Текст книги "Воин Опаловой Луны"

– А лошадь? Что тут можно сказать?

– В смысле породы? Эрант пожал плечами.

– Это совсем другое дело. Тут ничего особенного. Но в любом случае верховое животное можно купить где угодно, даже будь это лума.

Они сидели в той самой комнате на третьем этаже Сейфуке, где разговаривали нынче утром.

Куо долго рассказывал им об этом человеке, прежде чем отвел их в конюшню, где они оставили лошадей, и показал им стойло, где стоял конь убитого. Он вывел его из конюшни прошлой ночью именно в тот самый час, как приказывал убитый, чтобы в переулке наткнуться на этот ужас, вместо того чтобы получить серебряную монетку и услышать несколько теплых слов.

– Я мало знаю о Кинтае, – сказал Мойши.

– Неудивительно. – Эрант повернулся к окну, свободно положив руки перед собой. Гроза почти выдохлась, и то и дело над крышами города открывался клочок лазурного неба в разрывах торопливо бегущих следом за бурей облаков. Регент отвернулся. – Это замкнутая со всех сторон область далеко к северозападу. О ней известно немного, поскольку ее границы лежат даже дальше, чем земли самых северных лесных племен, с которыми мы ведем торговлю.

– А что за дела могут быть у чужака из таких дальних краев с сыном тайпана Чин Пан Шаангсея?

– И кто прикончил их обоих? – Эрант задумчиво потрогал длинным пальцем губы. – Мне кажется, мы должны подумать о том, почему оба умерли так поразному.

– Согласен, – кивнул Мойши. – Омохиру убит почти мгновенно, а чужак умирал в страшных мучениях.

– Он чтото знал.

– Что?

– Нам остается только предположить, что убийца пытался из него чтото вытянуть.

– Наверняка чтото невероятно важное, раз убийца прибегнул к такой пытке.

– Я думаю точно так же. – Эрант снова потрогал губы.

– Возможно, надо сказать об этом ДуСиню, – заметил Мойши. – Не похоже, чтобы это были красные.

– Мгм… Пожалуй, опасно сейчас делать предположения, хотя так и подмывает. Мы не знаем, сколько народу замешано в этом деле. Возможно…

– Возможно что? – подтолкнул его Мойши. Эрант налил вина в хрустальный кубок с врезанной в него серебряной печатью регента и протянул его Мойши. Встревоженно нахмурился.

– Убийство может касаться дел военных. Тут затронуты и красные, и зеленые. В мире еще многие жаждут завладеть этим городом изза его богатства и стратегического положения.

– Но ты же не думаешь…

– Нашествие с севера? – Регент пожал плечами. – Не исключаю. – Он отхлебнул вина, вряд ли ощущая его вкус. – Но одно я точно могу тебе сказать, друг мой. Это больше, чем убийство. Намного больше. – Он поставил кубок. – Ладно. Пока мы сделали все, что могли. Я велел предоставить мне все имеющиеся сведения о Кинтае. Это займет некоторое время. Новый шобай может очень в этом помочь.

Мойши рассмеялся.

– Да уж, клянусь богами! Без твоей помощи всем этим торгашам при делах с шаангсейскими гильдиями пришлось бы туго.

– Торговая гильдия – хорошая мысль, но кто знает, будет ли она действовать? В ней столько разных членов из стольких стран, что может такой большой плюх получиться! – Регент потер руки. – Поздновато уже. Останешься на обед?

– В другой раз, Эрант. У меня встреча с Коссори…

– А! Не понимаю, что ты нашел в этом шалопае?

Мойши добродушно усмехнулся.

– Думаю, что тебе не только его нрав не по вкусу, регент.

– Ха! Да чихал я на бесполезных личностей. Ты сам прекрасно это знаешь. И мне все равно, как они себя ведут. Твоему приятелю некуда время девать, он никому ничем не помог. Скажи мне, зачем он нужен другим или самому себе?

– Он прекрасный музыкант, – сказал Мойши, не в первый раз порываясь рассказать о нем побольше.

– Может быть, друг мой, но я не слишком уважаю этих балбесов, которые развалятся себе на площади да играют музыку целый день. А по ночам…

– Нынче вечером он ведет меня на Шариду.

Регент резко отвернулся.

