Текст книги "Художник"

Художник
Эвер Эвеклир

© Эвер Эвеклир, 2023

ISBN 978-5-0060-7028-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эвер Эвекли́р

Художник

Без секунды пустой сожаленья

Я скажу пред лицом тишины —

Мрак пестрит изобилием красок

Перед цветом моей души…

Предисловие

Голубой… Необъятный поток голубого цвета стрелял мне в глаза и заполнял меня до краёв. Это было самым первым, что я увидел в своей жизни и самое первое, что всплывает в моей памяти при мысли о рождении. Эта чистая голубая лазурь была для меня целым миром, моей матерью, моей душой. Это сияние и было мной. Мне чудилось, что в этом цвете и есть весь мир, зарождение жизни. Вот чего я, к сожалению, вспомнить не могу, это сколько времени я находился в этом пространстве. Да и было ли время? Там? Было бы глупо с моей стороны думать о таких вещах в таком месте. Мне оставалось лишь парить, с каждым мигом поглощая в себя глубины этого цвета. Вот что было для меня истинной красотой.

Тьма. Не успел я в полной мере осознать происходящее, как надо мной уже корчилось лицо моей матери. И лишь один короткий миг остался от того неисчерпаемого луча жизни, который, не успев меня захватить, пропал навсегда…

Глава 1

Перед тем как ещё раз взглянуть на бездыханное тело, я огляделся. Ветер был настолько сильным, что крыши под ним гудели, перекликаясь друг с другом и сливаясь в один протяжный хор. Облака были похожи на кусочки кристаллических минералов, в которых можно было увидеть собственное отражение. Моя шляпа давным-давно улетела прочь, но я даже обрадовался этому. Что-то меня забавляло в этом пейзаже. До смерти хотелось смеяться, оглушить весь город своим диким хохотом.

– Скорей! Скорей! Вот-вот настанет нужное время, подует нужный нам ветер! Я чувствую, это должно случиться совсем скоро!

Его глаза искрились великим отчаяньем, порождающим бесконечную силу, от которой его распирало. Именно такое чувство овладевает твоим сердцем, когда всё остаётся позади и тебе больше нечего терять. Он даже не говорил, а пел, извиваясь своим голосом до самого горизонта. Я не слушал его. Мне показалось тогда, что весь мир поёт, что каждая его частица излучает свою неповторимую мелодию. В голове всё перемешалось, я больше не мог различать ничего.

– Быстрее! За мной! Это он! Скорее!

Он схватил меня за руку, и мы полетели. Земля улетала от нас и город стал похож на бесчисленные кукольные домики, брошенные своим хозяином. Я не сразу понял, летим мы вверх или вниз. Ощущение невесомости действовало на нас гипнотически. Я взглянул на своего спутника. Лицо его преобразилось до неузнаваемости, улыбка розовым вихрем скакала по его коже. Сквозь воющий ветер он прокричал мне…

Я не сразу осознал, что моё тело трясётся. Оно ещё оставалось в ощущении моего сна. Мне ничего не оставалось, как скованно лежать в кровати. И пока я помнил свой сон первые секунды пробуждения, я не мог контролировать его и пытался восстановить прежний ритм дыхания, но безуспешно. Даже не знаю, почему я так переволновался. Я всегда был очень впечатлительным человеком и с трудом отличал реальность от сна. На мгновение мне показалось, что я падаю вглубь своей кровати, что она превращается в бездонную пропасть, готовую навсегда поглотить меня. В моей голове мелькнула мысль, что я никогда не смогу с неё встать.

Но это состояние владело мной недолго. Я услышал, как хлопнула дверь. Пришёл отец. Это заставило меня моментально очнуться и подскочить, чтобы запереть дверь в свою комнату. Я подошёл к окну. Это утро всё же настало. Солнце взошло огромным лиловым нимбом посреди мрачно серого неба и озарило крыши домов, дабы совершить ещё одно бессмысленное чудо. И горизонт всеми силами пытался его сохранить, точно не желая признавать, что рано или поздно этот раскалённый шар засосёт небесная грязь и лишь тусклый прощальный лучик останется от этой громадины.

