Текст книги "Будничная работа"

Эрик Фрэнк Рассел
Будничная работа

В той мере, в какой андромедскую мысль-импульс можно выразить буквами, его звали Хараша Вэнеш.

Основой основ его существа было самомнение, тем более опасное, что оно было вполне оправданно. Хараша Вэнеш испытал свои природные дарования на пятидесяти враждебных мирах и оказался непобедимым.

Мозг, наделенный способностью к воображению, – вот величайшее преимущество, которым может обладать живое существо. Это его главная опора, средоточие его силы.

Однако для Вэнеша именно сознание противника было наиболее уязвимым местом, брешью в броне, средством его покорения.

Ему было доступно не все. Он не мог воздействовать на сознание тех, кто принадлежал к тому же биологическому виду, что и он сам, и был наделен теми же способностями. Существу без разума он тоже не мог причинить особого вреда – разве что дать ему хорошего пинка. Однако если чуждая форма жизни умела мыслить и обладала воображением, она становилась его добычей.

Вэнеш был гипнотистом самой высшей пробы и работал без осечки. Он воздействовал на мыслящий мозг с любого расстояния и за тысячную долю секунды успевал убедить его в чем угодно: что черное – это белое, что правда – это ложь, что солнце позеленело, а движение на перекрестке регулирует фараон Хеопс. И внушенное им не стиралось, если только он сам не считал нужным его стереть. В какое бы вопиющее противоречие со здравым смыслом это ни вступало, жертва продолжала бы твердить свое, присягать, клясться на Библии или на Коране и в конце концов очутилась бы в психиатрической лечебнице.

Было только одно ограничение, действенное, по-видимому, для любого места в космосе: он не мог принудить живое существо к самоубийству. Тут в дело вступал вселенский инстинкт самосохранения, который не поддавался никакому воздействию.

Впрочем, в запасе у Вэнеша оставалось средство почти столь же действенное. Он мог проделать со своей жертвой то же, что змея проделывает с кроликом: внушить ей, будто она парализована и не в состоянии бежать от верной смерти. Он не мог заставить апполана, обитавшего на планетах Арктура, самого перерезать себе горло, но апполан покорно ждал, чтобы Вэнеш подошел к нему и сделал это собственноручно.

Да, Хараше Вэнешу было за что себя уважать. Обработав пятьдесят миров, можно считать, что пятьдесят первый уже у тебя в кармане. И на Землю он опустился в самом беззаботном настроении. Накануне он произвел разведку с воздуха, вызвав обычные слухи о летающих блюдцах, хотя его корабль совсем не напоминал никакую посудину.

Он приземлился среди холмов, никем не замеченный, вышел из корабля, включил автопилот, который должен был вывести корабль на отдаленную орбиту, и спрятал между камней маленький компактный прибор – с его помощью корабль можно вызвать в любую минуту.

Там, в вышине, кораблю ничто не грозило. А если бы земляне и обнаружили его с помощью телескопа, что представлялось весьма маловероятным, то сделать они все равно бы ничего не сумели. Ракетных кораблей у них нет. Так пусть себе смотрят, гадают, что это такое, и терзаются тревогой.

Предварительная разведка не дала ему никаких интересных сведений о внешнем облике и строении высшей формы жизни на планете. Так близко он к ее поверхности не приближался. Впрочем, он намеревался установить, заслуживает ли эта планета внимания и в достаточной ли степени развито сознание у наиболее разумных из населяющих ее существ. И очень скоро стало ясно, что он наткнулся на весьма лакомый кусочек – на мир, который вполне заслуживает, чтобы андромедские полчища прибрали его к рукам.

Физические возможности будущих рабов в данную минуту существенного интереса не представляли. Хотя различия между Вэнешем и землянами не были такими уж разительными, однако при виде его любой из них завопил бы от ужаса. Но, впрочем, это им не грозило. Таким, как он есть, они его никогда не увидят. В их сознании он мог придать себе какое угодно обличье.

