха вздрогнула, пытаясь правильно сформулировать вопрос, а прорицательница вертела пальцами колесо секстанта и тихонько напевала какую-то песню без мотива. Наконец матушка Джулия тяжело вздохнула и распрямила плечи.

– Кто расскажет мне про диск из черно-синей стали? — заикаясь, спросила она.

Прорицательница заглянула в секстант, затем перевела глаза на старуху. Когда она заговорила, ее голос прозвучал ясно и четко, в нем больше не было безумных напевных интонаций.

– Твой сын Таит расскажет то, что тебе приказано узнать, — проговорила она совершенно спокойно. – Через пять недель и два дня.

Матушка Джулия вздохнула с облегчением. Она поклонилась Мэнвин, бросила монету в колодец, пробормотала слова благодарности и поспешила к тяжелым дверям из кедра, возле которых стояли стражники. Сейчас больше всего на свете ей хотелось как можно скорее покинуть храм.

Дверь за ней закрылась, и на лице Мэнвин появилось удивленное выражение. Потом она кивнула, словно соглашаясь с собственными мыслями, и крикнула в темноту:

– Он прошепчет тебе это сквозь слезы, когда придет на твою могилу, чтобы привести в порядок камни.

СИНЯЯ

ТОТ, КТО БЕЖИТ ОТ НОЧИ,

И ТОТ, КТО ПРИЗЫВАЕТ НОЧЬ

Луаса-эла

6

Порт Аргот, Портленд

ЗАПАХ КОСТРА, принесенный ветром, всегда возбуждал сенешаля, и он сделал глубокий вдох. Аромат горького пепла, смешанный с соленым морским воздухом, был для него лучше всяких духов, в особенности по утрам, когда белый дым, клубящийся над пылающими кострами, уступил место густому серому туману. Словно грязные обрывки шерсти, он стлался над дымящимися углями, являя собой лишь жалкое напоминание о том поистине апокалиптическом зрелище, которым он наслаждался здесь предыдущей ночью.

Он обожал этот запах всю свою жизнь, но в последние тысячу лет полюбил еще сильнее, поскольку к нему добавлялся аромат горящей человеческой плоти.

Вчера вечером он стоял в темноте на специальной трибуне, наблюдая за кострами, зажженными точно сигнальные огни вдоль гигантского поля боя. Это была настоящая преисподняя, такого адского пламени здесь еще не видели; крики и стоны боли, становившиеся то тише, то громче, летели к нему на крыльях ветра и казались настоящей музыкой, наполнявшей его душу возбуждением.

Оно продолжало бурлить в его крови даже сейчас, в серый предрассветный час, когда он стоял на борту «Баскеллы». Костры прогорели и начали остывать. Уже совсем скоро придут фермеры из Внутреннего Полумесяца, чтобы привести все в порядок, а пеплом удобрить свои поля.

Сенешаль подумывал о том, что, придя к власти, он направил жизнь в этих землях по новому руслу и сумел добиться вполне устойчивого равновесия. Морская торговля никогда еще не приносила таких прибылей, флот Аргота считался одним из самых дисциплинированных и пользовался уважением во всем цивилизованном мире. Его корабли бороздили моря, уходя все дальше и дальше от родных портов, и теперь даже осмеливались причаливать у считавшихся самыми опасными берегов, например у скалистого архипелага Огненная граница, в кишащих акулами водах Ириду и на Великой границе, где хищные рыбы порой достигали сотни футов в длину. Корабли Аргота побывали в южных морях, возле обжигающих пенных водоворотов над могилой затонувшего Острова Серендаир, чьи горные пики Бриала, Балатрон и Кверел теперь превратились в полные опасностей рифы, где то и дело происходят вулканические выбросы.

Впрочем, главную опасность во всех путешествиях представляли не явления природы, а пираты, промышлявшие в этих водах. Жестокие разбойники, выходцы из древних семей, и их быстроходные корабли не боялись ни мелей, ни течений, словно море было к ним особенно благосклонно, а ветром они управляли с безжалостной ловкостью. Останки кораблей, которые подверглись их нападению, пропадали без следа, здоровых членов команды и пассажиров продавали в рабство в разных портах мира, главным образом на алмазные поля нижнего Хераата, расположенного на большом континенте далеко на юге, а также на гладиаторские арены Сорболда. Старые и больные шли на корм акулам.

