Текст книги "Лирика в школьном изучении. Г. Р. Державин, А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов"

Евгений Колокольцев
Лирика в школьном изучении. Г. Р. Державин, А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов

© Колокольцев Е. Н., 2022

* * *

Введение

В стихотворении «Шестое чувство» Н. Гумилёв задаётся вопросом: «Что делать нам с бессмертными стихами?». Нет сомнения, что в этом стихотворении поэт обращается к поэтам, которые «век за веком» воспринимают и понимают мир неким шестым чувством («Но что нам делать с розовой зарёй / Над холодеющими небесами, / Где тишина и неземной покой, / Что делать нам с бессмертными стихами?»). Но можно ли гумилёвское «нам» перенести на «читателя книг» («Неутомимо плыть ручьями строк…»), на квалифицированного читателя, на учителя русской словесности, который сознательно стремится донести до подрастающего читателя произведения литературы разного рода, в том числе и произведения лирические, которые как неиссякаемый источник человеческого духа способны многое сказать сердцу и уму ученика.

Лирика как род литературы обладает неповторимыми особенностями. Она воссоздаёт не действие и не поведение человека, а какой-то отдельный момент состояния его характера, передаёт его мимолётные настроения. В отличие от поэзии объективной, лирика – поэзия субъективная. Лирический поэт подчиняет своё творчество выражению чувств человека: первоэлементом художественного текста в лирике является образ-переживание. В переживание входит любая эмоция, которая вызвана разными жизненными обстоятельствами и имеющая различный характер по своему содержанию: и любовное увлечение, и мысль философская, и политическое высказывание, и поэтические миры природы. Состояния человеческого сознания воплощаются в лирическом произведении либо прямо и открыто, либо косвенно, либо в форме краткого рассказа о каком-либо событии. Переживание в лирике приобретает художественность только тогда, когда оно правдиво отражает черты человеческого поведения и отражает характерное в жизни общества. В лирике не только отражается образ самого автора, его внутренний мир, но и создаётся образ обобщающего значения, образ лирического героя. По своему содержанию понятие «лирический герой» не только тесно связано с духовно-биографическим опытом автора, с его мироощущением и душевным настроем, но и может быть шире личности автора лирического произведения. И даже в том случае, если стихотворение основано на непосредственном факте биографии поэта, оно получает характер определённого жизненного обобщения. «Великий поэт, – отмечает В. Г. Белинский, – говоря о своём «я», говорит об общем – о человечестве, ибо в его натуре лежит всё, чем живо человечество. И потому в его грусти всякий узнает свою грусть, в его душе всякий узнает и свою и видит в нём не только поэта, но и человека, брата своего по человечеству. Признавая его существом, несравненно высшим себя, всякий в то же время сознаёт своё родство с ним». Лирический герой не просто связан тесными узами с автором, с его мироощущением, духовно-биографическим опытом, душевным настроем, манерой речевого поведения, но и в большинстве случаев оказывается от него неотделим. Поэтому в школьном разборе лирических произведений образ лирического героя удобно отождествить с образом автора-поэта.

Лирика, изображающая отдельные состояния характера, отдельный момент действия, характеризуется сжатостью, речевой краткостью воссоздания переживания. Лирика выжимает все соки из языка и обладает повышенною ёмкостью всех составляющих её элементов. Уплотнённость слова (по выражению Л. И. Тимофеева), одноголосность, тяготение к стихотворной форме, которая оттеняет выразительные возможности каждого элемента речи, – всё это и определяет предельную лаконичность и повышенную эмоциональность окраски слова в лирическом произведении. «Всё, что занимает, волнует, печалит, услаждает, мучит, успокаивает, тревожит, – подчёркивает В. Г. Белинский, – словом, всё, что составляет содержание духовной жизни субъекта, всё, что входит в него, возникает в нём, – всё приемлется лирикой, как законной её достояние».

В силу предельной сжатости, необычайной подвижности и динамичности лирического произведения его изучение в школе неизбежно приобретает черты оперативности, когда в «быстром» (по сравнению с эпическими и драматическими произведениями) анализе представлены основные этапы его разбора и такие составные элементы анализа художественного текста, как тема, идея, мотивы, композиция, язык, жанр, персонажи, пространство, время, образ-переживание, сюжет (если стихотворение носит повествовательный характер), движение поэтической мысли. Поэтому изучение лирических произведений всегда подготавливает подрастающих читателей к анализу произведений и других литературных родов – эпических и драматических произведений разных жанров.

