Текст книги "Сотня. Казачий крест"

– Со станков, пожалуй, – подумав, лениво отозвался кузнец. – Для дела они как бы не важнее всего будут.

– Тогда завтракать пошли, – с улыбкой поторопил его парень.

– Дожил, собственный сын указывает, чего отцу делать, – беззлобно проворчал Григорий, направляясь к крыльцу.

Проглотив по уже ставшему привычными куску хлеба со свежим молоком, они прошли в кузню, и мастер, отметив порядок в мастерской, буркнул:

– Показывай, чего ты там напридумывал.

– Вот, бать, смотри, – засуетился Матвей, раскладывая перед ним свои чертежи. – Это сверлильный станок будет, это токарный, а это точило. А вот тут тот самый паровик, что всю эту механику крутить станет.

– Ага, это вот оно куда, – тихо бубнил кузнец, внимательно изучая чертежи. – А это, выходит, под низ пихать… Ох и намучаемся с литьём, – покрутил он головой, аккуратно сворачивая бумаги.

– А нам иначе никак, бать, – понимающе вздохнул Матвей.

– С чего начинать станем? – помолчав, вдруг спросил мастер.

– Я бы, пожалуй, с токарного станка начал, – подумав, отозвался парень.

– Чего так?

– А на нём можно будет нужные детали для всего остального обрабатывать. Быстрее будет. Даже если его от педали крутить. Зато и обработка вся чище будет.

– Тоже верно. Добре, с него и начнём. Ты формы для своего литья из чего делал?

– Глину обжигал, а перед заливкой нагревал её, чтобы не треснула. И воском смазывал, чтобы не прилипала.

– Хитёр, – подумав, оценил его действия кузнец. – Добре, так и сделаем. С чего начинать будем?

– Сначала станину отольём. С ней проще всего будет. Да и железо на неё самое простое пустить можно. А вот все рабочие части станка придётся из доброй стали лить.

– Оно и понятно, – снова вздохнул мастер. – Тогда глину неси.

– Под железо? – удивился Матвей.

– Вот и узнаем, удержит она форму или нет, – весело усмехнулся Григорий.

Кивнув, Матвей подхватил корзину и поспешил к ручью. Глину они обычно набирали там. Пробежав по берегу, парень нашёл выход глины и, подхватив кирку, принялся выковыривать влажные куски. Наполнив корзину, он поставил её на плечо и зашагал обратно. Уже на околице его остановила очередная группа молодых парней, заступив дорогу.

– Вам чего, казаки? – поинтересовался Матвей, перекидывая корзину на другое плечо.

– Ты зачем Николку избил? – угрюмо поинтересовался один из парней.

– Да кто ж его избивал? Так, поучил малость за языком следить. А то ляпает им невесть что.

– Думаешь, коль у пластунов ухватки всякие учил, так с тобой и управиться некому? – не сдавался парень.

– Ой, хлопцы. Дурное вы дело затеяли, – вздохнул Матвей, опуская корзину на землю. – Я ж так просто бить себя не дам. В ответ и покалечить могу.

– Силёнок-то хватит? – ещё сильнее насупился заводила.

– Сам сказал, я у пластунов науку проходил. А они умеют голыми руками любого врага убить. Сам знаешь. Так что шутить не стану. Вас вон сколько, а я один. И жизнь моя мне дороже будет, нежели здоровье ваше.

– А ежели со мной один на один? – быстро оглянувшись, уточнил парень.

– Всё одно жалеть не стану, – пожал Матвей плечами. – Я вас не трогал и в драку не лезу. Своих дел хватает, чтобы ещё на дурь всякую его тратить.

– Выходит, драться всерьёз станешь, – кивнул заводила каким-то своим мыслям. – Ну, так тебе ж хуже, – неожиданно вызверился парень, бросаясь на Матвея, словно бык в корриде.

Согнувшись, он пытался обхватить его руками и с ходу повалить на землю. Ожидавший чего-то подобного Матвей сделал шаг назад и в сторону, вставая так, чтобы между ним и противником оказалась тяжёлая корзина с глиной. Попутно перехватив правую руку парня, он довернул её, беря его движение под контроль и слегка дёрнув, отправил заводилу под ноги его приятелям. Бросившиеся в атаку следом за своим вожаком парни запнулись о катящееся тело и замешкались, чем Матей и воспользовался.

