Текст книги "Гильгамеш, сын Лугальбанды. Шумерский эпос в пересказе Анджея Иконникова-Галицкого"

Гильгамеш побеждает Агу, царя Киша

В те времена самым сильным городом на севере Ки-Энги был Киш на Евфрате. А на юге – Ограждённый Урук.

В Кише властвовал бог Забаба, а правил лугаль Ага, сын Мебарагеси. Он ведёт свой род от Этаны, который летал под небом на орле. Отец его, эн Мебарагеси, ходил походом в страну Элам и поразил оружие эламитян, привёз оттуда много камня и меди и потом построил дом бога Энлиля в Ниппуре. А сам Ага построил Туммаль, дом богини Нинлиль.

Ага очень гордился силой своего рода и города. И до того догордился, что решил взять власть над всем Евфратом и над всеми городами, расположенными ниже Киша по Евфрату. Он сказал:

– От нас приходит вода на поля этих городов и даёт им жизнь. Значит, и власть они должны принять от меня. А если не захотят принять – я поражу их оружием и стены их разрушу, мужей рассеку на части и выброшу псам, а женщин и детей уведу в плен.

Он так распалялся гордостью потому, что его отец привёз из страны Элам много меди. И у него было великое множество мужей-воинов, вооружённых медными копьями и медными топорами, и сотни лодок на Евфрате. И он отправил послов в Урук.

Послы Аги, сына Мебарагеси, пришли из Киша в Урук к Гильгамешу и сказали:

– Да будут боги милостивы к тебе и к твоим людям. Наш царь Ага, сын Мебарагеси и потомок Этаны, который летал на орле, говорит так: «От нас приходит вода на поля твоего города и даёт жизнь. Поэтому ты должен принять мою власть. Если примешь – будешь жить: ты, и твои дети, и народ твоего города. А если не примешь – я поражу тебя оружием».

Гильгамеш – он вот какой. Он знатнее всех царей и всех круче. Он – бодливый бык, крепкое дерево Урука. Когда он идёт впереди – он командир. Когда идёт позади – опора и защитник. Он – твёрдый берег, он – мощная волна, которая разрушит каменную стену. Он – Бычок Лугальбанды, вскормленный Дикой Коровой Нинсун. Он вырыл колодцы, чтобы снабжать водой Урук. Он отстроил дома богов, смытые потопом. На треть он человек, на две трети бог. Вот как!

Гильгамеш выслушал и отвечает:

– Подождите минуточку, мне нужно посоветоваться со старцами.

Пошёл Гильгамеш в храм Э-Ана, собрал старцев и говорит им:

– Послы Аги, царя Киша, пришли ко мне и потребовали изъявить покорность. Они говорят: «От нас приходит вода на поля твоего города и даёт вам жизнь. Стало быть, ты должен принять власть царя Аги». Так вот что я по этому поводу думаю. Чтобы нам ископать колодцы, глубокие и мелкие, большие и поменьше, чтобы нам вырыть колодцы по всей нашей земле, чтобы верёвку привязать к ведру, достать воды из всех колодцев, напоить землю и самим вдоволь напиться… Чтобы, одним словом, обеспечить нашу жизнь и наши желания, мы должны не признавать власть Киша, а, следовательно, воевать с ним. Победа будет за нами. Как вы полагаете?

Старцы подумали, пошушукались и отвечают Гильгамешу:

– Молодой ты ещё. Дело это серьёзное. Чтобы, как ты говоришь, ископать нам колодцы, глубокие и мелкие, большие и поменьше, чтобы нам вырыть колодцы по всей нашей земле, чтобы верёвку привязать к ведру, достать воды и так далее… Чтобы, одним словом, нам было хорошо, мы никак не должны воевать с Кишем и лучше нам признать его власть. А если будем воевать с могущественным царём Киша, то неизвестно, чем это кончится. Победа вряд ли будет за нами. Захватит нас царь Киша, отрубит головы, а тела бросит в канаву. А жён и дочерей уведёт в рабство. Хорошо ли это будет?

Гильгамеш – он верховный жрец Э-Аны, и он надеется на Инану, на её помощь. Слова старцев не пришлись ему по сердцу. Ничего не ответил он, только говорит:

– Ну ладно, ступайте.

Вернулся к послам, сказал:

– Подождите ещё минуточку, я пойду посоветуюсь с моими молодцами.

