Текст книги "Сокрушенная империя"

Эшли Джейд
Сокрушенная империя

Ashley Jade

BROKEN KINGDOM

Печатается с разрешения

Victoria Ashley Shukri и SBR Media

The moral rights of the author have been asserted

Дизайн обложки Яна Половцева

© Елфимова Анастасия, перевод на русский язык, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

Нет повести печальнее на свете,

чем повесть о Ромео и Джульетте

– Уильям Шекспир, Генрих V.

Посвящается Мэри

Я скучаю по тебе.

Я люблю тебя.

Мне повезло встретиться с тобой.

Спасибо, что верила в меня, когда никто (даже я сама) не верил.

Покойся с миром, родная.

Пролог
Оукли

Бьянка.

Она – первое, о чем я думаю, когда открываю глаза.

Но, к сожалению, не первый человек, которого я вижу.

Этот человек – мой отец.

И два полицейских.

Черт.

Окинув быстрым взглядом пространство вокруг, я понимаю, что нахожусь в больнице.

Вот дерьмо.

– Что… – Я пытаюсь пошевелиться, но у меня ничего не получается.

Затем я опускаю глаза и понимаю почему. Я пристегнут наручниками к сраной кровати. И не так, как мне обычно нравится.

– Что случилось?

Отец, которого я никогда в жизни ни видел настолько испуганным, делает шаг вперед.

– Ты попал в аварию.

Похоже на правду, потому что мое последнее воспоминание – это то, как я веду машину.

И мы ругаемся.

Ее слезы.

Но ярче всего? То, что она сказала прямо перед тем, как мир вокруг потемнел.

– У тебя случился приступ за рулем, – продолжает отец, но его слова пролетают мимо моих ушей.

Сейчас меня волнует кое-что поважнее.

– Где Бьянка? – Я сажусь на кровати. – Она в порядке?

Учитывая то, что машины возглавляют список ее фобий, она, должно быть, там с ума сходит.

Мне нужно ее увидеть.

– Она… хм. – Он мрачнеет. – Она все еще в операционной.

Мой мозг, кажется, временно отключается, потому что я не понимаю, о чем говорит отец.

– Операционная? – Штука в моей груди – тот чертов орган, который она вернула к жизни, – начинает неистово биться. – Она же будет в порядке, да?

Она обязана.

Эта девчонка – синоним слова «боец».

Нахмурившись, он отодвигает стул, стоящий рядом с койкой, и садится на него.

– Мы… вернее, Ковингтоны… пока ничего не знают.

Мне нужно увидеть Джейса и Коула.

Твою мать.

Они чертовски разозлятся, когда узнают, что у меня случился приступ, пока их сестра была со мной в машине. И еще сильнее взбесятся, если до них дойдет, что я все лето с ней спал.

Хотя кого я обманываю? Бьянка – это не просто девушка для секса.

В любом случае они не обрадуются таким новостям. Однако их гнев – последнее, что меня сейчас волнует. Мне нужен врач – да хоть кто-нибудь, – с кем я могу поговорить о ее состоянии.

– Тут где-нибудь есть доктор или медсестра? Я должен узнать, как…

– Оукли, – обрывает меня отец. – Мы не можем сейчас беспокоиться о них.

Мне не нравится его отстраненность по отношению к ним. Мой отец уже несколько лет является личным юристом и другом мистера Ковингтона. Он даже дома шутил, мол, дерьмо Ковингтонов – его дерьмо. Учитывая то, что Джейс и Коул – мои лучшие друзья, черт, мои братья, я думаю точно так же. Очевидно, стена, которую он строит сейчас между нашими семьями, мне не нравится.

– Что значит, мы не можем беспокоиться…

– Оук, – отец указывает на полицейских, – сейчас у нашей семьи свои проблемы.

Мне хочется засмеяться из-за того, что он использовал слово «семья». Оно к нам не применимо с тех пор, как я разозлился на отца, переспал со своей мачехой и влюбился в нее… Только чтобы узнать, что она использовала меня, чтобы забеременеть.