Есть немало общего в путях анализа эпических, драматических и лирических произведений. Это общее основывается, в частности, на том, какие компоненты определяют путь разбора художественного произведения – сюжет, герои, язык, композиция или решение проблемных ситуаций. Монографический анализ лирических произведений (то есть изучение одного стихотворения) может основываться на этих составных элементах: и тогда можно говорить об анализе сюжета, развития действия (если объектом разбора является сюжетное стихотворение), об анализе образов-персонажей (если конкретное стихотворение в нечастых случаях позволяет говорить о системе образов), о стилистическом анализе, о композиционном анализе или же о проблемном рассмотрении поэтического произведения.

В школьном разборе лирических произведений на первый план зачастую выходят наблюдения над композицией стихотворений, то есть композиционный анализ, когда содержание стихотворений и их художественное построение рассматриваются в тесном единстве. Взаимная соотнесённость частей, эстетически значимых элементов художественного целого определяет не только начало разбора стихотворения, но и пронизывает весь литературный анализ. Совершенство композиции пушкинского «Ариона», в основу которого положен миф о древнегреческом поэте и певце Арионе, станет лейтмотивом анализа стихотворения, в котором запечатлены две картины: пение певца для пловцов на «грузном челне» и картина гибельного «вихря» шумного. В стихотворении, состоящем из пятнадцати стихов, семь стихов с полустишием рисуют первую картину, а другие семь стихов с полустишием воссоздают вторую картину. Анализ двух частей стихотворения в их соотнесённости подчеркнёт гармоничность композиции пушкинского «Ариона». Композиционный анализ станет действенным путём разбора и многих других стихотворений.

Одним из вариантов разбора лирических произведений может явиться и синтаксический анализ. Особое значение приобретает синтаксический анализ при изучении лирических произведений, состоящих из одного предложения. Здесь синтаксическая организация художественного текста, преодолевающая «грамматические оковы» (выражение А. С. Пушкина), является действенным средством насыщения поэтического произведения эмоциональным богатством. Пушкинское «Воспоминание» («Когда для смертного умолкнет шумный день…») в одном предложения вместило в себя длинную цепь воспоминаний, тревоживших поэта, для которого важно всё пережитое, в том числе самое тяжкое и неприглядное. Особенности синтаксической организации «Воспоминания» должны отозваться в выразительном чтении стихотворения. Особенности его устного произнесения будут определяться постепенным повышением интонации от его начала до впечатляющего финала. Возможен и другой подход к озвучиванию стихотворения. Д. Д. Благой считает, что подобные стихотворения прочитываются «в ускоренном темпе, без пауз». Наблюдения над поэтическим текстом «Воспоминания» могут быть дополнены анализом звукописности стихотворения. Отмечая, что Пушкин «мыслит звуками», поэт Вяч. Иванов выдвигает мысль о том, что звукопись стихотворения во многом определяется его заглавием: особенно настойчиво Пушкин использует звуки «м» (18 раз), «н», «нь», «нн», «ни» (35 раз). (Подсчёт наш, ибо Вяч. Иванов оперирует не каноническим, а полным черновым текстом стихотворения – Е.К.). Часто использует Пушкин и сочетание «мн», которое порой разъединяется гласными звуками (10 раз). Одним из звуковых лейтмотивов стихотворения является и повторение звука «с», содержащегося в заглавии стихотворения. Очень выразителен и звуковой образ: «Мечты кипят; в уме, подавленном тоской, Теснится тяжких дум избыток…», – основанный на повторении звуков «т», «д». Не случайно что в своём определении поэзии как «союза волшебных звуков, чувств и дум» Пушкин «волшебные звуки» поставил на первое место. Эвфоническая выразительность стиха может быть особо подчёркнута и при обращении к пушкинскому «Анчару», в котором звуковой образ, подчёркнутый в заглавии стихотворения, определяет звучание всего стихотворения. Привлечение черновых вариантов в их сопоставлении с каноническим тестом стихотворения даст возможность показать, как настойчиво искал поэт звуковые образы и стремился сгущением звуков «н», «ч», «р» придать «Анчару» зловещий, мрачный колорит («благоуханною смолою» уступает в каноническом тексте сочетанию «прозрачною смолою», «вьётся прочь» – «мчится прочь», «лист… висящий» – «лист его дремучий»).