А потому для начала следовало найти наиболее заурядного туземца, который ничем не выделялся бы в толпе ему подобных, создать видеограмму его внешности и запечатлеть ее во всех сознаниях, с которыми ему придется вступать в контакт до тех пор, пока не настанет время сменить один облик на другой.

Процесс общения также не сулил никаких трудностей. Он будет читать вопросы и проецировать ответы, лексическое и грамматическое оформление они обретут в сознании того, с кем он будет общаться. А общаются ли они с помощью звуков, которые издают ртом, или жестикулируя гибкими хвостами, значения не имеет. Подчиненное сознание воспримет его мысль.

Он повернулся и пошел напрямик, туда, где пролегала оживленная дорога, которую он заметил еще во время спуска. На юге небо прочертили несколько примитивных самолетов реактивного типа, и он остановился, одобрительно провожая их взглядом. Главным недостатком пригодных к делу рабов была тупость, которая снижала коэффициент их полезности. Но тут этого опасаться нечего.

Он шел между холмами, вооруженный только крохотным компасом, без которого не сумел бы вернуться к посадочному прибору. Больше он ничего с собой не взял – никакого оружия, ни ножа, ни пистолета. Зачем обременять себя лишней тяжестью? Если ему понадобится орудие уничтожения, первый же подвернувшийся под руку простак-туземец отдаст ему свое и еще спасибо скажет. Только и всего. Он уже десятки раз так делал.

У шоссе стояла небольшая бензозаправочная станция с четырьмя колонками. Спрятавшись в кустах ярдах в пятидесяти от нее, Вэнеш вел наблюдения. Гм-м-м… Двуногие, карикатурно похожие на него, но конечности сгибаются только в одну сторону и волос несравненно больше. Один включал насос, другой сидел в машине. Он не мог создать цельный образ этого последнего, так как видел только его голову и плечи. На первом же была фуражка с лакированным козырьком и металлической бляхой и форменный комбинезон с алой цифрой на кармане.

Он решил, что ни тот, ни другой не подходит для создания мысленной видеограммы. Один дает для нее слишком мало материала, второй – слишком много. Те, кто носит форму, обычно находятся на службе, имеют строго определенный круг обязанностей и вызовут недоумение, а то и подвергнутся допросу, если окажутся там, где им быть не положено. Лучше выбрать объект, обладающий полной свободой передвижения.

Машина отъехала. Форменная фуражка вытер руки о кусок ветоши и уставился на шоссе. Вэнеш продолжал наблюдать. Несколько минут спустя к колонке подъехала еще одна машина. Из ее крыши торчала антенна, а внутри сидели двое туземцев, одетых совершенно одинаково: фуражки с козырьками, металлические пуговицы, бляхи. Лица у них были грубые, глаза холодные и безжалостные – несомненно, представители власти. Тоже не подходят, решил Вэнеш. Слишком заметны.

Не подозревая об этом осмотре, один из полицейских спросил заправщика:

– Видел что-нибудь интересное, Джо?

– Ничего такого. Все тихо.

Патрульная машина покатила дальше, а Джо вошел внутрь станции.

Вэнеш вытащил из тюбика душистый боб и принялся задумчиво его жевать, ожидая появления новой машины. Итак, они разговаривают посредством ротового аппарата, лишены телепатических свойств, мыслят по стандарту – короче говоря, готовые марионетки для любого гипнотиста, который вздумает подергать их за ниточки.

Тем не менее их автомобили, реактивные самолеты и другие технические игрушки показывали, что туземцев время от времени посещало вдохновение. Согласно андромедской теории, единственной реальной опасностью для гипнотиста было гениальное прозрение, ибо только так иные формы жизни способны обнаружить существование гипнотиста, разобраться в его действиях и расставить ему ловушку.

Это было вполне логично – согласно логике андромедян. Их собственная культура создавалась благодаря отдельным озарениям, которые из века в век добавляли к ней все новые и новые факторы, возникая из ничего каким-то необъяснимым образом. Но озарения происходят спонтанно, сами по себе. Их нельзя искусственно вызвать, какой бы острой ни была потребность в них. А потому тот, у кого не было этой искры, оказывался бессилен, и ему оставалось только покорно ждать своей очереди.