И она забеременела.

А потом потеряла ребенка.

Моего.

И вскоре после выкидыша она снова беременна… моей сводной сестрой. Так это и должно было случиться. Но это уже моя беда, я вечно все порчу. Самое главное? То, что происходит сейчас.

Я перевожу взгляд на полицейских.

– Что они…

Твою же, на хрен, мать.

Если случилась авария… на место прибыли копы. А значит, они нашли в моем багажнике героина и кокаина на десять тысяч долларов. Теперь я понимаю, почему отец напуган.

Черт, я тоже напуган.

Я смотрю на отца, боясь заговорить, потому что не хочу добавить себе проблем. Что смешно, ведь я и так в заднице.

В такой глубокой заднице.

Словно прочитав мои мысли, он поворачивается к полицейским.

– Вы можете оставить нас с сыном вдвоем на минуту?

Они смотрят на него как на психа.

– Это против правил, – четко говорит один из полицейских.

– Да к черту ваши правила, – выплевывает отец, но я слышу, как страх просачивается сквозь его напускную уверенность.

В груди все переворачивается.

Отец вообще мог бы не приходить сюда, учитывая все, что я сделал. Но тем не менее… он здесь. Борется за свое жалкого отпрыска.

Как настоящий родитель, которым никогда не была моя мать.

Взяв себя в руки, отец встает.

– В этой комнате нет окон. – Он переводит взгляд на мои наручники. – И он пристегнут к кровати. – Затем смотрит им в глаза. – Он никуда не денется. Даю слово.

Я жду, что копы начнут спорить, но, должно быть, мой отец куда более уважаемый человек, чем я думал, потому что они соглашаются.

– Пять минут, – произносит один из них, когда они начинают двигаться в сторону двери.

Схватившись за редкие пряди волос на своей лысеющей голове, отец бледнеет.

– Ты в дерьме, Оук.

Да уж, я в курсе.

– Знаю. – Я морщусь. Это плохо. Чертовски плохо. – Насколько глубоко?

Отец начинает загибать пальцы.

– Что ж, начнем с того, что они изъяли больше фунта героина и кокаина из твоего багажника. – Он зло смотрит на меня. – Дальше, в твоей крови обнаружили 0,8 промилле алкоголя, что больше…

– Допустимой нормы, – заканчиваю я за него.

Потому что, когда я лажаю… то делаю это по полной.

Если честно, удивлен, что список такой короткий.

– Еще они нашли в твоем организме следы марихуаны и кокаина.

Тут без сюрпризов.

– Я пытался протрезве…

– Что ж, это, на хрен, не сработало, – кричит он, и в его глазах плещется ярость.

– Прости меня.

Но извиняюсь я не за то, что употреблял наркотики. Я знаю, что он наконец узнал правду. На его лице столько боли, столько разочарования, что мне тяжело на него смотреть.

Папа отводит глаза, словно тоже не может взглянуть на меня.

– По крайней мере, я знаю, почему ты так внезапно съехал.

Да, потому что я больше был не в состоянии смотреть на себя в зеркало. А значит, я точно не мог видеться с ним.

– Пап…

– Я не хочу об этом говорить, – выплевывает он, сжимая спинку стула с такой силой, что костяшки пальцев белеют. – Я должен сказать тебе кое-что. – Злость на его лице сменяется отчаянием. – Кое-что очень серьезное.

Учитывая внушительный список дерьма, которое я сегодня сотворил, – и тот факт, что моя любимая девушка находится в операционной, – я практически уверен, что он уже не скажет мне ничего серьезнее.

– Что?

Приблизившись, он сжимает мое плечо.

– Во время приступа ты вылетел на встречную полосу и врезался в другую машину.

Очевидно, я ошибался… есть кое-что посерьезнее.

Намного серьезнее.

У меня не лучшие отношения с Богом, но я все равно начинаю молиться про себя. Прося, чтобы операция Бьянки прошла успешно… и чтобы с человеком во второй машине все было хорошо.