Большое распространение в школьной практике изучения лирических произведений получил анализ «от строфы к строфе». Нельзя не иметь в виду, что для поэта строфическое оформление стихотворения всегда приобретает определённую композиционную и смысловую значимость, ибо в каждой строфе, которая подобна абзацу или главе в прозаическом произведении, находят выражение оттенки переживаний, настроений, отношения к внешнему миру, движение и развитие темы. Строфа, по определению Б. В. Томашевского, «есть высшее стиховое единство», которое характеризуется «ритмико-интонационной» замкнутостью. Но строфа обладает и семантическим единством, то есть является смысловой конструкцией. Поэтому ее содержание, ритмико-мелодический рисунок и метафорическую насыщенность необходимо анализировать в единстве и от строфы к строфе вести учащихся к истолкованию художественного текста, его осознанному осмыслению. Школьники должны понять, что объединение стихов в строфах, составляющих стихотворение, как правило, циклично (пять строф-шестистиший в «Зимнем утре» или семь строф-восьмистиший в «Бесах» А. С. Пушкина). В вольных стансах пушкинского стихотворения «К морю» преобладают четверостишия, к которым в качестве эквивалентных частей примыкают и три пятистишия, которые органично соединяются со строгой формой строфического произведения. Разумеется, что строфа как группа стихов, объединённых формальными повторяющимися признаками, и должна стать предметом внимания школьников при изучении стихотворений. Среди повторяющихся признаков прежде всего следует назвать чередование рифм внутри строфы и определённую последовательность в ней стихов разного размера. Наибольшую популярность среди строф приобрели четверостишия (катрены, стансы). Ученики без труда усваивают присущий им характер рифмовки, которая может быть перекрёстной (аbаb), смежной (ааbb) или охватной (аbbа). Наблюдения над строфой будут непосредственно связаны не только с обращением к разнообразию рифм в разных строфических формах, но и с их классификацией (мужская, женская, дактилическая рифмы). Рассматривая рифменные формулы ряда строф, ученики придут к выводу, что, например, сочетание в одной строфе резкой мужской рифмы с ударением в конце стиха с более «мягкой» женской рифмой обычно придаёт стихам ритмическую выразительность. Привлечёт внимание словесника и определённая последовательность в строфе стихов разного размера (с разным количеством стоп). Так, в пушкинском «Воспоминании» сочетаются стихи шестистопного ямба и четырёхстопного ямба:

 
Когда для смертного умолкнет шумный день
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда…
 

Составление схемы начального четверостишия и даст возможность показать, что в структуре строфы соединяются строки разной длины:

_!/ _!/ _ _/ _!/_!/_!/

_ _ / _!/ _!/ _!/ _

_ _/ _!/ _ _ / _!/ _!/ _!/

_!/ _!/ _!/ _!/ _

В комментарии к графической схеме четверостишия нельзя не привлечь внимание учеников к пропускам метрических ударений на сильных местах в первом, втором и третьих стихах, которые получили название пиррихиев. Что же касается чётных стихов (четырёхстопный ямб), то необходимо показать, что они обладают лишним неударным слогом (неполная стопа), который в известной мере компенсирует различие в длине строк. Школьное изучение лирических произведений в силу родовой специфики произведений открывает широкие возможности обращения к стихосложению, то есть к искусству организации мерной художественной речи. Двусложные и трёхсложные размеры стиха, поэтическая интонация, обогащение знаний о ритме и рифме, строение стиха, строфа – все эти термины предусмотрены школьной программой по литературе и актуализируются в процессе текстуального разбора стихотворений.

«В превосходных лириках всякое слово есть мысль, всякая мысль картина…». Изучение поэзии Г. Р. Державина в IX классе

В «Записках из известных всем происшествиев и подлинных дел, заключающих в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина» их автор не без гордости отмечал: «Без всякой подпоры и покровительства, начав со звания рядового солдата и отправляя через двенадцать лет самые нижние должности, дошёл сам собой до самых высочайших» (1, с.24). Автобиографические записки, рассказывающие о судьбе Державина – человека и государственного чиновника, писались в 1811–1813 годах. Им предшествовало собрание стихотворений в пяти томах, четыре из которых были изданы в 1808 году, а пятый – позже, в 1816 году. В них запечатлелся художественный мир Державина, которого В. Г. Белинский назвал «первым живым глаголом юной русской поэзии» (4, с.465).