Но скрытая опасность, которую таит в себе всякая чужая культура, заключается в том, что никакой пришелец не в состоянии узнать про нее все, охватить в ней все, разгадать все. Например, кто бы мог предположить, что местные мыслящие существа отличаются интеллектуальной нетерпеливостью? И что из-за этого они никогда не умели сидеть сложа руки и ждать озарений? Вэнеш не знал и даже не мог бы вообразить, что гениальные озарения землянам заменяет скучная, рутинная и, как правило, недооцениваемая работа. Велась она медленно, неуклонно, выматывающе и без внешних эффектов, но ее всегда можно было пустить в ход по мере надобности, и она давала результаты.

Называли это по-разному: «тянуть лямку», «бить в одну точку», «не искать легких путей» или же попросту «паршивой будничной работой». Ну где еще кто-нибудь об этом слышал?

Во всяком случае, не Вэнеш и его сородичи. А потому он продолжал ждать в своей засаде, пока наконец какой-то серенький, ничем не примечательный индивид не вылез из своей машины и не начал прогуливаться взад-вперед, услужливо предоставляя Вэнешу для копирования все частности своего облика, манеру держаться и одежду. По-видимому, он принадлежал к породе невидных и неслышных особей без глубоких корней, каких можно встретить десятками на любой улице. Вэнеш мысленно сфотографировал его со всех возможных точек, зафиксировал во всех деталях и решил, что больше ждать ему нечего.

Во время спуска Вэнеш заметил, что в пяти милях к северу по шоссе расположено маленькое селение, а в сорока милях от него – большой город, и решил сначала задержаться в селении, набить там руку на туземных обычаях и уж потом отправиться в город. Теперь он мог смело выйти из кустов и принудить свою модель отвезти его туда, куда ему было нужно. Это была соблазнительная мысль, но неразумная. Прежде чем он покинет эту планету, ее обитатели начнут ломать голову над множеством необъяснимых происшествий, и не нужно, чтобы первое из них произошло в непосредственной близости от его стартовой площадки. Форменная фуражка наверняка начнет рассказывать всем и каждому об удивительном случае: его клиент взялся подвезти какого-то человека, а он оказался его двойником. Да и сама модель, возможно, будет жаловаться: «Еду – и все время такое ощущение, будто я в зеркало смотрюсь». Несколько таких фактов, и гениальное озарение составит из них верную картину ужасной истины.

А потому Вэнеш подождал, чтобы его модель отъехала, а Джо ушел внутрь станции. Тогда он выбрался на шоссе, прошел полмили на север и остановился, повернувшись к югу.

За рулем первого нагнавшего его автомобиля сидел коммивояжер, который никогда, никогда, никогда не подвозил «голосующих». Он наслушался достаточно историй о том, как добросердечных автомобилистов грабили и убивали, и не собирался подставлять голову под кастет. Если вон тот рассчитывает на него, то так и простоит тут с задранной рукой до будущего четверга.

Он остановился и взял Вэнеша в машину, не понимая, что его на это толкнуло. Он сознавал только, что ни с того ни с сего отступил от своего твердого принципа и согласился подвезти худого, унылого, молчаливого типа, который больше всего смахивал на пожилого гробовщика.

– Далеко едете? – спросил коммивояжер, немного встревоженный своим слабоволием.

– До ближайшего городка, – ответил Вэнеш. Вернее, коммивояжеру почудилось, что он так ответил: он ясно расслышал эти слова и даже на смертном одре поклялся бы, что слышал их. Уловив в его мозгу название городка, Вэнеш спроецировал его обратно, и коммивояжер услышал:

– В Нортвуд.

– А где вас там высадить?

– Неважно. Городок маленький. Остановитесь, где вам будет удобнее.

Коммивояжер хмыкнул в знак согласия и больше не заговаривал со своим пассажиром. В Нортвуде он остановил машину.