Я сел за стол, взял карандаш и начал рисовать. Я обычно никогда не думаю заранее, что буду рисовать. Рисунок сам рисует меня, выливается из меня неуправляемым порывом. Каждый раз, когда я рисовал, я чувствовал себя неким создателем. Знаю, это глупо, но мне ещё с детства нравилось представлять, будто я создаю иные миры, будто всё что я рисую когда-нибудь станет живым и весь этот шаткий мир зависит от того, что я нарисую. Скрежет карандаша о бумагу зацепил мой слух, напомнил мне мантру буддийского монаха и проникал в моё сознание медленными ростками, готовыми расцвести. Я понял, что бессознательно начал рисовать вид из моего окна. Он понравился мне своей обречённостью. Никогда не любил смотреть вдаль на распахнутый заросший горизонт. От этого зрелища становилось то тоскливо, то жутко. Я старался изобразить солнце так, чтобы оно больше походило на пленника, заточённого этим серым дымом и обречённое сиять во всю мощь, выжигая всё вокруг. И неумолимый горизонт, который так упорно толкает его вверх. Всегда, когда я рисовал, я не мог остановиться и с трудом заставлял себя закончить. Мне всё казалось, что работа не завершена, что ещё столько всего можно поправить и переделать. Все мои работы выглядели для меня неполноценно. Быть может эта хорошая черта. Так и сейчас меня совершенно не устраивало моё солнце. Оно больше походило на простое нелепое пятно. И как это не было прискорбно, я безжалостно взял ластик и начал работать сначала. Еще один плюс в мои профессиональные навыки.

Я услышал крик. Из кухни доносилась нецензурная брань. Понимая, что мне всё-таки придётся выйти из комнаты, я отпёр дверь и пошёл на звук.

Посреди кухни стоял отец. На его руке красовалось яркое пятно красной краски. Раковина была вымазана таким же цветом. Я настолько забылся в процессе работы, что забыл убрать за собой. А к сожалению, больше всего моему отцу не нравилось натыкаться на мою работу, будто бы он всеми силами старался не замечать её.

Не успел я появиться, как в лоб мне ударил ор.

– Егор, у тебя не хватает мозгов понять, что за собой надо убирать! Что за свинарник ты здесь устроил!

Он оттирал тряпкой пятно и его взгляд был настолько полным ожиданий, будто бы ему хотелось, чтобы я сам начал вытирать его руку. Он ждал, что я что-то скажу в своё оправдание. Я в свою очередь не считал нужным оправдываться, если очевидно виноват. В таких случаях я никогда ничего не говорил, ведь если и ляпнуть что-нибудь в свою защиту всё равно скандал будет неизбежен.

Я уже собирался уйти, как он указал мне на стул, и я понял, что сейчас мне предстоит ещё один неизбежный разговор. Если это можно было назвать разговором. Обычно меня просто отчитывали и удовлетворившись, отправляли в свою комнату.

Он продолжал смотреть на меня вопрошающе, будто он задал мне совершенно очевидный вопрос, на который я должен ответить. Поняв, что я собираюсь молчать он начал:

– На что ты тратишь своё время? У тебя полно свободного времени?

Я совершенно не знал, что ответить. Всегда, когда меня спрашивали в упор таким повышенным тоном, мой мозг отказывался работать и залезал куда-то глубоко в укромное местечко. Поэтому я просто пролепетал:

– А что тебя не устраивает?

– Меня пугает твоя неопределённость. Ты совершенно не знаешь, чего хочешь. Такое ощущение, что для тебя это плёвое дело! Скоро начнутся вступительные, а ты даже не решил, куда будешь поступать. Да и куда тебя возьмут с твоим то аттестатом! Ты всю жизнь всё делаешь на отвали!

– Я знаю, чего я хочу, проблема в том, что твои желания не совпадают с моими.

– Хорошо. Я слушаю! Чего ты хочешь?

Бесполезно было говорить моему отцу. Когда он разговаривал со мной, казалось, что он разговаривает сам с собой и ему не особо важно, что ему говорят. Понимая, что моя попытка обречена на провал, я всё же сказал:

– Я хочу поступать в художественное училище.

Его лицо приняло такой вид, будто бы я нахамил ему.

– И кому ты такой будешь нужен? У человека должно быть нормальное образование, стабильная профессия! А этих художников как грязи! Да ты на человека стал не похож! Постоянно грязный, весь в красках, повсюду разбросаны бумага, кисточки и везде твоя мазня! И если уж на то пошло, ты всегда можешь заниматься рисованием. Но как хобби, а не профессия! Пойми уже наконец, что всё, что я делаю, я делаю для тебя! И вот твоя благодарность?

