Текст книги "По ту сторону любви"

Энн МЭЙДЖЕР
ПО ТУ СТОРОНУ ЛЮБВИ

Глава 1

Этот обычный холодный день ноября в Напа-Вэлли Дина Кирстен не забудет никогда. Она, хлопнув дверью, выскочила из дома, как всегда, когда ее шестнадцатилетнее сердце начинало разрываться от обиды, тщательно скрываемой от всех, особенно от деда.

Холодный порыв ветра обжег ей щеки. Она торопливо собрала свои длинные черные волосы в пучок, застегнула молнию желтой ветровки и побежала к сараю, чтобы поскорее скрыться.

Под ногами хлюпала намокшая земля, в горах стелился туман. Виноградники Кирстен-Вайн-ярдз были похожи на выцветшую фотографию времен первой мировой войны из дедушкиного альбома. Сухие виноградные листья безрадостно коричневого цвета валялись в грязи между скрюченными стеблями, небо – свинцово-серое. Ряды лоз, как могилы военного кладбища, в печальном марше уходили вдаль. Завершал пейзаж высившийся на горе дом деда, выстроенный в викторианском стиле.

Несмотря на погоду. Дине стало лучше на воздухе. Она всегда испытывала духовную близость с природой и всем своим существом любила эту долину и виноградник, считая себя их частью, так же как и Холли. Лучше бы она была родным, а не приемным ребенком. Холли было все равно, любит ее дед или нет, а виноградарство и виноделие она считала скучным занятием. Наконец Дине удалось прогнать от себя прочь эти дурные мысли. Обычно она не думала о Холли, но как раз сегодня пришло письмо от старшей сестры, оказавшейся, очевидно, в стесненных обстоятельствах. Дед очень разволновался, так как это было ее первое письмо за два месяца отсутствия, и прочел его вслух за обедом. Тогда Дину охватило знакомое чувство ревности, от которой она как будто бы избавилась после отъезда Холли в Беркли в сентябре. Она с трудом заставляла себя слушать о том, как дед соскучился по Холли. Он говорил, что Холли тоже скучает, и Дина в кровь искусала губы, чтобы не обидеть деда замечанием, что он принимает желаемое за действительное. Холли не стала бы писать, если бы у нее было все в порядке. Дина, всегда мечтавшая, чтобы он любил ее не меньше, чем свою родную внучку Холли, до сердечной боли переживала его восторг. Холли была ко всему здесь равнодушна, а Дина ходила за дедом по пятам, как ребенок, на виноградник и винодельню. Холли же обычно останавливалась в дверях винодельни, морщась от кислого запаха перебродившего винограда.

Когда Дина подросла, она стала делать все возможное, чтобы доставлять деду удовольствие. Она научилась водить узкий трактор между рядами винограда не хуже взрослого мужчины. Она научилась пробовать виноград на сахар и знала, когда настает время собирать урожай и давить вино. Она подрезала лозы не хуже самого деда. И все это делалось ради того, чтобы завоевать его любовь. Но Дине казалось, что он любит только Холли, и она чувствовала себя аутсайдером. Иногда ей хотелось просто убежать, как сегодня. Но она понимала, как это глупо, потому что здесь было единственное место на земле, где ей хотелось жить.

Как ему не любить Холли больше, если она была его собственной внучкой, женским воплощением его сына, которого он любил и трагически потерял в авиакатастрофе вместе с невесткой. Это ведь Дину, а не Холли, нашли на пороге в дырявой корзинке. В конце концов, родители Холли, а не дед, удочерили ее. Приемные родители погибли так давно, что Дина их совсем не помнила. Тогда дед не хотел взять ее и, возможно, теперь жил с ней по обязанности. Но, правда, он всегда был добр к ней.

Холли была блондинкой, как все Кирстены, но в отличие от них была медлительна и быстро уставала. Учителя в школе всегда обращали внимание на этот недостаток и считали ее ленивой. Они упрекали деда за то, что он ее портит, но ей всегда удавалось пресечь все его попытки приструнить ее. Уже с детства было понятно, что красота и шарм Холли сослужат ей лучшую службу, чем Дине ее работоспособность. Как ей хотелось быть такой же красивой, как Холли с ее белокурыми волосами, серо-голубыми глазами, опушенными длинными ресницами, и фигурой, гибкой и грациозной.

