Текст книги "Опаленные войной"

В прицеле

Детство кончилось

Когда началась война, Лие исполнилось шестнадцать лет. Она только что окончила 9 классов и уехала на каникулы к бабушке. Ей нравилось в карельской деревне проводить лето. Она родилась там и до пяти лет прожила. Потом ее отца перевели по службе в Саранск, пришлось уехать вместе с ним и Лие с мамой. Деревенька, где был бабушкин дом, стояла на реке Олонке недалеко от Ладоги, куда с местными ребятами она ходила купаться. Всем сердцем девчонка любила и бабушку, и ее деревеньку, и все, что ее окружало. В Саранске, были у нее и подруги, и друзья, но возвращаться каждый раз сюда, где все было с детства знакомым, всегда особенно приятно. Здесь в деревенском бревенчатом доме с огромной русской печкой даже запах был другой. А как ей нравилось с соседскими девчатами ходить на вырубку за малиной и слизывать с блюдечка пенки от только что сваренного варенья, которое так мастерски делала ее бабушка. А как вкусны были карельские ватрушки из ржаной муки с картошкой, у которых было смешное название: «калитки». Это было объеденье, особенно если были они горячими, только что из русской печки и со свежим маслом.

Сообщение о войне свалилось на деревню из черного репродуктора на столбе, как гром среди ясного неба. Сразу вся жизнь пошла как-то по-другому. Беззаботное детство кончилось. У взрослых сделались лица озабоченными, а сводки Информбюро приносили все долее тревожные вести. Обсуждала нахлынувшую на страну беду даже школьная детвора.

Ведь еще совсем недавно, когда они учились в школе, то собирали металлолом для Красной армии и флота. Одни собирали его на строительство танка, другие на сторожевой корабль. Среди взрослых тогда проводились денежные сборы: «На постройку истребителя» или «на новую подводную лодку».

С некоторыми странами у СССР был заключен мирный договор, однако все знали, что должны быть готовы воевать и относились к этому серьезно. Школьники гордились друг перед другом значками ГТО, ОСАВИАХИМ, спортивными разрядами и пели песни, которые слышали каждый день по радио: «Если завтра война, если завтра в поход…» или «От тайги до Британских морей Красная армия всех сильней».

Лия, как и ее сверстники, была уверены в том, что Красная Армия непобедима и врага мы будем бить только на его территории.

В кинотеатрах тогда крутили фильм «Трактористы». И взрослые, и подростки обожали этот фильм, а девчонки влюблялись в лихого артиста Николая Крючкова, который прыгал на танке через мосты и давал полторы нормы на тракторе. Была, правда, недавняя Финская война о которой взрослые не очень любили рассуждать. Говорили. Что потери у нас были большие. Но ведь главное было то, что СССР одержал очередную победу и присоединил к себе ряд финских территорий. Значит, мы опять победили, значит у нас самая лучшая армия. Лихо, распевая о том, что «…маршал Ворошилов – первый красный офицер, сумеет постоять за СССР!», все верили в это утверждение безоговорочно.

Когда началась война, с первых ее дней, Лия со сверстниками часто спорили о том, сколько дней понадобится нашей стране, чтобы разбить немцев. Но дни проходили, а сводки с фронтов приходили все серьезнее. Каждый день с напряжением и надеждой в квартирах слушали новости, которые приходили из черной тарелки репродуктора, висящего на стене. Люди, слушая известия с фронта о потерях и оставленных противнику городах, невольно задавали себе вопросы: «Да, как же это могло случиться? Почему армия, которая «всех сильней» отступает? Где прославленные «сталинские соколы», и как они позволяют бомбить советские города? Но, не всегда эти мысли произносились вслух, чтобы не попасть в число «паникеров и предателей». Включилась вскоре в войну и Финляндия. Уже в августе Ильинский лесозавод, который был в трёх километрах от бабушкиного дома, попал под первую бомбежку. За Лией приехала мама и увезла в Саранск.

Казалось тогда, что в Мордовии будет спокойно, ведь она южнее и восточнее Москвы, а, стало быть, и война там вряд ли людей коснется. Однако, тяжелое дыхание войны, которая становилась все ближе, там тоже ощущалось всеми. В октябре отца из Саранска перевели куда-то под Москву, присвоив звание капитана. От него пришло за два месяца три коротких письма, а в декабре вместо письма пришла похоронка, и маме вручили денежный аттестат для семьи погибшего офицера. Как сотни других, в составе отдельной стрелковой дивизии он погиб, защищая столицу нашей Родины.