– Это вам подойдет?

– Спасибо, – сказал Вэнеш, вылезая. – Очень вам благодарен.

– Не за что, – ответил коммивояжер и поехал дальше, не убитый и не ограбленный.

Вэнеш проводил его взглядом и начал знакомиться с Нортвудом.

Городок оказался даже меньше, чем он предполагал. Магазины на длинной главной улице и на двух коротких – боковых. Железнодорожная станция с депо. Четыре небольших промышленных предприятия. Три банка, почта, пожарное депо, два-три муниципальных здания. Вэнеш прикинул, что в Нортвуде живет тысяч пять землян, причем не меньше трети из них работает на окрестных фермах.

Он неторопливо шел по главной улице, и туземцы не обращали на него ни малейшего внимания, хотя сталкивались с ним буквально нос к носу. Но это не щекотало ему нервы: он столько раз находился в подобной же ситуации на других планетах, что давно перестал извлекать из этого удовольствие. Ему было попросту скучно. Тут его увидела собака, испуганно взвыла и бросилась наутек. Никто этого не заметил, и он тоже.

Первый урок он получил внутри магазина. Желая узнать, как туземцы приобретают то, что им требуется, он вошел туда вместе с компанией землян. Оказалось, что они пользуются меновым средством в форме печатных бумажек и металлических дисков. Следовательно, он избавит себя от многих хлопот, если сразу же обзаведется запасом этих бумажек и дисков.

Зайдя затем в переполненный магазин самообслуживания, он быстро разобрался в относительной стоимости денег и составил довольно верное представление об их покупательной способности. Затем он прикарманил небольшую сумму и позаботился сделать это не своими руками.

Операция была проще простого. Стояв стороне, он сосредоточился на дородной покупательнице, настоящем воплощении добропорядочности. Повинуясь его сигналу, она вытащила кошелек у соседки, рассматривавшей пакеты, вышла из магазина, бросила кошелек на пустыре, даже не заглянув в него, вернулась домой, обдумала случившееся и решила держать язык за зубами.

Улов составил сорок два доллара. Вэнеш их тщательно пересчитал, направился в кафетерий и израсходовал часть их на плотный обед. Ему ничего не стоило пообедать даром, но это значило бы обнаружить себя и дать тот материал, который в миг озарения может быть правильно истолкован. Одни блюда показались ему отвратительными, другие были сносны, но в первый раз ничего другого ждать и не следовало, а дальше он научится выбирать.

Нерешенной оставалась проблема ночлега. Сон ему требовался не меньше, чем низшим формам жизни, и для него нужно было найти место. О том, чтобы всхрапнуть под чистым небом или в каком-нибудь сарае, не могло быть и речи: с какой стати он будет спать на сене, если туземцы нежатся на пуховиках?

Присматриваясь, читая мысли, справляясь у прохожих, он мало-помалу выяснил, что может поселиться в отеле или в меблированных комнатах. Первый вариант его не прельстил: это значило почти все время быть на людях и перенапрягаться. В отеле будет опасно на время отключиться и стать самим собой, а он нуждается в таком отдыхе.

Вот в собственной комнате, где ему не будет постоянно грозить вторжение горничной, имеющей второй ключ, он сможет вернуться в нормальное состояние, выспаться и спокойно обдумать дальнейшие планы.

Он без особого труда отыскал подходящие меблированные комнаты.

Неряшливая толстуха с четырьмя бородавками на багровом лице показала ему его будущий приют и потребовала двенадцать долларов задатку, потому что у него не было багажа. Уплатив, он сообщил ей, что его зовут Уильям Джонс, что он приехал сюда на неделю по делам и не любит, чтобы ему мешали.

В ответ она дала ему понять, что ее заведение – истинная обитель мира для приличных людей, а если какой-нибудь забулдыга вздумает привести к себе девку, он в два счета отсюда вылетит. Он заверил ее, что ему ничего подобного в голову не приходило, и это было чистой правдой, так как нечто подобное могло ему привидеться только в кошмаре. Удовлетворенная его заверениями, она удалилась.

