Текст книги "Большая политика"

Евгений Белкин
Большая политика

– Ааа…апчхиии…, – громко, раскатисто, подобно выстрелу носовой пушки боевого корабля, чихнул Вячеслав Никанорович. Чихнул смачно, зажмурившись, сообразно своей тучной комплекции и высокому статусу.

– Будьте здоровы! Многие лета! – немедля угодливо посыпалось со всех сторон. Вячеслав Никанорович степенно вытер носовые раструбы платком размером с простыню, едва заметно признательно покачивая головой и царственно, сквозь зубы, еле слышно благодарил: «Спасибо, спасибо». При этом статусные губы особо не утруждались, обкарнывая первую и последнюю буквы, оставляя довольствоваться куцым «Пасиб».

– Слава, – простонала невеста, капризно топнув ножкой, – ты такими залпами всех гостей распугаешь. И ради Бога, заканчивай дела, мы ужасно опаздываем!

Молодая, в бежевом платье от кутюр, стояла перед большим зеркалом. Вокруг нее, словно механики вокруг болида «Формулы-1» на пит-стопе, увивались стилисты, визажисты, дизайнеры, лихорадочно нанося последние штрихи на прическу и макияж. Ее пышные телеса и легкие морщинки вокруг глаз безжалостно свидетельствовали, что титул «молодая» – лишь дань традиции, не имеющей прямого отношения к возрасту.

– Людочка, – взмолился Вячеслав Никанорович, – я только вас и жду. Дома, в неформальной обстановке, он любовно называл ее «розмаринка ты моя», смутно ассоциируя это слово с помесью розы и чего-то заграничного и возвышенного, но сейчас, среди чужих людей, жених счел неуместным столь интимное обращение.

Сторонний наблюдатель, случись такой, весьма затруднился бы как-то аттестовать невесту: миленькая в профиль – страшненькая в фас, острая на язык, но дура дурой, только взгляд зацепится за высокий рост и ухоженные, волнистые волосы, как тут же все впечатление портят толстые ноги и массивный живот. Но Вячеслав Никанорович искренно восхищался своей будущей женой, и, пожалуй, именно что любил ее, даже немного робел от привалившего счастья. А еще одно обстоятельство поднимало «розмаринку» в глазах жениха на недосягаемую высоту – Людочка была живописец, она писала картины. Правда, до сих пор большой популярностью они не пользовались, но теперь справедливость восторжествовала, по чистой случайности уже через месяц после свадьбы открывалась персональная выставка Людочки в областной картинной галерее, и это обстоятельство еще больше разогревало любовный пыл Вячеслава Никаноровича, поднимая планку до слепого обожания. Что же до ответных чувств, тут Вячеслав Никанорович, будучи крепким хозяйственником, справедливо полагал, что отношения между супругами, как и квартирный ремонт, проверяются только временем.

– Вячеслав Никанорович, ну как же так, – в комнату влетел взмыленный помощник, носитель звонкой фамилии Монеткин, назначенный по случаю губернаторской свадьбы главным распорядителем торжества, – уже закуски подали, цыгане грозятся медведя спустить, гости от нетерпения на коньяк налегают…

– Да вот, вздохнуть не дают, – хрипло, как многие толстяки, по-детски обиженно пожаловался новобрачный, мстительно указуя пухлым перстом в сторону скрючившегося за чучелом оленя высокого, худощавого человека в темном костюме, и раздраженно добавил, – давит на меня, понимаешь! Оформи ему землю, и все тут! Гегемон уездный!

– Виктор Павлович, вы в своем уме? – взвился помощник, хищно клацая щипцами для лобстеров и угрожающе нацеливая бутылку шампанского на несчастного, слившегося с пейзажем, – нашли время!

Сопротивление было мгновенно сломлено, худощавый виновато вжался в чучело и безропотно искал пути позорного отступления. Блицкриг удался, но время грозило цейтнотом. Монеткин быстро оценил ситуацию, агрессивно блеснул огромным циферблатом дорогущих наручных часов в сторону деморализованного «гегемона», затем бережно соединил изнеженную ручку новобрачной лебедушки с экскаваторным ковшом широкой и толстой губернаторской ручищи, бросил контрольный взгляд на чучело, служившее укрытием Виктору Павловичу, и увлек брачующихся в большую залу ресторана, к музыке, накрытым столам, гостям и подаркам.