Крепче сжав мое плечо, отец опускает глаза в пол.

– За рулем была Хейли.

Я теряюсь.

– Хейли… моя бывшая девушка Хейли?

Он кивает.

– Да.

Я потираю грудь, внутри которой все сжимается в огромный комок. Отвратительный список моих ошибок становится длиннее с каждой минутой.

– Надеюсь, с ней все в порядке.

– Оук, – мягко говорит он, словно ему тяжело продолжать. – Она не выжила.

Я чувствую спазм в желудке, комната начинает кружиться.

Конечно, я придурок, самый большой, которого знаю, но я не…

Твою мать.

Это не может быть правдой.

– Она умерла? – Когда звук моего собственного крика отскакивает от стен, наполняя комнату, у меня начинает звенеть в ушах. – Я убил ее?

Я пристально смотрю на отца, прося, умоляя взять эти слова обратно. Но он не может.

Потому что я убил ее.

Все вокруг становится размытым, я делаю вдох, пытаясь себя успокоить. Не получается. От этого никуда не денешься. То, что я сделал, уже не получится исправить. Вина – та, которой не поможешь сожалением, – наполняет мою грудь.

– Прости, – шепчет папа, обнимая меня.

Я не понимаю, почему он извиняется. Я во всем виноват.

– Я уби…

Свет над моей головой начинает моргать и слишком уж знакомый шум наполняет уши.

* * *

– У него эпилепсия! – кричит отец, когда комнату наполняет звук шагов. – Снимите с него эти чертовы наручники.

Я моргаю, глядя в потолок, на меня накатывает волна усталости.

Есть столько вещей, которые я хотел бы сказать, – и еще больше, за которые хотел бы извиниться, – но я не могу. Ведь никакое раскаяние здесь не поможет. Я просто хочу закрыть глаза… и проспать вечность. Возможно, когда я проснусь, окажется, что это был всего лишь сон.

Или прекрасный кошмар.

Черт. Я так сильно хочу ее увидеть. Сказать ей слова, которые не успел произнести до того, как стало слишком поздно. Когда я все испоганил. Сказать, что между нами все было по-настоящему.

– По протоколу нельзя, – отрезает какой-то мужчина.

– На хрен ваш протокол. – Папа гладит меня по голове так же, как в детстве. – Все хорошо. У тебя просто снова случился приступ.

Забавно, ведь, несмотря на небольшой рост, в суде отец превращается в настоящую акулу, в монстра, который способен буквально разрушить любую жизнь простым заключительным словом, но глубоко внутри у него огромное сердце.

Раньше я думал, что и у меня такое же. Но теперь я знаю, что это не так… потому что люди с огромными сердцами никого не убивают.

– Он в порядке? – слышу я знакомый голос.

Дилан.

Борясь с усталостью, я отрываю взгляд от потолка. Глаза моей двоюродной сестры красные и опухшие, словно она плакала.

Возможно, из-за дерьма, которое я натворил.

Я открываю рот, но отец меня перебивает.

– Прости, Дилан, но тебе пока к нему нельзя.

Дилан переминается с ноги на ногу.

– Я просто хотела убедиться, что с ним все в порядке.

– Я понимаю, – говорит отец. – Но сюда можно только ближайшим родственникам.

По лицу Дилан видно, как ее ранят эти слова, и я ни капли ее не виню. Отец ведет себя с ней как настоящий урод.

– Какого черта, пап? – хриплю я. – Дилан – наша семья. – Я смотрю на медсестру, которая ставит мне капельницу, надеясь на поддержку, учитывая то, что я здесь пациент. – Я хочу, чтобы моя сестра осталась. – Повернув голову, я снова перевожу свое внимание на нее. – Как там Бьянка?

Я замечаю огонек беспокойства в ее глазах.

– Операция только что закончилась…

– Выведите ее, – встревает отец. – Сейчас же.

