Текст книги "Горячие агентессы французской полиции Фрида и Гитта распутывают пять дел"

Роковые числа, или Дело об убийстве иезуита

Главный полицейский инспектор Гаэтан Бертран сидел в своём роскошном кабинете на набережной Орфевр и просматривал накопившиеся за последнее время документы. В дверь коротко постучали – два раза и после небольшой паузы ещё раз. В кабинет заглянул сержант, который подчинялся Бертрану, и доложил:

– Инспектор, они пришли.

– Пусть войдут.

– Да, шеф.

Сержант впустил в кабинет двух молодых женщин. Они были одеты в одинаковые бежевые тренчи, туго затянутые пояса подчёркивали стройность фигур. Береты цвета морской волны, подобранные в тон поясам, были одинаково лихо заломлены – так, что почти скрывали у каждой из красоток один глаз. Звали их Фрида и Гитта. И это были те еще оторвы.

Инспектор никак не приветствовал вошедших и даже не пошевелился. Они тоже молчали. Наконец Бертран глухим голосом произнёс:

– Пожалуйста, дамы, присаживайтесь. Сержант, вы можете идти.

Сержант покинул кабинет, а инспектор Бертран снова замолчал, что-то обдумывая. Кажется, он был не вполне уверен, как лучше начать непростой для него разговор. Наконец после долгой паузы Бертран заговорил:

– Прежде всего я хотел бы поблагодарить вас за доблестную службу в рядах Сопротивления…

Они обе заговорили разом.

– Было бы неплохо получить награду, – сказала Фрида.

– И денежное вспоможение, – сказала Гитта.

– Да-да, понимаю вас, – прервал их Бертран. – Но как бы там ни было, в отношении вас по-прежнему необходимо сохранять секретность, поэтому моё руководство приняло такое решение: в настоящий момент ни о каких наградах не может быть и речи.

Подруги явно были огорчены этим известием.

– Что, и деньжат не обломится?

– Как я уже сказал, это решение руководства – не моё.

Фрида и Гитта обменялись красноречивыми взглядами, пожали плечами.

– Господин инспектор, – вкрадчиво сказала Гитта, – не вы ли содержите некую Соланж на съёмной квартире в квартале Марэ?

– Это, наверное, стоит немалых денег, – прибавила Фрида.

Бертран не мог найти слов.

– Что? Я не…

– О да, – обвиняющим тоном сказала Гитта. – Вы просто тратите деньги, предназначенные нам, на свою прекрасную Соланж. Оплачиваете её шмотки и квартиру.

Бертран побагровел.

– Я бы никогда…

– Вы уже это сделали, – сказала Фрида. – Впрочем, надеюсь, вы истратили не все деньги. Должно же остаться хоть что-то на прочие расходы.

– Почему бы не проверить, – добавила Гитта.

Криво усмехнувшись, Бертран открыл ящик стола.

– И верно, не так уж мало осталось. Гораздо больше, чем я думал. Что же, дамы, думаю, вы можете располагать этими деньгами по своему усмотрению.

– Благодарим вас, инспектор. Просто удивительно, как полупустой ящик вдруг оказался наполовину полон.

– Действительно. Что же, теперь, когда мы разобрались с этим вопросом, пора перейти к делу. Но сначала проверьте, не подслушивает ли мой любезный сержант за дверью.

Гитта поднялась, подошла к двери и выглянула в коридор.

– Никого, – она плотно закрыла дверь, обернулась. – Так зачем же вы нас позвали?

Бертран откашлялся. Казалось, он был в некотором замешательстве.

– Дело, прямо скажем, странное. На днях мне позвонил профессор Ален Ру, возглавляющий кафедру математики в Сорбонне. Он попросил встретиться с ним в «Артистическом кафе», сказал, что вопрос чрезвычайно щекотливый, и настаивал, чтобы я пришёл в штатском. Когда я зашёл в кафе, профессор проводил меня к дальнему столику, где мы сели в полном уединении.

«То, что я сейчас расскажу вам, господин инспектор, – это большой секрет. И он должен таковым и остаться», – сказал он.

«Я умею слушать и хранить секреты», – сказал я.

Ален Ру сделал глоток коньяка, а потом начал рассказывать:

«На нашем факультете числится один весьма необычный профессор. Он приехал из Эльзас-Лотарингии».