Пошёл он снова во двор храма Э-Ана, собрал добрых молодцев, мужей Ограждённого Урука. А те уже начали скучать, после того как завершили постройку стены. И он говорит им:

– Вот что я вам скажу. Послы Аги, царя Киша, пришли ко мне и потребовали изъявить покорность. Мол, от них приходит вода на наши поля и даёт нам жизнь. Стало быть, мы должны принять власть царя Аги. Не слишком ли жирно? Я думаю вот что. Чтобы нам ископать колодцы, глубокие и мелкие, большие и поменьше, чтобы нам вырыть колодцы по всей нашей земле, чтобы верёвку привязать к ведру, достать воды из всех колодцев, напоить землю и самим вдоволь напиться… Чтобы, короче говоря, нам ни от кого не зависеть и жить как нам нравится, мы должны не признавать власть Киша, а воевать с ним. Победа будет за нами. Согласны?

Тут молодцы, мужи Урука, которые было начали скучать без большого дела, возмутились, закричали, загалдели, руками стали размахивать:

– Это что ж за наглость такая! Нешто у нас нет медных копий и топоров? Разве мы немощны, как старухи, или прячемся от опасности, как даманы? Вот как он о нас думает! Не будем принимать власть царя Киша! Будем воевать с Агой!

Гильгамеш тогда крикнул зычным голосом:

– Будем воевать?

И все молодцы, мужи Урука, в ответ возгласили, как один человек:

– Будем воевать! Наше дело правое!

– Тогда клянитесь слушаться меня как сына богов и выполнять все мои приказы!

– Клянёмся! Клянёмся слушаться тебя как сына богов и выполнять все твои приказы!

– Клянитесь в этом подземными водами Энки!

– Клянёмся подземными водами Энки!

– Клянитесь небесным престолом Ана!

– Клянёмся небесным престолом Ана!

– Клянитесь волшебной утробой Инаны!

– Клянёмся волшебной утробой Инаны!

– Наше дело правое! Мы победим!

Так они порешили воевать с Агой и поклялись всеми страшными клятвами. А Гильгамеш пошёл обратно. По дороге, проходя мимо смоковницы, сорвал плод, ибо это было время созревания плодов. Вернулся к послам и говорит:

– Шли бы вы домой подобру-поздорову. Мы тут посоветовались и решили, что ваш Ага, царь Киша, на очень большой кусок рот разинул. Как бы ему не поперхнуться. Ходят слухи, что он слишком возгордился, из-за того что его отец притащил из Элама много меди. В общем, мы отказываемся признавать его власть. А если он хочет воевать – пусть приходит: и у нас самих топоры и копья найдутся. Наше дело правое. И вот вам плод смоковницы, именуемый фигой: передайте в дар вашему царю от мужей Ограждённого Урука.

Послы отправились восвояси.

А молодцы, мужи Урука, собрались на площади, и Гильгамеш был с ними. Они все вместе принесли жертвы богам и стали плясать, и запели:

 
– Сидящие, встаньте! Стоящие, бегите!
Шагом марш за военным вождём!
Кто на ослике, кто рядом,
Кто в повозке, кто пешком —
Перед Агой не склонимся!
Киш оружием сразим!
Урук сотворили боги,
Храм Э-Ана – труд небес.
Ануннаки и Игиги
Вместе строили Кулаб.
Мы продолжили их дело,
Небо подперев стеной.
Ты хранитель нашей славы,
Неуёмный Гильгамеш!
Нам тебя назначил Энлиль!
Нам ли горевать с тобой?
Войско Аги малосильно,
Его люди – слабаки!
 

Тогда возрадовался Гильгамеш, эн Кулаба, лугаль Урука, жрец Э-Аны. Взыграло сердце его, возвеселилась печень. И он тоже запел:

 
– Ныне мотыгу заменит секира!
Тяжесть кинжала приникнет к бедру.
Медь загорится сиянием славы!
Враг наш увидит кровавый рассвет!
Ага потонет в смертельном сиянии!
Ослепнет, оглохнет и спятит с ума!
 

Так они пели и прославляли богов с утра до вечера и с вечера до утра. А наутро пошли переделывать мотыги на секиры, точить копья и кинжалы.

А послы Аги вернулись в Киш, привезли ответ Гильгамеша.