Я продолжал спокойно, ни смотря ни на что:

– Я хочу стать художником. Меня не волнует, кому я буду нужен, да и важно ли это?

– Более чем уверен, что это очередная твоя нелепая фантазия, которая пройдёт. Но будет уже поздно. А ломать свою жизнь я тебе не позволю!

Он отдышался, затем сел и продолжил уже тише, но всё таким же стольным голосом:

– Ты поступишь в военное училище. Слава богу, у меня есть знакомые, которые согласились тебя устроить. Это твой единственный шанс. Получи сначала нормальное образование, а потом можешь делать, что хочешь.

– Ты не можешь заставить меня. Я ни за что на такое не соглашусь.

– О художественном училище даже не думай, рисовать много ума не надо. Можно подумать речь идет о каторге. Поставь себя на моё место.

Чем больше мы говорили, тем противнее мне становилось разговаривать с ним. Я уже не мог этого выносить, мне хотелось уйти. Да и спорить с ним, всё равно что объяснять рыбе какого летать.

– Слава богу на твоём месте я не буду никогда!

С этими словами я встал и вернулся в свою комнату. Что же мне делать? Перспектива пойти в военное училище походила на брак по расчёту, на смерть. Да, лучше умереть. Но мысль о суициде я оттолкнул сразу. Что же тогда остаётся?

Я снова подошёл к окну и распахнул его. В лицо мне ударил холодный, свободный воздух. Наслаждаясь его потоком, я закрыл глаза. Мне всеми силами в этот момент хотелось забыть всю свою жизнь, не узнать самого себя, лишь только ветер с запахом свежей травы останется в моей хрупкой реальности. Мне вспомнился мой сон. Даже жаль, что я не могу также взять, и улететь навсегда. Хотя, почему это не могу?

Внезапно во мне забурлила такая бешенная решимость, что я на мгновение забыл обо всём. Мне показалось, что я превращаюсь в животное, готовое выскочить из-за кустов и напасть. Точно. Я знаю, что нужно делать. И думать не надо. Этаж на мою удачу был первый. Пора.

Летел, а точнее падал я не долго. Хотя это падение несомненно можно было назвать взлётом. Я приземлился другим человеком. Это падение было моим перерождением. Я отчаянно хотел начать жить заново, жить и никогда не узнать знакомое лицо. Ни секунды не думая я побежал. Земля как каток утекала из моих ног. И плевать куда я прибегу. Главное, что я точно никогда не вернусь.

Глава 2

Итак, мы все собрались здесь с вами, чтобы начать работу над новой картиной. И сейчас нужно определиться с самым главным – что же мы будем рисовать?

Все присутствующие оглядываются и заглядывают друг другу в лица, в надежде на ответ. Вдруг один из них встает.

– Для начала, нам стоит определиться с местом действия.

Вот тут все сразу зашевелились.

– Предлагаю Париж! Прекрасное место для порывов и творческих мечтаний!

– Позвольте, но чем вам сдался этот Париж? Что в нем удивительного? Один только центр, и тот провонял запахом гнили. И не говорите мне, что вы собираетесь раскатывать любовные сопли!

– А я считаю, что идеальный город для нашего действия – бесспорно Афины! Город тысячелетий! Я уже вижу, как мутно-красное солнце разливается по величественному акротерию Парфенона… не в силах превзойти его величие!

– Вы точно из нашего века к нам пришли?

– Как?! Разве вас не впечатляет мощь этого города? Места расцвета театра, искусства и философии! Места, где творили величайшие умы! Это же не просто город! Даже воздух там горит от мощи походки веков!

– Вы что, пьяный?

– Да как вы смеете?!

Эта перепалка точно дошла бы до драки, если бы не последняя персона, которая доселе не проронила ни слова.

– Послушайте, господа! Ваш спор глуп! Не стоит забывать, где мы рисуем. Это сцена, особая сцена. У каждой сцены должны быть зрители. Если мы выдумываем, собираемся лгать, разве так уж имеет значение место действия?

– Может вы и правы… но почему же лгать?