Понимать же нужно обстоятельства! – уже выходя из комнаты, бросил через плечо Монеткин поверженному сопернику, – зайдите со своим вопросом ко мне через пару дней!

– Я что, я понимаю, – сокрушенно бубня себе под нос, оправдывался перед оставшейся в комнате челядью и перед самим собой Виктор Павлович, на полусогнутых спеша к выходу, – я ж только по назначению… Да кредиторы с проверкой приезжают… Еще и прокуратура возбудилась… А мне ж всего одну подпись…

В большой зале модного загородного ресторана все искрилось, переливалось и сверкало. Каждый гость – фигура губернского, а то и федерального масштаба. Возглавляли бомонд три вице-губернатора, с женами. Сидели они рядышком, были примерно одинаковой комплекции, одеты в остромодные вельветовые костюмы цвета «капучино с молоком» и одинаково причесаны. Эта троица напоминала не то былинных богатырей, не то сросшегося тремя одинаковыми туловищами в одно трехголового змея-Горыновича. Рядом с ними восседали гости из Москвы, многозначительно пожелавшие остаться неназванными (впрочем, путь от таинственного инкогнито до безапелляционного «да ты знаешь, кто я такой!» был пройден за две-три рюмки). Так же за широкими столами расположились спикер областного законодательного собрания, главный прокурор области, глава местного Автодора, начальник областной полиции и областного отделения «Единой России», глава местного филиала «Сбербанка», мэры областного центра и еще двух крупнейших городов области, яркие представители депутатского корпуса и творческой интеллигенции, глава областного УФСБ, избранные люди из мира бизнеса (включая пару безоговорочно авторитетных негоциантов), деятели культуры и многие прочие представители сливок областного общества и просто достойные люди. Лучшие делегаты общественности города и области собрались в этот вечер под одной крышей шикарного ресторана. Большинство мужчин были с дамами – как с женами, так и с «очаровательными спутницами». Итальянские костюмы, швейцарские часы, золотые оправы очков, запонки, галстуки, сережки, диадемы, бриллианты, изумруды – на каждом госте в рублевом эквиваленте было надето по годовому бюджету небольшого сельского поселения, на женах – среднего муниципального образования, на «очаровательных спутницах» иногда дело доходило до городского округа.

В томительном ожидании высокопоставленных виновников торжества лучшие люди области, удостоенные высокой чести быть приглашенными на статусное мероприятие, интенсивно налегали на закуски и выпивку. Дамы в основном фокусировались на низкокалорийных салатиках и легких алкогольных коктейлях, мужчины – на коньяке под ту закуску, что стоит ближе, но странным образом хмельны уже были все примерно одинаково. Изысканные яства на столах сменялись синхронно с музыкальными коллективами на сцене, гигантские букеты экзотических цветов переполнили собой весь угол, отведенный им, и отдельные орхидеи, каллы и лилии уже романтически плавали в устроенном рядом водочном фонтане. Вспышки свадебных фотографов слепили глаза. А впереди еще были катание на тройках, огненное шоу, выступление артистов, пляски с цыганами и салют. Атмосфера в ресторане была пропитана успехом и незадекларированной состоятельностью. Наконец, ведомые Монеткиным, вошли и уселись на свои места брачующиеся, чем вызвали шквал оваций. Музыканты очередной группы заняли позиции на сцене, и стройная солистка в блестящем, облегающем платье с длинным, чуть не до бедра разрезом сбоку чувственно затянула:

 
Я люблю тебя до слез,
Каждый вздох как первый раз,
Вместо лжи красивых фраз,
Это облако из роз…
 

Вячеслав Никанорович сладострастно улыбнулся, его глаза как-то маслянисто блеснули. «Экая… фрикаделька, – намекая на солистку, причмокнул он, оборачиваясь к Монеткину, за что немедленно получил внушительный удар локтем в бок от «розмаринки». Губернатор, не привыкший к такому обхождению, уже рывком набрал воздуха в легкие, готовясь примерно отчитать провинившуюся, но в последний момент сообразил, сделал поправку на обстоятельства, и на его лоснящемся лице расплылась широкая, самодовольная улыбка.