Дина была прямой противоположностью Холли. И что хуже всего, совсем не походила на Кирстенов: ни своими прямыми, иссиня-черными волосами, ни маленькой фигуркой, имеющей такие крутые формы, что приходилось тщательно подбирать одежду. Обычные майки только подчеркивали округлость форм. Но мальчикам это явно нравилось и придавало ей уверенность в себе.

Дина считала, что самое привлекательное у нее – это глаза. Темные и искрящиеся, когда она была счастлива, они вспыхивали, когда она злилась. Эдуард с соседнего виноградника говорил, что ее глаза обещают в будущем страстность. Но так как Эдуард был французом и жил большую часть года в своем замке в Бордо и приезжал в Напа-Вэлли только летом, дед не советовал принимать его слова всерьез.

Девушки отличались друг от друга не только внешностью. Если Холли была ленива и неамбициозна, то Дина, наоборот, обладала неиссякаемой энергией человека, постоянно готового к самоутверждению.

Добравшись до виноградника. Дина сбавила скорость, чтобы отдышаться. Из дома прислуги слышался мужской смех и разговор на смеси испанского и ломаного английского. Перед домом стоял старый ржавый “кадиллак”. По обыкновению братья Сильва развлекали по субботам своих друзей с соседних виноградников. После этого они уходили танцевать.

Дина не стала заходить ни в винодельню, ни в дом прислуги, ни на конюшню, где она держала свою кобылу по имени Чардонэй. Вместо этого она отправилась прямо в сарай, где стоял трактор и лежали садовые инструменты.

Она захватила ножницы, незаметно выскользнула из сарая и пошла в дальний конец виноградника, где любила уединяться с детства. Там неподалеку, на границе земли ее деда, стояла заброшенная винодельня и по дороге, проходившей мимо, редко кто ездил, так что нарушать ее покой было некому. Дина любила этот полуразрушенный каменный дом и истории, которые ее дед рассказывал об итальянской семье Совиньянио, когда-то владевшей им. Неприятности так и сыпались на них. Последний удар по семье нанес сухой закон. Тогда-то дедушка и купил имение за гроши на спор, что сухой закон не будет длиться вечно. Он рассказывал своим внучкам, что там на чердаке водились летучие мыши, а в подвале – крысы. Виноградник у них зарос сорняками в человеческий рост.

Дина провела у винодельни почти час, срезая наросты с лоз, как вдруг услыхала рев автомобильного мотора, потом раздался звук падающего предмета и хруст виноградных веток. Дина в панике выглянула из-за куста и увидела, как из машины на полном ходу вывалился парень лет восемнадцати в грязных джинсах и тонкой рубашке. Его тощее тело катилось по грязи, пока не остановилось. Парень застонал и сел, осторожно потирая левую ногу.

Думая, что он выпал из машины случайно, Дина собралась было подойти к нему, чтобы помочь. Но застыла в нерешительности, увидев, как он на нее уставился. Свирепые голубые глаза сверкали из-под черных спутанных волос.

– Убирайся, – прорычал он. Она не шелохнулась.

– Скройся, я сказал!

В этом типе было что-то отталкивающее.

– Ты же ушибся, – настаивала Дина.

– Делай, что тебе говорят, – прошипел он. – Я выпрыгнул из этой машины сам и ни в чьей помощи не нуждаюсь.

Дина увидела у него в руке смятую пачку денег. Вид у парня был растерзанный. Может быть, он ограбил банк и скрывается? Пока дикие мысли об убийствах и наркотиках витали в ее юном воображении, машина с визгом остановилась и поехала назад.

– О Боже, – прошептала Дина, спрятавшись за куст, довольная, что несколько рядов винограда отделяют ее от пострадавшего. – Два грабителя!

Сидевший за рулем плотный, вызывающего вида малый кипел от злости.

– Морган, какого черта ты прикалываешься?

Худой парень с пачкой денег, пошатываясь, поднялся. Его лицо было белым, как бумага.

