Текст книги "Самое ужасное путешествие"

Короче говоря, немного позднее в тот день шторм поутих. Корабль набрал страшно много воды, и мы, как ни старались, не могли ее выкачать, но она хоть не прибывала так быстро, уже хорошо. Появилась надежда, что нам удастся продержаться на плаву, пока не будет прочищен насосный колодец. Продлись шторм еще один день, одному Богу известно, что бы с нами сталось, если бы мы вообще выжили. Вы не можете себе представить, каким беспомощным ощущаешь себя при таком волнении на маленьком суденышке. Вся экспедиция уже думала только об одном – как бы не дать ему затонуть. Всевышний показал нам, сколь слаб человек в своих дерзаниях, и лучшие из нас, на чью долю впоследствии выпали такие тяжкие испытания, поняли его знак – ведь момент был поистине драматичным.

И тем не менее в 11 часов вечера Эванс и я с плотником умудрились протиснуться в узкую щель, проделанную в переборке, по углю пробраться к водонепроницаемой перегородке, просверлить в ней без особого труда – она деревянная – еще одну дыру, спуститься с лампами Дэйви в колодец и приступить к работе. Воды было так много, что, лишь нырнув, удавалось достать рукой всасывающее отверстие. Часа за два мы его временно прочистили, и насосы весело заработали. В половине пятого утра я снова спустился вниз и повторил всю процедуру. Но только к вечеру следующего дня мы отсосали почти всю воду, а шторм исчерпал свои силы. Помпы работали, а мы все носили и носили воду ведрами, пока она не опустилась ниже уровня топок. Теперь можно было их разжигать, что мы и сделали, после чего занялись остальными помпами. На осушенном судне прочистить всасывающие отверстия было нетрудно. Я же с удовольствием узнал, что лишился только ста галлонов керосина – могло быть и хуже…

Вы, естественно, спросите, откуда появилась вся эта масса воды, если течь в носовой части заделали? Слава Богу, что хоть она нас не беспокоила. Вода поступала преимущественно через палубу, находившуюся под невероятной нагрузкой не только из-за палубного груза, но также из-за обрушивавшихся волн. Стоило одной доске не выдержать, и пиши пропало, – вот в каком критическом состоянии было судно. Наша жизнь зависела от каждой доски, именно в них, в досках, а не в накопившейся воде, заключалась главная опасность, угрожавшая нашим жизням в случае продолжения шторма. Можно было, конечно, сбросить часть груза за борт – работенка не из легких, – но нам было не оторваться от ведер…

Я не сомневаюсь, что Скотт расскажет о шторме в самых скромных выражениях. И все же, поверьте, он относится к числу лучших людей и вел себя в соответствии с лучшими морскими традициями, хотя не мог не понимать, что перспективы у нас самые мрачные».

Боуэрс заканчивает свой рассказ характерным замечанием: «Наша земля даже в наихудших своих проявлениях подходящее место для жизни».

Пристли записал в дневнике:

«Случись Данте увидеть наше судно в бедственном положении, он бы, наверное, добавил еще один круг ада, хотя ему было бы очень трудно объяснить, почему души умерших не унывают и отпускают соленые шуточки».

Теперь все свелось к борьбе между водой и людьми, которые пытались с помощью ведер помешать ее поступлению. Но она больше не поднималась в трюмах «Терра-Новы» так высоко, как в пятницу, когда чуть не затопило топки, и нам было приказано вооружиться тремя железными ведрами и заняться этим мерзким делом – вычерпыванием. Оно между тем не было предусмотрено судостроителями – по двум железным трапам между машинным отделением и палубой мог пройти лишь один человек туда или обратно. Поэтому не было смысла использовать больше трех ведер – мы бы не успевали их быстро передавать, опорожнять через люк и возвращать пустыми обратно. Нас разделили на две двухчасовые смены, которые всю пятницу, и день и ночь, поочередно вкалывали с дьявольским усердием.