Вэнеш присел на край кровати и начал обдумывать свое положение.

Конечно, ему ничего не стоило рассчитаться с ней полностью, не уплатив при этом ни единого цента. Она ушла бы, глубоко убежденная, что получила с него все, что ей причитается. Но двенадцати долларов у нее все равно не хватило бы, и их таинственная пропажа не могла бы ее не озадачить. И если он останется тут, значит, ему пришлось бы снова и снова ее обманывать, и в конце концов только клинический идиот не заметил бы, что ее убытки точно соответствуют сумме, которую она должна получать с него.

Можно было заплатить и из чужого кармана, а через неделю переехать и повторить все на новом месте. Но такой способ имел свои теневые стороны. Если это станет известно, мошенника начнут разыскивать, и ему придется сменить личность.

Ни кражи, ни смена личности его не смущали – при условии, что в них существует реальная необходимость. Но он не любил размениваться по мелочам. Это его раздражало. Идти на поводу у второстепенных обстоятельств – значило принимать условия игры, навязываемые ему туземцами, а это оскорбляло его самолюбие.

Тем не менее он не мог не признать неизбежного вывода: на этой планете, чтобы действовать без неприятных осложнений, нужны деньги. Следовательно, он должен либо раздобыть достаточной запас реальных денег, либо постоянно создавать иллюзию, будто они у него есть. Для того, чтобы решить, что проще, особого ума не требовалось.

На других планетах жизненные формы оказывались такими медлительными и тупыми, а их цивилизации – такими примитивными, что для достаточно точной оценки их как будущих противников, а затем рабов много времени не требовалось. Здесь же положение было гораздо сложнее, нужна длительная, тщательная разведка. Судя по всему, ему предстоит провести тут довольно много времени. А потому нужно раздобыть денег в количестве, заметно большем, чем суммы, которые обычно носят при себе отдельные индивиды.

На следующий день он занялся тем, что проследил движение денег до обильного их источника. Обнаружив этот источник, он начал тщательно его изучать. Говоря на жаргоне преступного мира, он примеривался к банку.

Человек, который, переваливаясь, шел по коридору, весил центнера полтора, о чем свидетельствовали двойной подбородок и внушительный живот. На первый взгляд – просто неуклюжий толстяк. Но первое впечатление бывает обманчиво. Таким телосложением, например, обладал не один чемпион мира по классической борьбе в тяжелом весе.

Эдвард Райдер, правда, чемпионом не был, но при случае мог расшвырять десяток нападающих в таком стиле, что окажись там случайно владелец спортивного зала, он предложил бы Эдварду ангажемент.

Он остановился перед дверью из матового стекла и надписью:

«Следственный отдел министерства финансов США». Постучав по стеклу тяжелым кулаком, он вошел и, не дожидаясь ответа, сел без приглашения.

Остролицый субъект, сидевший за большим письменным столом, выразил легкое неудовольствие, но сказал только:

– Эдди, у меня есть для вас довольно паршивое дельце.

– Другого от вас и не дождешься! – Райдер уперся большими руками в большие колени. – И что на этот раз? Еще один незарегистрированный гравер наводнил рынок своими изделиями?

– Нет. Ограбление банка.

Райдер нахмурился. Его густые брови задергались.

– А я думал, что нас интересуют только фальшивые деньги и незаконные валютные операции. Какое нам дело до медвежатников? Ими, по-моему, занимается полиция.

– Они увязли.

– Если банк застрахован, они могут обратиться в ФБР.

– Он не застрахован. Мы протянули им руку помощи. Вашу руку.

– С какой, собственно, стати?

Его собеседник сделал глубокий вдох и принялся быстро объяснять:

– Какой-то ловкач нагрел Первый нортвудский банк на двенадцать тысяч долларов – и никто не знает как. Начальник нортвудской полиции капитан Гаррисон утверждает, что тут сам черт ногу сломит. По его словам выходит, что кому-то, в конце концов, удалось разработать методику нераскрываемого преступления.