Он был близок к обмороку. В джинсах, замызганных грязью, он с трудом наступал на левую ногу. Несмотря на свою невинность. Дина отметила что-то непреодолимо мужественное в его тощей фигуре. Дрожа всем телом от холодного ветра, он сказал ровным и совершенно взрослым голосом:

– Ты плохо слушал, Джек. Я с тобой больше не поеду. Мне не нужны твои деньги.

– Ты же заработал их и имеешь на них такое же право, как и я.

– Возможно. Но тебе не удастся впутать меня в свои дела. Я думал, ты зашел в тот магазин купить сигареты.

– Как ты докажешь? Как только власти узнают, кто ты, тебе не поверят. Ну же! Как ты собираешься вернуться в Лоутон без денег? К тому же мы не жрали два дня и у нас опять кончился бензин. В конце концов, я не так уж плохо поступил.

– Сам знаешь, что это чертовски плохо. Держи свои деньги!

Морган со злостью влепил в руку парня деньги. Несколько бумажек упало на землю.

– Двигай без меня. Я отваливаю.

– Лучше пошел бы ты позвонить своему богатому покровителю в Лос-Анджелес, а я за это время уведу твою тачку, – с издевкой произнес Джек. Развязной походкой он угрожающе приблизился к Моргану.

– С Лос-Анджелесом покончено навсегда, а мы с матерью потеряли интерес друг к другу в день моего появления на свет, – совсем по-взрослому горько ответил Морган. – Бери машину и вали отсюда.

Неведомая сила тянула Дину к Моргану, несмотря на чертовы обстоятельства. Ей было слишком хорошо знакомо чувство сиротства. От страха за этого незнакомого парня у нее перехватило дыхание.

У Моргана же не было никакого страха. Дурак, подумала Дина, глядя на полную ему противоположность, грозно нахмуренного гиганта.

В голубых глазах Моргана была решимость и отвращение к Джеку.

"Не смотри на него так!” – хотелось ей громко крикнуть Моргану.

Парню было явно наплевать на Джека, и эта безумная отвага приводила Дину в восторг.

Но Морган поступил совсем уж глупо. Он повернулся к Джеку спиной и заковылял к дороге, с, каждым шагом явно испытывая острую боль. Взглянув на Джека, Дина поняла, что лучше держаться подальше от этого брызжущего слюной быка.

– Эй, Морган, ты не уйдешь от меня! – крикнул Джек.

Морган оглянулся и посмотрел на Джека своими голубыми глазами.

– Я сделал это, – с презрением в голосе сказал Морган. И, повернувшись, пошел дальше.

Ярость исказила лицо Джека. Он быстро нагнулся, схватил большой камень и кинул его прямо в черную голову. Потом схватил другой.

Дина закричала, как только первый камень полетел в цель.

– Нет! – Она выбежала из укрытия, угрожая Джеку садовыми ножницами. Моргану удалось пригнуться, когда она вскрикнула, так что камень только слегка скользнул по голове. Он пошатнулся, больная нога подвернулась, и он упал. Тонкая струйка крови потекла по бледной щеке. – Эй, ты, маньяк, ты же мог убить его, – заорала Дина, позабыв о страхе.

Его лисьи глаза сузились, и он в ярости кинулся к ней.

– Откуда ты взялась?

– Не смей ко мне приближаться, – сказала Дина. – А если немедленно не уберешься с земли моего деда, пожалеешь!

Морган с окровавленным лицом еле встал на ноги.

– Делай, что тебе говорят. Нас двое против одного, Джек. Ты же никогда не станешь драться с теми, кого больше.

– А кто сказал, что она против меня? – Он уставился на Дину.

Вдруг послышалось урчание мотора.

– Ублюдки! – крикнул Джек и кинулся к своей машине. Он включил двигатель, машина с ревом понеслась по дороге и вскоре исчезла.

Дина выскочила на дорогу, размахивая руками, чтобы остановить приближающуюся машину. Но та мчалась прямо на нее, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не Морган, который, несмотря на больную ногу, ринулся на дорогу и успел подхватить ее на руки. Не более одного дюйма отделяло прижавшуюся к Моргану Дину от промчавшегося голубого “бьюика”.

Когда страх прошел. Дина осознала, что находится в теплых крепких руках. Несмотря на худобу, Морган оказался очень сильным. Сердце заколотилось чаще, но она успокоила себя, что это от только что пережитого страха. Затаив дыхание, она высвободилась из объятий Моргана, в растерянности вспоминая его крепкое тело.