Жизнь в Саранске все больше осложнялась. Продукты в магазинах продавали только по карточкам, а норма была невелика. Жить приходилось впроголодь. В двух школах были развернуты госпитали. Туда привозили раненых. Особенно тяжелых перевозили потом еще дальше, за Урал. После уроков, Лия и ее подруги ходили на курсы медсестер и помогали ухаживать за ранеными бойцами. Люди сдавали кровь для спасения жизни раненых. Женщины, и старые, и молодые, вязали для солдат носки и варежки, иногда на последние деньги покупали махорку, папиросы и все это посылали на фронт. Писали солдатам письма. Все в этой трудной жизни как-то сплотились под лозунгом: «Все для фронта, все для Победы!».

Развернулось среди старшеклассников спортивное движение «Ворошиловский стрелок». У Лии и раньше были неплохие результаты по стрельбе. Когда в начале 1941 года в школе сдавали спортивные нормы на значок ГТО, то Лия на занятиях стреляла лучше многих мальчишек. Она записалась в стрелковый кружок и ей вскоре присвоили 2 разряд по стрельбе из малокалиберной винтовки, а потом, после стрельб из настоящей боевой винтовки и звание «Ворошиловский стрелок».

На комсомольском собрании перед выпуском Лия и ее одноклассники решили в военкомат идти всем классом, а там просить, чтобы всех отправили на фронт. Да так и сделали. Военком вышел к делегации и развеял все их устремления воевать вместе.

– Не торопитесь, ребятки, под пули идти, – сказал он, – не сегодня, так завтра повестки вам вручат, тогда и явитесь. Девчонкам я бы посоветовал поменьше обивать пороги военкоматов. Не женское это дело-война.

Лия пошла работать учеником токаря на электромоторный завод. Тяжело было девчонке, в которой самой весу чуть меньше пятидесяти килограммов, таскать восьмикилограммовые болванки по три десятка за смену, которые еще нужно было обтачивать на станке. Отклонение допускалось не более одной десятой миллиметра. Работу проверял мастер. Десятичасовой рабочий день. За день Лия так уставала от этих болванок, что иногда ей казалось, что руки у нее до земли отвисают. Цены на все поднялись неимоверно. Поэтому Лия и ее подруги все время ходили полуголодные. Платили за работу 900 рублей в месяц. Раз в месяц выбиралась Лия с подругами на танцы под патефон в клуб текстильщиков. Чаще не получалось, уж очень хотелось выспаться.

Однажды, после майских праздников 1943 года, ее лучшая подруга Таня Крутова, которая рядом стояла у станка, сказала: «Пойдем-ка мы Лия с тобой в армию запишемся: и дело новое, и кормят там, говорят, хорошо». Так они и сделали. Выслушали их в военкомате, записали данные и отправили домой. Через неделю Тане пришла повестка, ее призывали в действующую армию санитаркой. Лия, вся расстроенная таким поворотом дела, побежала к военкому и резко выразила ему свою обиду. Он ответил просто: «Настанет и твой черед». В начале июня, получила повестку и Лия. Отправили ее, согласно выписанному предписанию в г. Подольск. Там уже действовала недавно организованная школа снайперов. Точнее она называлась ЦЖШСП – (центральная женская школа снайперской подготовки).

Лия попала во второй набор. Первый только что отправили на фронт. Они еще застали погрузку в последние грузовики девушек в военной форме и махали им вслед руками. В ее жизни начинался новый этап.

Другая жизнь

Настала у Лии, так же как у ее сверстниц, прибывших в эту школу снайперов, теперь совершенно другая жизнь. Началась она с медкомиссии, где заседали строгие военврачи. Врачи в медицинской приемной комиссии были обоего пола. Честно говоря, стоять абсолютно голой перед мужчинами, даже если они в белых халатах и лет им в основном за пятьдесят, ей, девушке воспитанной с детства в строгих правилах карельской деревни, было не по себе. Естественно, что стояла она, переминаясь с ноги на ногу, пытаясь прикрыться листком бумаги, на котором пишут результаты обследования врачи. Даже председатель комиссии прикрикнул на нее: «Что ты там скукожилась, как Венера Милосская? Руки по швам, привыкай к военной выправке». Лия, вспыхнув, вся зардевшись от стыда и смущения, не зная, куда деться.