– Видал, – хрипло прошептал он, обернувшись к Монеткину, но кивая на невесту, – любит, стерва!

Гости по очереди принимали микрофон из рук тамады – столичной фрондирующей штучки с неоднозначной репутацией и бешеным гонораром – и, приближаясь к молодоженам, оглашали свои пожелания и вручали подарки. Разнообразием или художественной ценностью напутствия не отличались, в нашей исключительно сухопутной области в основном говорили почему-то морскими аллегориями – про «корабль семьи в бурном море» или «маленькую лодочку в бушующем океане невзгод». Невеста таяла от обилия комплиментов, в перерывах между тостами требовательно мурлыкала на ухо жениху что-то о сроках персональной выставки, а жених медленно, но верно напивался, ибо когда еще представится уважительный случай безнаказанно проспиртоваться.

– …Так пусть будет долог путь бригантины вашей любви, на котором она минует все рифы семейного, административного, уголовного и налогового кодекса! – закончил тост очередной гость – Павел Лаврентьевич, главный прокурор области. Рядом с ним, умильно улыбаясь, стояла его жена и держала перетянутый красным бантом подарок. От избытка чувств, и, будучи очень довольным собой от беззапиночно выговоренного заранее заготовленного тоста, Павел Лаврентьевич склонился к губернаторскому уху и, на правах давнего приятеля, отпустил жирный комплимент «от себя», не по написанному: «Ну, Никанорович, поздравляю! Баба– верняк! И сам ты в этом костюме с отливом просто красавец!». Уже захмелевший губернатор, достигнув высшей точки экзальтации, встал, приобнял прокурора и уже тянул трубочкой пухлые губы, норовя выйти на поцелуй, но вдруг замер и изменился в лице. Нечеткая дикция прокурора и алкогольные пары самым трагичным образом трансформировали в губернаторском сознании комплиментарную фразу прокурора в оскорбительную и скандальную: «и сам ты в этом костюме сопливом просто красавец».

– В каком костюме? – не меняя позы, еще надеясь на недоразумение, хрипло спросил губернатор, по своему обыкновению, проглатывая первые звуки слов, – сопливом?! Павел Лаврентьевич, находясь на своей волне, подумал, что Вячеслав Никанорович желает уточнить, с каким именно отливом костюм, и немедля удовлетворил просьбу товарища: «С зеленоватым».

Торжество было безнадежно испорчено. Цыгане, салют, танцы, подарки – все шло по утвержденному расписанию. Но Вячеслав Никанорович оказался во власти тревог и терзаний, на поздравления реагировал вяло, к еде почти не притрагивался ввиду пропавшего аппетита, чем изрядно озадачил гостей и вверг в некоторое волнение новобрачную. «Меня сливают, это ясно, – мысленно рассуждал Вячеслав Никанорович, – конфуз произошел, видимо, когда чихнул, и, ведь ни один подлец не подсказал вытереть эту чертову соплю. Но это не важно, это лишь предлог. Будь я в силе, никто и не заикнулся бы об этом. Нужно понять, что эта землеройка в лампасах накопала на меня! Видать, что-то знает. А может, тут Москва замешана? Может, уже есть решение о моей отставке?! Да, похоже, дни мои в кресле губернатора сочтены, иначе эта образина не посмела бы так глумиться». Иногда Вячеслав Никанорович, полуприкрыв для конспирации глаза, следил за прокурором. Тот весело хохотал и оживленно болтал с соседями по столу. «Вот падла, уже растрезвонил», – ужаснулся губернатор. Когда гости очередной раз принялись скандировать боевой клич «Горько, горько», жених, погруженный в свои мысли, задумчиво встал, рассеянно бросил невесте: «Остаешься за главного», бесцеремонно выдернул за руку активно флиртующего с чьей-то «очаровательной спутницей» Монеткина и скрылся с ним в боковой зале. Гости недоуменно перешептывались, но быстро заключили, что у губернатора неотложные дела, возможно, связанные с федеральным центром (человек такую должность занимает, тут ни на секунду расслабиться нельзя!), и разухабистая, безбрежная свадебная феерия после небольшой заминки заискрилась, засверкала далее во всю мощь.