– Нет, – рычу я, но меня никто не слушает. – Дилан! – выкрикиваю я, пока полицейские выставляют ее за дверь. Когда наши взгляды встречаются, мне удается проговорить: – Скажи ей, что между нами все было по-настоящему. – Я сглатываю. – Скажи, что я люб…

Дилан пропадает из поля зрения, прежде чем я успеваю закончить предложение.

Я направляю свой гнев на отца.

– Почему ты не разрешил ей остаться?

Он хмурится.

– Потому что она слишком предана Джейсу и Ковингтонам, и я не могу позволить ей шпионить за нами, чтобы получить больше информации для возможного дела. – За этим следует шумный выдох. – Я уже готовлюсь к тому, что на нас подаст в суд семья Хейли, и если Бьянка не выживет…

Боль вспыхивает в моей груди, взрываясь, словно фейерверк.

– В смысле, если Бьянка не…

Я снова вижу мерцающие огни, и шум начинает эхом отражаться у меня в ушах.

* * *

– Вы можете дать ему лекарство посильнее? – рычит отец на медсестру. – Это его четвертый приступ за семь часов.

Медсестра в этом не виновата.

Эмоциональные потрясения как спусковой крючок для моих приступов, и прямо сейчас в мире не хватит лекарств, чтобы заглушить боль у меня в груди.

– Уже, – отвечает медсестра, возясь с капельницей. – Как ты себя чувствуешь, Оукли? – Она сочувствующе мне улыбается. Я этого не заслуживаю. – Держишься?

С трудом.

– Спасибо.

Нужно быть очень хорошим человеком, чтобы с добротой относиться к сраному убийце.

Я настолько потерян, что едва слышу свой собственный голос, но, думаю, она меня поняла, поскольку одаривает еще одной улыбкой, прежде чем направиться к двери.

– Через час у меня встреча с твоим адвокатом, – сообщает отец, когда она уходит.

Это… странно.

– Разве не ты мой адвокат?

Он качает головой.

– Нет. Это будет конфликт интересов, а я не хочу, чтобы у них было еще что-то, что можно использовать против нас. – Отец порывисто выдыхает. – Я собираюсь сделать все возможное, поцеловать каждую задницу, которую придется, чтобы мы смогли выйти на сделку.

У меня в груди все сжимается.

Я не заслуживаю никакой сделки.

– Пап…

– Но, – перебивает он, и тон снова становится серьезным, – мне нужна от тебя полезная информация.

– Какая?

Его глаза находят двух полицейских в противоположном углу палаты.

– Можно нам минуту наедине? – Увидев, что они готовы начать спорить, отец добавляет: – Обещаю, если вы дадите мне две минуты, я вытащу из него правду.

Какую правду? Он и так уже все знает.

– Две минуты, – соглашается один из них, а затем они уходят.

– Что…

– Чьи наркотики ты продавал?

Нет уж, я не стукач.

– Свои.

Отцу такой ответ не нравится.

– Чушь. Мой друг в участке сказал, что на всех пакетиках, которые нашли в твоей машине, была особая отметка. Штамп, который ставит один наркобарон. Они уже несколько лет пытаются на него выйти.

Мне хочется засмеяться, ведь Локи никакой не наркобарон – по крайней мере, пока, – но я включаю мозги и сдерживаю себя.

В глазах отца вспыхивает разочарование.

– Знаешь, я надеялся, что ты хоть раз скажешь мне правду.

Учитывая недавнее открытие отца, – что я трахал его жену, – это недоверие вполне оправданно. Но я не успеваю задуматься об этом, потому что он хватает мой палец. Я пытаюсь отдернуть руку, но на мне все еще надеты наручники.

– Какого хрена…

Он прикладывает мой палец к кнопке на разбитом экране телефона.

– Твою мать, пап, хватит, – выплевываю я, пока он копается в моем мобильном в поисках информации.

Локи пока, может, и не наркобарон, но он без колебаний пришлет кого-нибудь пристрелить мою задницу за то, что я сдал его копам. Но… тут все честно.

Око за око.

Папа радостно поднимает мой телефон.