Прыгнув вперёд, он провёл стремительную троечку, целя в открытые челюсти парней, после чего одним прыжком ушёл в сторону. Его длинный перекат заставил оставшихся двух парней встать друг за другом. Именно этого он и добивался. Воспользовавшись моментом, парень хлестнул очередного противника по горлу и, шагнув в сторону, встретил последнего агрессора стремительным апперкотом.

Лязгнув зубами, тот со всего размаху грохнулся на спину и на некоторое время забыл обо всём на свете. Получивший по гортани парень, забыв о драке, боролся с собственным организмом, пытаясь отдышаться. Заводила, которому его же ватага оттоптала весь организм, держась за плечо, тяжело поднялся и, выхватив из-за голенища нож, злобно прошипел:

– Ну, всё, байстрюк. Молись.

– А вот за это я тебе этот нож в задницу забью, – разозлившись, пообещал Матвей, обходя лежащих по дуге. – Это тебя, мразь, сучка из-под хвоста выбросила. А мою мать трогать не смей. Порву.

– На! – выхаркнул заводила, взмахивая ножом.

Плавно шагнув в сторону, Матвей презрительно усмехнулся. Нож не шашка. Им просто так размахивать бесполезно. Качнувшись вперёд, он сделал вид, что хочет нанести удар, и тут же подался обратно, вытягивая противника на себя и вынуждая нанести колющий удар. Заводила повёлся, резко выбрасывая руку с ножом вперёд. Этого парень и добивался. Его резко скрещённые руки хлестнули по запястью и предплечью заводилы, вышибая оружие. Тут же, без замаха, Матвей двинул его в челюсть слева и не останавливаясь добавил правой.

Икнув, парень закатил глаза и, обернувшись на подгибающихся ногах, повалился мордой в землю. Сидевшие на земле казачки, глядя на эту стремительную расправу, только растерянно переглядывались, явно не понимая, как всё это случилось. Ведь по их расчетам, Матвея можно было задавить массой. Оглядев это поверженное воинство, Матвей вздохнул и, качнув головой, проворчал:

– Говорил же, дурь вы затеяли.

– Ловко сделано, – раздался голос, и из кустов выступил Лукич. – Славно, сразу видать, не впустую наука прошла.

Оглядев побитых парней, старый казак мрачно качнул головой и, вздохнув, устало проворчал:

– Не тому вас родичи учили. А ты, Стёпка, и вовсе дурак. На убийство решился. И с чего? Из-за бабьих бредней? Или ещё какая причина имеется?

– Ну, мне они в вину ставили, что я надысь Николку малость вежливости поучил, – пожал Матвей плечами.

– А ему чего неймётся? – озадачился казак.

– Да дурь какую-то баял. Будто я душу лукавому продал, и за то он меня к жизни вернул, – скривился Матвей, понимая, что в этом случае нужно говорить чистую правду.

– Понятно. Андрея дочка постаралась, – презрительно сплюнул казак и, повернувшись к ватаге, скомандовал: – Поднимайтесь. Будете перед кругом казачьим ответ держать.

* * *

Церковный перезвон катился над степью, заставляя прихожан замирать и оглядываться на сверкающие купола, крестясь и тихо вознося короткую молитву. Выйдя из храма, Матвей степенно развернулся и, поклонившись, осенил себя широким крестом. Вставшие рядом родители проделали то же самое, и Григорий, вздохнув, негромко произнёс:

– Погодим малость.

– Чего это, Гриш? – тут же подобралась Настасья.

– Лукич баял, казачий круг сегодня собирать станет. Решать будут, что с теми неслухами делать, что с ножами на Матвейку пошли.

– Там один только был с ножом, бать, – решился напомнить парень.

– С ножом один, а остальные смотрели да молчали. А ты теперь вообще помалкивай.

– С чего бы? – не понял парень. – Это меня убить хотели.

– А с того, что они хотели, а ты по ним словно дрогами гружёными прошёлся. У троих челюсти сломаны, один дохнуть не может, рёбра помял, да и остальным досталось так, что и сказать опаска берёт.

