Текст книги "Виктория и Альберт"

– Вы же знаете, что мой дядюшка, насколько я помню, всегда желал, чтобы я вышла замуж за одного из них.

«Виктория выйдет замуж за Эрнеста или Альберта».

– Когда я была ребенком и мы много времени проводили в доме в Клермонте, где жил мой дядюшка, до того как отправился в Бельгию, они с мамой постоянно обсуждали эту проблему. Мне кажется, что я даже соглашалась с этим, особо не задумываясь. Но сейчас, лорд М., я не уверена в этом!

Мельбурну стало стыдно, когда его сердце встрепенулось от облегчения. Он на миг усомнился, не отразились ли его чувства на лице и не смогла ли девушка прочитать их. Наверное, нет, вскоре успокоился он.

Подобно всем молодым людям Виктория не обращала внимания на реакцию собеседника.

– Это так естественно, – согласился он. – Мадам, вы только что взошли на трон, и жизнь открывается перед вами во всей полноте. Наверное, вам слишком рано ограничивать свою свободу замужеством и детьми?

– Как вы все правильно поняли!

Виктория поспешила к нему и уселась в кресло рядом с ним. Ее рука снова очутилась в его руке. Он с радостью подумал, что может утешить ее, и даже слегка пожал ей руку. Королева с благодарностью ответила ему теплым пожатием.

– Я еще не хочу выходить замуж, – сказала она. – Одно дело, пока ты еще ребенок. Все воспринимается как должное, когда не осознаешь, какие последствия это влечет за собой… Если бы я не любила своего дядюшку Леопольда, то сказала бы ему, что нечестно с его стороны ловить меня на слове, которое лично я ему никогда не давала. Это сделала мама. А он забрасывает меня письмами об этом, когда я еще и года не была королевой.

– Честно или нет поступает ваш дядюшка, мадам, но он может только приставать к вам, – улыбнулся Мельбурн. – Решать будете вы. И, черт меня побери, почему вы должны выходить замуж, если еще не готовы к этому? Сначала немного насладитесь жизнью. Подумайте, какие балы и приемы вы можете устраивать! И какое это будет веселье, если рядом с вами не будет мужа, с которым придется танцевать все танцы! Вы даже иногда сможете оказать мне честь и потанцевать со мной.

Виктория засмеялась, и Мельбурн снова подумал, какой у нее заразительный смех, хотя некоторые считали, что она смеется излишне громко и при этом слишком сильно показывая зубы, и у нее некрасиво обнажаются десны. Он же находил ее смех весьма привлекательным.

– Иногда оказать вам честь? Смотрите, милорд, вам может представиться возможность открывать со мной первый бал, но вы только подумайте, что напишут об этом в «Таймc». А как это будет весело! В детстве у меня было так мало праздников. Мама постоянно ссорилась с королем Вильгельмом и убегала в Клермонт, чтобы вволю злиться в деревне, или же не выходила из Кенсингтона. Теперь у меня есть этот чудесный дворец, заново декорированный после ремонта, и у меня много денег! – Королева засмеялась и захлопала в ладоши. – Мне кажется, что у нас слишком долго продолжался траур, а кроме того, в июне состоится коронация и следует начать к этому готовиться. Я должна устроить бал!

– Мне тоже так кажется, – согласился Мельбурн. – Если мне позволено вам советовать, мадам, то братьев Эрнеста и Альберта было бы неплохо заставить остудить свой пыл и некоторое время подождать руки королевы Англии. И это только в том случае, если она все же сделает свой выбор.

– Правильно! – кивнула Виктория. – Слава богу, все решено. Дорогой лорд М., что бы я стала делать без вас? Вы обязательно оставайтесь на чай, и я просмотрю все бумаги, которые вы хотите, чтобы я подписала. Затем настанет время переодеваться к ужину, и я надеюсь, что вы, как всегда, будете сидеть за столом рядом со мной.

Глава 4

Новый год правления молодой королевы перевалил ужасную зиму и перешел в раннюю английскую весну. Высокие окна обновленного Букингемского дворца теперь ночи напролет сверкали огнями, на улицу доносилась музыка, а на рассвете длинная вереница карет и экипажей развозила леди и джентльменов в роскошных вечерних туалетах по домам. Иногда королева Англии в меховом манто выходила на крышу дворца со своими придворными леди, чтобы понаблюдать за восходом солнца над Лондоном, перед тем как лечь спать.