Вот как описывает все это Уилсон в своем журнале:

«Было нечто фантастическое в этой работе среди ночной тьмы, под завывания ветра и грохот гигантских валов, каждые несколько минут накрывавших корабль; двигатели не работали, паруса были убраны, а мы все, с ног до головы в машинном масле, стоя в трюмной воде, распеваем шэнти и передаем по цепочке вверх полные ведра, причем каждый проливает через край немного воды на головы нижестоящих; все уже промокли до нитки, некоторые даже, наподобие китайских кули, работают совершенно нагими; но вот в тусклом свете двух керосиновых ламп, делавшем тьму только более ощутимой, все глуше и глуше становятся удары о днище волн, бросающих судно с боку на бок, как мокрое беспомощное бревно, и всякий раз заставляющих нырять под воду планшир его наветренного борта.

В тот черный час пятницы, когда мы поняли, что огни в топках придется потушить, когда ни один насос не действовал, фальшборт разнесло в щепки, ящики с керосином всплывали и падали за борт, один момент был совсем ужасный: со шкафута, где люди старались спасти ящики с керосином, донесся крик, что сквозь швы из заднего трюма выбивается дым. Трюм этот, рядом с машинным отделением, был забит углем и брикетным топливом, а поскольку открыть люк и проветрить трюм от скопившегося в нем газа, как это полагается, мешала вода на палубе, все понимали, что пожар вполне возможен. Понималии то, что потушить его можно лишь открыв все люки и наполнив корабль водой, от чего он затонет. Но через одну-две секунды общее напряжение разрядилось: выяснилось, что это не дым, а пар, поднимающийся от раскаленного угля с днища трюма…»[15]

Тем временем несколько человек во спасение наших жизней пробивали две переборки, чтобы проникнуть к всасывающим отверстиям помп. Одна переборка была металлическая, другая – деревянная.

Скотт тогда написал:

«Мы далеко не миновали опасности, но у нас загорелась надежда. Да и как я мог не надеяться, видя такое удивительное усердие всей команды. Офицеры и матросы пели за своей тяжелой работой… ни один не утратил бодрости духа. Ночью утонула одна собака; одна лошадь околела, и еще двум очень худо; вероятно, лишимся и их. Волной иногда уносит собаку, и ее спасает только цепь. Мирз с помощниками беспрестанно спасают то одну, то другую от грозящего им удушья и стараются получше укрыть их, – задача почти безнадежная. Одну бедняжку так и нашли задушенною; другую унесло с такой силой, что цепь порвалась, и она исчезла за бортом, но следующая волна каким-то чудом принесла ее обратно, и собака теперь совершенно здорова. Шторм взял с нас тяжелую дань, но я чувствую, что все кончится хорошо: если только мы справимся с водою. Еще одну собаку унесло за борт. Увы! Слава Богу, шторм слабеет. Волны все еще высятся горами, но судно уже не так бросает»[11].

В отысканной мною записи о самых больших волнах их высота определяется в 11 метров. Такие волны наблюдал сэр Джемс Росс на севере Атлантики[16].

Второго декабря в нашем судовом журнале появилась запись: «Высота волны 10 метров (предположительно)», сделанная, вероятно, Пеннеллом, который все измерения производил как никто из нас точно. В какой-то момент я увидел Скотта, стоявшего у наветренного борта полуюта по пояс в зеленой воде. Читатель легко представит себе, что происходило в это время на шкафуте: от борта до борта, от фок-вантов до грот-мачты палубу то и дело накрывал толстый слой бурлящей воды, который достигал кормы и на полуюте закручивался высоко вверх. В другой раз, когда Боуэрс и Кемпбелл стояли на мостике, корабль стал лениво крениться в сторону, пока подветренный комингс главного люка не оказался под водой. Боуэрс и Кемпбелл с беспокойством наблюдали, как «Терра-Нова» выравнивается. «Надеюсь, это не повторится», – заметил Боуэрс. Судно, занявшее такое положение, обычно идет ко дну.