– Так что ж мне было, стоять и смотреть, как меня убивать станут? – возмутился Матвей. – Я их не трогал. За глиной шёл.

– Потому и круг собирать станут. Ты делом занимался, а они злодейство удумали, – наставительно отозвался казак.

Из собравшейся на церковной площади толпы не спеша вышел сам десятник и, подойдя к семье, проворчал, расправляя усы:

– Пойдём, Григорий. Старшины уж собрались все. И ты, Матвейка, за нами ступай.

Кивнув, казаки направились следом за старшиной. Настасья, выждав минуту, незаметной тенью поспешила следом. Казачий круг – дело мужское, и женщин на него допускали только в том случае, когда одной из ответчиц являлась женщина. Во всех остальных случаях они оставались только сторонними зрителями. Хотя нередко случалось так, что мнение казачек влияло на решение круга.

Отойдя в дальнюю часть площади, мужчины оказались перед двумя лавками, на которых восседали пожилые казаки. Выборные старшины с одной стороны и главы самых больших и уважаемых в станице родов – с другой. Сняв папахи, казаки дружно поклонились, выражая своё уважение собравшимся, и, выпрямившись, замерли, ожидая начала разговора. С другой стороны, раздвигая толпу, вывели всех виновников той драки. Глядя на их разукрашенные физиономии, Матвей еле сдержал довольную ухмылку.

«Опыт, его не пропьёшь», – усмехнулся он про себя, не торопясь надевая папаху.

– Ну, расскажите, голуби, с чего вы вдруг вшестером на одного кинулись, да ещё и ножом размахивать стали. Или забыли, что на родича руку поднять – грех великий? – громко поинтересовался Лукич, оглядывая парней презрительно-ироничным взглядом.

– Так то на родича, – не удержавшись, буркнул всё тот же заводила. – А этот байстрюк бешеный, мне не родич.

– Язык придержи, шваль, – неожиданно рявкнул Григорий, сжимая пудовые кулаки. – Ты кого хаять вздумал, крапивное семя?!

– Погоди, Гриша, – остановил его старшина. – Так ты, вьюнош, хочешь сказать, что честная казачка Настасья сына своего незнамо от кого прижила и Матвей отцу своему не сын? – уточнил он тоном, от которого даже у Матвея холодок по спине пробежал.

– Прежде, может, и был он им сыном. А теперь непонятно кто, – прохрипел заводила, быстро оглядываясь по сторонам.

– Может, и был, значит, – тут же отреагировал Лукич. – Так, может, у тебя и видаки тому делу имеются, или ещё чем слова свои доказать можешь? Иль окромя лая пустого у тебя и нет ничего? Отвечай, щучий сын! – вдруг рявкнул казак так, что собравшиеся невольно вздрогнули.

– Что прежде было, не знаю, но опосля того, как его молоньей убило, не тот это Матвей. Не он это, – заверещал парень.

– И кто ж тебе сказал такое, коли родные отец с матерью в нём кровного сына признают? Чем слова свои доказать можешь? – не унимался Лукич, презрительно усмехаясь.

– Все знают, не жить человеку, коль его молоньей ударило. А он живой.

– Врёшь, – жёстко отрезал казак. – Было уже такое, чтобы человек после такого удара живым уходил. Было. Так чем слова свои подтвердить можешь, казачок?

Заводила снова быстро огляделся, и взгляд его вдруг задержался на ком-то в толпе. Матвей, чувства которого с начала схода обострились, словно перед серьёзной дракой, тут же бросил взгляд в ту же сторону и с ходу приметил физиономию своей бывшей невесты. На заводилу она смотрела со смесью торжества и испуга. Словно только сейчас поняла, что затеяла. Понимая, что вытаскивать её на круг, не имея доказательств, будет глупо, Матвей вздохнул и, про себя сплюнув, перевёл взгляд на парня.

Но как оказалось, Лукич тоже внимательно отслеживал каждое движение виновника торжества. Быстро повернув голову, он понимающе усмехнулся и, чуть кивнув, громко произнёс:

– А может, тебя научил кто говорить так? Может, ты нам тут с чужого голоса поёшь?

– Сам я всё решил, – помолчав, выдохнул заводила, опустив голову.