– Эта старуха, наверное, слепая, как летучая мышь, – злобно пробормотал Морган. – Она чуть не задавила нас.

– Это миссис Донаг. Я слишком поздно узнала ее машину. Она рассказала мне однажды, что сдала только часть экзамена на права. Другая ей еще предстоит.

– Какого же черта ты кинулась ей под колеса?

– Чтобы помочь тебе, – огрызнулась Дина.

– Помочь мне…

Дине было неловко смотреть в решительное лицо Моргана.

– Я же сказал тебе, что не нуждаюсь в твоей помощи. – Его голубые глаза, разглядывающие ее с ног до головы, вспыхнули. – И уж совсем глупо с твоей стороны было так вести себя с Джеком. Он ведь мог… – Не договорив, он взглянул на нее с нескрываемым презрением.

Ее смущал его пронзительный горячий взгляд.

– Не смотри на меня так! – закричала она.

– Девушка с твоей фигурой должна бы привыкнуть к таким взглядам, – сказал он грубо.

– Тем не менее меня это бесит. Неожиданные слезы в ее голосе смягчили его взгляд.

– Джек мог сделать что-нибудь похуже, чем только посмотреть, – сказал он спокойно, почти нежно.

Только теперь она поняла, как опасно красив был его голос. Она копнула ногой гравий у обочины дороги.

– Вообще-то мог бы и поблагодарить, что тебе спасли жизнь, – проворчала она все еще в крайнем смущении.

– Кто кого спас?

– Я бы успела отскочить с дороги, – ядовито заметила она. – А камень Джека мог размозжить тебе череп.

– Боюсь, тебя никто не поблагодарит за то, что ты меня спасла. Знаешь, меня мало кто любит.

– Если ты всегда такой любезный, я понимаю почему.

– Я не всегда такой любезный. Я гораздо хуже.

– Охотно верю. – Она улыбнулась. – По крайней мере ты кажешься честным.

Он уставился на нее тяжелым оценивающим взглядом, но потом смягчился.

– Ты почти хорошенькая, когда улыбаешься. Такая нежная и невинная на вид. И не испугалась даже такого мерзавца, как Джек или.., я. Я никогда не встречал девушки вроде тебя.

– Почти хорошенькая. – Ее улыбка исчезла. – Большое спасибо.

– Ты сама сказала, что я честный.

– Как ты гордишься своими добродетелями!

– Возможно, – пожал он плечами.

– Ну я тоже не такая уж нежная. – Ей не хотелось, чтобы он подумал, что она глупышка.

– В самом деле? – Его низкий голос определенно приглашал к игре.

– В самом деле, – ответила она. Он слегка улыбнулся, и его лицо потрясающе преобразилось. Оно оказалось очень красивым, когда исчезла горечь. Ее сердце заколотилось сильнее. Она вспомнила тепло его крепких рук, мускулистую грудь. Она ощутила его физически, как не ощущала ни одного из мальчишек своего возраста, которые неуклюже заигрывали с ней на школьных вечеринках.

– Опыта у тебя не больше чем на шестнадцать лет, – заметил он. Пристальный взгляд его голубых глаз выдавал знающего мужчину и вызывал порочное возбуждение. Дина сухо рассмеялась. Она понимала, что он смотрит на нее с мужским восхищением. Впервые в жизни она почувствовала себя хорошенькой. Она небрежно тряхнула головой, длинные черные волосы рассыпались по плечам. Она стояла и перебирала пряди.

– Как тебя зовут? – спросил он, наблюдая за движением ее пальцев, теребящих черные волосы.

– Зачем тебе знать?

– Ты спасла мне жизнь.

– Дина, – произнесла она смущенно.

– Спасибо, Дина, – сказал он торжественным, официальным тоном. – Что бы я ни говорил, мне понравилось, как ты себя вела.

– А как тебя зовут? – спросила она.

– Морган… Смит. – Его неуверенный тон выдавал, что он лжет. – Мне лучше уйти, пока меня не прогнали. – Он быстро перевел взгляд с ее губ, которые она нервно облизывала, на землю. Затем отвернулся и заковылял на дорогу.