Траур был снят, и королевские гардеробы заполнили шелка и атласы всевозможных цветов и оттенков. Алые наряды с отделкой горностаем предназначались для торжественных случаев. Дожидались своего часа ленты и звезды различных орденов. Виктория более всего предпочитала орден Подвязки. Ей так нравилась синяя лента. Были открыты сундучки и ларцы с драгоценностями – тиарами и ожерельями, поясами и корсажами. Большинство украшений оказались слишком массивными для хрупкой фигурки королевы. Это было поистине бесценное наследие столетий правления монархии, чего стоила одна знаменитая нитка жемчуга, которая когда-то принадлежала бедняге Марии, королеве шотландской, и которую восставшие лорды продали ее сопернице, жадной Елизавете… Виктория приказала часть украшений переделать, наиболее легкие и изящные отобрала, чтобы носить в неофициальной обстановке, а остальное велела убрать на хранение.

В шкафах хранились сотни шляпок, хорошеньких и непрактичных, обильно отделанных лентами, цветами и прекрасными страусиными перьями, которые королева обожала. Она действительно заказала слишком много шляпок и чепцов, но каждый раз, когда примеряла их перед зеркалом, ей начинало казаться, что она не такая уж некрасивая. Ненавистная газета «Тайме» польстила ей, заметив, что на новом портрете художник прекрасно выписал королевскую грудь и придал ей должную округлость. У королевы некрасивые черты лица. Виктория знала это, но ее несколько успокаивало, что у нее блестящие голубые глазки и хорошая кожа. И пусть она слишком маленького роста, на что она даже как-то пожаловалась Мельбурну, зато у нее очаровательные плечи и вполне развитая грудь, хотя, естественно, об этом никто не упоминал.

Несмотря на насмешки враждебных газет, которые вдруг начали цепляться к маленькому росту и хрупкости королевы и настаивать на том, что ей пора выйти замуж и дать Англии наследника, подспудно намекая, что она, скорее всего, умрет во время родов, ее здоровье было прекрасным. Она много работала: распечатывала красные вализы для официальных бумаг, просматривала их содержимое, принимала посетителей и отвечала на обращения, просьбы и прочие письма. К ней постоянно приходили со своими делами министры. И так продолжалось изо дня в день.

Ей во всем помогал Мельбурн. Вместе с ней он просматривал содержимое дипломатической почты и разъяснял королеве доклады министра иностранных дел. Подсказывал ей, какие бумаги следует прочитать особенно внимательно, а какие можно только просмотреть. Проверял списки ее визитеров и давал советы, кого следует принять и что нужно сказать. Указывал ей на статьи в газетах, которые были для нее интересны или могли ее развлечь. Королеве иногда казалось, что ей следовало бы завести секретаря, но лорд М. не считал, что ей кто-то нужен. Да и ей самой было гораздо приятнее решать все неотложные вопросы вместе с ним.

И если кто-то ехидно заявил, что Мельбурн проводит больше времени во дворце, чем в палате… ну что ж, она и в самом деле не могла без него обойтись. Вот и все!

В перерывах между работой устраивались приемы во время ленча или дневные прогулки на лошадях. Если Виктория останавливалась в Виндзорском замке, то они ездили верхом в парке. Кроме того, королева позволяла себе заняться вышивкой и поболтать со своими дамами. Чаще всего она секретничала с Лизен, которая никогда не спорила с ней, а потому была ее самой приятной компаньонкой. У королевы всегда находилось время, чтобы надеть фартук и выкупать своего спаниеля. Она с удовольствием возилась с ним в воде, как самая обычная женщина. Это были прекрасные минуты отдыха, перед тем как отправляться в свои покои, чтобы переодеться в новый роскошный наряд для ужина. Один за другим устраивались балы в белом с золотом новом бальном зале, и Виктория с наслаждением ловила свое отражение в длинных зеркалах, танцуя с самыми красивыми и титулованными мужчинами Англии.

В начале нового года ей нравилось потанцевать и немного поболтать с ними. Они не могли так же легко вести разговоры, как это делал дражайший лорд М. Но он был немолод и ему нечего было опасаться, а молодые люди, к тому же не обремененные семьями, довольно часто смущались. Виктории очень нравилось это их смущение: оно компенсировало ей отсутствие красоты, а она со свойственной ей честностью не могла не признать, что не слишком хороша собой.