– Дурак, хоть и смелый, – качнул Лукич седым чубом. – Иль ты решил, что она опосля круга с тобой будет? Так нет, ошибочка вышла. Повертела она тобой и бросит, потому как не нужен станешь.

– Как это не нужен? – растерялся парень.

– А зачем ты ей ославленный? – пожал Лукич плечами. – Иль ты решил, что за словеса ругательные про казачку честную мы уж и забыли все? Так нет. Вон, Григорий, только из почтения к кругу казачьему ещё в драку не кинулся. А Матвей так и вовсе вон на кнут поглядывает. Елизар из него доброго кнутобоя сделал.

Сообразив, что попался, Матвей отвёл взгляд от означенного предмета и, вскинув голову, мрачно уставился на противника.

– Сам всё решил, – помолчав, упрямо повторил казачок.

– Ну, сам так сам, – вздохнул Лукич и, повернувшись к собравшимся старшинам, продолжил: – Собрались мы сегодня, господа казачество, вот почему. Шёл я третьего дня от луга вдоль ручья и приметил, как вот эти недоросли остановили сына кузнеца Матвея. Тот с ручья в кузню глину нёс. Остановили, значит, и задирать принялись. Вшестером одного. Ну, я и решил переждать малость да посмотреть, что из всего того получится. Всё рассказывать не стану, да только вот этот вьюнош и тогда про Настасью словеса ругательные произносил. Матвей в драку не кинулся. Словом его осадил. Но этому, видать, мало показалось, он в драку и кинулся. Первым. Да, видать, Матвейка недаром у пластунов науку проходил. Вмиг всех на задницы усадил. А этот… – тут казак презрительно скривился, – за нож взялся. И опять Матвей не стал уклада рушить и оружия не взял. Добре Григорий сына воспитал. Даже в драке оружия против станичников не обнажил. Хотя знаю, был у него при себе нож булатный. Он и сей момент при нём. Так ведь? – вдруг повернулся казак к парню.

Вместо ответа Матвей поднял ногу и вытянул из-за голенища короткого сапога свой нож.

– Извольте видеть, господа казачество, – удовлетворённо кивнув, продолжил Лукич. – Матвей, как толковому казаку и положено, завсегда при себе клинок имеет, но в драке супротив станичников доставать его не стал. Голыми руками управился. Так что случилось у нас форменное безобразие. Шестеро станичников на своего же брата казака оружье обнажили. И видок тому я сам. Вот и решайте теперя, как с ними быть. Мы с вами завсегда в бою мастеров бережём, а они все уклады казачьи забыли и в мирное время за оружье взялись. К слову сказать, Григорий, а чего это у тебя единственный сын и без серьги ходит. Непорядок это, – неожиданно попенял он кузнецу.

– Так прежняя от молоньи сгорела, а новую вдеть не удосужился, – растерянно буркнул мастер. – Прощенья прошу, господа казачество. Сей же день вдену.

– Добре, – коротко кивнул Лукич и, повернувшись к старикам, уточнил: – Так что с ними делать станем, круг казачий?

Не торопясь, переглядываясь, казаки о чём-то пошептались и, придя к какому-то решению, принялись втолковывать его самому старому казаку. Кивнув, тот степенно поднялся и, огладив белую, как снег, бороду, негромко объявил:

– Первая вина их, что почтенную казачку позорить вздумали. За словеса ругательные со всех шестерых виру серебром взять. Виру ту пусть муж ейный сам назначит. Другая вина, что против своего брата станичника оружье обнажили.

– Так то ж не мы. То ж вот он, – не выдержав, истерично выкрикнул один из парней.

– А вы смотрели да помалкивали, – рыкнул в ответ старик. – Тех пятерых, что молчали, пороть малой поркой. Розгами, по два десятка ударов. А вот этого убивца пороть большой поркой. Нагайкой, полсотни ударов. Без жалости дурной.

От такого решения охнул даже Матвей. Витая плеть запросто могла отбить человеку все внутренние органы, даже если удары будут наноситься не в полную силу. Смерть не самая лёгкая, даже если виновный перенесёт сам процесс. Услышавшие приговор казаки дружно опустили головы, понимая, что парень во всём виноват только сам. Из толпы послышался женский плач. Женщины зароптали, но оспорить решение казачьего круга не решился никто. Вздохнув, Матвей сделал шаг вперёд и, сняв шапку, поклонился.