– Тебе нельзя идти, – закричала она. – Тебе больно, и ты не ел два дня. У тебя такой вид, что люди будут бояться помочь тебе. Я же подумала сначала, что ты ограбил банк.

– Ограбил банк? – Он запрокинул черноволосую голову и рассмеялся глубоким приятным смехом. – А ты не боишься меня? – пробормотал он, глядя сверху вниз. – Вот тебе и раз. – Она подбежала к нему вплотную. Он приподнял ее лицо и заглянул ей прямо в глаза. Восхитительное чувство охватило ее.

– Нет! – справилась она с собой. – Не боюсь.

– А может быть, не мешало бы, а? – Голос был очень приятным.

– Постарайся дойти до дома. Тебя покормят. Дедушка вызовет врача.

– Мне не нужна милость, ни твоя, ни твоего деда. – Он снова стал резким. – Такой девушке, как ты, вообще нечего здесь делать.

Он убрал руку, но она все еще чувствовала ее тепло.

Интересно, думала она, он и вправду так уж хотел уйти или только делал вид? Какая-то неведомая сила тянула их друг к другу.

– Это не милость.

– Обойдусь сам, – пробормотал он.

– Так же, как тогда с Джеком?

– Да, так же. – Он попытался улыбнуться, но его лицо исказила боль, как только он наступил на ногу. Сделав всего несколько шагов, он споткнулся и упал.

Дина сразу кинулась к нему.

– Глупое упрямство, – прошептала она. – Надеюсь, ты уже понял? – Она нежно дотронулась до его плеча. Под тонкой рубашкой прощупывалось тело – худое, крепкое и теплое. Слишком теплое, подумала она, догадываясь, что его лихорадит. Она скинула с себя ветровку и укутала его, а затем села, положив его голову к себе на колени. Она размышляла, стоит ли оставить его одного и пойти за помощью. Она боялась, что он может уйти, как только придет в себя, но в таком состоянии он не сможет постоять за себя.

Холодный ветер качнул ее, и она прижалась ближе к Моргану. Она никогда не была так близка ни с одним мальчиком, и, как ни странно, ей это понравилось. Никто никогда не обнимал ее. Приемные родители погибли, когда она была еще ребенком, дед вообще не любил проявлять эмоции.

Рана на лице Моргана кровоточила. Она беспомощно уставилась на него, жалея, что ничем не может ему помочь. Наконец она решилась и нежно убрала прядь черных волос со лба. Трогать его было очень приятно и в то же время опасно.

У него был широкий лоб, прямой нос и волевой подбородок. Лицо сильного человека. Очень мужественное и очень красивое, несмотря на кровь и грязь. Сейчас, когда горькая ухмылка сошла с лица, страстность его натуры стала очевидной. Он был слишком худой, но Дина не видела в этом недостатка. Она не могла оторвать глаз от его чувственного рта, и непреодолимое желание потрогать его овладело ею. Он ведь никогда об этом не узнает.

Дрожащими пальцами она ощупывала его лицо с любопытством не девочки, а взрослой женщины. Когда она дошла до губ, танталовы муки овладели ею. И тогда она дотронулась до них, чего бы никогда себе не позволила, если бы он был в сознании. Дивный восторг пронзил ее тело. Он зашевелился, и она отдернула руку.

Что с ней происходило? Этот грубиян был каким-то сомнительным незнакомцем, но ей было все равно. Она должна помочь ему. Он ранен и одинок, и в глубине души она тоже чувствовала себя одинокой. Она услышала скрип тормозов и в ужасе подумала, что вернулся Джек, но, к великому облегчению, увидела “кадиллак” братьев Сильва. Она аккуратно опустила Моргана на землю и стала махать им, чтобы они подошли.

Энрике Сильва и его брат засыпали ее вопросами, пока втаскивали Моргана на потертое заднее сиденье.

– Я нашла его на дороге, – сказала она. – Он ранен.

Энрике нагнулся и поднял с того места, где лежал Морган, что-то блестящее.

– Ты потеряла свое ожерелье. Дина, – сказал он, протягивая ей предмет.

На порванной цепочке болталась школьная бирка с именем. Она взглянула на нее в шоке. Фамилия на бирке была вовсе не Смит, а нашумевшая около года назад фамилия сына всемирно знаменитой матери.