– Считай, что я не слышал.

Мойши был озадачен.

– Неужто это так ужасно? Ведь в Шаангсее много невольничьих рынков.

Эрант повернулся к нему. Кровь отлила от его лица.

– Ты не знаешь?

– О чем?

Регент легко коснулся его плеча.

– Друг мой, тебе еще много предстоит узнать об этом городе. Шарида не простой невольничий рынок. И в один прекрасный день я его уничтожу.

– Может, расскажешь все же?

Эрант покачал головой, как будто силы вдруг покинули ею.

– Не буду я больше о нем говорить. Пусть твой хороший приятель Коссори ответит на твои вопросы. – Он пригладил рукой волосы, сделал несколько шагов от стола. Его ноги слегка пощелкивали. – Но прежде чем ты уйдешь, нам надо обсудить одну важную вещь. Завтра в начале часа баклана должен прийти в порт буджунский корабль «Цубаса». Я уверен, что твои поздние похождения не помешают тебе встретиться со мной точно в это время на пирсе Трех Бочек, а? – улыбнулся он.

Мойши встал.

– На этот счет не бойся, Эрант. Буду. И к тому времени, надеюсь, появятся новости о событиях в Кинтае. – У дверей он обернулся. – Кстати, как зовут эту девчонку, дочь куншина?

– Чиизаи.

Теперь была очередь Мойши улыбнуться.

– Ну, хоть имя красивое.

– А чего ты хотел? – сказал Эрант. – Она буджунка.

КОППО

Коссори жил в переулке Серебряной Нити. Это была узкая полуразрушенная улочка, ничуть не подходившая к своему названию. Здесь, в постоянной тени более высоких домов, всегда было темно – днем стояли сумерки, а ночь была просто непроглядной. Уличных фонарей не было, как на более широких или главных улицах и площадях. Но этот постоянный мрак ничуть не угнетал Коссори. Напротив, забавлял. Он исповедовал любовь к темноте. Хотя, несмотря на все это, его трудно было застать дома. Он предпочитал, как заметил Эрант, торчать целыми днями на широких, залитых солнцем площадях Шаангсея и играть музыку. Он был незаурядным музыкантом, искусным в игре на флейте, духовом инструменте, равно как и на киогане, овальном струнном инструменте, маленьком, с нежным звучанием, на котором очень трудно было играть.

В любой день поутру Коссори в его яркой разноцветной тунике можно было увидеть на площади Хейдории. А в полдень он наверняка будет торчать на площади Двойной Бочки и задумчиво бренчать среди суетливой толпы спешащих мимо людей.

Он был невелик ростом, но широк в плечах и узок в поясе, что при его невероятно мощных ногах заставляло смотреть на него уважительно. Его черные блестящие волосы были чуть длиннее, чем принято было носить в Шаангсее, – стянутые узлом в хвост, они достигали крестца. Это было внешним проявлением его внутреннего сопротивления традициям.

У него были тысячи знакомых, но мало друзей, отчего его дружба с Мойши казалась делом необычным. Мойши в нем отчасти привлекала, конечно, странность, поскольку сам Мойши зачастую тосковал в обществе людей, которым, кроме баб да денег, больше ни до чего дела не было. И, несомненно, именно тогда Мойши сильнее всего тянуло в бурное море, ко вздохам влажного соленого ветра над натянутыми канатами, к успокаивающему покачиванию просмоленной палубы, к брызгам, летящим изпод рассекающего волны носа корабля, когда все паруса обвисли в предчувствии грядущего ветра.

Не то чтобы им обоим не везло с женщинами. Не раз они отправлялись в странствие по обширному лабиринту городских улиц в поисках совершеннейшей из всех шлюх. Конечно же, их поиски так и не увенчались успехом, поскольку иначе тогда их забавам пришел бы конец. Коссори был невероятно жаден до женщин. Не обязательно изза плотских утех – сочувствие, казалось, для него куда важнее. И не раз уже Мойши видел своего друга в тяжелом, иногда безнадежно угнетенном состоянии, даже среди веселой ночки в мягких объятиях женщин Шаангсея.