– Сказать чего хочешь, Матвей? – тут же отреагировал Макар Лукич. – Иль просить чего собрался?

– Дозвольте просить, господа казачество, – выпрямившись, ответил парень. – Не хочу горя роду казачьему. Явите милость, заместо полусотни три десятка ударов назначьте. Авось выживет.

– Пожалел, значит, – понимающе вздохнул Лукич. – А ведь он тебя не жалел. Насмерть бил. Я ж сам видел.

– Да бог с ним, Макар Лукич, – отмахнулся Матвей. – Взъярился он шибко, вот и махал свинорезом своим, словно мельница крыльями. Не хочу смерти казаку. Да и не он в том виноват по большому счёту. Чужим словам поверил.

– Про то мне ведомо, – кивнул казак, оглаживая бородку. – Но ведь ты сам слышал. Всю вину себе берёт. Сам.

– Дурак влюблённый, – фыркнул Матвей, не удержавшись.

– Что скажете, казаки? – повернулся Лукич к старикам.

– Добре, – посовещавшись, ответили те. – Коль у самого казачка к нему сердца нет, то пусть так и будет. Три десятка. А пороть Елизар станет.

Он первый кнутобой в станице. Только этого батька его пороть станет, – кивнул старик, оглашавший приговор, на понурившегося заводилу. – Сам не сумел укладу казачьему верно обучить, вот пусть сам и исправляет.

На площадь вынесли скамью и ведро с розгами, вымоченными в солёной воде. Виновных раздели до пояса и начали поочерёдно укладывать лицом вниз. Елизар, вытягивая из ведра розгу, протягивал её сквозь кулак, чтобы снять лишнюю воду, и экзекуция началась. Последним на лавку уложили заводилу, и казаки быстро прикрутили его конечности к лавке ремнями. В зубы парню сунули свёрнутый в рулон кусок сыромятной кожи, и в воздухе свистнула нагайка.

– Не жалей, Аверьян, – жёстко приказал Лукич. – Не сумел прежде долг отцовский исполнить, так хоть теперь не позорься.

Побледнев, крепкий казак средних лет закусил до крови губу и, тряхнув головой, от души взмахнул нагайкой. Кожа на спине приговорённого моментально вспухла раной и по бокам потекла кровь. Глядя на это действо, Матвей только крепче сжимал зубы, чтобы ничем не выдать своих эмоций. Для человека из двадцать первого века это было настоящим варварством, но изменить что-то он был не в силах. Да и правила в казачьих поселениях всегда были жёсткими.

Хотя оно было и понятно. В противном случае этим станицам было просто не выжить. Недаром говорилось, что казак с войны живёт, войной кормится. И весь уклад казачьей жизни был подчинён одному правилу: выжить в состоянии вечной войны со всем окружающим миром. Ведь прежде казачество возникло как противовес общепринятым правилам и законам в государстве. Основу этого воинства составляли люди, бежавшие на окраины страны от несправедливости и подлости власть предержащих.

Конечно, бывали среди казаков и обычные разбойники, уходившие в эти места от преследования закона, но в основном это были именно беглецы от жестокости толстосумов. Те, кто не желал терпеть самодурство дворян и бар.

Дождавшись окончания порки, Матвей следом за отцом поклонился кругу и, надев папаху, отступил в сторону. Григория окружили родичи наказанных, чтобы обсудить размер виры.

* * *

В течение следующей недели в кузню то и дело заходил народ с тем или иным маленьким делом, но Матвей отлично понимал, что приходят они не за ремонтом, а посмотреть на него, местечковую знаменитость. Как ни крути, а справиться в кулачной схватке с полудюжиной не самых слабых парней – это не шутка. Такому специально учиться надо. Откровенно говоря, парень и сам понимал, что ему в очередной раз крупно повезло.