Получив ответ Гильгамеша и его дар – плод смоковницы, именуемый фигой, – Ага вознегодовал страшно. Он велел бить послов палками, а сам обрил голову и тело, надел священную одежду, пошёл в храм Забабы и принёс там жертвы. Выйдя из святилища, собрал мужей Киша и сказал им:

– Мужи Киша! Боги прогневались на Урук и отдают в наши руки землю его и людей его. Мы пойдём и поразим их оружием, дома их разрушим, мужей рассечём и бросим псам, а женщин и детей уведём в рабство. Собирайтесь!

И они стали собираться.

Шестьсот лодок по тридцать воинов в каждой – вот сколько сил собрал Ага для похода на Урук! Или что-то около того. А другие говорят: шестьдесят тысяч воинов. Ну, это, я думаю, сильное преувеличение.

И они двинулись вниз по Евфрату, так что река потемнела от множества лодок, а вода в ней запенилась от множества вёсел. И недели не прошло, как они подступили к городу Гильгамеша.

А Гильгамеш стоял на высокой стене Ограждённого Урука и смотрел вдаль. И вот он увидел войско Аги, приближающееся по Евфрату. И ударил себя в грудь, и возгласил, и запел:

 
– Медь зазвучала!
Сначала
не было у реки причала,
не было у спины плеча, ла —
тунь месяца не бренчала,
Анзуд-птица не вещала,
мордой в небо
не мычала корова,
ни пере-, ни недо-,
ни песни, ни слова.
Небо зажгли, как люстру.
Раскинули землю – скатерть.
Словно лучики люди,
Аж рябит на Евфрате.
Катят волны рядами.
Блещут вёсла и локти.
Это к нам гости, радуйтесь!
Без числа лодки, лодки.
В лодках гребцы, глаза их
яры, а на корме-то
сам, подбочась, хозяин:
алый плат, как на смерти.
Ты, хозяин, скажи им:
«В гости, да без подарка!
Вот вам дар: наши жизни!»
К нам на праздник пожалуй-ка!
 

Войско Аги, царя Киша, подошло к Уруку, его воины высадились на берег, заняли поля и сады в окрестностях. Но Урук был ограждён стеной, которую построил Гильгамеш: длина её – три часа ходьбы, высота – тридцать локтей, основание её – из камня. Воины Киша не могли преодолеть её и расположились станом поблизости. Они окружили Урук, а гордый царь Ага сказал:

– Хорошо, ладно. Эти нечестивые урукиты обнесли свой город стеной, которую мои воины пока что не могут преодолеть. Но мы не будем лезть на стену, а займём земли урукитов, вытопчем их посевы, вырубим сады, да ещё и лишим их великого блага – воды. Им нечего станет есть и пить, они ослабеют, лишатся отваги, и мы возьмём их голыми руками. И тогда рассечём мужчин и так далее.

И они начали осаждать Урук.

Гильгамеш отправился в святилище Э-Аны испросить совета у бога Ана и у Инаны – на них он надеется. А жителей Урука, когда они увидели войско Аги, охватил страх. Они высыпали на стену, сверху глядели на воинов Киша и не могли сосчитать, сколько там людей и лодок. Они узрели силу противника и испугались. У некоторых поджилки затряслись от страха. И кое-кто уже готов был сдаваться. А иные, наоборот, рвались в бой. И никто не знал, что делать.

Но вот Гильгамеш выходит из святилища, из храма. Он там посоветовался с богами. Он теперь знает, что делать. Собрал он своих людей и возгласил:

– Люди мои! Мужи Ограждённого Урука! Герои! Зоркие, неустрашимые, верные! Вы клялись могущественными богами в том, что будете слушаться меня! Вы все в один голос кричали, что победа будет за нами! Что же теперь у некоторых из вас затряслись поджилки? Не бойтесь, лучше сделаем вот что. Пусть найдётся среди вас храбрец и силач, и он выйдет за стену, и придёт к Аге, и поразит его своим оружием!

При таких словах мужи Ограждённого Урука опустили головы, примолкли. Многим из них было страшно. Тогда один такой по имени Гиришхуртура выходит из толпы. Он друг и помощник Гильгамеша. Он выходит на середину, все замолкли, все готовы слушать, что он такое скажет. И он говорит:

– Гильгамеш, сын богов, хвала тебе! У многих из нас задрожали поджилки, но не у всех. Ты спрашиваешь, найдётся ли такой храбрец, который пойдёт сейчас к Аге? Воистину, я к Aгe пойду! Да смешаются мысли его, да помутится его рассудок!