– Узнал все, что нужно. Спасибо за сотрудничество. – Он уверенно идет к двери. – Можешь злиться сколько угодно, Оук, но я сделаю все, чтобы ты не сгнил в тюремной камере.

Сгнить в тюремной камере – это как раз то, чего я заслуживаю.

* * *

В животе все переворачивается, когда я направляюсь к залу суда. Словно почувствовав мой страх, отец говорит:

– Не волнуйся. Мы заключили чертовски хорошую сделку, сдав Локи.

Забавно… потому что я не помню, чтобы сдавал кого-то или заключал какую-то сделку.

– Причинение смерти по неосторожности в состоянии алкогольного опьянения, – шепчу я, повторяя то, что он сказал мне утром. Отец подключил связи и сделал так, чтобы мое заседание прошло сегодня.

– Именно. Было сложно, но… – отец указывает на моего адвоката, – мы уговорили их признать это мелким правонарушением.

Адвокат хлопает меня по спине.

– Тебя ждет домашний арест на полгода… максимум.

Как и любого другого богатенького белого ребенка со связями.

Отец усмехается.

– Ты переживешь. Время пролетит незаметно.

Господи Иисусе.

Неудивительно, что родители Хейли просто убиты горем. Мало того, что я убил их дочь, – а еще отправил свою любимую девушку в кому, после которой она потеряла память, – я еще и выйду сухим из воды.

В горле застревает ком, когда мы заходим в зал суда.

Это несправедливо.

– Всем встать перед достопочтенной судьей Дженнет.

Все тело напрягается, на меня накатывает тошнота, когда адвокат начинает свою речь.

Ей исполнилось двадцать один в мае. Я этого никогда не пойму, но она любила слушать Джастина Бибера на полной громкости и каждое утро выпивала на завтрак Ред Булл без сахара. Она обожала картошку фри, но редко ее ела, ведь от нее толстеет задница… что чушь на самом деле.

Воротник рубашки впивается в шею.

Она сказала, что любит меня во время ужина в Суши-Суши, когда мы праздновали полгода отношений.

А я ничего не ответил… поскольку не чувствовал того же. Но я хотел, чтобы она нашла кого-то, кто почувствует. Теперь этого не случится.

Ведь она мертва.

Пока я стою здесь, в суде… и две минуты отделяют меня от свободы.

Подняв голову, я вижу родителей Хейли. Они забились в дальний угол на противоположной стороне зала, держась друг за друга так, словно они единственное, что у них осталось.

Потому что так и есть.

Ее отец изо всех сил старается не заплакать, а мать тихо всхлипывает, прижав к губам салфетку.

Хейли никогда не закончит колледж и не станет ветеринаром, как мечтала.

Ее мама никогда не будет планировать свадьбу вместе с дочерью.

А папа никогда не поведет ее к алтарю.

Потому что я отобрал жизнь, которую они создали. И совсем скоро я пройду мимо родителей Хейли, чтобы продолжить проживать свою… А их дочь навсегда останется в земле.

Как, черт возьми, они смогут это принять?

Никак.

– Приговариваю вас к шести месяцам домашнего аре…

– Нет. – Мой голос отражается от стен, словно волна от разорвавшейся бомбы. – Я не хочу домашний арест.

Я прожил двадцать один год, создавая проблемы, которые либо кто-то решал за меня, либо я просто сбегал от них.

Но не в этот раз.

– Что ты делаешь? – бормочет отец, но я его игнорирую.

Судья моргает, очевидно, застигнутая врасплох моим выпадом.

– Молодой человек, насколько я знаю, вы признали вину и пошли на сделку со следствием…

– К черту сделку.

Несколько человек ахают. Родители Хейли поднимают головы.

– Юноша, – сурово говорит судья. – Еще одно слово, и я обвиню вас в неуважении к суду.

– Сделай что-нибудь, – шипит отец на адвоката.

Этого недостаточно.

– Простите, Ваша честь, – влезает мой адвокат. – У моего клиента тяжелый период…

Да господи ты боже мой.