Молодые казаки всегда были не дураки кулаками помахать, но умению справиться с таким количеством противников нужно было учиться. Серьёзно и вдумчиво. Подобными умениями обладали пластуны, но они кого попало своей науке не обучали. В общем, если разобраться, то по всему выходило, что Матвей недаром обучался в своё время именно у этих бойцов. Точнее, обучался его предшественник, или предок. Парень уже и сам запутался во всех этих причинно-следственных связях.

С одной стороны, его закинуло во времена, когда жил его прадед. С другой, он вроде как оказался в этом времени в своём собственном теле. То, что это тело именно его, Матвей, в общем-то, не сомневался. Его, но на десяток лет моложе. Фотографий прапрадеда он никогда не видел, их не сохранилось, но в том, что это тело его собственное, был уверен. Ну не видел он никаких различий с собой прежним. Так что, отбросив эмоции, Матвей решил принять случившийся факт как таковой и вживаться в предоставленные реалии.

Работая молотом, он мысленно прокручивал в памяти все известные дела, которые будут происходить в империи, и с мрачной обречённостью понимал, что изменить ничего не получится. Даже то, что он выжил после удара молнии, не даст ему доступа к императору, а значит, озвучивать свои знания нет никакого смысла. Объявят сумасшедшим, и на этом всё закончится. Люди готовы доверять вещественным доказательствам, но никак не словам, даже если произнесённые пророчества, которые исполнились, не всегда принимаются как откровение.

В общем, куда ни кинь, везде клин. Переждав возникший в станице ажиотаж, Матвей вернулся к работе над задуманными новинками. Григорий, уже разобравшийся в его задумках, с удовольствием помогал сыну, тихо радуясь, что его кузница вскоре превратится в настоящую мастерскую. Пользуясь полным доверием отца, парень принялся отливать подшипники самого разного диаметра. Ведь привод к станкам должен был находиться на валу.

Сам кузнец не торопясь отливал станины и запчасти к самим станкам. Глядя на его ловкие, уверенные движения, Матвей только тихо вздыхал. Подобные навыки приходят только с большим опытом. Сам парень был больше знаком с теорией, нежели с практикой. Ну, негде ему было набраться подобных умений. Просто негде. Благо теорию он помнил отлично и всегда мог вспомнить подходящий способ работы с металлом.

В один из дней, когда Григорий оставил его в кузне одного, а сам отправился в дом по какой-то надобности, на подворье заглянула вдова Ульяна. Увидев парня, женщина лукаво улыбнулась и, протянув ему нож с обломанным концом, попросила, поглядывая из под опущенных ресниц:

– Матвейка, а заточи его правильно. А то надо дочке харчей сготовить, а нож, сам видишь, и тупой, да ещё и сломался.

– Тут проще новый отковать, чем этот ремонтировать, – хмыкнул парень, вертя в руке старенький нож.

– Да где ж денег на новый взять? – вздохнула вдова. – Этим как-нибудь управлюсь.

– Присядь покуда, – кивнул Матвей, указывая ей на чурбачок.

Сунув нож в горн, он разогрел его докрасна и тут же вывел новое остриё. После чего, проковав сам клинок, отбил лезвие и, плавно опустив в ведро с маслом, дал остыть. После, вытянув нож, положил его на наковальню и, подхватив точило, принялся точить, выводя режущую кромку точными, уверенными движениями.

– Ох, и ловок ты стал, Матвей, – мелодично произнесла Ульяна, обмахивая лицо уголком платка. – Ох, и силён. Прежде мальчишка был тощий, а теперь почти мужик настоящий. И силушки, сразу видно, не занимать.

В ответ парень просто кивнул, отлично понимая, что отвечать на эти сентенции бессмысленно. В кузне и вправду было жарко, так что работал Матвей голым по пояс, укрыв грудь фартуком из толстой кожи.

Пламя горна отбрасывало отсветы на его влажную от пота кожу, а налившиеся мышцы скользили под ней, словно упругие мячики. Красоваться парню и в голову не приходило. Сейчас ему важнее было побыстрее разобраться с этим мелким делом и вернуться к главной задаче, но вспомнив слова матери, он на мгновение замер, а потом озорно усмехнулся.

Приведя нож в порядок, он привычно проверил его остроту на куске дерева и, отерев клинок чистой тряпицей, протянул вдове:

– Держи. Готово.