– Право! Неужели вы не знаете законов этой сцены? Ложь откроет новую галактику, пока правда только встанет с кровати!

– Но разве люди не нуждаются в ней?

– Поверьте не настолько, чтобы идти к этой сцене.

– Ваша взяла! К черту это место действия! Сообразим по мере развития сюжета! Все согласны?

В зале прозвучало немое «да». Пора двигаться дальше.

– Ну а кто же будет нашим героем? Или скажете, что это тоже не имеет значения?

– Конечно имеет. Но герой ли он?

– Вы опять за своё!

– Я всего-навсего не хочу устраивать рвоту со стразами!

– К черту! Мы согласны! Пора! Занавес!

***

Однажды некогда (быть может, это будет завтра?) точно вчера помню, как по городу ползли слухи. Люди были страшно возбуждены. И как в любой сплетне, предмет обсуждений точно никто не знал и не понимал. Но с точностью можно сказать, что основными героями этого ажиотажа были два именитых художника – Парасий и Зевкис. Что только про них не распускали – одни говорили, что они страшно переругались и решили состязаться своими картинами, другие – что они подрались и даже находились свидетели, которые клялись, что это не просто художники, а два рассорившихся любовника. Никто не знал кому верить, но заголовки газет так и кричали ото всюду – на главной площади что-то произойдёт. И пропустить это зрелище сравнивалось к преступлению. Сказания о величайшем мастерстве этих художников уже при их жизни превратились в легенды. Неужто один гений превзойдёт другого?

В тот день на площади было нечем дышать от такого количества людей. День выдался как назло жаркий, даже главный храм, и тот казалось вот-вот расплавиться. Сразу подоспели нищие торговки сс зонтиками от солнца. Люди ждали своих богов, проще говоря людей, которыми можно было восхищаться. С визгом и аплодисментами они встретили колесницу, из который вышли наши спасители. Под своими гиматиями они бережно несли картины, завернутые под простыней. Значит это будет поединок, и не просто поединок, а одна из величайших битв в истории! Это сражение точно запомнят надолго. Очевидцы еще похвастаются своим внукам, что им довелось быть свидетелями подобного. Воздух настолько пропитался всеобщем ожиданием чуда и трепетом, что казалось сами музы пришли сюда и незримо сопровождают наших художников. Не терявшей время полиции с большим трудом удалось оттащить людей от художников, которые вышли в центр и не проронили ни слова. Их молчание предавало действию еще большей торжественности. Какое-то время они так и стояли, недвижно смотрев людям в глаза.

Первым ожил Зевкис. Медленно он вытащил свою картину, которую доселе бережно прижимал к своему хитону и молниеносным движением тореадора сбросил полотно с картины.

Как описать то, что происходило далее? У людей не было сил произнести «ах»! от такого восторга страшно было не то, что пошевелиться, вздохнуть! На картине был нарисован виноград. Нет! Он не был нарисован, он жил и дышал на этой картине! Маленькие дети задергали своих мам с плачем, от того, что они резко проголодались. На площадь начали слетаться воробьи и откормленные жирные голуби, которые кружили вокруг картины, так и норовив клюнуть в нее. Чтобы успокоить птиц и людей, картину пришлось опять накрыть полотном.

Как только картина пропала, люди пришли в себя и восторженно зааплодировали. От таких бурных криков и аплодисментов создавалось ощущение, что площадь трясётся. Да что посмеет превзойти такую картину? Все и думать забыли о Парасии, который в это момент молча стоял и улыбался без причины.

Зевкис, совсем не скрывая своего смущения подошёл к Парасию.

– Ну вот! Теперь настал твой черед явить народу свой шедевр!

Парасий приосанился, вышел в центр и чуть ли не закричал:

– Так вот же моя картина! Смотрите!

Люди в недоумении пялились на белое полотно, такое же пустое, как и их головы в этот момент. Восторг сменился гневом, что над ними так открыто насмехаются.

– Что же ты делаешь? – опешил Зевкис – Неужто ты сдаёшься? Или же ты просто-напросто струсил? Так имей в себе силы признать своё поражение! Задерни полотно и покажи, что ты нарисовал?

На что Парасий захохотал:

– Я не могу! Ведь полотно у меня и нарисовано!

Стоит ли описывать шок, в котором пребывали все собравшиеся? Лишь немой салют обрушился на несчастную площадь.