«Мне доводилось встречать немало странных людей, что были родом из Эльзас-Лотарингии», – заметил я.

«Знаете, он странный в несколько ином смысле. Не в том, что подразумевают обычно».

«Ну ладно…» – сказал я, а про себя подумал, что ни черта не понял из его слов.

«Время от времени каждый из профессоров нашего факультета должен предоставить доклад о своей работе».

«И что же?»

«Работы профессора Друлингена весьма неординарны, и при этом ни одна из них не похожа на другую».

«Должно быть, он выдающийся ученый и заслуживает похвалы».

«В том-то и дело. Насколько я могу заключить, в действительности Друлинген – посредственный математик, не обладающий никакими особыми талантами».

«Наверное, вы заблуждаетесь на его счёт».

«Ни в коей мере. Я прав, совершенно прав».

«Даже если и так, что я могу с этим поделать?»

«Вы должны провести расследование, чтобы выяснить подлинное происхождение работ Друлингена. Я должен знать правду».

«Профессор, при всём уважении к вам я не могу проводить подобные расследования», – заявил я категорическим тоном.

«Но это же дело государственной важности, – сказал Ален Ру. – Затронута честь Франции».

«Разве?»

«Если работы действительно принадлежат Друлингену – прекрасно, они послужат вящей славе Франции. Но если эти идеи были похищены у другого учёного, скажем, русского или немца, и имя подлинного автора впоследствии откроется – то пятно позора ляжет не только на математический факультет и университет Сорбонна, но и на всю Францию».

«Это всё исключительно ваши домыслы, профессор. Я не возьмусь за это дело».

«Вы не можете отказаться, инспектор. Если потребуется, я добьюсь, чтобы сам президент Франции приказал вам».

«Ладно, ладно. Назовите мне имя вашего коллеги, в котором вы усомнились».

«Его зовут Ганс Друлинген».

«По крайней мере, имя его не столь необычно для выходца из Эльзас-Лотарингии. Как я понимаю, расследование должно быть проведено негласно. Это значит, что мне придётся привлечь так называемых нештатных сотрудников. Их услуги недёшевы».

«Можете не беспокоиться на этот счёт. Вот, возьмите этот чемодан с деньгами. Я предоставлю вам всё необходимое для того, чтобы вы смогли раскрыть этого подонка. Здесь домашний адрес Друлингена и расписание его лекций в университете».

«Как любезно с вашей стороны».

«Что же, господин инспектор, я предоставил вам всю необходимую информацию и деньги. Если вам понадобится ещё что-то – свяжитесь со мной. А теперь берите чемодан и ступайте».

– Ну вот, дамы, – сказал Бертран, – теперь вам известно ровно столько, сколько и мне. Не слишком много, должен признать. Я знаю о вашем необыкновенном опыте и умениях, поэтому именно вам поручаю провести это расследование. Ваши услуги будут оплачены, разумеется, – спешно прибавил он, упреждая вопрос.

– А сопутствующие расходы? – спросила Фрида.

– Да, конечно, – сказал Бертран. – Расходы тоже.

– В этом деле могут возникнуть всякие непредвиденные траты, – заметила Гитта.

Намёк был совершенно прозрачный. Бертран снова открыл ящик стола.

– Ну разумеется. Вот, возьмите. Этого должно хватить на первое время. А теперь ступайте, дамы. Я надеюсь получить от вас соответствующий результат.

Покинув душный инспекторский кабинет, Фрида и Гитта вышли на набережную. Был вечер, в реке отражались уличные огни. Подруги сели в автобус и проехали несколько остановок. По пути домой Гитта предложила зайти в ресторанчик «Монтень».

– Нам нужно всё как следует обдумать, – сказала она.

– Хорошо, – согласилась Фрида.

В «Монтене» их приветствовал всегдашний гарсон, задал всегдашний вопрос:

– Что, дамы, как обычно в это время?

– Нет, на этот раз никакого коньяка, – сказала Гитта, садясь за столик. – Сейчас нам нужны ясные головы. Принесите нам кофе – чёрный и покрепче.

Им помешал весьма жизнерадостный молодой человек. Был он высокого роста, румяный и уже изрядно навеселе.

– Знаете, дамы, я – подлинный Гаргантюа, – сообщил краснощёкий юноша, бесцеремонно усаживаясь между Фридой и Гиттой. – Уверен, мы сможем прекрасно провести время вместе.