Едва скрывшись от гостей, Вячеслав Никанорович, не в силах подобрать подобающие случаю слова, некоторое время пыжился, сдавленно сипел что-то нечленораздельное и совершал странные возвратно-поступательные действия руками, молотя воздух сжатыми кулачищами. Монеткин уже начал тревожиться за состояние шефа (вот поросенок, накидался уже, что ли?).

– Похоже, силовики свалить меня решили, – горячо зашептал губернатор, наконец совладав со своими нервами, – или в Москве появилось мнение на мой счет, а эта крыса прокурорская уже разнюхала.

– Павел Лаврентьевич!? – изумился Монеткин, – да ни в жизнь! Вы же с ним… – помощник намеревался перечислить некоторые совместные бизнес-проекты, цементирующие крепкую мужскую дружбу Вячеслава Никаноровича и Павла Лаврентьевича, но осекся, увидев решительный губернаторский кулак перед собственным носом как предупреждение не болтать лишнего.

– Он хамит мне в лицо, – задыхаясь от негодования, прохрипел Вячеслав Никанорович, – как будто я простолюдин какой-то, будто мое дело уже решенное.

– Верно, это какое-то недоразумение, – помощнику не терпелось вновь окунутся в пьянящую атмосферу банкетного зала, сотканную из элитного алкоголя, утонченных блюд, женской красоты и карьерного успеха, – сейчас выпьете на брудершафт, завтра и не вспомните о своих опасениях.

– Он мне заявил… – сцепив зубы, обиженно, в полголоса, задыхаясь от праведного гнева, процедил губернатор, – он мне заявил, что у меня костюм сопливый! – выложил козырь губернатор.

– Как… какой? – начал заикаться от ужаса ничего не понимающий Монеткин. Дело принимало скверный оборот, об пьянящей атмосфере пришлось на время забыть.

– С зеленоватой! – бешено вращая глазами, старался не сорваться на крик Вячеслав Никанорович, – Подлец, душегуб! Нет, тут без Москвы не обошлось, чую всем нутром, оттуда ветер дует.

Да-а, – у Монеткина подкосились ноги, и он, протяжно выдохнув, плюхнулся на очень кстати стоящий «венский» стул, – тут, похоже, большая политика замешана, никто из местных не отважится на такой риск.

– Угу, – удрученно кивнул губернатор, – только мы еще посмотрим, чья возьмет!

– А вы осмотрелись? – озарила догадка помощника, – может, так сказать, сопелюшка правда, где-то притаилась, подлюка, маленькая такая, а Павел Лаврентьевич по-дружески то вам и подсказал. Что бы свадебные фотографии не испортить.

– За что ты деньги получаешь! – сокрушенно покачал головой Вячеслав Никанорович, – да будь я в силе, никто и пикнуть не посмел бы! Они фотографировались бы с этой соплей, да целовали бы эту соплю, еще и почитали за высшую милость, оказанную им!

Поучая помощника, губернатор внимательно всматривался в свое отражение в большом зеркале, перед которым ранее наводила марафет невеста.

– Тем более, что ничего и нет, – кручинясь, в глубокой задумчивости пробормотал он, не обнаружив ничего инородного на своем шикарном костюме,

– Может, коллегию на понедельник соберем, – пытался конструктивно соображать Монеткин, – Павла Лаврентьевича персонально вызовем, да и…

– И что? – недобро сощурился Вячеслав Никанорович, предчувствуя ляп помощника.

– Да и… ну… – Монеткин по выражению лица шефа уже догадался, что оплошал, но еще не мог понять, как именно, и неуверенно, спотыкаясь и оговариваясь, сформулировал корявенькое, – и на коллегии разберем его поведение.

– Чем!? Чем я его разбирать буду!? – почти заорал негодующий губернатор, – это ж прокурор! Он же мне не подчиняется!