Знакомство школьников с поэтическим творчеством Державина (1743–1816) на первом уроке, темой-эпиграфом которого станут слова Державина: «Язык мой истину вещает…» из стихотворения «На тщету земной славы», – целесообразно начать коротким биографическим очерком. Обогатит представления учащихся и последующее чтение его произведений. Державин родился в 1743 году в казанской «деревишке» своего отца, бедного дворянина, владевшего всего десятью крепостными душами. Грамоте Державин обучался у дьячка и пономаря, арифметике – у отставных «служивых», а немецкому языку – у ссыльного немца. После смерти отца мать определила его в только что открывшуюся Казанскую гимназию, где у будущего поэта определился интерес «к предметам, до воображения касающимся», – рисованию, поэзии, музыке. Однажды он отличился как рисовальщик, дополнив составленную гимназистами карту Казани городскими пейзажами.

Директор гимназии представил эту карту вельможе И. И. Шувалову, куратору Московского университета. И в награду за проявленные дарования Державин был зачислен в гвардейский Преображенский полк, куда определялись только дети знатных дворян. Но будущему поэту выпала нелёгкая доля: десять лет он тянул солдатскую лямку, жил в казарме и выполнял всю «чёрную работу». Службу в полку Державин назвал «академией нужд и терпения». О рисовании и музыке пришлось забыть, лишь иногда доводилось ему читать книги, «какие где достать случалось», и «марать» стихи. Только в 1772 году Державин был произведён в офицеры и определён в армию генерала Бибикова, брошенную на подавление пугачёвского восстания. Пытаясь разобраться в причинах крестьянского бунта, Державин писал в донесении казанскому губернатору: «Надобно остановить грабительство, или, чтоб сказать яснее, беспрестанное взяточничество, которое почти совершенно истощает людей… Сколько я мог приметить, это лихоимство производит в жителях наиболее ропота, потому что всякий, кто имеет с ними малейшее дело, грабит их» (3, с.166). Обойдённый наградами в армии, Державин перешёл на гражданскую службу. Ему удалось получить место в Сенате, где он прослужил недолго, так как пришёл к убеждению, что «нельзя там ему ужиться, где не любят правды». В 1776 году Державин напечатал первый сборник своих стихотворений, которые были написаны им в походах, – «Оды, переведённые и сочиненные при горе Читалагае». Имя поэта получило известность в литературной среде. Он вошёл в дружеский кружок разносторонне одарённого человека и талантливого поэта Н. А. Львова. В этом кружке талант Державина окреп и нашёл оригинальный, «совсем особый» путь. Позднее в автобиографической записке 1805 года Державин, прибегая к характерному для него повествованию от третьего лица, писал о себе: «Он в выражении и стиле старался подражать г. Ломоносову, но хотев парить, не мог выдерживать постоянно красивым набором слов, свойственного единственно российскому Пиндару, великолепия и пышности. А для того, с 1779 г. избрал он совсем другой путь» (4, с.440). Этот путь нашёл яркое воплощение в оде «Фелица» (1782), восхваляющей императрицу Екатерину II, которая рисовалась поэту идеалом «просвещённой монархини».

Аналитической беседе по державинской «Фелице» предшествует её домашнее самостоятельное чтение, плодотворность которого обеспечивается предварительным комментарием. Стихотворение было опубликовано под длинным названием «Ода к премудрой киргиз-кайсацкой царевне Фелице, писанная татарским мурзою, издавна поселившемся в Москве, а живущим по делам своим в Санкт-Петербурге. Переведена с арабского языка 1782». Под именем Фелицы Державин изобразил Екатерину II, использовав сочинённую ею для внука Александра (будущего императора Александра I) аллегорическую «Сказку о царевиче Хлоре». В этой дидактичной сказке, опубликованной в 1781 году, рассказывается о похищенном русском царевиче Хлоре. Желая испытать его способности, киргизский хан даёт царевичу поручение найти розу без шипов – символ добродетели. Благодаря щедрой и счастливой помощи дочери хана Фелицы (от латинского felix – счастливый) и её сына Рассудка Хлор отыскивает розу без шипов на вершине высокой горы. Эта сказка проецируется Державиным на благородные свершения Екатерины II. Заслуживают комментария и особенности повествовательной манеры, к которой прибегает поэт. Державин обращается к Екатерине от имени татарского дворянина мурзы, где за местоимением «я» стоит не только поэт-герой, но и собирательные образы екатерининских вельмож. В ходе домашнего чтения учащиеся подберут материал для ответа на вопрос, какие качества Фелицы-Екатерины воспел в своей оде Державин.