– Ясно, он другого не скажет, если оказался в тупике. Ну, а нас зачем приплели?

– В ходе следствия Гаррисон обнаружил, что в одной из похищенных пачек было сорок стодолларовых бумажек с последовательными номерами. Эти номера известны. Остальные – нет. Он позвонил нам в надежде, что грабитель начнет ими расплачиваться и мы сможем их проследить. С ним разговаривал Эмблтон, и его заинтересовала идея нераскрываемого преступления.

– Ну, и…

– Он посоветовался со мной, и мы оба согласились, что если кто-то и правда научился шить без нитки, для экономики он окажется опаснее, чем крупный фальшивомонетчик.

– Ах, так… – с сомнением протянул Райдер.

– Тогда я посоветовался в верхах. И Баллантайн решил, что нам имеет смысл вмешаться – на всякий случай. Я выбрал вас. Человеку с вашим весом полезно поразмяться. – Он пододвинул к себе папку и взял ручку. – Поезжайте в Нортвуд и подсобите капитану Гаррисону.

– Сегодня я обещал пестовать младенца.

– Не говорите глупости. Это очень серьезно.

– Я дал жене честное слово, что я…

– А я дал слово Баллантайну и Гаррисону, что вы разберетесь в этом деле, – нахмурясь, перебил начальник. – Хотите сохранить свою работу или нет? Ну так позвоните жене и скажите ей, что служебный долг – прежде всего.

– А, ладно! – Райдер вышел, хлопнув дверью, свирепо протопал по коридору, вошел в телефонную будку и двадцать две минуты объяснял жене про служебный долг.

* * *

Высокий, сухопарый начальник нортвудской полиции Гаррисон был сыт этим делом по горло. Он сказал:

– Зачем я буду вам все это рассказывать? Свидетельские показания лучше сведений, полученных из вторых рук. А у меня тут ждет очевидец. Я послал за ним, когда узнал, что вы едете. – Он нажал кнопку селектора. – Пошлите ко мне Эшкрофта.

– А кто он такой?

– Старший кассир Первого банка, довольно-таки перепуганная личность.

– И, обращаясь к вошедшему свидетелю, он пояснил:

– Это мистер Райдер, следователь по особо важным делам. Он хотел бы выслушать вашу историю.

Эшкрофт сел, устало потирая лоб. Седой, подтянутый, элегантно одетый человек лет шестидесяти. Райдер мысленно отнес его к тому типу педантичных, немного брюзгливых, но в целом надежных людей, которых принято называть столпами общества.

– Я уже рассказывал ее не меньше двадцати раз, – пожаловался Эшкрофт.

– И с каждым разом она выглядит все более нелепо. У меня голова кругом идет. Я не в состоянии найти мало-мальски правдоподобного…

– Не волнуйтесь, – мягко сказал Рейдер. – Просто изложите мне факты, которые вам известны.

– Каждую неделю мы выплачиваем фабрике стеклянной посуды компании «Дакин» что-то между десятью и пятнадцатью тысячами долларов – общую сумму заработной платы ее рабочих и служащих. Накануне фабрика присылает нам распоряжение о выплате с точным указанием суммы и купюр, в которых она хочет ее получить. И к следующему утру у нас все бывает готово.

– А утром?

– С фабрики приезжает кассир с двумя охранниками. Приезжает он всегда около одиннадцати. Не раньше чем без десяти одиннадцать и не позже чем в десять минут двенадцатого.

– Вы знаете его в лицо?

– У них два кассира, мистер Суэйн и мистер Летерен. За деньгами приезжает иногда тот, иногда другой. Попеременно. То один уходит в отпуск, то заболевает, то занят на фабрике – тогда его подменяет другой. Я хорошо знаю их обоих уже несколько лет.

– Хорошо, продолжайте.

– Кассир привозит с собой запертый кожаный чемоданчик и ключ от него.

Он отпирает чемоданчик и отдает его мне. Я кладу деньги в чемоданчик так, что он их считает, и возвращаю его вместе с квитанцией. Он запирает чемоданчик, кладет ключ в карман, расписывается в квитанции и уходит. Я подшиваю квитанцию, на чем все дело и кончается.