Если бы она знала раньше, что он вовсе не несчастный мальчик в беде, она не стала бы с ним возиться.

Все изменилось на виноградниках Кирстенов с появлением Моргана. Дина предполагала, что когда он сможет самостоятельно передвигаться, то захочет уйти, поэтому она ничего не рассказала деду о том, что знала.

Хотя Дина избегала Моргана, она не могла не замечать его вовсе. Чистый и свежевыбритый, он был очень хорош в одежде, которую ему купил дед. Он был высокий, худой и всегда оживленный. Он был полон удалым безрассудством и мужской самоуверенностью. Когда она ловила на себе горячий взгляд его голубых глаз, она чувствовала себя женщиной, а не невинной шестнадцатилетней девушкой и сопротивлялась этому чувству изо всех сил. В ответ на его дружелюбие она оказывала сопротивление. Она хотела, чтобы он скорее уехал, пока не поздно.

Мало-помалу она стала осознавать опасность, исходящую от него. Морган не скучал, ему определенно нравилось в Кирстене. Он стал принимать знаки внимания, к которым поначалу относился с враждебным недоверием, особенно от нее и деда.

Морган был очарователен. Он обладал некой сверхъестественной силой, которая притягивала к нему всех. Дед каждый день проводил по часу около постели выздоравливающего.

Он приносил с собой наверх бутылку вина и просвещал Моргана насчет его уникальных свойств. Они вместе дегустировали, и Дина, делавшая уроки в своей комнате за стеной, скрежетала зубами, когда Морган проявлял малейший интерес. Как она мучилась от обиды, слыша смех деда! Дед не смеялся так с тех самых пор, как уехала Холли.

Вновь охваченная давними муками ревности и незащищенности. Дина не могла сосредоточиться на занятиях, грызла карандаш, прислушиваясь к тому, что происходит за стеной. Даже при Холли было лучше, потому что Холли никогда так не вдохновляла старика, как Морган, и деду самому всегда приходилось искать ее компании.

Дину переполняли новые страхи. Чем больше времени дед проводил с Морганом, тем больше его к нему тянуло. Но ее пугало не столько то, что он встал между ними, сколько то, что он может обидеть ее деда.

Раздражало еще и то, что Грапиела Сильва, экономка, тоже души не чаяла в Моргане. Она сновала в кухню и обратно с разными вкусными вещами для Моргана.

– Он такой худой, сеньорита Дина, – объясняла Грапиела. – Сегодня на ужин я приготовила ему мясо с овощами. Я сказала ему об этом, и он улыбнулся. – Грапиела сияла. – Он в первый раз мне улыбнулся, сеньорита.

Пухлая, средних лет Грациела была буквально очарована больным парнем, одобрявшим ее стряпню. У Дины и в мыслях не было уморить его голодом, но он что, собирается всех тут обольстить окончательно? В конце концов, даже неизвестно, останется ли он здесь.

Однако каждый день, возвращаясь из школы, она открывала для себя, что он все глубже вникает в дела хозяйства, не то что в первые две недели, когда он лежал в комнате Холли, приходя в себя после сотрясения мозга и перелома голени, слишком слабый от высокой температуры, чтобы обращать на что-нибудь внимание, кроме явно раздражавших его розовых оборок на одеяле и занавесках. Но к концу второй недели он стал, прихрамывая, спускаться вниз вопреки предписаниям врача, чтобы почитать в библиотеке деда о винах и виноградниках. Он с интересом наблюдал, как братья Сильва ловкими движениями ножниц придают лозе форму, готовую выдержать урожай. Он засыпал их вопросами, проявляя живой интерес, как будто такой бродяга, как он, может интересоваться подобными вещами.

Как-то в конце второй нацепи жизни Моргана в доме дед сказал за обедом:

– У Моргана появилась хорошая идея. Дина.

Дина пристально посмотрела на деда. При свете свечи Брюс Кирстен выглядел на двадцать лет моложе. У него были густые седые волосы и брови, живые серые глаза и гладкая загорелая кожа. Он с любовью глядел на внучку. Она вцепилась в стакан с водой и нервно вертела его в руках.