Школьники отметят, что поэт воздаёт Екатерине хвалу за умение управлять государством, и не пройдут мимо выразительного сравнения:

 
Так кормщик, через понт плывущий,
Ловя под парус ветр ревущий,
Умеет судном управлять.
 

Восхищение поэта вызывает и то, что императрица, «развязывая ум и руки», вольно и свободно покровительствует наукам, ремёслам, торговле. Она велика «благостью», как «Бог» («Фелицы слава – слава Бога…»). Те фрагменты державинской оды, в которых Екатерина прославляется как государственный деятель, созвучны парадной картине Д. Г. Левицкого «Портрет Екатерины II – законодательницы», созданной в начале 1780-х годов (ГТГ). Екатерина запечатлена в храме правосудия рядом со скульптурным изображением богини правосудия, отодвинутым художником в правую часть полотна. А центральное место на картине занимает Екатерина II с лавровым венком на голове и орденской лентой на груди. Императрица сжигает на жертвенном огне алые маки как символ того, что она жертвует своим покоем на благо общества. Возле ног императрицы – книги, на которых восседает, охраняя законы, орёл. Фигура Екатерины II рисуется на фоне торжественного красного занавеса и фрагмента морского пейзажа с кораблём, на котором развевается белый андреевский флаг. Рассматривание картины оживит наблюдения школьников над текстом державинской оды: они найдут стихи и строфы, созвучные аллегорическому полотну Левицкого.

Но в державинской «Фелице» Екатерина выступает не только как законодательница. Ещё большее восхищение поэта вызывает её скромность, терпимость и уважение к людям.

 
Слух идет о твоих поступках,
Что ты нимало не горда;
Любезна и в делах и в шутках,
Приятна в дружбе и тверда;
Что ты в напастях равнодушна,
А в славе так великодушна,
Что отреклась и мудрой слыть.
 

Выражая искреннее уважение и любовь к императрице, Державин вспоминает здесь исторический факт: Екатерина отклонила поднесённый ей Сенатом титул «Премудрой».

Как же проявился в оде «Фелица» новый, «другой путь», избранный Державиным? Поэтика классицизма не допускала смешения жанров: бытовые детали и сатирические портреты противоречили высокому жанру оды. Но уже в самом начале своего стихотворения мурза, иронический двойник автора, погрязший в лени и роскоши («Мятясь житейской суетою, / Сегодня властвую собою, / А завтра прихотям я раб…»), сопоставляет себя с самой императрицей, которой присущи высокие человеческие качества. Для оды «Фелица» характерно «необыкновенное соединение самых высоких слов с самыми низкими и простыми» (5, с.337), которое Н. В. Гоголь считал главной особенностью поэтического стиля Державина. Не оглядываясь на авторитеты, поэт в похвальной оде пишет о себе:

 
Иль, сидя дома, я прокажу,
Играя в дураки с женой;
То с ней на голубятню лажу,
То в жмурки резвимся порой…
 

В державинскую оду смело вторгается и сатира. Под видом собственных недостатков Державин дал в стихотворении меткие лаконичные характеристики и князя Г. А. Потемкина («А я, проспавши до полудня…»), и графа А. Г. Орлова («Лечу на резвом бегуне…»), и П. И. Панина («И забавляюсь лаем псов…»), и егермейстера С. К. Нарышкина («Я тешусь по ночам рогами…»), и других придворных Екатерины. Сам Державин свидетельствовал, что императрица послала каждому из вельмож по экземпляру «Фелицы», подчеркнув места, к нему относящиеся.

В отличие от Ломоносова, который выступал в своих одах как поэт-гражданин, Державин предстаёт в «Фелице» не только как гражданин, но и как частный человек со своими убеждениями и семейными заботами, со своими человеческими слабостями и страстями. Он делает оду автобиографической, выражая в ней свою неповторимую индивидуальность, что стало несомненной художественной победой Державина и великим открытием русской поэзии XVIII столетия.

В конце стихотворения Державин выражает надежду не на вознаграждение императрицы, а лишь на её добрый отзыв:

 
Хвалы мои тебе приметя,
Не мни, чтоб шапки иль бешметя
За них я от тебя желал.
Почувствовать добра приятство
Такое есть души богатство,
Какого Крез не собирал.
 