– И вправду ловко, – одобрительно улыбнулась Ульяна, легко вскакивая на ноги. – И заточил славно, – продолжила она, попробовав остроту пальцем.

Вместо ответа Матвей приобнял её за талию и, подтянув к себе, еле слышно спросил, заглядывая в глаза:

– Зайду вечером, пустишь ли?

– А ты заходи, там посмотрим, – лукаво улыбнулась вдова, ещё теснее прижимаясь к нему.

– Тогда, как стемнеет, жди, – пообещал парень, коротко поцеловав её в губы.

Тихо охнув, женщина на мгновение замерла, а потом, сделав глубокий вздох, жарко выдохнула:

– Не стучись. Сразу в хату ступай, я встречу.

Стремительно развернувшись, она выскочила из кузни и быстрым шагом поспешила на улицу.

– Чего Ульяна заходила? – спросил вошедший кузнец.

– У ножа конец обломился. Просила поправить да наточить, – пожал Матвей плечами.

– Сделал?

– Само собой. Ты ж сам говорил вдовам завсегда помогать.

– От и добре, – кивнул мастер. – Заканчивай, вечерять пойдём. Мать уж накрыла всё.

– Ступай, бать. Я инструмент приберу да горн проверю, – кивнул парень, откладывая свои заготовки.

Одобрительно улыбнувшись, Григорий вышел из кузни, а Матвей, тряхнув головой, мысленно похвалил себя, что не стал сразу снимать фартук. Близость молодой женщины заставила его организм выразить своё одобрение во всей красе. Даже немного больно стало. Только теперь парень понял, что, оказавшись в этом времени, он ещё ни разу не был с женщиной. И это при том, что оказался в теле на десять лет моложе.

Кое-как уняв разбушевавшиеся гормоны, парень навёл в кузнице порядок и поспешил домой. Ужинать. С наступлением весны он переселился на сеновал, так что его уход никто не должен был заметить. С этими приятными мыслями Матвей быстро смёл всё, что подала мать, и, пожелав всем доброй ночи, выскочил из дому. Как ни крути, а идти к женщине без подарка было неправильно. Припомнив, что в сарае хранится с десяток кухонных ножей, которые отец делал в запас, парень направился туда.

Выбрав подходящую пару, Матвей с грехом пополам дождался темноты и, увидев, что родители погасили свет, перемахнул плетень. Добраться до дома вдовы было делом нескольких минут. Скользя по улице, словно тень, парень с удовольствием отмечал про себя, что тело его двигается ловко и бесшумно, как призрак. Похоже, наука пластунов наложилась на знания самого парня, и это дало отличный результат.

Пробравшись на нужное подворье, Матвей всё так же бесшумно поднялся на крыльцо и, взявшись за ручку, чуть приподнял дверь, чтобы петли не заскрипели. Миновав сени, он точно так же открыл дверь в дом и, войдя, внимательно осмотрелся. Крошечная лучина едва освещала помещение, а лампадка под киотом казалась далёким маяком. Привычно сняв папаху, Матвей быстро перекрестился и, услышав за печкой какой-то шорох, направился в ту сторону.

– Ох, леший! Чуть сердце не оборвалось, – охнула Ульяна, увидев его рядом.

– Так ведь сама сказала не стучать, – улыбнулся парень, протягивая ей ножи. – Вот, держи. А то твой скоро совсем сломается.

– Спаси Христос, Матвеюшка, – залилась вдова румянцем и, бросив на подарок быстрый взгляд, отложила их в сторону.

– Не за что, – усмехнулся парень, обнимая её.

Изголодавшаяся по ласке женщина выжала его досуха, но утром, едва только за окошками начало светлеть, Матвей уже был у себя на сеновале. Этой ласковой, нежной женщине он дурной славы не хотел и потому, едва урвав пару часов сна, ушёл, чтобы избежать случайных свидетелей их связи. Да, вдовы всегда имели больше прав и возможностей, нежели девушки или замужние женщины, но деревня есть деревня, и слухи тут разлетались быстрее пожара.

Устроившись на кошме и накрывшись старой буркой, Матвей провалился в сон едва ли не раньше, чем опустил голову на набитую сеном подушку. Разбудил его голос отца. Кое-как продрав глаза, Матвей широко, от души потянулся и, зевая так, что челюсти скрипели, отозвался:

– Иду, бать.