– Мужлан! – рявкнула Фрида. – С чего ты взял, что нашему прекрасному дуэту нужен третий? – И она с размаху звезданула парня своей сумочкой, в которой, судя по весу, лежал кирпич.

Гаргантюа с грохотом повалился на пол.

– Нокаут, – удовлетворённо сказала Фрида. – Не зря я тратила время на тренировки по рукопашному бою.

Незадачливому ухажёру определённо требовалась медицинская помощь. Гарсон вызвал скорую. После того как побитого парня увезли в больницу, Фрида и Гитта вернулись к прерванному разговору.

– Так, на чём я остановилась? – сказала Фрида. – Ах да, странный профессор математики.

– Да, – согласно кивнула Гитта. – Хотя лично я никак не пойму, в чём заключается его странность.

– Порой чутьё – это лучшее, что есть, – весомо сказала Фрида. – Гарсон!

Тот был тут как тут.

– Слушаю вас.

Фрида протянула ему купюру.

– Вот, возьми.

Гарсон был удивлён излишне большой сумме.

– Наверное, вы ошиблись. Здесь слишком много…

– Возьми, – настояла Фрида. – В качестве компенсации за причинённые неудобства.

Вернувшись домой, Фрида и Гитта принялись листать телефонный справочник.

– Здесь нет никакого Ганса Друлингена, – заключила Фрида. – Впрочем, это неважно. Вряд ли мы стали бы звонить ему и напрашиваться в гости.

Гитта устало вздохнула:

– Может, хватит дел на сегодня? Утро вечера мудренее.

Они разделись, погасили свет, поцеловались и отправились в постель.

Наутро поднялись рано, позавтракали круассанами и выпили чаю. Оделись в свои тренчи, туго затянули пояса. Поправили береты друг дружке так, чтобы каждый из них залихватски прикрывал один глаз. Потом взяли велосипеды и вышли на холодный утренний воздух.

Через несколько минут Фрида и Гитта оказались в одном из самых занюханных баров в квартале Марэ. Несмотря на то что день только начался, у стойки в углу сидел ранний клиент. Луи по прозвищу Хорёк, местный завсегдатай. Именно он и был сейчас нужен Фриде и Гитте.

– Привет, куколки, – сказал Луи. – Зачем пожаловали?

– Взгляни-ка на это имя, – сказала Фрида.

– Хм, профессор математики Ганс Друлинген, – скривился Луи. – Немец?

– Эльзасец.

– Ничуть не лучше.

– Вот его домашний адрес и расписание лекций в университете, – сказала Гитта.

– Нужно выяснить о нём всё, что только можно, – сказала Фрида. – Особенно всякие пикантные подробности.

– Да без проблем, – отозвался Луи. – Только не бесплатно.

– Держи. – Гитта сунула ему несколько свёрнутых в трубочку купюр. – Хватит, чтобы не просыхать неделю.

Луи пересчитал деньги, покачал головой.

– Маловато будет.

Гитта с явной неохотой доплатила.

– Хорошо, – осклабился Хорёк Луи. – Теперь оставьте меня наедине с моей рюмкой.

На другой день, уже без велосипедов, прекрасная парочка прогулялась до «Артистического кафе». Посетителей было много. Судя по интеллектуальным разговорам, складывалось впечатление, что за каждым столиком сидит по профессору, а то и не по одному.

– Не припомню, чтобы ваш дражайший Кант в своей «Критике чистого разума» счёл нужным упомянуть Юма.

– Это потому что вы не читали Канта на немецком.

– А вы, должно быть, читали Юма на английском?..

И дальнейшее в том же духе.

Фрида и Гитта заняли столик неподалёку от мужчины, который курил толстую сигару и читал солидный том по математике.

– Вы тоже преподаёте в университете? – поинтересовалась Фрида.

– Я не числюсь в штате, – ответил мужчина с едва заметным американским акцентом. – Меня пригласили прочитать курс лекций.

– О, это интересно, – оживилась Гитта. – Можете ответить на несколько наших вопросов? Мы репортёры из газеты.

– А по вам не скажешь, – заметил американец. – Впрочем, почему бы и нет. Спрашивайте.

– Как вас зовут? Откуда вы?