Не каждый день нашего путешествия ознаменовывался чрезвычайными происшествиями, но и нельзя сказать, что все шло без сучка, без задоринки. «Ночью меня очень беспокоила качка. Судно ныряло, беспорядочное волнение кидало его резкими, короткими движениями. При каждом броске мысли мои обращались к нашим бедным лошадям. Они сегодня чувствуют себя как будто недурно; но понятно, что постепенно теряют силы. Так и хочется, чтобы судно больше не качало и чтобы они хорошенько отдохнули. Бедные, терпеливые создания! Невольно спрашиваешь себя, надолго ли они сохраняют память о претерпеваемых страданиях. Животные часто помнят места и условия, в которых они терпели бедствия или испытывали боль. Помнят ли они такие обстоятельства, которые производят на них глубокое впечатление страха или внезапной боли, сглаживается ли у них воспоминание о длительных, тяжелых переживаниях? Кто скажет? Было бы великим благодеянием природы, если бы у них изгладилась память об этих неделях медленной, но неизбежной пытки»[11].

Сесил Мирз с собаками на палубе

Лоуренс «Титус» Отс и пони на борту «Терра-Новы»

Седьмого декабря, находясь в полдень на 61°22' ю. ш., 179°56' з. д., мы заметили далеко на западе первый айсберг, время от времени вспыхивавший в лучах солнца. На следующий день показались еще два айсберга, а 9 декабря в 6.22 утра, местоположение в полдень 65°8' ю. ш., 177°41' з. д., Ренник увидел по курсу корабля паковый лед.[37]37
  Описанный тип погоды не случайность – с приближением к берегам Антарктиды «Терра-Нова» вошла в зону, где отчетливо проявляется влияние шапки холодного воздуха над материком с присущими ей антициклоническими признаками.


[Закрыть] Весь этот день мы шли мимо айсбергов и полос льда. Воздух был сухой, бодрящий, море – спокойное, солнце, освещавшее ледяные острова, придавало им необычайную красоту. И вдруг – бац! – мы врезались в первую большую льдину и оказались в окружении пака.

«Небо сегодня удивительное. Облака всевозможных форм, в разнообразных условиях света и тени. Солнце беспрестанно выглядывало из-за облаков, временами ярко освещая то ледяное поле, то вздымающийся отвесной ледяной стеной айсберг, то клочок морской лазури. Солнечное сияние и тени весь день сменяли друг друга. Вечером очень мало зыби, и судно идет без качки, на ровном киле, спокойно; изредка только получается толчок, когда оно наткнется на льдину.

Трудно передать чувство облегчения при таком спокойном ходе после недавних бурных дней. Облегчение, ощущаемое лошадьми, можно только вообразить; собаки же заметно повеселели и порезвели, так же, как и люди; плавание обещает сойти благополучно, невзирая на грозящие задержки»[11].

Мы повстречали пак ближе к северу, чем все остальные суда. Что такое пак? По самым общим определениям, в этом районе пак – это морской лед, образующийся зимой в бассейне моря Росса и гонимый южными ветрами на север. Но, как мы увидим, в этом регионе образуется лед самых разнообразных видов. Как правило, большое покрывало льда опускается на моря, окаймляющие Антарктический континент, осенью; зимой и весной оно наращивает толщину, а летом, когда температура воздуха повышается, взламывается. Так ведет себя лед, возникающий в нормальные сезоны у берегов залива Мак-Мёрдо и тянущийся до подножий Западных гор на Земле Виктории. В закрытых бухтах, однако, подобный лед сохраняется иногда в течение двух лет и даже дольше, все время утолщаясь, пока какое-нибудь исключительно сильное воздействие не заставит его вскрыться. Такие льды мы наблюдали, в частности, между мысом Хат и Барьером. Но есть и такие водные пространства, которые никогда не замерзают надолго. Мыс Крозир, например, где зимой гнездятся императорские пингвины, принадлежит к самым ветреным местам на земном шаре. В июле, насколько мы могли различить в темноте с высоты 270 метров, его окружал сплошной лед. За несколько дней штормовой ветер его полностью разогнал и открыл нашим взорам черное море.