И вот Гиришхуртура помазывает своё тело маслом, надевает медный шлем, берёт в правую руку боевой топор, на пояс вешает кинжал в ножнах. Вот он обращается к богам, чтобы они помогли ему. Вот он выходит из главных ворот навстречу врагу. Но, как только он вышел из ворот, тут же на него набросились тридцать могучих мужей Киша, навалились, схватили, скрутили – не успел Гиришхуртура даже взмахнуть своим топором, не успел вытащить кинжал из ножен. Они его бьют, рвут на части, выламывают руки и ноги. И вот они его тащат к престолу Аги.

– Ага! – воскликнул Ага. – Попался! Первый из врагов, богатырь нечестивого Урука! Сейчас мы на виду у всего народа сдерём с тебя шкуру!

А жители Урука глазели на всё это со стены. И вот один из них, молодец по имени Забардибунуга – он кравчий, он в застолье подаёт чашу Гильгамешу, – высунулся далеко и даже свесился со стены, чтобы получше разглядеть, как будут рвать на части богатыря Гиришхуртуру. Царь Ага увидел его, сидя на своём престоле, удивился.

– Ну-ка, – говорит, – притащите мне этого дурака, с которого я собираюсь содрать кожу. Эй ты, раб! Вон тот человек, который торчит на стене и глядит на нас огненными глазами, – это кто? Не сам ли Гильгамеш, ваш вождь?

Гиришхуртура, которого рвут и терзают мужи Киша, возглашает в ответ:

– Ну разве же это Гильгамеш, наш вождь! Гильгамеш – это ого! Это воистину муж! Чело его грозно, воистину так! Ярость быка в его глазах, воистину так! Борода его – из лазурита, небесного камня, воистину так! В ладонях несокрушимая сила, воистину так! Если бы он был тут, он разбросал бы твоих людишек, как ветошь, он сдул бы их с земли, как пыль. Он всю твою страну разворошил бы. Стёр бы вас, супостатов, в порошок. У ваших лодок поотломал бы носы! И тебя, Агу, царя Киша, среди твоего войска схватил бы за горло, скинул бы на землю, растоптал бы, как червяка!

Вот что ответил Гиришхуртура царю Аге. Ага разозлился, кричит:

– Рвите его на части! Сдерите с него кожу на глазах всего их народа!

И они принялись рвать и терзать богатыря Гиришхуртуру и перестали обращать внимание на то, что делается на стенах Ограждённого Урука. Они решили, что победа уже у них в кармане.

А тем временем Гильгамеш вышел, поднялся на стену Урука, на самое высокое возвышение. Лоб его нахмурен, весь в морщинах, как кора дуба. Ярость быка в его глазах. Борода его сотрясается, как грозовая туча. Руки он воздел, а в ладонях его силища несокрушимая! Крикнул Гильгамеш зычным голосом:

– Мужи Урука! Стройтесь! Все за мной! Сейчас я сокрушу его, сломаю этого Агу, сверну ему шею, клянусь утробой Инаны!

Вышел он, Гильгамеш, из главных ворот. Он идёт, шаги его как гром, как прыжки небесного быка. Глаза его в ярости, мечут искры. Грудь его вздымается, как море в бурю. Жилы его надулись, вот-вот лопнут. А за ним идут мужи Урука с топорами и копьями, рычат, и кричат, и поют, славят Инану.

Привстал Ага, глядит, спрашивает Гиришхуртуру:

– Вон тот человек, который вышел из ворот Урука, глаза его сверкают, как молнии, это не Гильгамеш ли?

Отвечает богатырь:

– А вот это воистину Гильгамеш, наш вождь!

Как увидели Гильгамеша люди Киша – испугались, задрожали. Услышал Ага зычный рык царя Урука – упал с престола. В великом страхе бегут его люди, сшибают друг друга, мчатся к лодкам, надеются на спасение. Гильгамеш хватает их – одного, другого, третьего, – ломает об колено, рвёт на части, швыряет, как ветошь. Он идёт к лодкам, ломает вёсла, как щепки, кулаком пробивает тростниковые днища. А позади мужи Урука – гремят медью, кричат страшными голосами.

Бросили люди Киша свой лагерь и своего вождя; кто успел – запрыгнули в лодки, выгребают против течения. Кто смог – те убежали, кто не успел – тех мужи Урука продырявили копьями, добили топорами, рассекли на части, отволокли в пустыню, бросили на съедение диким зверям и птицам. И с великой радостью вернулись в Урук.