Возможно, она не блещет красотой и не вызывает, как некоторые молодые дамы ее окружения, романтических вздохов и смятения у мужчин, но Виктория – королева, и все стараются ей угодить. Ей доставляло удовольствие выбирать музыку и танцы и вести разговор так, как она этого желала. Она никогда не боялась, что придется скучать, и если хотела избавиться от кого-то, ей было достаточно всего лишь кивнуть головой и улыбнуться – и надоевший собеседник в смущении покидал ее.

До какой бы степени не уставали присутствующие, веселье продолжалось до тех пор, пока королева не решала, что пришло время отправляться в постель. Сама же она спала весьма мало, хотя всегда просыпалась полная энергии, поэтому только перед рассветом из дворца разъезжались кареты, в которых сидели едва живые от усталости после приема у ее королевского величества дамы и господа постарше либо не такие энергичные, как она.

Прошла весна и наступил июнь – месяц, когда должна была состояться коронация. Недружественные к королеве газеты и скандальные листки принялись с удвоенной энергией комментировать ее чрезмерное увлечение банкетами и балами. Они упрекали Викторию в том, что многие ее подданные голодают и парламент пытается изменить закон «О бедных», чтобы хоть немного облегчить жизнь неимущих слоев в стране. Критики не преминули заметить, что часть вины за подобное расточительство и равнодушие к бедным людям лежит на пожилом господине, который не вылезает из королевских покоев. Ему следовало бы предупредить ее величество, что безудержная трата на легкомысленные удовольствия причиняет боль ее народу.

Пожилой политик, которому приходилось высиживать до пяти утра после тяжелого дня, на протяжении которого он попеременно решал вопросы с королевой и выполнял свои обязанности в кабинете министров, на чем свет стоит проклинал газеты за их попытки лишить королеву невинных удовольствий. Он ворчал, что не понимает, почему ей нельзя тратить деньги – для чего тогда они, если на них не покупать те небольшие удовольствия, которые доступны нам в жизни. Королева, благослови ее Боже, молода и беззаботна, и те несчастные тысячи, которые эти критиканы требовали от нее экономить, ничего не изменили бы для бедняков.

Мельбурну уже порядком надоели эти бедняки, он вообще устал от людей, от этой аморфной раздражающей массы, во имя которой постоянно требовали реформ. Народ. Почему реформисты собирают вместе все человечество? Ведь под эту категорию подпадают все люди, на какие бы классы они ни были разделены. Бог, если он и в самом деле существует – а обожаемая королева постоянно старалась убедить Мельбурна, что так оно и есть, – создал мир и систему, благодаря которой этот мир управлялся. И если Бог создал мир и систему, благодаря которой этот мир управлялся, и если Бог создал бедных и богатых, наверное, он знал, что делал. Никто не сможет переубедить Мельбурна, что низшим классам лучше оставаться в том положении, в каком они находятся. Их следует спасать от соблазнов просвещения, которые они никогда не смогут оценить должным образом. Эти люди должны быть счастливы, если у них есть работа и им за нее платят, черт побери!

А если они страдают, то он был уверен, они страдают так же, как животные. Их чувства, переживания гораздо мельче, чем у благородных господ. Если у Виктории и возникали сомнения по этому поводу, то он всегда старался утешить ее. Коронация, естественно, рассеет те немногие облачка недовольства ею, собравшиеся после ее восшествия на трон. Это всего лишь происки их политических врагов и профессиональных ханжей, которые никак не могут пережить, когда высшие классы ведут приятную жизнь.

Двадцать пятого июня в половине шестого утра Викторию разбудил звук пушки. Наступил день ее коронации, и она уже смогла различить шум огромной толпы, собравшейся у Букингемского дворца. Люди были готовы ждать много часов, чтобы только увидеть, как она отправится в аббатство. День выдался чудесный – солнечный и теплый. Люди пребывали в состоянии душевного подъема, они будто ждали чего-то нового и были по-доброму настроены к маленькой хрупкой девушке, которая должна была сегодня принести клятвы на царствование. Ведь на нее, в прямом и символическом смысле будет давить вес великой британской короны.