Собеседники задумались, собираясь с мыслями. Свадебное торжество, сулившее лишь положительные эмоции, вдруг обернулось жесткой политической интригой, хорошенько поскоблив которую, можно было обнаружить и тайный заговор, и властный переворот, и иные самые мрачные перспективы. Одно было ясно – необходимо принимать срочные меры, выявлять источник коварной угрозы, выстраивать линию защиты и противостоять внезапной опасности, дамокловым мечом нависшей над головой наивного и доверчивого губернатора в разгар его собственной свадьбы. Тяжелые думы прервала Людочка, взволнованная долгим отсутствием жениха.

– Вячеслав Никанорович, – стреляя глазками, кокетливо протянула невеста, обнаружив суженого в пустой зале, – ну сколько можно работать! Позже о делах поговорите, позже! Иначе меня сейчас украдут. И куда только милиция смотрит – крадут невесту посреди свадьбы!

– Вот именно! – вдруг просиял жених, не обращая внимания на невесту, – куда наше надзорное ведомство смотрит! В области расплодилось ворье, процветает коррупция, криминогенная обстановка ухудшается. Нужно собрать материальчики на прокурора, и подсунуть их кому надо в Москве. Так сказать, организуем контригру. Возглавим крестовый поход против оборотней в погонах, окопавшихся в областной прокуратуре! И пусть посмеют потом отправить в отставку честного губернатора, борца с коррупцией и стражника закона!

– Стоящего на страже закона, – механически поправил Монеткин.

– Идиот! – обрушился губернатор на помощника, – стоящий-лежащий, закон-шмон, – какая разница! Главное, быстро нужно действовать, времени у нас нет. Кстати, – Вячеслав Никанорович пристально уставился на Монеткина, – раз ты такой грамотный, прямо завтра, с утра, встретишься с редактором «Губернских новостей», это мой человек, и тисните в первый же номер какую-нибудь компрометацию на прокурора. Это будет, так сказать, предупредительный выстрел, а не одумаются – откроем огонь на поражение!

– Я лучше прямо сейчас в редакцию поеду, – Монеткин на всякий случай демонстративной лояльностью отводил от себя гнев шефа, – что бы в завтрашний же номер успеть.

Вячеслав Никанорович слегка кивнул, одобряя служебное рвение помощника, проводил его глазами до выхода, и только после этого обратил внимание на медленно закипающую «розмаринку», молча взял ее под руку и вернулся в зал.

Остаток свадьбы был скомкан. Новобрачный, хоть и повеселел слегка, но шутки воспринимал плохо, мало пил, почти не ел, всеобщему ликованию не предавался. Гости, на всякий случай подражая его поведению, тоже стали вяло реагировать на разного рода увеселительные мероприятия, доводя до исступления выбивающуюся из сил столичную ведущую. Вскоре жених сказался простуженным, и покинул ресторан с разгневанной законной супругой. За виновниками торжества потихоньку потянулись разочарованные гости, и ближе к полуночи огромный зал модного загородного ресторана оказался почти пуст, лишь за одним столом о чем-то ожесточенно спорили, едва не на кулаках, три представителя элиты, перебравшие дармового коньяка.

А в это время несчастный Монеткин, кляня судьбу, соплю и прокурора, в соавторстве с редактором «Губернских новостей» выполнял распоряжение шефа. Светлый праздник губернаторской свадьбы обернулся рутинной, нудной писаниной в редакции, отчего Монеткин искренне и глубоко страдал. В сокровенных чаяниях он мечтал стать великим политическим деятелем, как ручеек мечтает стать великой рекой, он грезил о великих свершениях на благо народа, как грезит о небе самолетик в детском парке аттракционов. «Стряпать статейки – разве это мое призвание!» – мучился губернаторский помощник, пока опытный редактор, выслушав задачу, быстро накидывал варианты газетной статьи. Но пребывающий в сквернейшем расположении духа помощник губернатора неизменно браковал эти наброски, справедливое негодование требовало удовлетворения, и Монеткин выместил растущее раздражение, отодвинув от компьютера редактора и самолично откорректировав материал. Вышло жестко, зло и емко, в соответствии с суровой реальностью политической борьбы и наисквернейшим расположением духа Монеткина. После контрольной читки искушенный редактор в деликатных выражениях, призывающих «не рубить с плеча» и «семь раз отмерить, прежде чем отрезать», попытался вразумить молодого человека. Но накопленный гнев вкупе с усталостью – а время уже перевалило глубоко за полночь, и заново переписывать статью не было никакого желания – заставили Монеткина остаться непреклонным, и статья была подписана в печать.

xxx

Утром следующего дня в кабинете прокурора состоялась традиционная планерка.