– Это небрежность, – заметил Райдер, – когда чемоданчик и ключ находятся у одного человека.

Ему ответил Гаррисон:

– Мы это проверяли. Ключ находится у охранника. Он отдает его кассиру, когда они приезжают в банк, и забирает обратно после того, как кассир получит деньги.

Проведя языком по пересохшим губам, Эшкрофт продолжал:

– В прошлую пятницу мы приготовили для фабрики двенадцать тысяч сто восемьдесят два доллара. В зал вошел мистер Летерен с чемоданчиком. Ровно в половине одиннадцатого.

– Откуда вы это знаете? – перебил Райдер. – Вы посмотрели на часы?

Почему?

– Я посмотрел на часы потому, что немного удивился. Он приехал раньше обычного. Я ждал его только минут через двадцать.

– И было половина одиннадцатого? Вы уверены?

– Абсолютно уверен, – ответил Эшкрофт так, словно это было единственное, в чем он не сомневался. – Мистер Летерен подошел к барьеру и протянул мне чемоданчик. Я поздоровался с ним и сказал, что сегодня он что-то рано к нам выбрался.

– И что он ответил?

– Точных слов я не помню. У меня не было причин запоминать его ответ, а к тому же я в тот момент укладывал деньги в чемоданчик. – Эшкрофт сдвинул брови, напрягая память. – Он сказал что-то банальное – что лучше прийти рано, чем опоздать.

– Что было дальше?

– Я отдал ему чемоданчик и квитанцию. Он запер чемоданчик, расписался и вышел.

– И все? – спросил Райдер.

– Если бы! – ответил Гаррисон и подбадривающе кивнул Эшкрофту. – Ну-ка расскажите ему остальное.

– Без пяти одиннадцать, – продолжал кассир, растерянно глядя перед собой, – мистер Летерен вернулся, положил чемоданчик на барьер и вопросительно посмотрел на меня. Поэтому я спросил: «Что-нибудь случилось, мистер Летерен?» А он ответил: «Насколько мне известно, нет. А что?»

Эшкрофт смолк и снова потер лоб. Райдер сказал:

– Не торопитесь. Мне нужно, чтобы вы изложили все как можно подробнее и точнее.

Эшкрофт взял себя в руки.

– Я ответил, что все должно быть в порядке, так как деньги пересчитывались трижды. Тогда он с некоторым нетерпением заявил, что это его не интересует: пусть их пересчитывали хоть пятьдесят раз, но не могу ли я поторопиться, потому что его ждут на фабрике.

– И это вас слегка ошарашило? – предположил Райдер с угрюмой улыбкой.

– Я совершенно растерялся. Мне показалось, что он шутит, хотя он не производит впечатления человека, находящего удовольствие в глупых розыгрышах. Я сказал, что уже отдал ему деньги полчаса назад. Он спросил, не свихнулся ли я. Тогда я позвал Джексона, младшего кассира, и он подтвердил мои слова. Он видел, как я укладывал деньги в чемоданчик.

– А он видел, как Летерен их унес?

– Да. И сразу об этом сказал.

– И что же ответил Летерен?

– Он сказал, что хочет видеть управляющего. Я проводил его к мистеру Олсену. Через минуту мистер Олсен позвонил, чтобы я принес ему квитанцию. Я вынул ее из папки и обнаружил, что на ней нет никакой подписи.

– Совсем никакой?

– Да. Я ничего не мог понять. Я же своими глазами видел, как он расписывался на этой квитанции. И все-таки в этой строке ничего не было. Ни малейшей черточки. – Он расстроенно помолчал и докончил:

– Мистер Летерен потребовал, чтобы мистер Олсен кончил меня расспрашивать и вызвал полицию. Я оставался в кабинете управляющего до прибытия мистера Гаррисона.

Райдер, подумав, спросил:

– А Летерена оба раза сопровождали одни и те же охранники?