Я полагаю – и опыт подтвердил мою правоту, – что если в начале зимы, в некий критический период, лед не достигает достаточной толщины, а следовательно и прочности, то скорее всего море весь остаток года останется открытым. Это не значит, что лед вовсе не будет образовываться. Море замерзает с такой быстротой, а воздух так холоден, что стоит ветру хоть на минуту затихнуть, как поверхность моря, словно по волшебству, затягивается тонкой пленкой льда. Но, будь она толщиною хоть в доли сантиметра, хоть в тридцать, ее все равно взламывает следующий же шторм или украдкой уносит отлив в сизигию.[38]38
  В сизигию (то есть полнолуние и новолуние, когда Луна располагается на линии Земля – Солнце) наблюдаются наивысшие приливы.


[Закрыть] Такие явления мы наблюдали у самого нашего порога всю последнюю зиму пребывания в Антарктике, и в результате необузданная ярость ветров была ужасной.

Гонимые ветром льдины толщиною от нескольких сантиметров до шести метров присоединяются к полосе льдов, называемых паковыми. Скотт, по-видимому, полагал, что море Росса замерзает целиком. Я в этом не убежден. Думаю, я единственный из оставшихся в живых, кто видел море Росса свободным ото льда в середине зимы. Было это во время зимнего путешествия, когда Уилсон, Боуэрс и я отправились за яйцами императорского пингвина. Но об этом позднее.

В общем, ветры и течения являются главными факторами, от которых зависит толщина пакового льда. По опыту мы знаем, что там, где летом путь иногда преграждали могучие льды, осенью можно встретить чистую воду. Пак устремляется на север и там, попадая в более теплые воды, тает. Но айсберги сохраняются и после того, как исчезают последние следы паковых льдов; продолжая дрейфовать на север, они создают опасность для мореплавателей, о чем хорошо знают все, кому доводилось огибать мыс Горн. Нетрудно понять, что одного гигантского ледяного острова длиной в 30 километров – а такие частенько носятся по этим морям, – если он попадет в зону судоходства и расколется попутно на сотни больших айсбергов, вполне достаточно, чтобы год стал «плохим по льду», как выражаются моряки. Еще опаснее последние стадии этого процесса – превращение айсбергов в гроулеры,[39]39
  Гроулер – низкий плавучий айсберг.


[Закрыть] с трудом различимые даже самым острым глазом; плывут они почти целиком скрытые водой, но не теряют при этом своей страшной разрушительной силы.

Подобный айсберг, по-видимому, вызвал катастрофу «Титаника» весной 1912 года. И в современных условиях такие ледяные обломки опасны, поскольку их нередко плохо «видит» радиолокатор.

Различаются две основные разновидности антарктических айсбергов. Первая и наиболее распространенная имеет столообразные очертания. Подобных айсбергов тысячи и тысячи. Реже попадаются островерхие ледяные горы, которые почти всегда возникают в результате выветривания или разрушения столообразного айсберга. Между тем от горных ледников откалывается и сползает в море, вероятно, не так уж много ледяных глыб такого размера. Откуда же, в таком случае, появляются айсберги?

Еще несколько лет назад их происхождение вызывало споры. Были известны экземпляры, достигавшие 60 и даже 80 километров в длину; их называли флобергами,[40]40
  Флоберги – компактные ледяные образования, по Дж. Нэрсу, состоящие из древнего так называемого палеокристического льда, напоминающего ледниковый, однако имеющего морское происхождение.


[Закрыть] так как предполагали, что изначальное их ядро образуется, как обычный морской лед, но затем увеличивается благодаря последующим приращениям льда снизу. Теперь, однако, известно, что эти горы откалываются от антарктических барьеров, самый большой из которых носит наименование Великого Ледяного Барьера и служит южной границей моря Росса. Нам было суждено очень близко познакомиться с этим огромным ледяным пространством. Уже установлено, что его северный край находится на плаву, предполагают, что он и весь лежит на воде. Во всяком случае, в настоящее время открытое море бьется об его стену на 60 километров – если не больше – южнее, чем это было во времена Росса.[41]41
  Это одно из первых свидетельств отступания крупных ледников Антарктиды.