– Никакой у меня не тяжелый период, – перебиваю я. – Он у родителей Хейли. И Ковингтонов.

Из-за меня.

На лице судьи Дженнет явно читается непонимание.

– Молодой человек, я предлагаю вам…

– Причинение смерти по неосторожности в состоянии алкогольного опьянения… за это меня судят?

Судья кивает.

– Именно.

– Вы можете вместо этого судить меня за убийство?

Потому что я убил ее.

– Оукли, – выплевывает отец. – Замолчи. Сейчас же.

У судьи буквально отвисает челюсть.

– Значит ли это, что вы умышленно убили…

– Нет. Но…

– Простите, Ваша честь, мой клиент находится в состоянии стресса. – Адвокат прочищает горло. – Он не может разумно мыслить.

Судья поправляет очки.

– В таком случае вам стоит его успокоить, иначе я действительно обвиню его в неуважении к суду.

Быстро подумав, я вспоминаю все, что мне говорил адвокат о моей статье.

– Если меня нельзя судить за убийство… вы можете дать мне год?

Судья вздыхает.

– Молодой человек…

– Послушайте, вы же судья, правильно? Значит, вы можете отменить сделку и вынести мне другой приговор в соответствии со статьей. – Хоть я и не юрист, но я его сын, а значит, кое-что знаю. – Насколько мне известно, по этой статье, в соответствии с законами штата Калифорния, меня можно приговорить к одному году колонии. – Все внутри сжимается, когда я смотрю ей в глаза. – И я прошу вас это сделать.

Это немного, я все еще выхожу сухим из воды, но, боже… это хоть что-то.

– Оукли, – шипит отец, краснея от гнева. – Какого черта ты делаешь?

Судья стучит молотком.

– Тишина в суде.

Отец однажды сказал, что мужчина может заплакать только в трех случаях: когда любовь всей твоей жизни стоит рядом с тобой у алтаря, когда твой ребенок делает первый вдох и когда ты хоронишь своих родителей.

Но он не упомянул кое-что еще…

Когда ты отбираешь чужую жизнь.

И чувствуешь себя настолько чудовищно, что во всем мире не хватит наркотиков и алкоголя, чтобы заглушить эту боль.

– Пожалуйста, – умоляю я, внутренности сжимаются от стыда. – Приговорите меня к этому году. Черт, приговорите меня к сотне лет.

Судья снова стучит молотком.

– Молодой человек, я неоднократно просила вас успокоиться. Это мой суд, не ваш. – Она впивается в меня взглядом. – Я приговариваю вас к трехстам шестидесяти пяти дням в исправительной колонии Блэкфорд. – Она поворачивается к мужчине в полицейской форме. – Уведите его.

Я смотрю в глаза родителям Хейли, пока на меня надевают наручники.

– Простите меня.

Мне так чертовски жаль.

Глава первая
Бьянка

Прошлое…

– Мама выходила из комнаты?

Джейс тяжело вздыхает.

– Нет. Она… – он колеблется, – она все еще болеет.

Мы оба знаем, что это ложь. Мама не болеет. По крайней мере, не физически. Ее болезнь отбирает у нее счастье, у ее мужа – жену, у детей – мать. Это настоящее зло. Ее болезнь – это что-то, чего я не понимаю, иначе помогла бы ей.

Единственное, что мне ясно, – я должна любить ее.

Скинув рюкзак на пол, я бегу вверх по лестнице.

– Бьянка, – выкрикивает Джейс, но я отмахиваюсь от него.

Она уже четыре дня лежит в спальне.

Хватит.

Я стучу в дверь и вхожу внутрь, не дожидаясь ответа. Она, как обычно, свернулась калачиком под покрывалом. Но не спит… а сидит в телефоне. Наверняка ждет, чтобы отец, который все еще в командировке, позвонил ей. Она всегда расцветала, когда он звонил. Словно его голос мог излечить ее боль.

Сняв туфли, я ложусь рядом с ней.