А царя Агу Гильгамеш поймал, за горло схватил, на цепь посадил, провёл по улицам города:

 
– Ага – новый мой работник,
Ага – сторож у меня.
Ага – старший над рабами,
Ага – чистильщик канав.
Ага, где твои людишки?
Как степные перепёлки,
Разбежались кто куда!
Ага, ты вернул нам радость,
Ты всех нас повеселил!
 

Подвиги

Глас Господа, сокрушающего кедры,

и стрыет Господь кедры ливанские.

Псалом Давида 28:5

Сотворение Энкиду. Гильгамеш обретает друга

Гильгамеш – он на треть человек, на две трети бог.

Он избранный правнук Уту. Его отец – пастух и певец Лугальбанда. Его мать Нинсун – госпожа Дикая Корова, дочь Неба, которую Лугальбанда похитил высоко в горах, путешествуя в страну Аратта. Они соединились в храме Э-Ана в присутствии богов, и от этого соития родился Гильгамеш.

Он размером больше всех человеков. Он одиннадцати локтей роста. Два локтя – толщина его бёдер, шесть локтей – ширина груди. Его облик прекрасен. Его голова как голова быка. Ноги его как храмовые столбы, шесть локтей. Три локтя его стопы. Руки его как стволы тополя, ладони как медные клещи. Борода у него курчавая, в три локтя длиной, закрывает грудь. Глаза его сверкают, как солнечные блики на воде.

Он – неуёмный. Он построил стену Урука. Он одолел Агу и провёл его на цепи по улицам своего города.

Чего ему ещё надобно?

Он сам не знает.

Днём и ночью он буйствует плотью.

Он окружил себя молодыми буянами, подобными ему. Он проводит с ними дни в военных забавах и играх. Они борются на поединках, а потом часами гоняют шары деревянными колотушками, вырезанными из священного дерева Хулуппу.

Это ещё что, а вот как он проводит ночи!

Он не даёт ни одному жениху войти к своей невесте после свадьбы, а сам вместо него входит к каждой невесте. Или, по крайней мере, пытается это сделать. И ни одна женщина не может пройти по улице спокойно: увидит Гильгамеша и соблазнит. Аж стон стоит в городе: и матери, и дочери стонут от поведения Гильгамеша. В жилищах своих страшатся мужи Урука: девушек он портит, молодым жёнам нет от него прохода. А юношей, добрых молодцев, он отвлёк от полезной работы.

Не оставит матери сына, молодой жене мужа.

Днём и ночью буйствует плотью.

Такой вот он стал ярый и никому не даёт прохода.

Вот как-то однажды приходит Гильгамеш в дом царицы, в Эгальмах, к матери своей Нинсун.

– Я, – говорит, – видел сегодня сон. Я видел, будто стою ночью посреди равнины, а с неба на меня падают звёзды, как камни. И один камень упал – такой тяжёлый! Я его хочу поднять, а не могу; пытаюсь с места сдвинуть – не получается. Тут вокруг собрался народ, люди Урука. Весь народ столпился вокруг камня, дивятся ему, кланяются. Ну, я всё же ухватил этот камень, тащу – и приволок к тебе, положил к твоим ногам. Что бы этот сон значил?

А Нинсун – умная, она дочь бога. Она умеет сны разгадывать.

– Да, – отвечает Нинсун, – как видно, появится у тебя друг, равный тебе. Будет с кем тебе помериться силой. Это хорошо. Может быть, ты наконец угомонишься.

Гильгамеш выслушал и пошёл дальше буйствовать. И ещё бесшабашнее стал колобродить – никому нет от него ни покоя, ни прохода.

Молодёжь вместе с ним веселилась. А обстоятельные люди, жители Урука, взвыли. Они застонали от бесчинств Гильгамеша. И они пошли к его матери, мудрой Нинсун, богине. Они сказали ей:

– Твой сын неуёмный. Днём и ночью он буйствует. Он увёл наших сыновей на игрища, сыновья не помогают нам в повседневных работах. Он соблазняет мужних жён, он портит девушек. Сколько это будет продолжаться? Мы не можем так жить дальше. Ты мудрая богиня, ты зачала этого буяна от храмового беса. Теперь придумай, что с ним сотворить.