– Гарольд Ливайн, к вашим услугам. Профессор факультета математики, Стэнфорд.

– Что именно вы преподаёте?

– Прикладную математику.

– Профессор математики… – проговорила Фрида задумчиво. – А вы слыхали о профессоре Гансе Друлингене?

– Слыхал ли я о Друлингене? – переспросил Ливайн, нахмурившись. – Я посетил несколько его лекций.

– Правда? И каково ваше мнение?

– Первую неделю он давал вводную лекцию по математической логике. Затем я посетил ещё две его лекции: одна была посвящена теории чисел, другая – непрерывным функциям. Друлинген читал лекцию, постоянно сверяясь со своими записями, ответил лишь на несколько вопросов, прочие оставил без ответа и быстро ушёл. Я говорил с ним впоследствии, он произвёл на меня странное впечатление – такой тугодум. И вместе с тем просто блестящие работы. Я даже позвонил одному своему коллеге в Америку, чтобы расспросить его о Друлингене… Впрочем, нет, оставим эту тему, она не для газет.

– Конечно-конечно, профессор, – сказали Фрида и Гитта в унисон. – Как скажете. Тем более что мы рассчитывали найти нечто более сенсационное.

– Ну да, – кивнул Ливайн. – Только сенсации и нужны нынешним читателям…

Перед возвращением домой Фрида и Гитта решили зайти в кафе «Монтень». Там они неспешно попивали коньяк и разговаривали.

– Ну, что скажешь? – спросила Гитта.

– Даже не знаю, – ответила Фрида. – Я ведь никогда не интересовалась математикой.

– Да, верно, – согласилась Гитта, – но то, что нам рассказал профессор, явно что-то значит. Не будем забывать об этом.

Фрида и Гитта вернулись в свою квартиру поздним вечером, держась за руки. Разделись и отправились в ванную – вдвоём, чтобы потереть друг дружке спинки.

Их утехи прервал внезапный телефонный звонок.

– Ну что там еще? – Гитта – нагая, мокрая, в мыльной пене – подошла к телефону и, сняв трубку, произнесла недовольным тоном. – Алло, Гитта слушает.

– Это инспектор Бертран.

– Надеюсь, у вас что-то важное?

– Убийство. Обнаружили тело иезуитского монаха. Его ударили ножом в аллее Моник, неподалёку от бара «Красный петух».

– Вам следует связаться с парижским представительством ордена иезуитов.

– Они уже в курсе. Другой иезуит опознал убитого.

– Ладно. А мы вам зачем понадобились?

– Убитого иезуита зовут Гастон Гравуа, он был профессором математики в Сорбонне.

– Вот оно что. Пусть тело пока не увозят. Мы скоро будем.

Фрида и Гитта поспешили одеться, затем вышли на улицу, остановили такси и поехали на место убийства. Там собралась целая толпа, мигали огни полицейских машин, сверкали вспышки блицев.

– Вот он, – Бертран указал на мертвеца, – лежит на спине так, как его и нашли. Кто-то ударил его ножом прямо в сердце.

– А что за книга у него в руке? – Фрида подошла, чтобы взглянуть поближе. Книга оказалась немецким учебником геометрии, написанным Давидом Гильбертом.

– Ну, что скажете? – спросил инспектор.

– Пока не знаю, – отозвалась Гитта.

– Странно, не правда ли? – отметил Бертран. – Эта книга…

– Ну, всё-таки он был профессором математики, – сказала Фрида.

– Это верно.

– Инспектор, ручку не одолжите? – спросила Гитта.

– Конечно, – сказал Бертран, не ожидая подвоха. – Вот, возьмите.

Гитта взяла ручку и деловито погрузила её в рану на груди мёртвого иезуита.

– Боже правый! – ахнул Бертран. – Что вы делаете?

– Так было надо, – самоуверенно сказала Гита, возвращая окровавленную ручку инспектору.

– Нет, благодарю, – отказался Бертран, возмущённый донельзя. – Выбросьте эту пакость.

Гитта, пожав плечами, бросила ручку в сточную канаву.

– Господин инспектор, – начала Фрида, – могу я пролистать этот учебник? Вдруг удастся найти что-нибудь.

– Да, конечно, – кивнул Бертран. – Только аккуратно.