Глава 3

Я бежал. Горизонт от чёрного асфальта до вершины солнечного сияния расплывался в моём взгляде. Да, я совершенно не знал, куда я бегу, но это всё, что мне оставалось делать. Но дома, толпа, которой не было конца преграждала мой вечный путь. Ах, если бы её не было, как бы я полетел! Я ощущал себя птенцом, которой впервые чувствует блаженство полёта. Я действительно, за все семнадцать лет моей жизни впервые начал жить. И какое это было упущение! Я уже не узнавал дома вокруг себя, не понимал, где я. И какое это было счастье! Мне так и хотелось вечно бежать, лететь. Я всеми силами хотел, чтобы этому забвению не было конца. Я бежал так быстро, на сколько хватало моих сил. Все дальше и дальше от своего дома. Лишь одна мысль о доме была мне ненавистна. Я боялся обернуться назад. Мне чудилось, что меня уже ищут, что за мной снарядили погоню. Главное не останавливаться. Ветер, словно подбадривая меня, начал дуть еще сильнее, мне даже начало казаться будто он несет меня. Чудом было то, что я не врезался ни в одного прохожего, и что люди настолько не смотрят по сторонам, что им абсолютно нет никакого дела до парня, который босиком куда-то несётся.

Внезапно я остановился. И всё-таки не смотря на моё опьянение от обретённой свободы я не мог просто взять и бежать без цели. Если уж бежать, то точно знать, куда прибежишь. Нужно было хотя бы где-нибудь переночевать. Иначе всё это будет просто бессмысленно. Я открыл сумку, которую в спешке собрал с собой и начал искать кошелёк. И тут я с ужасом понял, что я забылся настолько, что не взял с собой ни гроша. Да, пожалуй, самое отвратительное, что может быть в опьянении, это трезвость. Куда я теперь пойду? И дураку было понятно, что один я точно не справлюсь. Кто же тогда мне поможет? Я мысленно начал перебирать скудный список моих знакомых и осознал, что среди всех этих людей я никому не могу довериться. К сожалению, я не был слишком лицемерным человеком, чтобы меня любили, и не был слишком честным, чтобы меня уважали. А подражать их манерам я ненавидел больше всего. Все до единого, с кем бы я не общался казались мне до безумия предсказуемыми и это отталкивало меня от людей. Но всё же, не смотря на это я вспомнил человека, к которому можно прийти в такую минуту. По крайней мере я на это надеялся.

Я не сразу нашел его дом, так как мне понадобилось много времени, чтобы сориентироваться. Мои ноги были измотаны настолько, что даже само ощущение земли было для них болью. Ещё одним испытанием было вспомнить его номер квартиры. Он совершенно вылетел у меня из головы, хотя, неудивительно, учитывая, что виделись в последний раз мы довольно давно.

Я совершенно не представлял, сколько сейчас времени, так как часов у меня не было, а на улице уже начинало темнеть. И всё же я надеялся, что он поймёт меня. Да, он должен понять. Осталось вспомнить этот проклятый номер. У меня не было с собой даже телефона, чтобы позвонить ему.

Пока я размышлял я невольно обратил внимание на цветы в клумбе. Они были настолько яркими и так благоухали, что их можно было спутать с тысячелетней луной, которая уже успела появиться на небе и которая ничем не отличалась в этот момент от крошечного цветка. Я безумно пожалел, что у меня нет с собой бумаги и карандаша. Даже такие вещи я не додумался взять с собой.

Какой же у него номер квартиры? Это несомненно нечётное число. Может мне будет легче вспомнить, если я вспомню, на каком этаже он живёт? Вроде бы на одиннадцатом, а может и на двенадцатом. Я взглянул на домофон и представил, будто бы я помню номер и попытался ввести его машинально. Мои пальцы ввели шестьдесят три.

Из домофона послышался хриплый женский голос.

– Кто там?

– Извините, я ошибся номером.

Проклятье. И зачем вообще придумали домофоны? Как они могут обезопасить подъезд? Ведь при желании, взломать дверь не составит труда. Может и мне так поступить?

Я начал дёргать дверь. Да уж. С моим телосложением на проникновение со взломом можно и не надеяться. Моё безвыходное положение начало выводить меня из себя. Я схватил ручку двери, опёрся на неё ногами и стал тянуть назад. Ну же! Должно получиться.