Нинсун – умная женщина, богиня. Она подумала– подумала и говорит:

– Вот что. Вы все знаете, какой он. Я ничего не могу с ним поделать. Когда он был непослушный малыш, я давала ему шлепков и затрещин, и то он не слушался. Но не отчаивайтесь. У меня появилась одна мысль. Идите-ка вы в храм, попросите помощи у великих богов. Скажите им, чтобы создали Гильгамешу соперника, такого же, как он, неукротимого. Может, они займутся друг другом и оставят нас в покое.

Так сказала Нинсун, и её слово понравилось мужам и жёнам Урука. Они все вместе пошли в храм, принесли богам жертвы. Они обратились к Ану, к Энлилю, к хитроумному Энки:

– Что нам делать с Гильгамешем? Он юношей наших отвлёк от работы, он жён соблазняет и девушек портит. Если так пойдёт дальше, некому будет копать каналы и сеять ячмень и пшеницу; некому будет рожать в законном браке. Мы не сможем приносить вам, богам, жертвы, кормить вас. У вас, богов, начнётся голод, вы будете терпеть неприятности. И всё из-за неуёмного Гильгамеша.

Тут и боги призадумались.

А Нинсун говорит богам, своим братьям:

– Вот что. Позовите Праматерь Аруру, великую Мами, Тиамат. Пусть она сотворит подобного Гильгамешу, такого же, как он, кошмарного. Может, они начнут бороться друг с другом и оставят всех нас в покое.

Это слово понравилось богам. Они воззвали к Праматери:

– Ты сотворила человеков, ты породила богов. Этот ужасный Гильгамеш – твоих рук дело. Создай теперь ему подобного, чтобы они боролись друг с другом и перестали отвлекать людей от служения нам, богам.

Мами, Аруру, великая Намму услышала вопли богов, проснулась, вышла из своей предвечной тьмы:

– Чего вам надобно? Что вы шумите?

– Из-за твоего порождения, Гильгамеша, люди не могут приносить жертвы нам и работать вместо нас. Если так пойдёт дальше, скоро настанет голод и мы, бессмертные боги, умрём. Создай теперь ему подобного, чтобы они замкнулись друг на друге и перестали отвлекать людей от работы.

Аруру подумала и говорит:

– Ладно. Подайте мне воды и глины.

Посмотрела она на высшего из богов, огромного Ана, создала его образ в своём сердце. Умыла водой руки. Отщипнула ком глины, бросила, потоптала, взяла снова, слепила подобие образа, что в её сердце. Энки дунул на него, и он ожил, открыл уста, вдохнул:

– Энки!

Выдохнул:

– Дух!

Этим именем – Энкиду – его и назвали.

Взяли его боги, раскачали и бросили далеко: он упал в густые заросли, в тростники и тамариски в трёх днях пути от Урука.

Так появился на свет Энкиду. Его имя означает «велик Энки».

Энкиду – он вот какой. Он рождён из полуночной тьмы, он богатырь царя богов. Всё его тело покрыто густой шерстью. Волосы у него длинные. Он не стрижёт их, не бреет. Он весь зарос, как ячменное поле. Он спит – не укрывается, он ходит – одежды не носит, от бури и от солнца себя не прикрывает. Он людей не видел, в домах их не был, своего жилища нет у него. Он диким молоком вскормлен. Вместе с газелями он щиплет травку; вместе со зверьём тянется к водопою; как скот, водой веселит своё сердце.

И там он стал жить – со зверьми, в степи, на краю пустыни. Он понимал язык зверей и птиц, а те понимали его и слушались. Газели и зайцы, онагры и львы, кабаны и куланы, гуси и куропатки были ему приятели. И он был сильнее всех людей: сила его как сила льва, кабана, быка и онагра. И вот он живёт со зверьём и со скотами бессловесными и защищает их, не подпускает охотников и пастухов, пугает их страшной своей силищей, добычу от них уводит.

Охотники и пастухи стали обходить стороной те места, где бродит со своим зверьём страшное косматое чудище.

Вот как-то один парень из города Урука, охотник и пастух, пас овец неподалёку от тех зарослей и от того водопоя. А на речке поставил ловушки на всякого зверя и птицу: на газелей, на свинью, на куропаток. И стало ему жарко, и он пошёл к реке. И вдруг видит: кто-то косматый, на человека похожий, стоит на четвереньках близ бережка и ест траву, как вол. Весь он зарос шерстью, но глаза у него человечьи.