– Не знаю. Я их вообще не видел.

– То есть вы хотите сказать, что он был без охраны?

– Они не всегда входят в зал, – ответил за кассира Гаррисон. – Я проверял и перепроверял, пока не зашел в тупик.

– И что же вы узнали по дороге туда?

– Охранники сознательно меняют свое поведение так, чтобы тот, кто задумал ограбление, не знал, где они будут находиться в ту или иную поездку. Иногда они оба сопровождают кассира до барьера и назад. Иногда они ждут у входа и наблюдают за улицей. Или же один остается в машине, а другой расхаживает перед банком…

– Я полагаю, они вооружены?

– Конечно. – Гаррисон посмотрел на Райдера с легкой усмешкой. – Оба охранника клянутся, что в прошлую пятницу они сопровождали Летерена в банк один раз. И приехали туда без пяти минут одиннадцать.

– Но ведь он был в банке в половине одиннадцатого! – возразил Эшкрофт.

– Он это отрицает, – сказал Гаррисон. – И охранники тоже.

– По словам охранников, они вошли в банк? – спросил Райдер, выискивая дополнительные противоречия.

– Не сразу. Они ждали у входа, пока длительное отсутствие Летерена их не встревожило. Они вошли в зал, держа руки на пистолетах. Но Эшкрофт их увидеть не мог, так как он уже был в кабинете Олсена.

– Ну, вы сами видите, как обстоит дело, – сказал Райдер, внимательно глядя на злополучного Эшкрофта. – Вы утверждаете, что Летерен получил деньги в половине одиннадцатого. Он утверждает, что не получал их. Одно исключает другое. У вас есть какие-нибудь объяснения?

– Вы мне не верите, ведь так?

– Почему же? Я пока не делаю выводов. Мы столкнулись с противоречивыми показаниями. Но отсюда вовсе не следует, что один из свидетелей сознательно лжет и что именно в нем следует заподозрить преступника. Кто-то из них может говорить, как ему кажется, совершенную правду – и искренне заблуждаться.

– Вы имеете в виду меня?

– Не исключено. Вы ведь не непогрешимы. Непогрешимых людей не бывает.

– Райдер наклонился вперед, придавая особый смысл своим словам. – Будем считать, что факты верны. Если вы сказали правду, значит, деньги были взяты в половине одиннадцатого. Если Летерен сказал правду, значит, он их не брал. Соединим эти факты, и что же мы получим? Ответ: деньги унес кто-то, кто не был Летереном. И если это окажется так, значит, вас ввели в заблуждение.

– Нет! Я не обознался, – возразил Эшкрофт. – Я знаю, кого я видел. Я видел Летерена и только его. Или я должен допустить, что не могу доверять собственным глазам!

– Вы ведь это уже допустили, – заметил Райдер.

– Ничего подобного.

– Вы сказали нам, что смотрели, как он подписывает квитанцию. Вы собственными глазами видели, как он ставил свою подпись. – Райдер сделал выжидательную паузу, но кассир не сказал ни слова. – Однако никакой подписи на квитанции не оказалось.

Эшкрофт угрюмо молчал.

– Если вы могли заблуждаться относительно подписи, то вы могли заблуждаться и относительно того, кто подписывал.

– Я не страдаю галлюцинациями.

– Да? – сухо сказал Райдер. – Ну, а квитанция, как вы это объясните?

– Я ничего не обязан объяснять, – внезапно вспылил Эшкрофт. – Я изложил вам факты. А объяснить их – ваше дело.

– Справедливо, – согласился Райдер. – И мы не обижаемся, когда нам об этом напоминают. Надеюсь, вы не обидитесь, что вас так долго расспрашивали об одном и том же? Спасибо, что вы согласились прийти.

– Рад быть полезным, – и Эшкрофт с видимым облегчением вышел из комнаты.

Гаррисон сунул в рот зубочистку, пожевал ее и объявил:

– Не дело, а черт знает что. Еще день-другой, и вы пожалеете, что вас прислали сюда учить меня уму-разуму.