Этим вечером Коссори сидел в середине площади Джихи, в тени памятника Кири из белорозового кварца, памятника последней императрице Шаангсея. Скульптура представляла собой женщину, превращающуюся в КейИро Де, божественного покровителя города, чтобы, как говорили легенды, хранить Шаангсей от всех напастей. Это был морской змей с женской головой. Как потом говорили очевидцы – те, кто называл себя очевидцами, – они своими глазами это видели, именно так погибла Кири в последний день Кайфена. И кто мог возражать им? Так думал Мойши, глядя с теплотой на каменное подобие лица Кири. В своих с ДайСаном приключениях он был очевидцем многого куда более странного и страшного.

Через суетливую толпу людей, спешащих на ужин домой или в прокопченные харчевни города в преддверии загульной ночи, он пробился к Коссори.

Коссори играл на флейте. Он сам ее сделал, отказавшись от традиционного бамбука и эбенового дерева ради меди. Металл придавал нотам тоскливый заунывный оттенок, и в этом его флейта была неподражаема.

Мойши стоял у дальнего конца площади и слушал. Он изучал лицо Коссори, снова отмечая его угловатые черты – высокие скулы, широкий нос с точеными крыльями и светлосерые непокорные глаза. Вне всякого сомнения, это было сильное лицо, незаурядное. И все же в нем светилась глубоко затаенная печаль, эхом сквозившая в музыке.

Мелодия окончилась, и Мойши подошел к музыканту. Коссори поднял взгляд, увидел Мойши и улыбнулся:

– Привет!

– Привет, Коссори. Красивый напев. Новый?

– Только утром закончил. – Он протянул руку. – Посиди в тени легенды. Денек выдался жаркий.

Мойши глянул наверх и сказал:

– Мне кажется, что Кайфен был так давно…

– Мгм… Да, человеческий разум великолепно устроен для того, чтобы забывать боль и страдания. Хвала богам, они тускнеют быстрее, чем воспоминания об удовольствиях, которые, сдается, никогда не остывают. – Он сунул медную флейту в вытертый замшевый чехольчик, затем в жесткий кожаный футляр. – Мы легко забыли об этом времени, Мойши, уверяю тебя.

Он пожал плечами. – Мир куда лучше, когда в дело не вмешивается колдовство.

– Есть не только черное колдовство, но и белое, – сказал Мойши, думая о ДайСане.

– Нет, дружите. Насколько я понимаю, все колдовство – дурное цузуру.

Мойши знал, что это словечко на шаангсейском диалекте имеет несколько значений. Он был уверен, что сейчас его друг имеет в виду «магическое заклятие». Но он был удивлен и так об этом и сказал.

– Все эти люди, – он махнул в сторону людной площади, обведя рукой всех спешащих по делам людей, – знают только, что ты прекрасный музыкант, Коссори. Даже регент, думаю, ничего не подозревает. Но я знаю, чем ты владеешь, и не думаю, что твой страх лишь маска.

Коссори вздохнул.

– Больше никому в мире я бы в этом не признался. Мойши, но я и вправду боюсь колдовства. Оно меня пугает потому, что я не понимаю его правил. Я чувствую себя бессильным перед ним, даже вот с этим. – Он сжал кулаки и поднес к своим глазам. – Даже коппо ничто против магии.

Мойши рассмеялся и хлопнул приятеля по спине.

– Ну, задумчивый мой друг, хватит о печальном. После очищения Кайфена и Дольмена наш мир возродился. И в этом новом мире нет места колдовству. – Они встали. – Думаю, что, если мы малость потрудимся в дохо, оба мы будем чувствовать себя куда лучше.