[Закрыть] Возможно, это самый крупный барьер в мире, но он всего лишь один из многих. Статья Скотта о Великом Ледяном Барьере – последнее слово в науке по поводу этой загадки, и к нему следует прислушиваться впредь до новых исследований какого-нибудь естествоиспытателя. Над поверхностью моря видно только около одной восьмой части айсберга, значит, при высоте 60 метров примерно 420 метров скрыто под водой. Ветры и течения влияют на айсберги значительно больше, чем на паковый лед, через который они пропахивают себе путь, не обращая ни малейшего внимания на столь ничтожные препятствия и превращая все вокруг в сплошной хаос. И горе кораблю, прочно, до невозможности пошевелиться, застрявшему в паке, если на него надвигается подобное чудовище.

Слова бессильны передать красоту мест, которыми мы проходили в последующие три недели. Наверное, зимой пак, погруженный во мрак, безжизненный, как мало что иное на Земле, должен казаться достаточно страшным. Но формы, которые при других обстоятельствах вызвали бы лишь ужас, сейчас, обласканные солнцем, внушали ощущение беспредельного покоя и красоты.

«День выдался замечательный. В утреннюю вахту еще было облачно, но постепенно разъяснилось, небо стало ярко-голубым, с розовым и зеленоватым оттенками на горизонте. Розовые льдины плыли по темно-синему морю, отбрасывая розовато-лиловые тени. Мы прошли точно под огромным айсбергом и весь день пробирались от полыньи к полынье и от разводья к разводью. «А вот Риджент-стрит»[42]42
  Риджент-стрит – торговая улица в центре Лондона.


[Закрыть], – заметил кто-то, и некоторое время мы и в самом деле плыли как бы по широким улицам, образованным вертикальными ледяными стенами. Многие из них совершенно прямые, словно их проложили с помощью линейки длиной в несколько метров»[17].

При приближении к побережью Антарктиды суда нередко проходят своеобразный пояс из айсбергов, наподобие описанного, который образуется после разрушения пояса зимнего припая с многочисленными вмерзшими в него айсбергами.

А вот другая запись:

«Оставались на палубе до полуночи. Солнце только что погрузилось за южный горизонт. Зрелище было исключительное. Северное небо, роскошно розового цвета, отражалось в морской глади между льдами, горевшими огнями разных оттенков, от цвета полированной меди до нежного желтовато-розоватого; к северу и айсберги, и льды отливали бледно-зеленоватыми тонами, переливавшимися в темно-фиолетовые тени, а небо переходило от бледно-зеленых тонов в шафранные. Мы долго засматривались на эти чудные световые эффекты»[11].

Но так было не всегда. Один день шел дождь, случались дни со снегопадами, с градом, холодным мокрым снегом, туманом. «Положение самое безотрадное. От всякой надежды, что восточный ветер раскроет лед, приходится, кажется, отказаться. Вокруг огромные площади сплошного льда. Труднопредставить себе что-нибудь более безутешное. Полосы водяного неба виднеются на севере, но к югу везде однообразный цвет белого неба. День пасмурный, ветер ENE силой от 3 до 5 баллов. Временами падает снег. Едва ли может быть более безутешный вид для наших глаз»[11].

Вместе с открытой водой позади остались альбатросы и капские голубки, неотступно сопровождавшие нас последние многие месяцы. Их место заняли буревестники: антарктический – «пестро окрашенная птица, на фоне ледяных глыб кажущаяся почти черной с белым»[15], и снежный, о котором я уже говорил.

Все те, кому посчастливилось быть с нами, до конца жизни будут помнить первую встречу с пингвинами, первую трапезу из тюленьего мяса, первый большой айсберг, который мы миновали на близком расстоянии – чтобы Лондон смог увидеть его на киноэкране. Едва мы, одолев подходы, вошли в сплошной плотный пак, как увидели спешащих нам навстречу маленьких пингвинов Адели. Казалось, они говорили: «Великий Скотт – это что такое?» И вскоре мы услышали крик, который никогда не забудем: «А-а-арк, а-а-арк!» – восклицали они с любопытством и восхищением, словно немного запыхавшись, то и дело останавливаясь, чтобы выразить переполняющие их чувства, «пристально всмотреться в нас и в восторге прокричать что-то своим товарищам; вот пингвин идет по краю льдины, ищет, где полынья поуже и ее можно перепрыгнуть, не погружаясь в воду, долго колеблется, соизмеряя свои силы и ширину трещины во льду, но затем, опустив голову и немного разбежавшись, как ребенок, прыгает и пускается бегом, стараясь догнать остальных. Снова встретив полынью, на этот раз настолько широкую, что ее можно преодолеть только вплавь, наш любопытный гость на секунду исчезает из виду и вдруг совершенно неожиданно, как черт из табакерки, появляется на соседней льдине и, поводя хвостом из стороны в сторону, возобновляет бег к кораблю. Метрах в ста от нас он останавливается и, вытягивая голову то вправо, то влево, старается разобраться, что же это за странный незнакомый зверь и, изумленный, громко делится своими впечатлениями с товарищами и всем своим видом выражает комичную нерешительность: с одной стороны, его обуревает желание продолжить знакомство с этим огромным существом, с другой – он сомневается, целесообразно ли и разумно вступать с ним в более близкий контакт»[1 9].