Между нами образовалась нерушимая связь, и, когда ей больно, я это тоже чувствую.

– Я скучаю, – шепчу я, обвивая ее руками.

Немного приподняв голову, она улыбается.

– Не знала, что ты уже вернулась из школы.

Неудивительно. Когда ее настигает эта болезнь, она совершенно теряется во времени.

Я провожу пальцем по изгибу ее носа.

Мама – самая красивая женщина, которую я когда-либо видела.

И самая грустная.

– Бьянка, – смеется она, отбрасывая мою руку. – Щекотно.

Неправда. Просто она не любит, когда я обращаю внимание на горбинку на ее носу. Но этот недостаток – то, что я больше всего люблю в ней. Так она становится настоящей.

– Принести тебе поесть?

– Нет, милая, спасибо.

Сердце сжимается.

– Оу.

Она практически не ест, когда болеет.

Я провожу пальцами по изгибу бровей и целую горбинку на носу, пытаясь скрыть свое недовольство.

Иначе ей станет только хуже.

Перекатившись, я встаю с кровати.

– Поспи немного.

Я собираюсь уходить, но она хватает меня за талию, притягивая к себе.

– Как прошел твой день?

– Нормально, – вру я.

– Ну же, – просит она. – Скажи мне правду.

Каким-то образом эта женщина всегда знает, когда я что-то недоговариваю.

– На перемене Джулиана сказала, что я слишком уродливая, чтобы быть балериной, и все засмеялись.

Джулиана популярная… и противная.

И, к моему невезению, я оказалась ее целью.

Мама уверяет меня, что этот несуразный возраст – ужасный, сопровождающийся кривыми зубами и копной пушистых волос – пройдет, но я в этом не уверена.

Она обхватывает мое лицо ладонями.

– Не слушай ее. Ты прекрасна.

– Я не чувствую себя прекрасной.

Между ее бровей образуется морщинка.

– Я же тебе говорила. То, через что ты проходишь, не будет длиться вечно. Я тоже была в таком возрасте. Но потом…

– Но потом ты стала красавицей, все тебя полюбили, и ты стала известной актрисой. – Я раздраженно смотрю на ковер. – Что, если со мной этого не случится? Что, если я навсегда останусь уродиной и…

– Милая, ты не уродина. Просто Джулиана немного… – Она обрывает себя на середине предложения. – К сожалению, в мире полно таких Джулиан. Но лучший способ справиться с подобными людьми – это показать им, что тебя не заботят их слова.

Глаза начинает щипать от слез. Эта девчонка портит мне жизнь.

– Я уже пыталась, мама.

Пыталась, и у меня ничего не получилось.

И с каждым днем притворяться, будто мне не больно, становится все сложнее.

Она обессиленно потирает виски.

– Ладно, хорошо. Хочешь секрет?

Я киваю. Я готова к любому совету.

– Джулиана будет продолжать к тебе придираться, ведь она задира, которой нравится приставать к тем, кто выглядит слабым.

Ауч.

– Я не слабая. Как мне это прекратить?

Вздохнув, мама закрывает глаза.

– Я точно получу премию «Худшая мать года» за это.

– Ну же, мам, – прошу я. – Скажи мне.

Еще один тяжелый вздох.

– Если хочешь, чтобы задира от тебя отстала, тебе нужно использовать ее же оружие против нее. Если она над тобой смеется, ты смейся над ней в ответ, рассказав всем о ее комплексах.

– О каких?

– У всех есть свои комплексы, малышка. Чтобы узнать какие, нужно просто понаблюдать за человеком.

Поразмыслив над этим, я понимаю, что, возможно, в этом что-то есть.

– Ей нравится, когда все говорят, какая она красивая и как хорошо она танцует… хоть это и не так. – Поджав губы, я складываю руки на груди. – Я танцую намного лучше, чем она.

Может, не балет, конечно, но у меня в мизинце больше чувства ритма, чем во всем ее теле.

Взяв расческу с прикроватной тумбочки, мама жестом подзывает меня к себе, чтобы расчесать мои волосы.