Покинув широкую площадь, они погрузились в водоворот узеньких забитых народом улиц, в конце концов повернув налево, на улицу Медного Зеркала. Они вышли не там, где надо, – вдоль трех довольно больших кварталов тянулись лавочки с товаром, возле которых толклось столько народу, что они сразу же почувствовали себя рыбами, плывущими против мощного течения. В воздухе стоял тяжелый запах пряностей – корицы, майорана, тимьяна, черного перца и крепкою мускатного ореха. Повсюду были развешаны пестрые коврики и оловянные лампы, отлитые в виде непристойных фаллических символов. Свежие овощи и сушеные фрукты, сладости и экзотические конфеты с ликером, свежая рыба на колотом льду, ленивые лангусты в стеклянных сосудах с морской водой. Крики торговцев висели в воздухе, как вопли странных лесных птиц, пронзительные и отрывистые. Покупатели пытались сбить пену, торговцы трагически взвывали, рвали свои волосы, показывали товар, стараясь выжать из покупателя серебряные таэли, и перемигивались за его спиной. В проволочных клетках сидели ящерицы с блестящими глазамибусинками, их сухие сморщенные бока сладковато припахивали глиной. Маленькие красные и коричневые обезьянки верещали и раскачивались на деревянных качелях, беззаботно удирали, показывая красные ягодицы прохожим. Желтые всклокоченные собаки лежали на земле, высунув языки, рядом с ларьками или бегали вприпрыжку по узеньким проходам между ними. Орали на спинах своих мамаш дети, побагровев личиком и стиснув кулачки, или мирно спали, склонив головку матери на плечо.

Наконец Мойши и Коссори пробились сквозь толпу и выбрались с другой стороны ларьков. Здесь торговцы поставили мангалы, в которых на решетках над раскаленными добела угольями шипели куски мяса и овощей, а в воздухе висел остро пахнущий бурый дым.

Коссори первым стал подниматься по старой скрипучей деревянной лестнице с отполированными от постоянного хождения ступенями. Они прошли первый пролет, и тут им пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить мужчину с невероятно широкой грудью и объемистым животом. На нем была только набедренная повязка, и он весь лоснился от пота. Они шапочно знали его – это был один из борцов, что частенько посещал этот дохо. Тот кивнул им и пошел в мыльню.

Они открыли свои сундуки и переоделись в простые хлопковые белые одеяния, закрывавшие их только до середины бедра. Но вместо того чтобы пройти прямо в дохо, поднялись по лестнице на крышу. Они частенько бывали здесь, подолгу сидя на открытом воздухе под лавандовым вечерним небом, подернутым дымкой, и следя за черными силуэтами чаек над дальней гаванью.

С трех сторон крыша была окружена карликовыми деревьями, шишковатыми и кривыми, специально так выращенными. Они образовали плотный плетень, закрывавший крышу дохо от настырных взглядов с соседних крыш. С четвертой стороны был резко спускающийся вниз сад камней, который орошался искусственно подаваемой туда водой, ручейком сбегавшей по камням с самой высокой точки. Изза постоянной влажности на камнях в изобилии произрастали разнообразные мхи и лишайники – словно паутина по стыкам камней, так что все вместе они казались одним пестрым целым. Вид был прекрасный – этот уголок был предназначен для созерцания и раздумий, и, сколько Коссори помнил, тут всегда было так – а уж Коссори проводил здесь большую часть своей жизни. Крыша была сделана из широких деревянных досок, скрепленных гвоздями из крепкого дерева. Ее уже не раз покрывали свежим лаком, отчего дерево стаю яркожелтым. Крыша была совершенно гладкой, с чудесными водостоками по всем четырем углам, так что с дождевой водой сложностей не было.

Поверх пушистых верхушек карликовых деревьев можно было увидеть вычурные крыши Шаангсея, простиравшиеся насколько хватало глаз. Казалось, город на югозападе уходит прямо в море, поскольку низкая дамба и длинная череда харттинов скрывались за домами.

Солнце уже почти утонуло в сверкающих волнах, и отраженный свет стал настолько ярок, что высокие облака засияли золотым и лиловым, а окоем налился черным, затвердевая и обретая прочность после того, как плавился в нестерпимом пламени заката.

Этим вечером они были наверху одни наедине с ветром и подкрадывающейся темнотой, медленно ползущей к закату, как молитвенное покрывало, которое неспешно натягивает на чело небес незримая рука.

Когда они начали разминку, Мойши сказал:

– Коссори, скажи, что в Эранте так тебе не по вкусу?

Коссори закончил дыхательные упражнения и лишь потом ответил:

– Мне не по вкусу то, что он собой олицетворяет.

Боюсь, мне не слишком по нраву те, кто у власти. Регент на самом деле неплохой человек. Причина в том, что он делает.

– А ты не думаешь, что правитель – дело полезное? Что властью своей он помогает государству?

– Нет, – просто ответил Коссори. – Не думаю.