Эти маленькие жители Антарктического мира необычайно походят на детей, на детей или на стариков, опаздывающих к обеду, но не теряющих чувства собственного достоинства, очень к тому же представительных в черных фраках с белыми манишками. Мы любили петь им, а они – нам, и частенько можно было увидеть «на полуюте компанию полярных путешественников, во все горло распевающих перед восхищенной аудиторией пингвинов Адели: «Кольца на руках, бубенцы на ногах, куда она ни ступит – музыка в ушах»»[15].

Мирз обычно исполнял пингвинам, как он утверждал, гимн «Боже, спаси короля», при первых звуках которого они, по его словам, очертя голову бросались в воду. Может быть, им не нравилось, что он отчаянно фальшивил.

Двое (или несколько) пингвинов стараются вытолкнуть вперед себя третьего в качестве щита от поморника, их лютого врага: он поедает их яйца, а по возможности, и птенцов. Прежде чем нырнуть в воду, пингвины заставляют какого-нибудь смельчака сделать прыжок первым. Они боятся морского леопарда, ведь он может подстерегать их у края льдины, готовый схватить пингвина и поиграть с ним, как кошка с мышкой. Левик наблюдал пингвинов на мысе Адэр: «Там, где они чаще всего входили в море, льдина граничит с водой длинной террасой в два метра высотой, тянущейся на несколько сот метров; здесь, как и на морском льду, у самой кромки воды собирались целые толпы пингвинов. Когда им удавалось столкнуть какого-нибудь неудачника в воду, все вытягивали шеи и, убедившись, что пионер цел и невредим, гурьбой бросались следом»[18]. Отсюда ясно, что в отношениях со своими заклятыми врагами пингвин Адели проявляет известный эгоизм. Но при встрече с неизведанной опасностью его смелость граничит с неосторожностью. Если нам случалось задерживаться на продолжительное время, Мирз и Дмитрий выводили собачьи упряжки на льдины покрупнее. Однажды пингвин издали заметил привязанную у борта корабля упряжку и поспешил к ней; по мере его приближения псы распалялись все сильнее. Но чем больше они натягивали постромки, чем громче лаяли, тем поспешнее он ковылял им навстречу, принимая лай за приветствие. И ужасно рассердился на спасшего его от неминуемой гибели человека, клювом долбил его штаны и яростно бил плавниками ноги. Часто можно было видеть, как маленький пингвин Адели безмятежно стоит в нескольких сантиметрах от носа собаки, которая неистовствует от страстного желания разорвать его на куски.

Паковый лед дает приют птенцам и пингвинов Адели, и императорских. Но в этом путешествии нам мало попадалось молодняка императорских пингвинов.

Вскоре мы познакомились с морским леопардом, тем самым хищником, что подстерегает у припая маленьких пингвинов. Этот жестокий зверь гибок и грациозен, как все тюлени. Охотится он в основном на пингвинов Адели; так, в желудке одного морского леопарда Левик обнаружил не менее восемнадцати пингвинов, не считая остатков многих других животных. В воде леопард, «похоже, движется немного быстрее, чем пингвин Адели. Иногда мы наблюдали, как он нагоняет одного из улепетывающих пингвинов, и тот, понимая, что одна скорость его не спасет, и несомненно зная, что он поворотливее своего тяжеловесного преследователя, начинал кидаться из стороны в сторону или с молниеносной быстротой делать круги диаметром четыре метра, но выдерживал такой темп немногим больше минуты, уставал, тут-то из воды высовывалась голова крупного морского леопарда со страшными челюстями, которые смыкались вокруг жертвы. Увы, в конце сезона нам часто приходилось наблюдать это зрелище – охваченного паникой маленького пингвина Адели, лихорадочно описывающего таким образом круги по воде»[1 8].