– Ну, конвоиры беззакония, какие будут соображения? – восседающий во главе массивного стола Павел Лаврентьевич отложил завтрашний выпуск «Губернских новостей» с претенциозным заголовком «Нелегальное казино прокурору подчинено» на первой полосе и бросил испепеляющий взгляд на своих заместителей, сидевшими двумя стройными рядами по обе стороны стола. Горечь обиды и печали больно жалили уязвленное самолюбие прокурора, скорбь и непонимание вероломного поступка губернатора прочно обосновались в прокурорском сердце, медленно, но верно нарастала благородная жажда справедливой мести. Подумать только, – значит, еще вчера Вячеслав Никанорович принимал искренние, от всей души, поздравления от чистосердечного Павла Лаврентьевича, уже тая иезуитский план нападения. Что за змея пригрелась в кресле губернатора! В кабинете висела тягостная, гнетущая тишина, даже жужжавшая муха прониклась трагичностью момента и замолчала.

– Слушайте, – не дождавшись ответа, вдруг оживился прокурор, – а этот брюхоногий бегемот случайно с катушек не слетел? Нет? Как иначе это объяснить? И Павел Лаврентьевич грохнул кулаком по газетной передовице, надеясь на хоть какую-то реакцию подчиненных. Но таковой, к вящей досаде Павла Лаврентьевича, не поступило.

– С другой стороны, он сам шнурки завязать не сможет, – вынужден был продолжить монолог Павел Лаврентьевич, – кто-то надоумил его. Тут, вероятно, большая политика замешана.

– Может, это самодеятельность редакции, – робко подал голос молодой заместитель по фамилии Цапко, – а Вячеслав Никанорович об этом и не знает. Уничижительный дружный смешок коллег был ему ответом.

– Эх, желторотый, – снизошел старый опытный заместитель, «видавший виды тертый калач», как ласково звал его Павел Лаврентьевич, – в этой газетенке без ведома губернатора даже прогноз погоды не напечатают.

Дружеское подтрунивание над Цапко немного разрядило грозовую атмосферу, но проблема оставалась нерешенной. Павел Лаврентьевич, как старший по званию и чину взял ответственность за принятия решения на себя: «Похоже, эта ехидна брюхоногая решила меня свалить, – задумчиво проговорил он, сокрушенно, словно не веря в происходящее, покачивая головой, – видать, замену мне нашел. Более сговорчивого». Затем встал, прошелся по просторному кабинету, собираясь с мыслями, и, тяжело вздохнув, пробормотал: «Эх, Слава, Слава».

– Может, просто направим запрос в редакцию, – подал голос один из заместителей, – проведем проверку, в результате которой изложенные факты не подтвердятся, ну, напечатают опровержение, да и дело с концом?

– Хорош тарахтеть! – рубанул прокурор и стукнул кулаком по лежащей на столе газете, – нужно кончать эту беллетристику! Тут обратного хода нет, запасные выходы замурованы. Сам губернатор не осмелился бы, тут из Москвы ветер дует. Спинным мозгом чую, большая политика замешана! В кабинете воцарилась тишина. Оглушенные глубиной проблемы, подчиненные боялись даже вздохнуть. Павел Лаврентьевич, довольный произведенным эффектом, обвел пристальным взглядом каждого из присутствующих, после чего скорбно потупился и трагичным, подрагивающим от волнения голосом вынес решение: «Лучшая оборона – это нападение. Но! (эффектная пауза, указательный палец нацелен на потолок) строго в рамках закона»! И, дабы исключить любое отклонение от намеченного курса, четкими формулировками начал раздавать указания: «Подготовить материалы по ЖКХ, по областной программе переселения из ветхого и аварийного жилья, посмотрите на сельское хозяйство, на операции с земельным фондом и имуществом в целом, займитесь бюджетом, что там можно по нецелевому расходованию пустить, поднимите дела по дорожному строительству…

– Дороги – это ж федеральный Автодор, – опять встрял молодой Цапко. Павел Лаврентьевич остановился, посмотрел в упор на молодого заместителя, заставив того вжать голову по самые плечи.