Наконец около полудня в огромной парадной карете появилась Виктория, похожая на фею, в алой бархатной мантии и белом платье со сверкающей вышивкой. Сентиментальные толпы неистовствовали от восторга. Они приветствовали ее громче, чем легендарного маршала Сюлта, ветерана войн с Наполеоном, который прибыл в качестве представителя французского короля Луи-Филиппа. Старик француз, их бывший соперник, прослезился, когда толпа начала его приветствовать. Однако если его и поразило, почему крики в его честь громче, чем в честь герцога Веллингтонского, то он предпочел не высказываться по этому поводу.

Виктория тоже чуть не прослезилась, пока ехала в Вестминстерское аббатство. Ее сильно подбрасывало и качало в исторической парадной карете без рессор. Она махала толпам и улыбалась, понимая, что если заплачет от волнения, то уже не сможет остановиться. Во время церемонии она все время слышала рокот толпы у аббатства, и это трогало ее до глубины души. На этот день она позабыла все циничные доктрины лорда М. Сейчас ей показалось важным, чтобы толпа незнакомых людей одобрила ее и была верна ей. Не менее важным, чем формальные приветствия и поклоны вельмож из ее окружения после коронации.

Служба прошла сумбурно. Причиной тому стало незнание протокола и волнение архиепископа Кентерберийского. Он в ужасе шепотом спрашивал у Виктории, что ему делать дальше. Зато музыка была восхитительная. Яркие одежды лордов Англии и их супруг, выдержанные в алых тонах, и их украшения расцветили серые стены аббатства. Алтарь сиял золотом, и гимны в честь Господа Бога и новой королевы Виктории Английской, казалось, собрались под крышей в виде тумана и еще долго оставались там, после того как смолкали голоса певцов.

Корона Святого Эдуарда оказалась настолько тяжелой, что через десять минут, после того как ее надели на молодую королеву, у нее началась жуткая головная боль. Никто не предупредил ее о весе державы. Архиепископ надел ей коронационное кольцо не на тот палец – до того разволновался. Было несколько моментов, когда она боялась, что упадет в обморок от боли. Ее дамы попытались ей помочь, когда она удалилась отдохнуть в часовню Святого Эдуарда.

Викторию покоробило, когда она увидела, что алтарь прикрыли скатертью и расставили на нем бутылки вина и блюда с сандвичами. Это безбожно – использовать маленькую часовню как помещение для буфета, но было уже почти четыре часа, и она сама жутко проголодалась.

Потом торжественная процессия двинулась по длинному проходу церкви, и ей пришлось держать голову прямо под жутким весом короны из литого золота, отделанной драгоценными камнями и мехом горностая, балансировать державой и скипетром, делая крохотные медленные шажки. В конце концов стало казаться, что она никогда не сможет дойти до западных дверей аббатства. И вот королева у дверей. Шум и вопли толпы разбились о нее, как волна прибоя. Несмотря на то, что чуть не падала от усталости и была расстроена крайне плохим исполнением церемонии, Виктория удовлетворенно покраснела от столь пылких приветствий.

С Тауэра раздался глухой звук королевского салюта и пронесся вниз по реке, перекрывая гул приветствий. Виктория на мгновение застыла, позабыв о жаре, неудобстве тяжелого шлейфа, головной боли и ноющих руках, в которых она несла знаки королевской власти. Она ничего не замечала кроме этих удивительных, греющих сердце криков, которые, казалось, вырывались в унисон из сотен тысяч глоток и стали почти устрашающими, когда люди увидели ее в темном проеме дверей аббатства.

Потом Виктория продолжила движение и, наклонив голову, села в парадную карету. Она отложила державу и скипетр, пока пажи и дамы расправляли длинный бархатный шлейф и укладывали его возле ее ног. Дверцы закрыли, и карета двинулась, покачиваясь, по улицам. Виктория снова взяла в руки державу и скипетр, даже не заметив этого. Сердце ее гулко билось, а глаза наполняли слезы. Виктория выглядывала из окна и, улыбаясь, поворачивалась направо и налево. Она понимала, что если разрыдается, то исключительно от безмерного счастья.

Это потрясающее чувство должно было охватить ее во время коронации, но этого не случилось – она ничего не испытывала и поглядывала туда, где сидела Лизен, краснея от гордости и волнения. Баронесса не сводила с нее взгляда и радостно улыбалась ей.

Виктория не почувствовала принадлежности и преданности своим необычным обязанностям, не ощутила никакой любви к этим бесчисленным миллионам людей, которым она клялась служить и защищать их во имя Бога.