Испугался пастух, тихо-тихо отполз назад, да и дал стрекача, убежал к своим овцам.

На другой день снова жарко стало. Пошёл опять парень к водопою, опять видит – бродит там человек-зверь, то на четвереньках, то выпрямляется во весь рост. Ходит и смотрит. Увидит ловушку – поломает; почует охотничью яму – землю горстями нароет, яму засыплет. А вокруг него газели прыгают. А он с ними разговоры разговаривает на неведомом языке.

Страх прошиб парня, убежал он обратно к стаду.

На третий день сильно припекало, но пастух боялся пойти к воде. А когда солнце начало клониться к западу, разобрало его любопытство, да и пить очень хотелось. И вот он тихо-тихо, осторожненько-осторожненько подкрался к тому водопою, спрятался в тростниках. И видит: вышел из зарослей могучий человек, весь в шерсти, только глазищи сверкают сквозь густые лохмы – потянулся, почесался, сел на траву. Вот прискакали газель с оленёнком и онагрица с жеребёнком, и дикая свинья трусит с поросятами, и он с ними играет, детёнышей на руках таскает, разговоры с ними разговаривает. Навострил ухо пастух, пытается разобрать, о чём они там толкуют, – ничего не понятно, речь неведомая. А тут прибегает львица со львёнком – и туда же, к волосатому чудищу ластится.

У парнишки нашего душа совсем ушла в пятки. Бросился он удирать со всех ног. Примчался к своему стаду, погнал оттуда подальше – половину овец растерял по дороге. Так и вернулся в дом отца своего. Стоит на пороге, будто онемел, сказать ничего не может, лица на нём нет. Тоска проникла в его утробу, как мертвец бледен.

Отец увидел, спрашивает:

– Что ты стоишь, будто онемел? Чего как мертвец бледен? Где твои овцы? Где твоя добыча?

А парень перевёл дух, воды напился и говорит:

– Ух, батя, я такого видел! Просто чудище – не знаю, как я жив остался! Весь в шерсти, бродит у водопоя. Вроде человек, а ест траву, как буйвол. Я вырою ямы – он их засыплет. Я поставлю на зверя ловушки – он их ломает. Из рук моих уводит зверьё и тварь степную. Он мне не даёт в степи добыть добычу.

Тут собрались соседи, у них сыновья тоже пастухи и охотники. Один, другой, третий – говорят то же. Мол, завелось такое чудище, человек не человек, зверь не зверь, не даёт добывать добычу, уводит зверьё и тварь степную, ловчие ямы зарывает, ловушки находит и ломает. Никакой не стало охоты. Как тут быть, что делать?

Отец нашего парнишки выслушал всё это, подумал и говорит:

– Ну, ясное дело, соседи. Надо идти к Гильгамешу. Он – человек могучий, построил стену Урука, победил Агу. И ума у него палата. Пусть защитит нас. Пусть решает, что делать с новой напастью.

Посовещались они, поговорили, головами покивали и решили:

– Ты, малый, видел чудище своими глазами, ты и иди к Гильгамешу, расскажи ему. У него ума палата и силища – девать некуда. Пусть он нас избавит от новой напасти.

Поплёлся юноша к Гильгамешу. А тот на площадке у стены храма забавляется: гоняет большущий кожаный шар деревянной колотушкой.

– Па Бильга-мес, Уту-пада! Отец наш, победитель, избранный Солнцем! Меня послали к тебе мужи Урука вот по какому делу. Был я тут в степи, пас овец отца моего. И вот что видел: чудище завелось у водопоя. Весь в шерсти, такой огромный. Вроде человек, а ест траву, как буйвол. И другие охотники про него знают: они изготовят на зверя ямы – он их зароет, они поставят ловушки – он их ломает. Из рук наших уводит зверьё, не даёт в степи добыть добычу.

Гильгамеш ему:

– Что дрожишь? Не бойся. Чудище, по-твоему? А каково из себя?

– Да я ж говорю: огромный, больше всех человек, больше даже тебя. Весь в шерсти, он не стрижётся, не бреется – зарос, как ячменное поле. Одежды не носит, от бури и от солнца себя не прикрывает. Вместе с газелями он щиплет травку, вместе со зверьём тянется к водопою. Всю траву он съест, негде будет пасти наших овечек. Силы он непомерной, никого не боится, звери его слушаются.

– А не врёшь ли ты? А то, бывает, у страха глаза велики.