Фрида пролистала учебник, но не нашла ни пометок на полях, ни вложенных записок, вообще ничего примечательного. Книга, похоже, была совсем новая.

Затем Фрида и Гитта обошли место преступления, постепенно расширяя круги. Полицейские наблюдали за ними с явным недовольством, но в присутствии инспектора воздерживались от замечаний. Впрочем, Фрида и Гитта так и не обнаружили ничего, заслуживающего их внимания. Тут был только мёртвый иезуит с учебником геометрии.

– Мы увидели всё, что хотели, – сказала Гитта.

Бертран вызвал им такси; подруги отправились домой. Этим вечером Фрида и Гитта не стали заходить в «Монтень», чтобы пропустить по рюмочке коньяка. Они просто вернулись в свою квартиру, разделись и в обнимку отправились в постель.

Какие же сны им снились? Возможно, они снова видели во снах мёртвого иезуита, немецкий учебник геометрии, окровавленную ручку и все остальные события минувшего вечера, которые могли причудливо смешаться в сюрреалистические видения. Но мы никогда этого не узнаем. Все, что можно было услышать, так это их лёгкое посапывание. Но настало утро, солнце поднялось над крышами, и кто-то требовательно постучал в дверь. Сон развеялся.

В дверь снова забарабанили.

– Да откройте же наконец!

– Какого чёрта в такую рань? – возмутилась Фрида. – Кто там?

– Это я, Луи. Открывайте.

– Минутку.

Фрида и Гитта накинули банные халаты и открыли дверь.

– Пока вы, пташки, нежитесь в своей тёплой постельке, я, как охотничий пёс, бегаю по городу, – недовольно сказал Луи.

– Что выяснил? – томно спросила Гитта.

– Во время войны Ганса Друлингена, как и многих других эльзасцев, призвали в немецкую армию. Кем он там служил, где именно служил – этого выяснить не удалось. После войны он учился в университете в Гёттингене, получил степень доктора физико-математических наук. Затем Друлинген приехал в Париж и сделал неплохую карьеру в качестве профессора математики в Сорбонне. И, кстати, по адресу, который вы мне дали, Друлинген не живет уже много лет.

– Узнал его нынешний адрес? – спросила Фрида.

– Конечно. – Луи достал из кармана клочок бумаги. – Вот, я записал.

Фрида и Гитта посмотрели на записку, переглянулись.

– Это в одном квартале от того места, где нашли мёртвого иезуита, – сказала Фрида.

– Одно к одному, – согласилась Гитта. – Интересная вырисовывается картина. Тут есть над чем подумать.

Луи Хорёк собрался уходить.

– Постой, – сказала Фрида. – Куда торопишься?

– У меня намечается дельце с одним армянином из Марселя, – ответил Луи.

– Подождет твой марсельский армянин, – сказала Фрида. – Выпей пока коньяку.

Луи задержался, чтобы выпить. А пока гость угощался, подруги вполголоса обменивались короткими замечаниями, касающимися текущего дела. Потом Фрида обратилась к Луи:

– Раз уж ты сумел раздобыть новый адрес Друлингена, то, может, сумеешь найти человека, который в отсутствие профессора проберётся в его квартиру и сфотографирует все его математические записи. Причём это надо сделать незаметно – так, чтобы всё осталось на своих местах и Друлинген ничего не заподозрил.

– Знаю я одного парня, – сказал Луи. – Его зовут Виртуоз Джимми, он ловкий малый. Но нужны деньги на фотоаппарат.

– Мы уже дали тебе денег на расходы.

– Этого мало. Для такого дела нужен хороший фотоаппарат – «Лейка». И Джимми себе цену знает: в конце концов, он один такой спец на весь Париж.

Гитта дала Луи еще денег, и тот отправился на поиски своего друга Джимми.

Первым делом Луи заглянул в бар «Синий волк», где за стойкой хозяйничал рослый парень с откровенно монгольской внешностью. Только степные боги знали, каким ветром его занесло из Монголии в Париж.

– Как дела, Луи? – спросил бармен с жутким монгольским акцентом.

– Плесни мне на донышко и скажи, где Джимми.

Бармен налил порцию виски, подвинул стакан Луи.

– Джимми, наверное, ищет шлюху, что обслужит его за один франк.

– Могу я отсюда позвонить? – спросил Луи.