– А молодец, – вдруг похвалил прокурор, – видишь, и от тебя бывает польза, и, обращаясь уже ко всем, бросил – отставить дороги. «Помните, – продолжил он, мерно вышагивая по кабинету, – свалят меня – полетите и вы, борясь за меня, вы боретесь за себя. Наберем материалов для дела на губернатора, покажу его в Москве, и кто ж после этого осмелится отправлять в отставку честного и принципиального прокурора? Кто позволит оставить целую область на растерзание бандитов во власти? Как целый субъект федерации может остаться без главного блюстителя порядка и надзирателя законности?

– Без надзора за законностью, – неугомонный Цапко в силу молодости иногда поддавался порывам говорить, не успевая подумать, и уже клял себя за несдержанность.

– Пень лагерный, – взорвался прокурор, – имей ввиду, у выскочек может наступить досрочная гибель в результате преждевременной смерти. Павел Лаврентьевич пожевал губами, успокаиваясь, и продолжил наставлять подчиненных: «Тут главное – время, быстро нужно все делать, некогда сопли распускать, моргнуть не успеете – на нары пересядете». Подчиненные, подавленные неожиданной глубиной и сложностью обрушившихся проблем, угрюмо молчали, переваривая обрушившуюся на них информацию.

– Ну, винтики-колесики, чего сидим? – вскинулся Павел Лаврентьевич, и для дополнительного эффекта похлопал в ладоши, – если вопросов нет, то закрутились, завертелись!

Рабочее совещание было закончено, подгоняемые бодрыми напутствиями шефа, прокурорские начальники гурьбой высыпали из кабинета в приемную. Завидев Павла Лаврентьевича, из мягкого кресла быстро подскочил, даже подпрыгнул, долговязый человек средних лет, прятавшийся давеча за чучелом оленя в преддверии губернаторской свадьбы, и обреченно протянул руку для рукопожатия.

– А, наш многопрофильный магнат, – театрально развел руками Павел Лаврентьевич, увлекая гостя к себе в кабинет, – и строите, и сеете, и все вам мало! Что ж вы, Виктор Павлович, закон нарушаете? Долговязый начал было протестовать, но прокурор, не обращая внимания на протесты, обернулся в приемную. «Цапко! – перекрывая гул, рявкнул Павел Лаврентьевич, – прояви бдительность, обнаружь в завтрашнем номере «Губернских новостей» религиозный экстремизм, или разжигание межнациональной розни. В общем, сам подумай, что там найти можно». Молодой заместитель недоуменно замер посреди приемной, растерянно морща лоб и вопрошающе взирая на шефа.

– Ой, дурак! Ну желторотый, – подобострастно захихикал «видавший виды тертый калач», заискивающе глядя на начальника. Затем, изменившись в лице, перевел взгляд на Цапко, и снисходительно расшифровал молодому коллеге наказ начальника: «Дуй в типографию, арестуй тираж газеты». Павел Лаврентьевич сокрушенно покачал головой, смерив тщедушную фигурку непонятливого молодого заместителя, и, пропустив вперед «многопрофильного магната», скрылся в недрах своего кабинета.

– Виктор Павлович, – задушевно начал прокурор, усадив посетителя в мягкое кожаное кресло, – как же это вы, такой опытный бизнесмен, а закон нарушаете?

– Ох, что я опять нарушил? – опасливо удивился Тяглов, – если только на прошлой неделе припарковался в неположенном месте, так штраф уже оплатил.

– Мы тут серьезными вещами занимаемся, – посуровел прокурор, – есть сведения, что вы незаконное строительство ведете. Самострой, так сказать, на землях сельхозназначения.