Флибустьеры Морского Ветра – так называли себя пираты – были проклятием торговых путей и наводили ужас на купцов, путешествующих по морю. Даже в странах, имевших возможность обеспечивать свои торговые суда военным сопровождением, с волнением ждали их возвращения домой (впрочем, нередко, несмотря ни на что, корабли и люди исчезали навсегда). Обладание сильным, надежным флотом, состоящим из быстрых кораблей, которые могли уйти от преследования пиратов и таким образом спасти свои грузы и пассажиров, являлось одним из важнейших факторов, определяющих успешность той или иной страны в торговле. Торговый и военный флоты Аргота по праву называли самыми сильными в мире.

Потому что барон Аргота, владеющий всеми кораблями, командовал еще и пиратами.

Это был замечательный способ обойти конкурентов. Сенешаль невероятно гордился восхитительной простотой решения, позволившего соединить все составные части этой системы в общую схему. Разбойники время от времени нападали на корабли неподалеку от Нортленда, но, как правило, держались вдали от порта, чтобы не вызвать ненужных подозрений. Благодаря торговле рабами Аргот очень подружился с Друвериллем, холодной пустынной землей, расположенной к северу от Маносса, а также Сорболдом, что было особенно важно из-за его географического положения он находился на западном континенте, на южной границе с Вирмлендом. Северное побережье Вирмленда вот уже тысячу лет охраняла дракониха Элинсинос и не позволяла ни одному кораблю приблизиться к окутанному туманом берегу. Торговцы рабами из Сорболда являлись самыми выгодными партнерами Аргота, поскольку платили высокие премии за пленных, которые затем выступали на знаменитых аренах, где устраивались гладиаторские бои.

И так продолжалось год за годом, век за веком. Сокровищница Аргота постоянно пополнялась, источником дохода служила и честная торговля, и набеги пиратов. Продажа рабов давала возможность без проблем и с прибылью избавляться от жертв пиратских набегов, которые могли бы многое рассказать о том, что с ними произошло; менее ценных пленных, а также выскочек из местных (что происходило не слишком часто) самих обвиняли в разбое и сжигали на огромных кострах, озарявших ночное небо и удовлетворявших благородное негодование народа. При этом достигалась еще одна цель: граждане страны могли убедиться в неусыпной заботе правителя об их жизни и спокойствии. И наконец, пеплом из этих костров удобряли поля, чтобы получить еще более богатый урожай, а иногда останки несчастных использовали при производстве сальных свечей, тоже являвшихся предметом торговли.

А самое главное, такой порядок вещей удовлетворял жажду крови, снедавшую души сенешаля и барона, которые испытывали самое настоящее возбуждение, когда огонь пожирал тела людей.

«Вот именно, у меня нет ни малейшего желания от этого отказываться».

Сенешаль быстро повернулся, голос барона застал его врасплох.

– Милорд…

«Покинь корабль, мы никуда не едем». Приятные мысли мгновенно улетучились, оставив ощущение горького дыма, разъедающего глаза.

– Прошу меня простить, милорд, но мы едем.

Он невольно зажмурился от сильной боли, пронзившей голову.

Голос зазвучал снова, но тихо и мягко; сенешаль едва различал слова, которые тонули в крике чаек и тошнотворном грохоте, наполнившем его голову:

«За шестнадцать веков ты лишь однажды меня ослушался. Помнишь, чем это закончилось?»

– Дважды, – поправил его сенешаль.

Боль пронзила его мозг тысячью острых игл, он прижал ко лбу руки и принялся трясти головой, словно кабан, пытающийся сбросить охотничьего пса, вцепившегося ему в загривок.

Он бросил затуманенный взгляд в сторону темного резервуара со сверкающей зеленой водой, где ждал испуганный Фарон. Завернутого в мягкие одеяла, его тайно пронесли на корабль посреди ночи, когда на берегу догорали костры и морской ветер сердито дергал швартовы. Сенешаль вспомнил полные ужаса глаза своего дитя, и его наполнила ярость.

– Это закончилось тем, что я дал вам возможность жить, вы не забыли?

«Ты тоже помни».

– Ваша светлость? Неужто вас уже укачало? Мы даже еще от берега не отошли.

Сенешаль резким движением сбил с ног человека, стоявшего у него за спиной.

– Оставь меня в покое.