– У такого злюки, – сказала она, глядя в стакан так, что казалось, вода вот-вот закипит от ее взгляда.

– Его можно понять. Он рассказывал мне прошлым вечером о своей жизни. Его родители умерли…

– Умерли? – удивилась она. – Это он тебе сказал?

– Я думаю, если ему дать шанс, он может чего-то достичь.

Если бы ты только знал, подумала она. Вслух же сказала:

– Он слишком долго был в беде, чтобы знать, как из нее выбраться.

– Возможно. Ты всегда была слишком хорошей девочкой, чтобы понять такого, как Морган. Ты слишком нетерпима. Дина, – сказал Брюс с сожалением и, помолчав, тихо спросил:

– Знаешь, кого он мне напоминает?

Дина не имела ни малейшего представления.

– Кого?

– Меня самого в его возрасте.

– Не может быть!

– Правда. Мне было столько же лет, сколько ему, когда я в Германии попал в переплет и должен был уехать. Мне пришлось начинать сначала именно здесь. Я подумал, почему бы и Моргану не сделать то же самое. Предложил ему остаться с нами. Он молод, вынослив, красив. Именно такой человек создан для работы на свежем воздухе. Дина, он мне нужен. С годами я все больше ощущаю потерю сына.

Дина остолбенела. Всю жизнь она старалась заменить ему сына и теперь со всей ясностью поняла, что все ее старания пошли насмарку. Ревность к новому разлучнику наполнила ее.

– Ты это серьезно?

– Более чем серьезно.

Про себя она кипела от негодования, но вслух произнесла совсем спокойно:

– Он только хочет тобой воспользоваться, дедушка. С чего ты взял, что он может измениться?

– Он сам сказал это. Дина. Вчера он сказал мне, что ничего не обещает, но останется и попробует.

Дину трясло.

– Я сделала большую ошибку, что не оставила его на дороге, – заплакала она, кидаясь к двери. Но, к ее ужасу, Морган, стоя на костылях, преградил ей дорогу. Он прямо смотрел ей в глаза своим пронзительным голубым взглядом.

– Я в самом деле хочу измениться, – раздался его циничный, взрослый и, увы, такой красивый голос. – Неужели в это так уж трудно поверить. Дина?

– Невозможно, – выпалила она и, отпихнув его, бросилась в свою комнату.

Прошло шесть недель, Морган все глубже вникал в дела на винограднике. Он был неразлучен с Брюсом. Дина всячески старалась избегать Моргана, поэтому редко виделась с дедом и была в плохом настроении. Брюс не раз называл ее капризным ребенком. Он никак не мог понять, что Дина просто не доверяет Моргану и боится, что он может причинить ему вред. Но по какой-то, одному Богу известной, причине она не рассказала Брюсу того, что знала.

Однажды морозным воскресным днем Дина прогуливалась одна вдоль реки, размышляя о Моргане и о том, как все переменилось, когда он вошел в их дом. Виноградные лозы были покрыты коркой льда и сверкали на солнце, как бриллианты. Деревья вдоль реки стояли голые и темные, с окоченевшими скрюченными ветками.

Дине не хотелось возвращаться домой, несмотря на пронизывающий ветер, чтобы не видеть Моргана и не испытывать мук ревности. Она прошла милю, как вдруг что-то заставило ее поднять голову, и она увидела Моргана, медленно пробирающегося сквозь рады виноградника. У нее испортилось настроение, когда он нагнулся и стал рассматривать лозу, где на месте среза появилась коричневая корка. Она знала, что нехорошо все время подозревать Моргана в неискренности, но попыталась спрятаться.

Его решительный голос остановил ее:

– Дина!

Она подождала, сжимая кулаки.

– Я давно хочу с тобой поговорить, Дина. Он стоял рядом с ней, распространяя свежий запах одеколона после бритья. Темные слаксы обтягивали его бедра. Кожаная куртка деда была ему явно велика и висела на плечах. Не глядя на него, она чувствовала его мужскую привлекательность.

– Ты избегаешь меня. Дина.

– У меня есть причины, – пробормотала она.

– Хотелось бы их узнать. – Его красивый голос был мягким и ласковым.

– Я не хочу, чтобы ты здесь оставался. Вот и все. – Она все еще не смотрела на него.