Мало того, Державин не решился напечатать «Фелицу», дабы не «оскорбить» сильных вельмож. Но ода попала в руки одному из приятелей поэта, которому она очень понравилась, тот передал её своим знакомым. В конце концов стихотворение стало известно княгине Е. Р. Дашковой, президенту Академии наук. Она и напечатала «Фелицу» в специально организованном для публикации оды журнале «Собеседник для любителей русского языка», где были помещены и другие стихотворения Державина. Ода была встречена императрицей благосклонно: она увидела в ней искреннюю похвалу. В подарок от Екатерины Державин, как он свидетельствовал в своих «Записках…», получил «прекрасную золотую, осыпанную бриллиантами табакерку и в ней 500 червонных» (2, с.87). Поэт был вызван ко двору, где ему даровали пост губернатора в глухой Олонецкой губернии. Этим назначением, ставшим и наградой и ссылкой одновременно, Державин был обязан проискам задетым за живое придворных, сделавшихся его злейшими врагами. Тем не менее Державин с усердием принялся за работу на новом поприще, требуя от всех чиновников безусловного соблюдения законов. Губернаторство завершилось горячей ссорой с наместником. Поэта перевели губернатором в Тамбов, но и там порывистый, пылкий Державин не ужился и вынужден был уйти в отставку.

Державин не только восхвалял Екатерину, но и пытался учить её царствовать. Дерзким напоминанием о высоких гражданских обязанностях «царей» явились его гневные и суровые стихи «Властителям и судиям». Ода была написана по мотивам одного из псалмов – духовных христианских песнопений, которые обычно содержат хваление, благодарение Богу. Обращение к стихотворным переложениям псалмов было традицией русской поэзии. Например, многие замечательные образцы философской лирики Ломоносова основываются именно на поэтическом переводе, осмыслении духовных песнопений. Внимание Державина привлёк 81-ый псалом, принадлежащий пророку Асафу. Сопоставление державинского стихотворения с этим псалмом, текст которого целесообразно продемонстрировать на интерактивной доске, и явится одним из возможных путей постижения школьниками высокого гражданского пафоса оды «Властителям и судиям».

Псалом 81

1. Бог стал в сонме богов; среди богов произнёс суд.

2. Доколе будете вы судить неправедно и оказывать лицеприятие нечестивым?

3. Давайте суд бедному и сироте; угнетённому и нищему оказывайте справедливость.

4. Избавляйте бедного и нищего, исторгайте его из руки нечестивых.

5. Не знают, не разумеют, во тьме ходят; все основания земли колеблются.

6. Я сказал: «вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы.

7. Но вы умрёте, как человеки, и падёте, как всякий из князей».

8. Восстань, Боже, суди землю; ибо Ты наследуешь все народы.

Сопоставляя тексты псалма и державинской оды, учащиеся ответят на вопросы: как характеризуются пророком и стихотворцем те, против кого «восстал Всевышний Бог»? В чём вы видите сходство и чем объясняете различие? Как говорится в псалме и стихотворении о тех, кто нуждается в защите Божьей? Что общего в лексике псалма и державинской оды? Какими словами можно определить пафос 81-го псалма и стихотворения Державина?

Сопоставление псалма и стихотворения убедит школьников в том, что движение поэтической мысли оды определяется «сюжетом» молитвенного песнопения: первая строфа державинского произведения откликнулась на первую и вторую части псалма, вторая строфа – на его третью часть, третья строфа является переложением четвёртой части, а четвёртая – пятой и т. д. Немало общего и в лексике произведений: выражая свои гражданские идеалы, Державин сознательно заимствует из псалма слова восстал, в сонме, судить, доколе, бедные и сироты, исторгнуть, не знают, падёте и другие, что определяет «высокий» стиль стихотворения. Но мотив осуждения «властителей» в державинской оде резче и решительнее, чем в псалме. «Нечестивые» характеризуются в ней и «неправедными», и «злыми», и «лукавыми». Вслед за псалмом Державин с глубоким сочувствием рисует тех, кого Божий суд должен «спасать», – это «сироты и вдовы», «несчастливые», «бессильные», «бедные». От сравнительного анализа лексики псалма и стихотворения легко перейти к рассмотрению их интонационного рисунка. Интонация псалма, в котором преобладают повествовательные предложения, характеризуется уравновешенностью и спокойствием. Державин в первой строфе, передавая слова восставшего Бога, сохраняет единственное вопросительное предложение псалма. Во второй и третьей строфах стихотворения сдержанная интонация псалма по-прежнему сохраняется, но в четвёртой происходит интонационный взрыв: «Не внемлют! – видят и не знают!» – передающий гнев поэта в его решительном осуждении властителей.