– Но ведь…

– Дружите, позволь мне коечто тебе сказать. От власти ничего хорошего не бывает. Конечно, есть и те, у которых вначале намерения самые добрые. Но власть – слишком крепкое питье, и постепенно они спиваются. И исключений тут не бывает.

– Другими словами, власть развращает.

– Да, развращает. Разум раздувается от сознания собственной важности, а душа засыхает от бессилия. И… – Он вдруг быстро обернулся и прошептал: – Отойди.

– Что?

– Быстро! Делай, как сказано!

Мойши отступил назад, уперевшись в стену карликовых деревьев. Он перехватил взгляд Коссори и тоже посмотрел туда. К югу от них какаято тень, словно сгусток ночи, быстро, безмолвно и гибко перескакивала узкие проходы между домами, словно струйка дыма. Холодный морской ветерок прошелестел по острым листьям деревьев, и Мойши слегка вздрогнул, чувствуя, как напрягаются мускулы. Но он не отводил взгляда от надвигающейся тени, от ее завораживающего, текучего движения – казалось, одно гладко перетекало в другое: течение – прыжок, течение – прыжок…

Теперь тень быстро текла по крыше соседнего здания, неожиданно приняв образ. Но двигалась она настолько быстро, что Мойши узнал это лишь тогда, когда оно очутилось на их крыше.

Это был мужчина в тускломчерном одеянии – шаровары, пояс, рубаха без ворота. Лицо его тоже было черным – на нем была маска, оставлявшая открытой лишь узкую полоску, чтобы черный мог видеть. Он приближался к ним по полированному дереву танцующим шагом – казалось, он скользит по воздуху. В одной руке у него было чтото вроде овальной коробки, тоже тусклочерной, плоской сверху и снизу. Она висела на черном шнуре сыромятной кожи. В другой руке у него ничего не было.

– Джиндо, – прошипел Коссори рядом с Мойши.

Мойши слышал об этих легендарных созданиях. Их нанимали как шпионов и убийц, и, как говорили, они знали столько способов убить и искалечить, умели настолько искусно скрываться и ускользать из любой ловушки, что никогда не терпели неудачи в своих тайных делах. Однако Мойши впервые видел одного из них во плоти, и это напомнило ему рассказ, некогда услышанный от ДайСана, – о том, как джиндо проник в цитадель Камадо, чтобы убить Моэру, но сам был убит своей предполагаемой жертвой. Стало быть, джиндо вовсе не неуязвимы. Но, мрачно напомнил он сам себе, Моэру была буджункой и величайшим воином в мире.

Теперь джиндо, похоже, пришел и к ним.

Коссори стоял очень спокойно, разглядывая медленно приближающуюся к ним фигуру. Он медленно поднял руки открытыми ладонями вперед, спокойно и невозмутимо.

– Продолжай прогулку. Мы не причиним тебе зла.

Джиндо ничего не ответил, но медленно опустил коробку, пока она не коснулась донышком пола. Отпустил шнур. Это был высокий мужчина и теперь, когда он в первый раз заговорил, казалось, еще прибавил в росте.

– Вам не повезло, раз вы оказались здесь в это час. Я не смогу двигаться дальше, пока не уничтожу свидетельства моего пребывания здесь.

Коссори ответил, не отводя взгляда от джиндо, хотя его слова предназначались Мойши:

– Не вмешивайся, друг мой. И прежде всего не поворачивайся к нему спиной. У джиндо много маленьких металлических штучек, которые они весьма точно бросают в свои жертвы. Точно и смертоносно. Встречай джиндо лицом и, может, останешься жив. – Он обратился к темной фигуре: – Я настаиваю, чтобы ты продолжал свой путь.

– Хорошо, – ответил джиндо. – Как только вы оба будете незряче пялиться на звезды, я пойду дальше.

С этими словами он кинулся на Коссори, выбросив вперед левую руку. Коссори уклонился. Движение было слишком быстрым, чтобы Мойши успел увидеть четко, но джиндо сделал обманное движение и выхватил откудато двойной шнур, связанный посередине узлом. Он набросил его на шею Коссори и, заступив ему за спину, рванул так резко, что узел впился тому в горло. Коссори взметнуло вверх.