В желудке леопарда находили также остатки рыб и мелких тюленей. У леопарда удлиненная могучая голова на сильной шее, гибкое туловище, он вооружен грозными зубами, которыми выдирает куски из тела еще живых птиц, и ластами, позволяющими развивать в воде большую скорость. Леопард ведет одиночный образ жизни, распространен очень широко. Предполагают, что он размножается в паковых льдах, но достоверными сведениями на этот счет мы не располагаем. Как-то раз мы заметили большого морского леопарда, плывшего рядом с нашим кораблем. Он нырял под лед и появлялся у дальнего края то одной, то другой льдины по нашему курсу; мы даже возомнили, что он интересуется нами. Но вскоре заметили другого леопарда, лежащего вдалеке на льдине. Наш приятель высунулся из воды и поднял голову вверх. Он, казалось, старается по запаху найти свою подругу. Ветер дул на него, и он обнаружил ее на расстоянии 130–180 метров. Последнее, что мы видели, – это как он плыл к облюбованной ею льдине.

У берегов Антарктиды. Рисунки Уилсона

В Антарктике водятся четыре вида тюленей; один – морской леопард, о котором я уже рассказал. Второй называется тюленем Росса – его открыл в 1840 году сэр Джемс Росс. Это, по-видимому, тоже одиночное животное, обитающее в паковых льдах, с мордой, как у мопса, по словам Уилсона. Он встречается редко, и за время экспедиции мы не видели ни одного, хотя «Терра-Нова» прошла, наверное, больше паковых льдов, чем любой китобоец за все свои плавания.

Очень широко в Антарктике распространены тюлени Уэдделла; они почти никогда не живут в паковых льда, а проводят жизнь в охоте на рыбу вблизи берегов и переваривают свою добычу лежа, полусонные, на припае. Впоследствии мы видели их сотнями в заливе Мак-Мёрдо – этот тюлень привержен суше и в большом количестве встречается только около нее. Там же мы довольно часто наблюдали и тюленей-крабоедов, обычно гру ппа ми в несколько особей; большое стадо не попада лось ни разу.

В статье о тюленях, опубликованной в отчете об экспедиции «Дисковери»[14], Уилсон пишет, что тюлень Уэдделла и тюлень-крабоед отлично уживаются, поскольку, как бы по взаимной договоренности, придерживаются различных привычек и в образе жизни, и в питании. По наблюдениям Уилсона, аналогичное разделение существует и между двумя видами пингвинов, населяющих этот район. Тюлень Уэдделла и императорский пингвин «сходны в том, что оба живут в приливно-отливной зоне, питаются рыбой, ведут оседлый образ жизни, то есть не совершают миграций и круглый год проводят у крайней южной кромки чистой воды; другую же пару (тюленя-крабоеда и пингвина Адели) объединяют большая привязанность к открытому морю, рацион, состоящий из ракообразных, и миграция. Последнее свойство, правда, ярче выражено у пингвина, но и крабоед предпочитает зимой не заходить на юг так далеко, как тюлень Уэдделла, ибо не может обходиться без пелагического льда»[14]. Уилсон утверждает, что преимущества на стороне «более южных, не мигрирующих видов», то есть тюленя Уэдделла и императорского пингвина. Вряд ли он подтвердил бы свою точку зрения сегодня. Мне представляется, что императорскому пингвину, имеющему вес в шесть стоунов и даже более, намного труднее бороться за выживание, чем маленькому пингвину Адели.