Выручила ее коренастая девушка, которая стояла в этой голой очереди сзади нее.

– Это ничего, – услышала она звонкий насмешливый голос, – главное, чтобы больше ничего венерического не обнаружили, да и швов, товарищ военврач на ляжках нет.

– Р-разговорчики отставить, – прорычал, привставая со стула, представитель школы, – кто там такой находчивый? Фамилия?

– Вера Курдюкова, – отчеканила она, шлепнув голыми пятками по-гусарски и выпятив свою грудь так, что соски подпрыгнули сантиметров на пять.

– Считай, что первое взыскание уже заработала.

Потом девчатам выдали солдатскую одежду и отправили в баню. Перед баней всех остригли почти наголо, оставив волосы не длиннее полсантиметра. Многие расставались со своими косами с сожалением. Не у всех одежда подходила по размеру, особенно много мучений было с сапогами. У некоторых они были на три размера больше. Однако девчата за время двухнедельного карантина научились и воротнички подшивать, и форму подгонять, и из мужских кальсон трусы себе кроить. Да и сапоги руководство постепенно недели за две заменило, подобрав всем по размеру.

В школе было две роты по сто пятьдесят человек в каждой. Каждый день начинался с километровой пробежки и занятий физзарядкой. Завтрак в столовой, в которую ходили строем непременно с песней, а потом занятия по расписанию: строевая подготовка, изучение знаменитой винтовки – трёхлинейки Мосина, ориентирование на местности, определение расстояний до целей, теория стрельбы. После занятий каждый день была уборка помещений, а еще через каждые день или два – разгрузка дров и эшелонов с мукой или углём. К концу дня курсантки буквально валились с ног от усталости.

Чего греха таить, ведь когда Лия подавала заявление в военкомат, то не только желание реально сражаться с врагом ею руководило. Она думала, что на войне, конечно же, наверное, будет страшно, но хоть ночью удастся выспаться и тяжелые снарядные болванки таскать будет не нужно, а наесться можно будет до отвала.

«Господи, какая же я была глупая!» – вырвалось у нее однажды вслух, когда они лежали в койках после отбоя.

– Что, маму вспомнила? – спросила ее шепотом Вера.

– Вспомнила и маму, и подруг, и танцы в клубе…

– Понимаю. Завтра и мы опять протанцуем версты три под дождичком с винтовками на плече.

У них уже был день присяги, после чего за каждой закрепили личную винтовку. Стрелять и чистить можно было только свою. Начались стрельбы. Стрелять не в тире было нужно, а на стрельбище. До него почти пять километров, которые нужно было пройти в кирзовых сапогах, с винтовкой со штыком, а еще на курсантках была шинель, свернутая в скатку, саперная лопатка, подсумки с патронами, противогаз и полевая сумка. Отстрелялись и пешком обратно. Это было обязательно до обеда в любую погоду.

Нужно отдать должное кормили в этой школе не плохо. Несмотря на интенсивные физические нагрузки, некоторые девчонки даже начали прибавлять в весе. Толстыми, правда, так никто и не стал.

Учили курсанток не только метко стрелять по мишени. Преподавали основы баллистики, умение выбирать цель, вести наблюдение за объектом, объясняли траектории полёта винтовочной пули, учили заполнять дневник снайпера, основы маскировки и др. дисциплины. Умение маскироваться отрабатывали на местности. Пришлось целые кубометры земли перекидать саперной лопаткой. Через три месяца привезли курсанткам долгожданные снайперские прицелы. Выпускать их только начали. Конечно же, каждый прицел ценился очень дорого, и отношение к нему было соответствующее. Прицелы были четырехкратные, очень надежные, хотя всем объяснили, что лишний раз его не нужно встряхивать и, не дай Бог, уронить винтовку с установленным на нее таким прицелом. Потом была длительная отработка действий снайперов в паре.

В нашей армии это была уже установившаяся традиция. Говорят, что у немцев и финнов, да и в Красной армии в начале войны, многие снайпера действовали в одиночку. После Сталинграда у нас это было исключено. Работала по целям всегда снайперская пара. К этому времени каждая курсантка уже подобрала себе подругу. Так было проще. Ведь лучше всего иметь дело с тем, кому полностью доверяешь.

Лия недолго думала, кого выбрать в напарницы. Ее парой стала та энергичная девчонка, Вера Курдюкова. Родом она была из деревни в Архангельской области.