Художественная выразительность и страстность обличительной речи поэта в стихотворении «Властителям и судиям» поддерживаются и искусно используемыми повторами доколе – доколь, без помощи, без обороны, ваш долг – ваш долг, Боже – Боже. Особенно выразительны единоначатия и повторы риторических восклицаний, сравнений и отдельных слов в шестой строфе стихотворения:

 
И вы подобно так падёте,
Как с древ увядший лист падёт!
И вы подобно так умрёте,
Как ваш последний раб умрёт!
 

Композиционную целостность и завершённость державинскому стихотворению сообщает смысловая и лексическая близость первой и заключительной строф, в которых Державин призывает Бога (а с ним и «царей», «властителей»!) к справедливому суду: «Восстал Всевышний Бог…», «Воскресни, Боже! Боже правых!».

Ода «Властителям и судиям» была запрещена цензурой и вырезана из журнала «Санкт-Петербургский вестник». До 1787 года Державин продолжал работать над совершенствованием стихотворения, которое тайком распространялось в списках, как и многие другие оды поэта, и поэтому было известно его современникам. Ода Державина не случайно считается и по сей день одним из лучших гражданских стихотворений в русской поэзии. В 1795 году Державин добился разрешения на печатание своих сочинений, в которые он включил и стихотворение «Властителям и судиям». Именно за это крамольное стихотворение он был обвинён в «якобинстве» и вынужден был писать объяснение, в котором подчёркивал, что ода является стихотворным переложением псалма царя Давида (и всё же не царя Давида, а пророка Асафа!), который никакого отношения к якобинству не имел. Нет сомнения в том, что Пушкин, характеризуя поэзию Державина в стихотворении «Послание к цензору», имел в виду и его оду «Властителям и судиям»: «Державин, бич вельмож, при звуке грозной лиры / Их горделивые разоблачал кумиры».

Завершит первый урок чтение и обсуждение знаменитой оды «Бог» (1780–1784).

Уникальность Державина-поэта состоит в том, что он комментирует свои поэтические создания. Его комментарии, или примечания, прокладывают путь к постижению целого ряда его стихотворений. Пафос державинских комментариев к собственным стихотворениям раскрывается в длинном названии его труда – «Объяснения на сочинения Державина относительно тёмных мест, в них находящихся, собственных имён, иносказаний и двусмысленных речений, которых подлинная мысль автору токмо известна; также изъяснение картин, при них находящихся, и анекдоты, во время их сотворения случившиеся». «Объяснения на сочинения Державина…» начинаются комментарием к оде «Бог», в котором поэт, в частности, поясняет строку «И благодарны слёзы лить», излагая творческую историю оды. Державин подчёркивает, что «мысль к написанию оды» возникла в Светлое воскресенье 1780 года, когда первые строки стихотворения были положены на бумагу. Но «светские суеты» долгое время не позволяли окончить задуманное. С течением времени к первым строкам было добавлено лишь «несколько куплетов». «Получив отставку от службы» в 1784 году и «безпрестанно… побуждаем внутренним чувством», Державин покидает Петербург и с мыслью завершить стихотворение направляется в Нарву, нанимает «маленький покой в городе у одной старушки Немки, с тем, чтобы она и кушать ему готовила». В течение нескольких дней Державин сумел завершить произведение, причём последнюю строфу его разгорячённое воображение увидело во сне, и, став, он при лампаде дописал её, «окончив тем, что в самом деле проливал он благодарныя слёзы за те понятия, которые ему вперены были». История создания стихотворения красноречиво говорит о том, что тема, воплощённая в оде, долгое время волновала поэта. Он не разделяет ни атеистических воззрений французских материалистов XVIII в., отвергавших бога и божественное начало («Не могут духи просвещенны, / От света своего рожденны, / Исследовать своих судеб…»), ни догм христианской религии, внушавшей, что человек в сравнении с «высшим существом» – «ничто», «раб божий».