– Ха! – услышал Мойши короткий крик Коссори и бросился было на помощь, однако увидел, что тут ему делать нечего – бойцы сплелись так плотно, что любое резкое движение могло подставить под его удар Коссори. Он ждал, беспокойно ходя вокруг, готовый к прыжку.

Для Коссори дело было худо. Он подпрыгнул, чтобы опрокинуться на джиндо. Он почти задохнулся, мышцы его шеи онемели от недостатка крови. Голова кружилась, и он понимал, что вскоре потеряет сознание. Сначала он попробовал ударить джиндо по ноге, но тот заметил движение и убрал ногу. Тогда Коссори попытался достать его локтями, ударив изо всех сил, и услышал в ответ рычание. Давление шнура ослабло на мгновение, и Коссори хватило времени, чтобы повернуться к противнику лицом. Из левого рукава джиндо в ладонь скользнуло маленькое лезвие. Коссори не стал мешкать, наблюдая за пляской лезвия, и нанес удар правой рукой по запястью джиндо. Лезвие, сверкая в ночи как капля крови, описав широкую дугу, упало на доски. Но вместо лезвия у джиндо теперь был дзюттэ – обоюдоострое оружие, похожее на кинжал,[1]1
  Вообщето дзюттэ не обоюдоострое оружие, а просто кинжал с длинной узкой гардой, изогнутой параллельно клинку, для захвата клинка противника (см. Г. Л. Олди «Путь Меча»). Кроме того, это тупое оружие, так что резать им нельзя. Им ломают оружие противника. – Прим. ред.


[Закрыть] а костяшки пальцев правой руки охватывал шипастый кастет.

Дзюттэ словно размазался в воздухе, за ним последовал жестокий бросок левой руки. Джиндо был ужасающе быстр, может, даже быстрее, чем сам Коссори.

Дзюттэ распорол белую рубаху Коссори, и его тело бледно засветилось в тусклом свете только что поднявшейся луны. Шипы вонзились в правое плечо Коссори.

Это было концом джиндо, и, к его чести, он понял это за мгновение до того, как жесткая ладонь Коссори рубящим ударом обрушилась на него. Движение было настолько молниеносным, что взгляд не успел поймать его. Удар страшной силы переломил запястье джиндо как бамбуковую палку, и следующим ударом обеих рук Коссори сломал ему оба плеча. И прежде чем тело упало на доски, Коссори нанес завершающий молниеносный удар, перерубив джиндо позвоночник.

Мойши бросился к Коссори, ему казалось, будто он движется в воде. Он много раз упражнялся со своим другом, даже видел, как смертельное искусство коппо демонстрируют на металле и дереве, но никогда не видел, что оно может сделать с человеком. Он был в восхищении и ужасе от того, что могут сделать несколько коротких молниеносных движений. Немудрено, что Коссори не носил оружия. Зачем ему обычное оружие, когда он владел секретами коппо?

– Где ты этому научился, Коссори?

Тот смотрел на неподвижное тело высокого джиндо. Кровь черной лужицей скапливалась под ним, просачиваясь сквозь черное одеяние.

– Надо позвать когонибудь убрать здесь, – отрешенно сказал он.

– Коссори! – Мойши осторожно коснулся его плеча. – Ты в порядке?

– Этот вполне в порядке. – Голос Коссори был словно призрачный завиток дыма в ночи. – Так быстро.

– Коссори! – Мойши встал перед другом и увидел, как его глаза медленно фокусируются на нем.

Он улыбнулся и помотал головой.

– Все кончилось быстро, дружище. Труднее всего коппо владеть собой. И, конечно, водоворот убийств затягивает. Иначе мы никогда не овладели бы силой… – Он вытянул руку, и Мойши посмотрел на труп, похожий на куклу, брошенную злым ребенком.

Коссори оторвал полосу от своей рубахи и перевязал четыре круглые ранки, оставшиеся от удара кастетом джиндо.

– Мне повезло, – сказал он. – Эти шипы могли быть и отравлены.

Мойши подошел к овальной коробке, плоской и невзрачной.

– Интересно, что там?

Коссори приблизился к нему.

– Уверен, что ничего хорошего. Откройка. Несомненно, тут разгадка этого ночного происшествия.

Мойши наклонился и открыл лакированную крышечку.