– Я ж по закону… Вот решение комиссии по развитию сельского хозяйства, вот справка кадастровой комиссии, вот реестр областной, вот архитектура, вот градостроительный комитет, – Виктор Павлович суетливо сыпал из портфельчика на полированную столешницу разные бумажки, – я ж ни копейки из бюджета не получил, и не надо, Бог с вами! Я свои деньги трачу, я кредит привлек…У меня все оформлено, все по закону, мне только губернатор должен еще подписать, и все. И строительства у меня никакого нет – это ж бахча, я арбузы выращивать буду, так сказать, обеспечивать продовольственную безопасность страны. Импортозамещение у меня (Виктор Павлович прикрывался терминами, вошедшими в последнее время в политическую моду, в надежде облегчить свою участь).

– Ты, Виктор Павлович, – перебил лихорадочную тираду предпринимателя Павел Лаврентьевич, – дурака-то из меня не делай. Вот, черным по белому написано (Павел Лаврентьевич достал из ящика стола какой-то документ, подцепил на кончик носа очки, сфокусировался и начал зачитывать в слух: «Осуществил незаконное строительство дома отдыха на землях сельхозназначения. А? Что скажешь?» – и прокурор грозно глянул на магната поверх очков.

– Да вагончик строительный поставил, для отдыха рабочих, – почти простонал Виктор Павлович, – переодеться что б было где, перекусить…

– … Дома отдыха с водными аттракционами, – неумолимо продолжал зачитывать прокурор, не обращая внимания на оправдания «магната».

– Душ! Душ в вагончике для работяг оборудовали! – у Виктора Павловича оборвалось сердце, он съежился, обмяк, словно снежный сугроб под весенним солнцем.

– А губернатор у тебя, случайно, взятку за свою подпись не вымогал? – вдруг осенило Павла Лаврентьевича, и он с надеждой глянул на агрария.

– Нет. Просто ему все время некогда, – прямолинейно, как шпала, не улавливая тренда, тихо ответил тот, держась за сердце.

– Эх, жаль, – Павел Лаврентьевич поморщился и с досадой хлопнул ладошкой по столу. Он уже успел прикинуть, как можно использовать в сложившейся ситуации этот вопиющий пример губернаторского беспредела, – ну-с, будем действовать строго в рамках закона. У тебя осталось две недели, либо приводи все документы в порядок, либо, извини, пойдешь под суд за незаконное предпринимательство.

– Да когда же… взмолился было многопрофильный магнат.

– А через недельку зайди ко мне с отчетом о проделанной работе по исправлению ошибок, – беспрекословно прервал порыв Тяглова Павел Лаврентьевич, и углубился в изучение важных документов, давая понять, что аудиенция окончена.

Тем временем молодой заместитель прокурора, выполняя приказ, задумчиво бродил по коридорам типографии в поисках газетного цеха. Директора на месте не оказалось, остальные сотрудники, встречающиеся ему на пути, не оказывали должного участия в важном прокурорском деле, лишь указывая, иногда с помощью ненормативной лексики, направление поисков. «C моим-то образованием, с моей энергией и силами, да пыльной газетенкой заниматься!» – мысленно тосковал Цапко, его амбиции простирались куда дальше занюханной типографии. Это была тоска кухонного ножа, мечтающего освежевать тушу дикого кабана, а вынужденного изо дня в день нарезать лучок и шинковать капустку. Получасовые блуждания привели его, наконец, в газетный цех. Станки, похожие на модернизированную гильотину, аккуратно резали толстые рулоны бумаги, конвейер загружал форматные листы в здоровенные машины, и те с тихим шелестом выплевывали готовые газетные полосы и складировали их ровными стопками. В углу скелетом динозавра высился какой-то уже вымерший вид полиграфического аппарата. Людей не было, а допрашивать станки было бессмысленно. Молодой блюститель закона беспомощно озирался по сторонам, и, на его счастье, обнаружил-таки живую душу – явно подвыпивший тощий старичок, в перепачканном халате выплыл из коридорных лабиринтов, и с интересом уставился на прокурорского работника. Старичок был ветхим и нереальным, Цапко даже в первый момент заподозрил, что ему явился призрак типографии. Но, будучи жестким материалистом, он не поддался мистической версии и напустил на себя важный вид.