– Запросто. – Бармен достал из-под стойки телефонный аппарат. – Кстати, за тобой должок с прошлого раза.

– Сегодня я щедрый, – сказал Луи, доставая деньги. – Вот, возьми. И оставь себе сдачу.

Он набрал номер, некоторое время терпеливо слушал длинные гудки. Наконец трубку сняли, на другом конце провода было слышно тяжёлое дыхание.

– Привет, Джимми. Это Луи.

– Ты не вовремя.

Луи хмыкнул.

– Да ладно. Спорим, ты даже не знаешь, как её зовут.

– Чего тебе?

– Я сейчас в баре «Синий волк».

– И что?

– Дело есть для тебя. Денежное.

– Скоро буду, – сказал Джимми и отключился.

Луи ждал недолго: не прошло и получаса, как в баре появился Виртуоз Джимми. Как всегда, он был в чёрных кожаных перчатках, отороченных кроличьим мехом. «Кожа на кончиках пальцев должна оставаться чувствительной, – пояснил Джимми однажды. – Это помогает подбирать комбинации к кодовым замкам. Но пальцы надо беречь. И руки мёрзнут даже в теплую погоду». И, как всегда, Джимми был обут в теннисные туфли. «Лёгкий шаг, неслышный шаг» – такой у Джимми был девиз.

– Что нужно украсть? – спросил Джимми вместо приветствия.

– Поговорим об этом за столиком в углу, – сказал Луи.

Они перебрались за стол.

– Значит, так. Есть один профессор из Эльзас-Лотарингии. Тебе нужно пробраться к нему в дом и сфотографировать все его математические бумаги, какие сможешь найти. Но нужно это сделать незаметно, чтобы он ничего не заподозрил. Всё оставишь на своих местах, как было. А найдёшь деньги – не вздумай брать.

– Эльзасская шваль. Я в деле. Но мне нужен хороший фотоаппарат – «Лейка»…

– Да знаю я, знаю. Вот тебе деньги на твою чёртову «Лейку». А это адрес профессора и расписание его лекций в университете.

Джимми забрал деньги, потом взглянул на записки с адресом и расписанием и отодвинул их от себя.

– Предпочитаю хранить информацию у себя в голове.

– Так как всё-таки звали твою сегодняшнюю подружку? – поинтересовался Луи.

– Откуда мне знать, – пожал плечами Джимми. – Пришла, сделала, что от нее требовалось, и ушла. На кой чёрт мне ее имя? Лучше подкинь мне ещё деньжат, на расходы.

– Какие ещё расходы? Я уже дал тебе денег на фотоаппарат.

– Вот именно. Это деньги на фотоаппарат.

– Ладно, сегодня я добрый. Держи на расходы. Увидимся через пару дней, здесь же.

Через два дня Луи, как и обещал, снова пришёл в бар «Синий волк», чтобы встретиться с Виртуозом Джимми.

– Ну так что, нашёл что-нибудь? – спросил Луи.

Джимми достал из кармана объёмный конверт и открыл его нарочито неторопливо.

– Вот те самые математические записи, про которые ты говорил. Странное дело: часть из них на немецком, часть – на польском. Есть даже на венгерском. А вот самое интересное: обрати внимание, здесь какие-то математические уравнения с комментариями на немецком и те же самые уравнения с комментариями уже на французском. Перепечатано очень старательно, даже шрифт пишущей машинки такой же.

– Да ты просто гений, – заметил Луи, разглядывая снимки. – Такой наблюдательный, не пропускаешь ни одной детали.

– Это профессиональное, дружище, – самодовольно сказал Джимми.

– Я возьму снимки, чтобы показать людям, которые во всём этом разбираются, – произнёс Луи.

– Слушай, я ведь не дурак, – сказал Джимми. – Я чую, дело серьёзное. Не знаю точно, насколько серьёзное, но думаю, что весьма. И эти твои люди… у них точно водятся деньги. Я, чёрт возьми, хочу заполучить свою долю.

– Я заплатил тебе причитающееся.

– Ладно, как знаешь. Я придержу свои козыри. Уверен, мои услуги ещё понадобятся. И в следующий раз цена будет выше…

Джимми ушёл. Луи позвонил в квартиру Фриды и Гитты; телефонный звонок заставил их прервать забавы в ванне. Они вышли из воды, как две Афродиты, – нагие, мокрые, в клочьях пены.