Сначала он увидел косичку, иссинячерную, блестящую от ароматного масла. Наверняка ее смазывали несколько часов. Волосы были тщательно ухожены и заплетены – на это явно не скупились. Заплетали ее тоже не один час. А потом он увидел миндалевидные глаза, расширенные от удивления, пухлые губы, протестующе приоткрытые, на желтых зубах еще поблескивала слюна. Кровь сочилась из обрубка шеи, медленно свертываясь и застывая, и лишь тоненькое лакированное донце коробки не давало ей вытечь.

– Не хочу с этим иметь ничего общего.

– Это моя личная просьба. Я…

– Дружище, послушай, я не слишком хорошо разгадываю тайны. Никогда не имел с ними дела. Это уже в твоей компетенции. И я был бы полным дураком, если бы полез в дело, в котором ничего не понимаю или не имею к нему природных способностей.

– Вот именно, Коссори. Если ты хотя бы прислушаешься ко мне, я объясню, как ты можешь мне помочь.

– Ха! Коссори подозрительно глянул на него, но на этот раз промолчал.

Они сидели за круглым дощатым столом в харчевне на Железной улице, оживленной и деловой. Перед ними стояли огромные оловянные тарелки с жареной курицей и бланшированными в масле овощами и кунжутом. Трапезу дополняла открытая бутыль янтарного вина, но их кружки были пусты.

– Прошлой ночью произошло убийство…

– Гм, да. Понимаю. Одно из нескольких сотен в Шаангсее. Которое?

– Если не будешь перебивать, я расскажу.

Коссори осклабился и примирительно развел руками:

– Пожалуйста, пожалуйста, рассказывай!

Пока Мойши рассказывал, он принялся за еду.

– Странно то, – закончил Мойши, – что оба были убиты поразному.

Коссори пожал плечами:

– Это просто означает, что убийц было двое, вот и все. – Он отер рот тыльной стороной руки.

Мойши покачал головой:

– На самом деле все не так просто. Омохиру был убит быстро, чисто и хладнокровно, словно… словно машиной.

Коссори удивленно посмотрел на него.

– Машина? Какая такая машина?

Мойши слишком поздно понял, что не сможет этого объяснить другу. Он сам ни разу не видел машин, но ДайСан описывал ему их во время долгого путешествия сквозь непролазные джунгли, окружающие КсичЧи. Ему пришлось задуматься, чтобы найти подходящее слово.

– Я бы сказал – не почеловечески.

– Понял. А другой? Этот чужак из… как ты говорил?

– Из Кинтая.

– Да. Ладно. Как его убили?

– Странно. Очень странно. Чтото есть в этом очень тревожное. – Мойши рассказал, что сделали с сердцем убитого.

Коссори положил палочки рядом с полуопустевшей тарелкой.

– Согласен, ужасно неприятно. Но, знаешь ли, в мире существует куда больше способов вытрясти сведения из человека, чем мы за всю свою жизнь можем представить. Как говорят, буджуны весьма сведущи в этом деле. И чем же я, на твой взгляд, могу здесь помочь?

В переднюю дверь вошли двое зеленых, оглядели зал, затем сели за пустой столик прямо у двери, справа. Один сел лицом к Мойши. Начали говорить.

– Честно говоря, не знаю. Просто чувство такое. – Он пожал плечами. – Возможно, тут ничего и нет.

Подошла служанка, но они отослали ее. Коссори погладил Мойши по крепкому запястью.

– Все равно, хорошо, что тебя это заинтересовало. Тебе несладко в городе, сам знаешь.

Мойши усмехнулся. Зеленый, сидевший напротив него, огляделся – Мойши заметил это краем глаза. Но когда он глянул на него в упор, зеленый уже отвел глаза. Казалось, он занят разговором с приятелем.

– Боюсь, сейчас я все чаще думаю о доме.

– Но ведь все к лучшему, не так ли? – Коссори забросил в рот последний кусочек овоща, прожевал и проглотил. – Пора тебе домой. – Он улыбнулся. – Ты сам не знаешь, как это здорово – иметь семью.

Мойши слегка передвинулся, но попрежнему не видел рук зеленых. Он порылся в кушаке и вынул несколько монет.

– Кончил? – спросил он и, не дожидаясь ответа, бросил медяки на стол.