– Тогда нам придется записать тебя на балет, купить самый красивый костюм и заставить эту негодяйку заплатить за свои слова.

Надежда начинает теплиться у меня в груди.

– Правда?

Она разделяет мои волосы на три части и начинает плести мне косу.

– Я могу записать тебя на занятия, пока ты завтра будешь в школе, а за пуантами и трико съездим в субботу.

– Обещаешь? – недоверчиво спрашиваю я, отдавая ей резинку с запястья.

Иногда мама говорит, что сделает что-то, но в итоге остается в постели из-за своей болезни. Но она никогда не нарушала обещаний.

Для нее они значат слишком много.

Мама целует меня в щеку.

– Обещаю.

Я широко улыбаюсь.

– Ты лучшая мама на свете.

Она завязывает резинку на конце моей косы.

– Потому что ты лучшая на свете дочь.

Нахмурив свое красивое лицо, она проверяет телефон.

– Все еще ждешь, когда папа позвонит?

И снова к ней возвращается грусть.

– Да.

– Ты и правда по нему очень скучаешь.

История любви моих родителей напоминает сказку. Мама была известной актрисой в Болливуде, когда папа приехал туда по делам со своим отцом. Однажды они сидели в ресторане, и он обратил внимание на столик напротив. Это была любовь с первого взгляда… взаимная. Несколько дней спустя мама бросила своего парня, согласилась выйти за моего отца и отказалась от своей карьеры, чтобы переехать в Америку и сыграть свадьбу.

К сожалению, такой поспешный брак подпортил отношения между ней и ее семьей. Она не видела их со свадьбы, и папа почему-то запрещает ей к ним съездить.

Мама хмурится еще сильнее.

– Обещай, что никогда не влюбишься.

У моих родителей есть свои проблемы, и иногда мама говорит вещи, которые я совсем не понимаю. Например, «все мужчины токсичные, и ты должна уничтожить их, пока они не уничтожили тебя», но я знаю, что глубоко внутри она любит папу.

Однако теперь она просит меня пообещать, что я никогда не влюблюсь.

– Почему?

Обычно я соглашаюсь с ней и обещаю все, что она попросит, но в этот раз мне становится любопытно.

В каждой сказке любовь выглядит как лучшее чувство на земле. Я не понимаю, почему мама не хочет, чтобы я испытала его.

Прижав колени к груди, она шепчет:

– Не хочу, чтобы ты сделала ту же ошибку, что и я.

– Какую ошибку? – В животе все сжимается, когда я понимаю. – Я – ошибка? Джейс, Коул, Лиам…

– Нет, – быстро уверяет она меня. – Ты и твои братья – лучшее, что есть в моей жизни.

Это успокаивает… немного.

– Тогда почему влюбляться – это плохо?

– Это не плохо. Плох человек, в которого ты влюбляешься.

– Я не понимаю.

– Это только пока, но однажды ты поймешь. – Мама обхватывает мое лицо ладонями. – Любовь дает человеку власть над тобой… и, если она окажется у неправильного мужчины… он разобьет твое сердце и уничтожит тебя.

Хм. Звучит так себе.

– Папа сделал это с тобой?

Его часто не было дома из-за работы, но, когда он возвращался, то всегда стоял в дверях с букетом роз. И всегда смотрел на нее так, словно она – целый мир для него.

Где-то в груди зарождается страх. Я не хочу, чтобы мои родители разводились. Родители Меган Франк развелись в прошлом году, и она говорит, что это просто ужасно.

– Папа тебя любит…

– Я знаю.

– Тогда…

Меня прерывает звонок мобильного.

Мама внезапно расцветает.

– Я должна ответить. – Кажется, она заметила беспокойство на моем лице, поскольку добавляет: – Все хорошо, малышка. Обещаю.

Когда она берет трубку, груз с моей души куда-то исчезает.

– Привет, любовь моя.

Я встаю с кровати и иду к двери, чтобы дать им с папой возможность побыть наедине.