Матрос, давно привыкший к тяжелой руке капитана, быстро поднялся на ноги и исчез. Когда он ушел, сенешаль снова сосредоточился на голосе, звучавшем у него в голове, на голосе демона, которому он много веков назад добровольно отдал часть своей души.

– Меня не интересует ваше мнение по данному вопросу, – тихо проговорил он, сражаясь с болью, вцепившейся в его глаза.

«Ты собираешься увести нас из места, где мы обладаем непререкаемой властью, из нашего царства. Почему?» Сенешаль немного выпрямился.

– Я хочу получить долг, который списал целую жизнь назад, в другом мире.

«Если ты уже не надеялся его получить, почему решил потребовать сейчас?»

Сенешаль сердито взъерошил рукой волосы, будто пытался заглушить настойчивый голос демона.

– Во-первых, – фыркнул он, – потому что я так хочу. И я не намерен удовлетворять ваше праздное любопытство.

Темный огонь сущности ф'дора, жившего в его теле, запылал ярче, и сенешаля затошнило.

«Кажется, у нас возникли разногласия относительно наших ролей».

– Именно, – не стал спорить сенешаль. – Хотя я уверен, что наши мнения по поводу того, кто нарушает условия, на которых мы договорились сотрудничать, мягко говоря, расходятся.

Демон промолчал. Сенешаль слышал лишь ветер и море, крики чаек и далекий шум просыпающегося порта. Когда голос ф'дора вновь зазвучал в его голове, сенешаль уловил в нем потрескивание огня, пока еще ровного и спокойного, но под углями полыхающего гневом.

«Я дал тебе слишком много свободы, слишком много независимости, которой не имеют те, кто заключают союзы, подобные нашему».

Сенешаль сердито выдохнул.

– Возможно, дело в том, что я принял вас добровольно, надеюсь, вы об этом не забыли, – заявил он. – Вы выиграли от моей независимости, черпая дополнительные силы. Если бы вам был нужен пассивный человек, чью жизненную сущность вы могли бы отнять и использовать, как мох использует дерево, без сомнения, у вас имелся огромный выбор среди жалкого, безвольного мусора, оставшегося после Сереннской войны. Вам без проблем удалось бы вселиться в какого-нибудь продавца цветов, жену рыбака или ребенка. Но вы остановили свой выбор на мне… Я предложил вам здоровое тело и сознание солдата, человека, способного повести за собой других, человека, обладающего силой, которую вы могли разделить. Но мы не договаривались о том, что моя сила будет принадлежать вам целиком. Если вам требовался покорный лакей, следовало выбрать того, кого вам по силам было подчинить себе, – слабее вас, такого, которого вы смогли бы покорить, вычерпать до самого дна, опустошить, а потом отбросить и захватить следующего. Вам ни за что не удалось бы проникнуть в меня против моей воли. – Он помолчал немного, чувствуя, как по его жилам течет сущность демона. – И сейчас вам это не удастся.

На море неожиданно поднялся ветер, принялся трепать паруса, но уже через несколько минут успокоился, превратившись в легкий бриз. Сенешаль почувствовал, что обжигающая боль у него в голове немного отступила – демон обдумывал его слова.

«Ну, ты и сам выиграл от нашей сделки, – проговорил он наконец. – Ты хотел получить вечную жизнь, и ты ее получил».

– Да, – согласился сенешаль, – получил. И вы тоже. Должен вам напомнить, что, когда я к вам пришел, человек, в котором вы жили, умирал в полном одиночестве. Он был даже не в силах вытащить свое жалкое тело из воды, заполнявшей подземелье, ставшее для вас тюрьмой. Я спас вам жизнь, подарил яркую славу, возможность соединить ваш огонь с могуществом стихии ветра…

«За бессмертие».

– Разумеется. По-моему, это была честная сделка. И в конце концов, наш союз оказался очень даже успешным. – Сенешаль вцепился руками в планшир, приготовившись к новому приступу ярости ф'дора. – Если не считать тех моментов, когда вы забываете, что решение, куда мы отправимся и чем займемся, принимаю я. К сожалению, у вас нет выбора, вам придется следовать за мной. Если, конечно, вы не хотите покинуть меня прямо сейчас.

Демон рассмеялся – это был неприятный резкий звук, от которого у сенешаля заболели уши.

«Ты всегда отличался упрямством. Подумай, кому из нас будет хуже, если я решу это сделать».