Но сейчас, в отдалении от своих придворных, когда она осталась одна в карете и восклицания людей звенели у нее в ушах, слова, произнесенные в аббатстве, вдруг приобрели истинный смысл. Надетая на ней корона была благословенным символом величайшей человеческой власти. Жезл в правой руке означал величие и справедливость, держава была копией вселенной. А она, всего лишь земная женщина, стала королевой всей Англии.

Она рождена для этого, и это было самое главное. Мелкие неприятности, тирания ее затворнической жизни и та небольшая власть, которой она обладала в своем узком кругу – все теперь казалось ничтожным по сравнению с величием ее судьбы, которое она осознала в первый раз именно сейчас, когда возвращалась домой, в Букингемский дворец. Она поклялась защищать своих подданных, и они, собравшиеся в толпе и приветственно машущие руками, стали более близкими для нее и обрели человеческие черты. Их слава и благополучие были ее славой и благополучием, объединенные мистической связью родства. Она – королева Англии, и с этих пор, несмотря на ее собственные чувства, несмотря на узы крови, Англия всегда будет для нее на первом месте.

Глава 5

Прошло Рождество. Его отмечали в Виндзоре. Состоялся бал – событие великолепное, но весьма формальное, потому что этикет стал более строгим в соответствии с пожеланиями королевы. Сменяли друг друга бесконечные вечера, когда Виктория беседовала с кем-либо, а потом играла за круглым столом или удалялась со своим любимым Мельбурном рассматривать иллюстрации в книгах об искусстве, а гости изнывали от скуки.

Монотонность подобного существования была нарушена ужасным инцидентом, главным действующим лицом которого стала одна из дам герцогини Кента, несчастная леди Флора Гастингс. У этой женщины, ставшей объектом нескончаемой ненависти Лизен, а кроме того, ее не любила и сама королева, так вот, У нее вдруг разительно изменилась фигура. Слухи о ее беременности достигли ушей королевы. Леди Флоре было отправлено резкое послание с приказанием пройти медицинское освидетельствование и доказать, что она невинна, прежде чем впредь появляться при дворе. После унизительного общения с королевским доктором, сэром Джеймсом Кларком, невинность леди Флоры была безоговорочно установлена. Королева снова допустила ко двору леди Флору и ожидала, что этот случай будет забыт, но семейство Гастингсов обнародовало унижение своей родственницы.

Поднялся невообразимый шум. В газетах публиковались письма с возмущениями, и скандал эхом отозвался за рубежом. В чем только не обвиняли Викторию: и в несправедливом отношении к честной девушке, и в том, что она прикрывает прелюбодейку. Однако просьба семейства Гастингсов о публичном извинении и требование об изгнании врача не были удовлетворены. Поступить так посоветовал Виктории Мельбурн. Вначале он подсказал королеве никак не реагировать на возмущение, а затем предложил выдать леди Флору замуж за какого-то амбициозного политика-вига.

Он умолял Викторию расстаться с сэром Джеймсом Кларком, отдать его на растерзание публике и тем самым избежать резкого осуждения, которому подвергалась королева не только в Англии, но в Европе, где крайне возмущались тем, как она отнеслась к невинной жертве. И тут Мельбурн в первый раз ощутил на себе ее упрямство, которое он так поддерживал, когда оно было направлено на других людей.

Виктория холодно заявила, что ничто и никто не заставит ее покарать сэра Джеймса Кларка, потому что тот выполнял ее инструкции. Она никогда не признает также и свою неправоту, так как старалась защитить собственную репутацию и была готова запретить аморальной особе служить при дворе. Она ни за что не простит маркиза Гастингса и леди Флору, посмевших опубликовать сведения об инциденте в газетах и тем самым вызвать скандал. Она извинилась перед ними и разрешила леди Флоре оставаться при дворе в окружении своей матери – этого более чем достаточно. Что касается утверждений Лизен – ее дорогая подруга и преданная компаньонка намеренно раздула дело, потому что не терпела леди Флору Гастингс, – то в них нет ни слова правды. И Виктория добавила ледяным тоном, что общественное мнение, видимо, создается для того, чтобы королева убрала от себя баронессу, так же как и сэра Джеймса.

Она не обращала внимания ни на какие увещевания лорда Мельбурна. Он приводил ей множество резонных аргументов, но она смотрела на него ледяным упрямым взглядом, и если бы Мельбурн любил ее меньше и не был бы так ей предан, то ее равнодушие к страданиям и унижению невинной женщины привело бы его в ужас!