– Егор, что ты делаешь?

Я обернулся. Передо мной стоял он. В руках у него были пакеты, набитые продуктами. Он смотрел на меня точно на пришельца и его можно было понять, учитывая мой вид. Какой нормальный человек выйдет на улицу босиком в пижаме? Не успел он открыть рот, как я рявкнул на него.

– Какой номер твоей квартиры?!

Он с ещё большим удивлением уставился на меня, не ожидая такого вопроса.

– Шестьдесят четыре.

– Чтоб его это число! Я ведь почти угадал!

– Да в чём дело?

Ему не нужно было объяснять, что случилось. По мне и так всё было ясно. Он лишь ожидал, что я повторю его мысли.

– Мне нужна помощь.

Лицо его изменилось, стало более серьёзным, и, хотя его глаза оставались невозмутимыми, подёргивание губ выдавало его волнение. Его кожа побледнела и почти слилась с его светлыми волосами. Я испугался, что он примет меня за сумасшедшего. Зная меня, он уже был готов ко всему. Но он был не таким человеком, поэтому просто сказал: «Заходи.»

Я быстро рванул вперёд, на что он почти испуганно прокричал:

– Ты куда?

– Хочу сорвать эти цветы. Они стоят того, чтобы стоять в твоей вазе.

***

Давненько я не бывал в этой квартире. Когда я был здесь в последний раз, повсюду были расставлены коробки с неразложенными вещами и сама квартира походила больше на кладовую, нежели на живое помещение. Теперь, когда я пил чай за столом с малиновой скатертью и свет протекал через прозрачную оранжевую занавеску, отчего вся комната налилась цветным сиянием, это место вполне заслуживало названия «дом».

Андрей сидел напротив меня и хоть рядом с ним стояла полная кружка чая, он не выпил ни глотка. Всем своим видом он показывал мне, что ожидает повествование. Его пальцы медленно постукивали о стол, глаза сузились. С таким лицом он больше походил на обычную школьницу, которая с нетерпением ожидает очередной сплетни про новую одноклассницу. Видя, что я безмятежно попиваю чай и объяснятся не собираюсь, он не выдержал затянувшегося молчания.

– Ты поссорился с отцом?

Его поведение начало меня раздражать. Неужели не понятно?

– Да. И поссорились мы настолько, что я больше не собираюсь возвращаться. Он хочет запихнуть меня в военное училище.

Он откинулся на спинку стула, будто получил облегчение от того, что теперь он всё знает. Он смотрел на меня так, будто в чём-то сомневался и продолжил очень задумчиво, почти про себя.

– Неужели ты думаешь, что он не будет тебя искать?

– Сомневаюсь, что он меня найдёт. Да и я уже не ребёнок.

– И ты, я так понимаю собираешься поступать в художественное училище?

Я кивнул. Конечно, он рисковал, оставив меня у себя. Ему нужно было подумать. Он начал меня расспрашивать, будто пытался найти хоть какую-нибудь лазейку.

– У тебя есть с собой документы?

– Разумеется.

– А что, если твой отец явится сюда?

– Это вряд ли. Мы не так часто виделись, и ты последний, на кого он подумает. Да даже если и явится, что он может тебе сделать?

– Ну а что ты будешь делать, если не поступишь в училище?

Это даже задело меня.

– Неужели ты думаешь, что я туда не поступлю?

– Я просто допускаю все возможные варианты.

Я поставил кружку и привстал.

– Послушай. Знаю, как это всё выглядит, но к счастью или к сожалению, ты единственный, к кому я могу сейчас прийти. У меня больше никого нет. Мне некуда идти. Но я точно знаю, что делать и могу рассчитывать только на твою помощь.

Он замолчал, сканируя меня своим взглядом с ног до головы. Несмотря на то, что он ещё сомневался я был уверен, что он поможет мне, поэтому я даже не удивился, когда он тяжело вздохнул и сказал:

– Хорошо. Я постелю тебе в гостиной. Можешь оставаться здесь сколько тебе нужно.

Я слишком хорошо знал его. Несмотря на то, что внешне он казался человеком отстранённым, в душе он был очень мягкосердечен и ему было глубоко не плевать на людей. И я любил в нём это качество, хоть одновременно и жалел его.