– Думаю, вам, – усмехнулся сенешаль, и в тот момент солнце поднялось над горизонтом, залив море золотистым сиянием. – После шестнадцати веков власти, привыкнув постоянно удовлетворять свою жажду разрушения, крови и огня, было бы интересно посмотреть, как вам понравится жизнь простого юнги или портовой шлюхи. Оглянитесь по сторонам: вы видите кого-нибудь, в кого вы бы хотели вселиться? Может быть, желаете проникнуть в девку, которая работает в таверне? По крайней мере, вы испытаете новые ощущения – вас будут насиловать целыми днями, с утра до вечера, – и тогда, возможно, поймете, что испытываю я, когда вы пытаетесь подчинить меня себе.

Голос демона трещал, точно разъяренное пламя.

«Было бы интересно попробовать. Если я решу оставить тебя сейчас, я не умру. Да, конечно, я стану слабее, но, когда ты бессмертен, это не столь важно – просто небольшая отсрочка, и не более того. Пожалуй, стоило бы отказаться от власти и положения и вселиться в другого человека, любого, чтобы посмотреть, как твое тело высохнет, съежится, а потом твои жалкие останки развеет ветер – прямо у меня на глазах. — Огонь вернулся и обжег сознание сенешаля. – Ты же знаешь, что именно так все и произойдет, ведь знаешь? Без меня ты не только превратишься в мертвеца – ты станешь человеком, который сильно задолжал Времени и не имеет возможности с ним расплатиться».

– Валяй, – прорычал сенешаль. – Убирайся. А еще лучше позволь мне тебе помочь.

«Твоя грубость когда-нибудь тебя погубит, если не сейчас, то потом», – мрачно проговорил демон.

И снова замолчал, а сенешаль еще крепче вцепился в планшир корабля. Демон являлся воплощением хаоса и разрушительной силы. Сенешаль приготовился к сражению либо к тому, что его швырнут в море или в забвение.

«Ты снова преследуешь женщину».

Сенешаль сжал зубы, стараясь изгнать ф'дора из самых глубин своего сознания, но так же точно он мог помешать морским волнам набегать на берег во время прилива; горячие пальцы вцепились в его мозг, они безжалостно его изучали, без особого труда проникнув в тот глубоко запрятанный уголок, в котором он оставался только самим собой. Ему было мучительно чувствовать, как демон целенаправленно обшаривает его разум: вот он нашел мысли, которые сенешаль так тщательно скрывал от него, ухватился за них и выдернул наружу, как корень из земли.

«Неужели ты так ничему и не научился? – сердито спросил демон. – – Неужели забыл, что произошло в прошлый раз, когда ты позволил своей похоти взять над нами верх? »

– Я ничего не забыл, – с горечью ответил сенешаль. – Я все прекрасно помню, и, будь у меня возможность вернуться в прошлое, я бы все повторил еще раз. Мы с тобой испытали ни с чем не сравнимое удовольствие той ночью, когда заставили сереннку страдать, а в награду получили дитя, в чьих жилах течет ее кровь.

«Бесполезного урода. Чудовище».

– Ничего подобного! – Сенешаль старался не повышать голоса, чтобы не привлекать ненужного внимания, и его собственный гортанный шепот, словно осколки стекла, оцарапал ему горло. – Фарон – прекрасное творение, уникальное существо, обладающее возможностями, о которых даже мы не все знаем. И если кому-нибудь из нас понадобится пристанище, где мы могли бы скрыться, Фарон – идеальный вариант.

«Большое спасибо. У меня гораздо более высокие требования к телу, в котором я нахожусь. Я не намерен делить свою жизненную силу с уродом – получеловеком-полурыбой, лишенным костей, слепым при дневном свете, безвольным… »

Сенешаль в ярости вцепился ногтями в собственное лицо, оставив на щеках широкие кровавые полосы.

– Хватит! Если ты собираешься перебраться в другого человека, перебирайся прямо сейчас или подчинись моей воле. Я не собираюсь выслушивать твои глупости!

Сенешаль уже не мог справляться с гневом и закрыл глаза, сосредоточившись на духовных узах, которые связывали их с демоном в единое целое и которые он ослабил прошлым вечером, чтобы их дух смог проникнуть в Фарона. Все мысли о самосохранении исчезли, он быстро нащупал одну метафизическую нить и мысленно ухватился за нее, приготовившись вырвать ее из лап демона.

«Прекрати».