– Я добыл фотографии математических записок Друлингена, – сообщил Луи.

– Ты испортил нам всё веселье с мыльными пузырями, – сказала Гитта. – Впрочем, ладно. Знаешь, где находится «Артистическое кафе»? Встретимся там в два часа.

– Хорошо. Буду там в два.

В два часа дня в «Артистическом кафе» было многолюдно: в основном туда захаживали студенты, но попадались и профессора, и даже политические активисты… Фрида и Гитта сидели за столиком в глубине зала в компании декана математического факультета Алена Ру. Декану не терпелось узнать новости в отношении сомнительного профессора Друлингена.

Появился Луи Хорёк с пухлым бумажным конвертом в руках. Фрида помахала, привлекая его внимание. Луи подошёл, но садиться за стол не спешил.

– Кто это с вами?

– Профессор математики, – сказала Фрида. – Не волнуйся ты так.

– Может, он стукач. Откуда мне знать?

– Да у него даже ботинки испачканы мелом, – сказала Гитта. – Сам посмотри.

– И верно. – Луи опустился на стул.

– Давай посмотрим, что ты добыл, – сказала Фрида.

Луи вынул из конверта пачку фотографий и разложил их на столе. Профессор достал из своего портфеля большое увеличительное стекло и углубился в изучение снимков.

– Хм, любопытно, – проговорил он спустя некоторое время. – Вот записи на немецком языке: теория чисел. И обратите внимание на подпись – некий Карл Франк. А здесь, насколько я могу судить, записи на румынском и польском языках. Но большинство бумаг всё же на немецком. Особенно примечательны те страницы на немецком, рядом с которыми находятся те же уравнения с комментариями на французском.

– Знаете, профессор, – вежливо начал Луи, – мой знакомый, который сделал эти снимки, сказал, что расположение уравнений и комментариев сходно и даже шрифт пишущей машинки похож.

– Ваш друг весьма наблюдателен, – сказал Ален Ру.

– Ему бы польстил ваш комплимент, – ухмыльнулся Луи.

– Что же, – сказал Ален Ру, задумчиво крутя в руках увеличительное стекло, – профессор Ганс Друлинген, – декан произнёс имя с нескрываемым отвращением, – похоже, он каким-то образом заполучил чужие математические работы, а теперь переводит их на французский язык и выдаёт за свои собственные.

Он помолчал, затем деликатно поинтересовался:

– Полагаю, это не все бумаги.

– Верно сечёшь, – сказал Хорёк Луи на деланном уличном говоре. – Это лишь малая часть из той нычки.

– Так-так. Неплохо бы нам получить остальное.

– Нам? То есть мы с моим другом делаем всю грязную работу, а вы получаете готовенькое?

В разговор вмешалась Фрида:

– Профессор, боюсь, вы не очень хорошо представляете себе, как устроен этот мир.

– Может быть, – сказал Ален Ру. – Но я способен оценить предоставленные результаты. И я впечатлён, браво. – С этими словами декан математического факультета протянул руку Хорьку Луи, тот ответил неуверенным рукопожатием и смущённо улыбнулся.

– Небольшая премия для тебя и твоего друга, – сказала Гитта, передавая деньги Луи. – Будем на связи.

– Приятно иметь с вами дело, – ответил тот, прощаясь.

Вернувшись в университет, Ален Ру принялся беспокойно расхаживать по своему кабинету. Его угнетало то, что он узнал о Гансе Друлингене. «Некрасивая история, скандальная история, – думал Ален Ру. – Этот негодяй Друлинген присвоил себе чужие труды и легитимизировал плагиат в стенах нашего университета. Надеюсь, Бертран и его люди сумеют что-нибудь сделать…»

Не только у декана математического факультета зародились сомнения в отношении Ганса Друлингена. В то же самое время двое других преподавателей, посетивших лекцию коллеги, обсуждали эту тему в «Артистическом кафе».

– Ну так что, Эмиль, что скажете о последней лекции Друлингена?

– Минутку, сперва я должен промочить горло после столь сухого изложения. Этот Друлинген снова в своём репертуаре: писал формулы на доске, постоянно сверяясь с бумагами, кое-как ответил всего на пару вопросов и спешно ушёл.