– Клянусь чреслами отца! Клянусь утробой матери! Да я сейчас позову соседей, они скажут!

Побежал парень, привёл соседей, свидетелей. Все они говорят Гильгамешу:

– Правду он тебе поведал. Завелось такое диво, не даёт нам в степи охотиться, совсем лишило нас добычи. Ты всё можешь, ты умный и сильный, пойди прогони его или убей! Тебе же всё равно делать нечего.

Гильгамеш подумал и им отвечает:

– Ну, убить – дело нехитрое. Нет, мы по-другому поступим. Больно интересно мне, что это такое нам послали боги. Может быть, это тот самый, равный мне, которого для меня они сотворили? Ступайте, я разберусь.

И вот что Гильгамеш придумал. Вечерком он пошёл в храм к Инане. Там находит одну такую женщину по имени Шамхат, что значит «великолепная». Эта великолепная такая женщина – она Ишхара, святая блудница, спутница Инаны. Она живёт в храме, её дело – любовное соитие.

Вот они пошептались, Гильгамеш с Шамхат. Гильгамеш придумал ей работу во имя Инаны. Дал он ей поручение: пойти и соблазнить Энкиду.

– Пойди ты к нему, ведь он женщины не видел. Встань перед ним, открой ему свою красоту, привлеки к себе, дай ему наслаждение, как ты умеешь. Отдаст он тебе своё дыхание, потеряет силу, перестанет быть зверем, станет человеком.

Позвал и юношу-пастуха, приказал ему:

– А ты укажи ей путь туда, где это видел. Она знает, что делать.

Шамхат, недолго думая, собралась, умылась, умастила тело маслом и благовониями и затемно отправилась в степь. Три дня она шла и пришла к тому месту, где пастухи видели косматого Энкиду. Там она спряталась в тростниках – смотрит, ждёт. День ждёт, ночь ждёт, ещё день ждёт. Три дня и три ночи ждала притаившись.

Край солнца высунулся из-за горизонта, первые лучики заиграли на листве. Защебетали, зашевелились птицы в прибрежных зарослях. Потянулись к водопою звери: газели, онагры, дикие свиньи. Выбрался из дебрей косматый Энкиду. Попил воды, сел на травку, потягивается.

Тут вышла Шамхат, великолепная, из своего укрытия. Вышла, стала напротив Энкиду, сняла с себя все свои одежды. Глазеет на неё Энкиду, ничего понять не может, такого чуда никогда не видел. Он ведь никогда не видел женщин. А она то так повернётся, то эдак; она то так, то сяк посмотрит. Волосы у неё чёрные, она их свивает и развивает. Грудь у неё полная, тело округлое, приятное, ноги стройные, пальцы тонкие. Вся она так и благоухает, так и светится в лучах восходящего солнца.

Обалдел Энкиду, глядит на неё, не знает, что делать.

А она к нему тихонько подошла, она его не боится. По голове, по шерсти погладила мягкой ладонью. За ручищу взяла, лапищу его к своей груди поднесла, по своему телу его косматой лапой провела раз, другой, третий. От её тела исходит благоухание.

Совсем одурел Энкиду, ничего подобного никогда не знал, не чуял. Облапил он Шамхат, сгрёб в свои мохнатые объятья, бегает по поляне, женщину на руках таскает. А что дальше делать с ней – не догадывается.

Ну, Шамхат, она ученица Инаны, её дело – любовное соитие. Она Энкиду по голове погладила, на траве мягкое покрывало, свою одежду, расстелила, чудище косматое уложила, сама улеглась рядом, священную повязку-дида развязала, с себя сняла.

И начали они любовное соитие. Стал познавать Энкиду женщину Шамхат.

Час познавал Энкиду Шамхат. Три часа познавал. День познавал и ночь познавал. Двое и трое суток познавал Энкиду Шамхат. И так, без остановки, без устали, семь дней и семь ночей познавал Энкиду Шамхат. Восьмой день настал – только тогда утомился Энкиду, оставили его силы, сел он на травку.

– Где, – говорит, – мои звери, газели, куланы, онагры с детёнышами? Где мои свинюшки с поросятами, львицы со львятами? Идите сюда, я хочу играть с вами!

Глядь – а звери-то разбежались, одна свинка осталась с поросятами – в глине у бережка завязла. Выкарабкалась – и с хрюканьем убежала вместе с выводком.

Он зовёт зверей – а они дальше от него убегают, слов его не понимают.