Обжигающий голос дрожал.

В сознании сенешаля воцарилась тишина. Тучи, внезапно закрывшие встающее солнце, начали постепенно рассеиваться, и вскоре на воду пролился утренний свет. Сенешаль затаил дыхание, дожидаясь ответа демона и с тоской думая о прохладе каюты, где его ждал Фарон. Он не знал, выполнит ли свою угрозу демон, которого он с радостью впустил в свою душу и который теперь цеплялся за нее метафизическими когтями. Ему оставалось только ждать.

Наконец голос зазвучал снова, в нем появилась покорность:

«Расскажи мне об этой женщине. Почему тебе так важно ее найти? »

Сенешаль сделал глубокий вдох, и соленый морской воздух наполнил его легкие. И тогда он вернулся назад, на древние поля, покрытые зеленой травой, на широкие луга Острова Серендаир, на которых ныне росли лишь морские водоросли, отчаянно цепляющиеся за песок под бурлящими обжигающими океанскими волнами. Он сосредоточился на своих воспоминаниях.

– Ее зовут Рапсодия, – прошептал он, постаравшись произнести имя так, чтобы оно легким облаком пронеслось по воздуху, почтительно, словно священный псалом, хотя он знал, что его святотатственным устам уже не дано творить молитвы. – Я познакомился с ней на Серендаире, до катастрофы. Она красива, у нее изумрудные глаза, словно летняя листва, а золотые волосы похожи на спелую пшеницу. Но дело не в этом.

«А в чем? »

Сенешаль попытался привести в порядок мысли и оживить воспоминания.

– У нее сильный характер, она страстная и… живая. – Вспомнив отвращение, которое много веков назад он видел в глазах Рапсодии, он почувствовал, как в горле у него застрял мерзкий комок. Ее взгляд ранил его гордость тог-да и сейчас. – Упрямая, грубая, нахальная, вечно спорит и имеет собственное мнение, к тому же у нее ужасный характер. И еще она глупа.

«И она меня любит», – подумал он, позволив себе на мгновение погрузиться в приятные мысли, но тут же прогнав их, чтобы демон не успел за них ухватиться.

Воспоминание о том, что она поклялась ему в верности, помогло ему пережить множество тяжелых моментов, согревало бесконечными холодными ночами, которых у него было не счесть до появления демона, когда он еще был самым обычным смертным, жившим в преддверии приближающейся войны. Он не забыл клятвы, данной ему Рапсодией, прежде чем он покинул ее, как потом выяснилось, в последний раз; он спрятал память о ней в самый дальний уголок своего сознания, туда, где хранились другие потери, и старался не доставать оттуда, чтобы не сойти с ума от боли.

«Клянусь Звездой, что в моем сердце не будет места другому мужчине, пока не наступит конец нашему миру».

Тот факт, что он, зная о ее абсолютном неприятии лжи, вырвал у нее эту клятву, держа в руках жизнь маленькой девочки, которой он уготовил страшную судьбу и еще более страшную смерть, – тот факт давно улетучился из его памяти. Она дала ему слово, а законы лириков запрещают нарушать обещания.

Если она сказала, что любит его, значит, это правда.

Боль потери, которую он испытал, когда во время одного из первых сражений Сереннской войны ему сообщили, что она исчезла, чуть не убила его. Рапсодия была совсем рядом, и он мог заполучить ее в любой момент. Но ее отнял у него Брат, дракианин, самый известный и опытный наемный убийца, даже более ловкий, чем он сам. Она пропала без следа, и потому он решил, что Брат ее прикончил, а тело выбросил в море, поскольку равнодушие убийцы к плотским удовольствиям ни для кого не было секретом. Он плакал, впервые на своей памяти, и его слезы, ядовитые, точно кислота, разъедали душу, наполняя ее слепой яростью, – он крушил все вокруг, сравнивал с землей целые деревни, убивал, поджег Широкие Луга в тщетной надежде, что огонь пожаров очистит его сердце от поселившегося там отчаяния.

А теперь он узнал, что она, как и он, осталась жива после гибели Острова, – наверное, перед самой катастрофой уплыла на каком-нибудь корабле вместе с другими намерьенскими беженцами, отправившимися на другой конец света, в Вирмленд, где они нашли приют. Она, как и он, обманула Время, отняла у Смерти добычу и вместе с остальными намерьенами и их потомками приобрела бессмертие.