– Чего-то ты разоспался сегодня, – иронично усмехнулся кузнец, наблюдая, как он умывается.

– Да мысли всякие покоя не давали, – отговорился парень. – Всё про станки думаю, верно ли всё рассчитал.

– Верно рассчитать – это наука. А ты хоть и грамотен, а науки той не знаешь. И я не знаю. Так что будем пробовать да смотреть, что получится, – понимающе усмехнулся кузнец. – Вроде и пустой перевод железу, а всё одно иначе никак.

«Ага, методом научного тыка. Вот как это называется», – усмехнулся про себя Матвей и, кивнув, поспешил за отцом в дом.

Быстро проглотив поданное матерью молоко с хлебом, мужчины отправились работать. Вся отливка для изготовления токарного станка уже была готова. Оставалось всё это отшлифовать и собрать в одну кучу. Работа муторная при местных возможностях, но необходимая. Матвей едва не в кровь руки стёр, наводя лоск на направляющие и трущиеся детали. Но когда начался процесс сборки, к его огромному удивлению, всё работало.

Да, медленно, да, не так точно, как хотелось бы, но работало. Убедившись, что патрон вращается без особых усилий, а кулачки зажимают детали ровно, кузнец весело рассмеялся и, от души хлопнув сына по плечу, громко высказался:

– Эх, цены твоим рукам, Матвейка, нет. Это ж надо, однажды увидел и всё запомнил, как оно там устроено.

– Так интересно же, бать, – быстро выкрутился парень.

– Так и мне интересно, а у меня вот мозгу не хватило запомнить.

– Так ты больше на инструмент смотрел, а я – на станки.

– Неужто вспомнил чего? – оживился кузнец.

– Так, мелькает изредка что-то, – тут же напустил Матвей туману.

– Ну, хоть так, – кивнул Григорий и, рукой провернув патрон, уточнил: – Что дальше делать станем?

– А вот теперь, бать, будем паровик ладить и на этом станке все его детали обтачивать, – тут же отозвался парень.

– Добре. Тогда я пошёл бронзу собирать. Не всю ж ты её на свои крутилки извёл, – поддел кузнец парня.

– Не, я только малые кусочки выбирал, – тут же ушёл Матвей в глухой отказ. – Помню ведь, что мы делать собираемся.

– Знаю, – рассмеялся кузнец.

– Бать, а ты где столько бронзы собрать сумел? – поинтересовался Матвей.

– В соседней станице церква сгорела, вот колокол с колокольни и упал. Да сразу вдребезги. Их кузнец с литьём не особо, так что я всё и собрал. Да ещё пару пушек старых в степи нашёл.

– Пушек? – подобрался парень. – А где именно, помнишь?

– Чего ж не помню. Помню. А тебе зачем? – удивился Григорий, перебирая старое железо.

– Люди бают, в прежние времена разбойники в пушках казну свою прятали, да так и зарывали. Вот я и подумал…

– Не было там ничего, – отмахнулся кузнец. – Да и пушки те побитые были. Я их кусками собирал.

– Покажи место, бать, – не удержавшись, попросил Матвей.

– От ведь взыграло тебе, – фыркнул кузнец, но, покачав головой, усмехнулся. – Добре. Вот с литьём закончим и съездим. Даст бог, может, хоть что-то из того, что я прежде не нашёл, соберём. Бронза – металл толковый. Из него много чего сделать можно. Только помни: нам к севу обернуться потребно.

– Обернёмся, бать. Я там тоже жить не собираюсь. Гляну, прикину, что к чему, а дальше как бог даст.

– Ну-ну, посмотрит он, – иронично усмехнулся кузнец, разжигая горн.

* * *

К месту, где когда-то были найдены старые пушки, они отправились спустя две недели после запуска первого станка. Убедившись, что всё работает без рывков и заеданий, Григорий задумчиво оглядел остатки запасов бронзы и, расправив усы, решительно заявил:

– Собирайся, Матвей. В степь поедем. Будем пушки искать. Даст бог, я тогда не всё собрал.

– Завтра, с утра? – быстро уточнил парень.