– Почему? Может быть, я тебя чем-то невольно обидел?

– В конце концов ты кого-нибудь обидишь, если не уедешь.

– С чего ты взяла? – В его низком голосе снова зазвучала соблазняющая мягкость. – Это потому…

Одной рукой он убрал у нее со лба прядь длинных черных волос. Трепетное прикосновение его пальцев и предательская вспышка нежности к нему в ответ ужаснули ее. Она не привыкла к таким чувствам и попыталась оттолкнуть его руку, но он схватил ее за запястье и поднес к губам. Она стояла как вкопанная.

– Дина… Дина… – шептал он.

Она не подозревала, что прикосновение и сладкие слова могут так сводить с ума. Все воздвигнутые ею преграды рухнули. Он жадно прижимал ее к себе, гладил волосы, шею, и поток еще незнакомых ей безумных чувств переполнил ее.

– Дина, я сошел с ума, – сказал он прерывающимся голосом. – Я не собирался. Не сегодня. Я только хотел поговорить.

В его объятиях она ни о чем не могла думать. Она хотела только одного – чтобы он продолжал свои ласки. Магическое тепло его губ обжигало ее. Она поняла, что любовь может быть прекрасна, если гнать от себя все ужасные эмоции. Голова ее кружилась, и она прижалась к Моргану в блаженном замешательстве, желая близости и сознавая, что это нехорошо с ее стороны.

Он запрокинул ее голову, и Дина, затаив дыхание, взглянула на него полузакрытыми глазами.

– Н-не надо, – только и смогла она произнести слабым голосом. – Мы не должны.

– Я был не прав, когда сказал, что ты “почти хорошенькая”. Ты красавица. Дина. Ты самая красивая из всех девушек, которых я знал. Застенчивая, как новорожденный котенок, и храбрая, как лев. Это то, что я на самом деле о тебе думаю. Я никогда не забуду, как ты защищала меня от Джека. Ты слишком молода для меня, и я не хотел, чтобы ты знала о моих чувствах к тебе. Нам надо было подождать, сначала стать друзьями, но ты убегала, как только я подходил близко. Наверное, ты разгадала мои чувства и поэтому хотела, чтобы я уехал. Это естественно в шестнадцать лет. Ты еще не готова, и я тоже. Я никогда не думал, что могу чувствовать… – Он оборвал фразу на полуслове. – Я с трудом справляюсь со своим желанием, Дина, но сейчас я обещаю, что больше не трону тебя, даже если это будет стоить мне жизни. Сегодня я позволил себе только высказать мои чувства. Но ты меня больше не бойся. Никогда меня не бойся.

Она беспомощно вглядывалась в неясные очертания его лица и губ, готовых впиться в нее.

Его поцелуй волшебно проникал в самое нутро, обдавал огнем все ее существо. Она плыла в море огня; она парила над землей. Это был первый поцелуй такого рода в ее жизни. Ее руки скользили по его крепким плечам, тонким очертаниям спины и наконец крепко сплелись вокруг его шеи. Он с жадностью прижимал Дину к себе, и ее сердце отчаянно билось.

Морган умело раздвинул ее губы. Язык медленно проник в сладостную глубину рта, вызвав у нее стон экстаза. Бушующее пламя страсти охватило их обоих, и внезапный трепет подсказал Дине, что это и есть желание. Она уже больше не была подростком. Она хотела его всего, и эта отчаянная потребность в полной близости одинаково пугала и смущала ее.

– Морган, нам надо остановиться, – произнесла она хриплым, низким, как будто чужим голосом. – Мы должны.

– Я знаю. Знаю, – прошептал он с нежностью.

Но он не мог остановиться и крепко сжал ее в объятиях, уверенно подавляя ее слабые попытки к сопротивлению. Она всхлипнула, когда он снова страстно поцеловал ее, а потом обмякла, полностью сдавшись. Наконец он с трудом оторвался от ее губ и крепко прижал ее голову к груди. Она слышала, как бешено колотится его сердце. Они прижались друг к другу, и божественный покой окутал обоих. Никто первым не хотел нарушать этого блаженства. Ветер завывал в ветвях деревьев и рябил воду в реке. Дине суждено было запомнить это волшебное мгновение на всю жизнь.