А вот многие люди при дворе и вне его и в самом деле ужаснулись. Сентиментальный флер, окутывавший маленькую королеву, сильно пострадал от этого. От одного конца страны до другого, в самых бедных хижинах и роскошных домах Викторию обвиняли в том, что она – бесчувственная кокетка, отдавшая на съедение безгрешную английскую леди своей немецкой наперснице.

Во все время бури Лизен пряталась за юбками своей госпожи. Она пыталась держаться с достоинством, постоянно жевала тмин и уверяла Викторию, что та права и не должна сдаваться. Время от времени она принималась рыдать и заявляла, что, может, ей лучше изгнать бедную старую Лизен, как этого требуют ее враги. Сэр Джеймс Кларк, плохо образованный и полный предрассудков человек с жуткими манерами, также оставался в королевском окружении. А дама, ставшая источником волнений, продолжала служить у герцогини Кента, хотя с трудом выполняла свои обязанности: у нее сильно изменилась внешность и она еще больше распухла.

Через несколько месяцев стало ясно, что леди Флора не только не несла в себе плод незаконной любви, но и умирала от злокачественной опухоли печени. Возмущение, оскорбления и обвинения, которые посыпались на голову королевы, привели в ужас Мельбурна и ее советников. Некоторые из них были неприятно поражены тем железным спокойствием, с которым девятнадцатилетняя королева встречала бурю. Ее маленький решительный подбородок был постоянно напряжен, стальные глаза блестели от возмущения и злости. Публичное осуждение достигло апогея, когда Викторию встретили шиканьем в Аскоте. Но никакого публичного заявления так и не было сделано, и доктор, чья роль в случившемся разрослась до неприличных размеров, оставался при дворе королевы. Когда Флора Гастингс умерла, королева ограничилась тем, что отменила в тот вечер бал в Букингемском дворце.

Легкие облака непопулярности, появившиеся до коронации, теперь собрались у трона черной грозовой тучей. Даже предстоящий визит двух братьев из Саксен-Кобургской династии не улучшили настроения королевы. Ей следовало волноваться, но вместо этого она кипела от ярости. Кроме того, она была поражена, так как пришло вежливое, но твердое письмо от ее младшего кузена Альберта. Он ставил Викторию в известность, что, если она не позволит ему приехать в Англию и не придет к какому-либо решению, ей придется разъяснить свое положение перед всем миром. Иными словами, ему надоело унижение и постоянная отсрочка визита, и коль скоро так будет продолжаться, он перестанет претендовать на ее руку.

Эта угроза возымела большее действие, чем все упреки и уговоры дядюшки Леопольда. Она и представить себе не могла, что какой-то молодой человек способен отказаться от нее! Будет лучше, если он и Эрнест на короткое время прибудут в Англию, а потом она сама откажет им!

Весьма сдержанно, даже почти невежливо она назначила дату визита на октябрь. Задолго до визита в стране разразился политический кризис, поразивший Викторию в самое сердце. Правительство Мельбурна пало в мае 1839 года.

Этому правительству всегда было сложно удержать в руках власть. Администрацию вигов раздирало противоборство английских политиков. Лорды-виги, явные индивидуалисты, никогда не могли прийти к соглашению даже друг с другом. В то время, когда тори под предводительством лорда Веллингтона всеми средствами боролись за проведение реформ, а оппозиционеры-радикалы требовали почти республиканских мер, партия вигов пыталась оставаться посередине.

Правительство Мельбурна постоянно подвергалось нападкам двух оппозиционных групп и, что еще хуже,

было разрознено внутри. Люди, подобные лорду Джону Расселу, разделявшему умеренные взгляды, постоянно воевали с людьми типа лорда Дурхема, который приближался к радикалам. Здравый смысл индивидуалистов, к которым принадлежал лорд Элторп, не находил поддержки у обладавшего взрывным темпераментом министра иностранных дел Пальмерстона. Возглавляя подобное правительство, сам лорд Мельбурн был большим парадоксом, чем все его члены вместе взятые. Обязанности премьер-министра были ему скучны и не доставляли удовольствия. Половина проектов, направленных на реформы, которые ему приходилось принимать во имя авторитета своей партии, ему самому казались опасными и ненужными. Ему была неприятна несгибаемая напористость Пальмерстона, Дурхема и их друзей, которая не соответствовала его собственной сдержанной философии, позволяющей ему решать любую проблему, оставляя ее нетронутой.