– Знаете, его записи по символической логике напомнили мне работы Давида Гильберта. Или, возможно, это был кто-то из его учеников. Хотя, может, я ошибаюсь…

– А в следующем месяце, кажется, Друлинген будет читать лекцию по теории чисел. Впрочем, кто знает. Каждый раз у него что-то совершенно новое, причем из совершенно другой области. Но он избегает любой дискуссии. Просто бросает нам эти работы, словно кости собакам. «Вот теория, вот математические доказательства. Смотрите, а я пошёл».

– Занятно. Тот американец из Стэнфорда высказывался похожим образом.

– Что-то я разговорился. Пожалуй, хватит вина на сегодня.

– Как ваши студенты? Есть кто-нибудь подающий надежды?

– О, одна девушка из Румынии очень талантлива. Написала впечатляющую работу по периодическим функциям.

– Я слышал, она просто чудо.

– Да, и красива, и математически одарена. Удивительное сочетание, друг мой…

Инспектор Гаэтан Бертран вызвал в свой кабинет Фриду и Гитту, чтобы услышать их подробный отчёт.

– Выкладывайте всё, что вам удалось узнать к этому моменту.

У подруг отлично получалось излагать на два голоса, как будто они всё отрепетировали заранее.

– Пункт первый, – сказала Фрида, – Ганс Друлинген как уроженец Эльзаса был призван в немецкую армию во время войны.

– Пункт второй, – подхватила Гитта, – во время службы в Германии Друлинген сумел заполучить математические работы других людей, скорее всего, при весьма неприглядных обстоятельствах.

– Пункт третий, – продолжила Фрида, – тот иезуит, Гастон Гравуа, был убит оружием, похожим на немецкий штык-нож.

– О! – не удержался Бертран. – Ценное наблюдение.

– Пункт четвертый, – сказала Гитта, – в момент убийства иезуит держал в руках нечто, но вовсе не учебник геометрии. Я тщательно рассмотрела его стиснутую руку и пальцы. Он сжимал некую вещь, которая никак не могла быть книгой. Учебник просто подложили ему под руку.

– Пункт пятый, – сказала Фрида, – Гастон Гравуа был убит неподалёку от дома Ганса Друлингена. Убийца определённо знал свою жертву и стремился заполучить нечто, что иезуит имел при себе.

– По вашим словам получается, что это Друлинген убил иезуита, – заметил Бертран.

– Это ваш собственный вывод, инспектор, – сказала Фрида. – Впрочем, вы, конечно, правы.

– Мы, полицейские, тоже можем сложить один и один, – сказал Бертран с сарказмом. – Но я послушаю ваши предположения.

– Мы думаем, что Друлинген сдавал гестапо тех математиков, с которыми был знаком, – сказала Фрида. – Может быть, из зависти, может быть, из тщеславия. Он наложил лапу на все их работы и кого-то из них даже прикончил самостоятельно.

– А Гастон Гравуа, похоже, что-то разнюхал, – сказала Гитта. – Видимо, он побывал в доме Друлингена и прихватил часть бумаг, чтобы его разоблачить.

– Хотим ли мы довести дело до суда? – По тону Фриды было понятно, что вопрос риторический. – Нет. У нас нет прямых улик, расследование наверняка затянется, и у Друлингена будет время, чтобы спрятать все компрометирующие его бумаги или даже сжечь их. Нет никакой уверенности, что Друлинген будет осуждён.

– И что тогда остаётся? – спросил Бертран.

– Помните, как во время оккупации мы поступали с предателями и коллаборационистами? – холодно усмехнулась Фрида.

– Вы что, серьёзно? – Бертран не мог поверить своим ушам. – Позвольте вам напомнить, что война закончилась.

– Ничего другого не остаётся, – сказала Гитта.

– Что ж, наверное, вы правы, – подумав, согласился Бертран.

Фрида и Гитта досконально изучили распорядок дня Ганса Друлингена. Они расспросили декана Алена Ру, пытаясь узнать, где ещё Друлинген бывает, помимо университета. Декан сказал, что эльзасец – человек привычки: каждый раз после лекций он заходит в «Артистическое кафе», чтобы выпить чашечку кофе, после чего идёт домой.

Боевые подруги приступили к осуществлению плана.

Заявившись в «Артистическое кафе», они стали изображать из себя парочку развесёлых девиц, завсегдатаев вечеринок.