До того как в 1901 году «Дисковери» отошло от берегов Англии, Королевское географическое общество издало «Антарктический справочник», обобщивший все имевшиеся в то время сведения об этой части света. Это издание представляет интерес и для непосвященного читателя, а исследователю Антарктики оно лишний раз показывает, какими скудными данными располагали о ней тогда некоторые области науки и какого гигантского прогресса они достигли в последующие несколько лет. Весьма поучительно сопоставить помещенные в справочнике материалы о птицах и животных Антарктики с Отчетом естествоиспытателя об экспедиции «Дисковери», написанным Уилсоном: сразу видишь, как много может сделать, находясь на краю света, один человек для выяснения неразрешенных проблем.

Зубы крабоеда «увенчаны острыми выступами, расположенными в сложнейшем порядке, уникальном среди современных млекопитающих»[19]. Зубы верхней челюсти смыкаются с зубами нижней так, что «острия образуют совершенное сито… Эта функция челюстей не имеет аналогов у других млекопитающих»[19]. Пищу крабоеда составляют преимущественно эуфаизиевые рачки, животные наподобие креветок. Рачки несомненно остаются у крабоеда во рту после того, как он выталкивает воду наружу сквозь зубы, – так же выцеживают корм через пластины китового уса некоторые киты. «Острые выступы на зубах крабоедов являются, вероятно, наиболее целесообразным из всех приспособлений такого рода у млекопитающих, – пишет Уилсон, – которое привело к полному отпадению жевательной функции зубов. Ее выполняет песок, содержащийся в довольно большом количестве в желудке и кишечнике крабоедов. Он несомненно служит для перемалывания панцирей ракообразных, таким образом полностью устраняется необходимость их пережевывания»[14].

Морской леопард, будучи хищником, вооружен грозными челюстями. У тюленя Уэдделла, питающегося рыбой, они проще, но с возрастом сильно изнашиваются из-за привычки выгрызать во льду лунки, запечатленные на кинолентах Понтинга. Почувствовав приближение смерти, крабоед, всегда живущий в обществе всего лишь нескольких себе подобных, становится и вовсе отшельником. Тюлень Уэдделла отправляется в глубь ледников южной части Земли Виктории – мы видели там мертвых животных. Но крабоед уходит еще дальше. Он покидает пределы паковых льдов. «Неоднократно их трупы находили в 50 километрах от берега на высоте 900 метров над уровнем моря, – пишет Уилсон, – и подобную страсть к путешествиям трудно объяснить чем-нибудь иным, кроме желания больного животного удалиться от своих сородичей»[14] (возможно, следовало бы добавить: и от своих врагов).

Мы заметили, что нижняя сторона льдин часто имеет своеобразную желтую окраску. Ее придают льду мельчайшие одноклеточные растения – диатомеи. Воды Антарктики очень богаты дрейфующими растениями. Лилли сообщает в «Отчете естествоиспытателя об экспедиции «Терра-Новы»: «На некоторых участках моря Росса диатомей было так много, что большая планктонная сеть (18 ячеек на два сантиметра) набивалась ими и другими организмами, составляющими фитопланктон, за несколько минут. Весьма вероятно, что в таких местах киты питаются и растительным и животным планктоном»[20]. Не знаю, часто ли посещают киты здешние открытые воды зимой, но в летние месяцы их здесь полным-полно; причем встречаются они вплоть до самых берегов материка. Среди них преобладают косатки, которых часто именуют китами-убийцами, имеющие в длину до 9 метров. Охотятся они стаями в сто и больше голов и, насколько нам теперь известно, нападают не только на других китов и тюленей, но и на людей, впрочем, скорее всего принимая их за тюленей. Этого плотоядного кита, вооруженного соответствующими зубами, было бы правильнее относить к дельфинам. Помимо него в Антарктике встречается, по-видимому, по меньшей мере еще пять или шесть других видов китов; одни не проникают на юг дальше паковых льдов, другие в большом числе доплывают до самой кромки припая. Питаются они крошечными организмами, живущими в водах этих морей. Китов во множестве наблюдали не только те, кто находился на борту «Терра-Новы» во время различных ее рейсов, но и береговые партии в водах залива Мак-Мёрдо. В лице Уилсона и Лилли мы имели опытных наблюдателей за китами, и их работы осветили множество невыясненных вопросов о распространении китов на юге.