В прежние времена Мельбурн с радостью подал бы в отставку и уехал в свое великолепное имение в Брокет. Там были его любимые книги, ужины в Холланд-Хаус, изредка можно наносить визиты в Лондон, посещать палату лордов, когда там было что-то для него интересное или, если бы ощущение беспокойства подтолкнуло его принять участие в дебатах, чтобы произвести там фурор и вызвать волнение среди членов палаты.

Но приход к власти Виктории круто изменил его жизнь. Если он лишится своего поста, то ему не придется видеть королеву. Возмужание Джона Рассела, странные манеры и устаревшие принципы – причина того, что он нажил больше врагов, чем друзей. Пустая бравада Дурхема, который всегда с восторженными воплями поддерживал самые экстремистские меры, излишняя самоуверенность и напористость Пальмерстона, не умеющего вовремя остановиться, чтобы избежать неприятностей, и сводящая с ума неумелость Гленелга, совершавшего одну ошибку за другой и на которого Мельбурн совершенно не обращал никакого внимания, не считая важным Министерство колоний, – все это лорд считал незначительными булавочными уколами по сравнению с удовольствием и радостью, которую он получал, проводя время с королевой.

В последнее время она стала весьма колючей, но Мельбурн обожал ее еще больше, без меры, без границ, как когда-то любил свою жену Каролину и защищал ее, когда она ставила себя в дурацкое положение. Он делал вид, что защищает и королеву, хотя признавался сам себе, что у нее отсутствовали дикие идиотские черты, присущие Каролине, и что ноги его идола из стали, а не из глины. Она сделала его жизнь полной, завладела его сердцем. И если за дружеские отношения с Викторией нужно расплачиваться неприятными обязанностями, то он будет счастлив делать это, только бы не расставаться с ней.

Впервые его чуть не постигла катастрофа в начале года, когда он послал слишком раздражительного Дурхема погасить восстание в Канаде. Правительство подвергалось сильнейшим нападкам со стороны тори, которые обвиняли его в том, что канадцам дано слишком много прав, и не менее резкой критике радикалов, утверждавших прямо противоположное. Дурхем окончательно потерял голову и ничего не смог сделать, когда колония стала требовать самоуправления.

Многие члены кабинета министров подали бы в отставку, не дожидаясь, пока разразится буря, но партия вигов держалась, опираясь на небольшое преимущество в палате. Скандал с леди Флорой Гастингс обеспечил Мельбурну могущественных врагов с тяжелой дубинкой, которой они немилосердно пользовались. Радикалы и тори постоянно нападали на премьер-министра за то, что он не использовал свое влияние на неопытную девушку, не смог предотвратить случившегося, и теперь королеву и ее двор немилосердно склоняют за границей. Газеты упорно повторяли, что было бы нечестным, чтобы Виктория одна отвечала за жестокое обращение с бедной леди Флорой, чью репутацию полностью обелила ее ужасная смерть.

В этом следовало винить Мельбурна и его советников при дворе.

Только миновал кризис из-за положения в Канаде, как начались очередные волнения. Против своей воли Мельбурн согласился на освобождение рабов в королевской колонии Ямайка. Он считал эту меру преждевременной и опасался, что ее следствием могут стать волнения, однако давление со стороны радикалов в парламенте и реформаторов в его собственной партии заставили Мельбурна дать свое согласие. И оказалось, что он был прав – через несколько недель остров охватили волнения.

Гленелг – глупый, абсолютно неспособный к делам человек, по-прежнему продолжал совершать ошибки, Джон Рассел постоянно грозил отставкой, потому что коллеги не разделяли его взглядов, а Элторп досаждал Мельбурну настойчивыми утверждениями, что, несмотря на все волнения, в принципе эмансипация была делом правильным и необходимым. В результате правительство вигов разочаровало всех, так как не сумело справиться с ситуацией. Радикалы обвиняли соратников Мельбурна в дилетантстве и отсутствии либерализма и отказались голосовать в палате. Правительство избежало полного поражения перевесом всего в пять голосов. Это было слишком незначительное большинство, и Мельбурну не оставалось ничего иного, как подать в отставку, когда стало ясно, что доверие страны потеряно.