– Многовато даешь, – заметил Коссори. – Подождем сдачи.

– Пошли, – настойчиво прошептал Мойши. – Уходим прямо сейчас.

Он не спускал глаз с зеленых, пока дверь харчевни не закрылась за спиной. На Железной улице, где народу уже стало поменьше, благо час был поздний, он все время поворачивал налево. Они шли быстро, молча. К аллее, которая выходила в переулок Зеленой Цикады. В тени аллеи густая темнота сомкнулась вокруг них. С обоих концов аллеи сверкали фонари более широких улиц.

– Ладно, – сказал Коссори. – Что ты там такое увидел?

– Да те зеленые, – ответил Мойши, посмотрев сначала вперед, затем назад. – Сдается, они ищут меня.

– Зачем?

– Сразу не скажу. Может быть несколько причин. – Он рассказал Коссори об утреннем нападении. – Идем.

Но не успели они пройти и несколько шагов, как он резко остановился, дав рукой знак Коссори. Tot кивнул.

– Впереди.

Послышался звук шагов, затем крысиный писк.

– Кто идет? – спросил Мойши, вытаскивая меч. Рядом напрягся Коссори, готовый к броску.

Несколько мгновений стояла полная тишина. Даже хищные мелкие твари затихли, ощущая напряжение в воздухе. Мойши увидел, как в отблесках фонарей с Благословенной улицы тени его и Коссори колеблются на сырой стене, неузнаваемо вытянувшись. В этом тесном закутке они казались фантастически чудовищными.

– Мойши АннайНин, – прозвучало из темноты впереди них, – мы пришли за тобой. – Это был уверенный голос человека, привыкшего приказывать.

– По чьему приказу? – спросил Мойши.

– По высочайшему приказу нашего тайпана Ду Синя из Чин Пан.

– Давай отделаем этого подонка, – прошептал ему на ухо Коссори. Но Мойши не обратил внимания.

– И чего же хочет от меня ваш тайпан?

– Это скажет сам ДуСинь, – ответил голос и темноты.

Мойши увидел, что теперь с улицы Зеленой Цикады больше не пробивается свет.

– Не надо глупостей, прошу вас, – сказал тот голос. И в то же мгновение их тени на стене исчезли, когда сзади, со стороны Благословенной улицы, к Мойши и Коссори подошли какието люди и окружи ли их.

Вся комната была обита бамбуком, расщепленным в длину и покрытым прозрачным лаком, так что она блестела в свете масляных светильников, расставленных повсюду на низеньких столиках и каминных полках и горевших, словно созвездие. Потолочный люк был открыт, и сверху лилось холодное сияние далеких звезд, похожих на твердые алмазы. Луна была в другой четверти неба, полому ее не было видно.

Человек, сидевший перед ними, был настолько толст, что, казалось, не вмещался в бамбуковое кресло, несмотря на то, что оно явно было сделано на заказ. На нем были штаны шафранного шелка, из которых можно было бы скроить целую палатку, и короткая распашная простеганная блуза с широкими рукавами, тоже из шафранного шелка, и с таким глубоким вырезом впереди, что было видно почти всю грудь. На груди при каждом его движении болтался огромный турмалин, похожий на сердце.

Но в первую очередь в глаза бросалось его лицо, изрезанное глубокими жестокими линиями, которые могут оставить только долгие годы постоянной войны. Круглое и плоское, как луна, полное силы, древней, как дельта, в устье которой был построен этот город. ДуСинь, тайпан Чин Пан, зеленых Шаангсея, принадлежал этой земле, а она, как говорили, – ему.

– Господа, – голос его звучат, как дальний гром, – желаете чаю?

Мойши коротко кивнул, а Коссори бесстрастно смотрел, неподвижный, как изваяние. ДуСинь сделал короткое движение глазами, и молодой человек в черных хлопковых штанах и стеганой блузе сорвался с места, быстро наполнил чашки, стоявшие на разукрашенном серебряном подносе на столике у стены. Мойши взял чашку. Коссори сделал вид, что не видит ее. С этим Мойши ничего не мог поделать. Он отхлебнул горячей жидкости.

ДуСинь подождал, пока Мойши сделает глоток, и лишь потом начал говорить.