Первое впечатление, которое она производила, это были: беззаботность и бесшабашность. Однако за ними скрывались огромная выдержка и бесконечное терпение. Враг не мог чувствовать себя спокойно, когда она брала в руки винтовку. Может быть, ей было немного легче, чем Лие. Ведь на охоту у себя Вера начала ходить с четырнадцати лет, а к семнадцати работала по пушнине лучше многих мужиков. Кроме того, она умела постоять за себя. В каждом коллективе всегда идет притирка характеров. Вера с первых же дней дала почувствовать, что с ней лучше не связываться.

– Держись меня, не пропадешь, – сказала ей Вера, когда после бани Лия боролась с непривычными ее ноге портянками. И она почувствовала, что так, наверное, оно и будет. Нехитрую науку наматывания портянок она освоила с помощью подруги в этот же день.

Снайпером быть интересно

В школе натаскивали курсанток хорошо. Стреляли они с инструкторами с разных дистанций и в разное время суток. Частенько на занятиях им говорили, что такая школа в мире единственная. Так, в сущности, оно и было. В таком массовом количестве снайперов не готовили нигде, тем более из вчерашних школьниц.

Учили девушек опытные снайперы, которые уже сами прошли школу войны. Снайперскими парами девчата, в любую погоду, часами лежали в ими же отрытых ячейках, или временных укрытиях, наблюдая за учебным полем боя. Там были самые разные объекты, Некоторые из них могли двигаться и были еще появляющиеся. Сначала наблюдение вела одна из пары, а через час вторая. Глаза уставали очень. Все увиденное заносилось в дневник. Иногда наблюдение велось с ведением огня, а иногда без стрельбы, но зато с другой стороны в это же время за ними наблюдала другая снайперская пара.

Высшую оценку заслуживал тот, кто сумел первым обнаружить другого снайпера.

«Снайпер обязан… во всех случаях поражать цель наверняка и с первого выстрела…. Уметь длительно и тщательно наблюдать за полем боя, настойчиво выслеживая цель…. Уметь действовать ночью».

Примерно так было написано в уставе снайпера. Оказалось, что прежде чем попасть на фронт, будущие снайперы еще многое должны были уметь.

После полугодового обучения, Лию и ее подруг по школе, выучили стрелять из всех видов оружия, которое на тот момент было в Красной армии и на вооружении вермахта.

Они стреляли из всего, из чего мог выстрелить один человек, вплоть до ротного миномета. С ними проводили занятия по оказанию медицинской помощи военные фельдшеры, прошедшие практику на поле боя и многие курсантки могли оказывать ее не хуже медсестер. Обучали девчат и штыковому, и даже рукопашному бою. Однако главным было умение обнаружить нужную цель, уничтожить ее и моментально сменить позицию.

Маскировке на поле боя курсанток учил капитан Трофимов, прошедший школу трех лет боев в двух войнах командиром дивизионной разведки и взвода снайперов. Будучи теперь старшим преподавателем, передавал он им свои премудрости и частенько говаривал: «Жизнь у снайпера очень интересная. Это тебе не ездовым полевую кухню за лошадью возить. Снайпер многое видит, многое знает, от него часто бывает, зависит жизнь других людей. Но в случае ошибки, выжить ему трудно чрезвычайно. Ошибки бывают разные. Промах по цели это плохо, дать себя обнаружить – плохо вдвойне, поскольку с этого момента начинается уже охота на тебя. Как правило у снайпера в реальной обстановке есть возможность с одной позиции выстрелить только один раз. Больше не дадут. Но самая большая беда – это дать себя захватить. Учтите, снайперов не просто не любят, их ненавидят лютой ненавистью. На практике снайпер, взятый в плен, живым никогда не остается. Как „язык“ он стоит немного. Смерть их всегда ждет мучительная и командиры на это закрывают глаза. Наш снайпер, на участке обороны, где я воевал, попал в плен после контузии от минометного обстрела. Когда, после атаки, мы вновь заняли вражескую позицию, то нашли его убитым. Смерть была мучительная: глаза выколоты, пальцы на руках отрублены. На прикладе его винтовки было 18 зарубок, так вот столько же мы насчитали на его теле штыковых ранений. Что приходится испытать на себе снайперам – женщинам в случае пленения, можете догадаться сами, их ненавидят вдвойне».

Девчата слушали его всегда с пристальным вниманием и часто интересовались действиями вражеских снайперов. Узнав, что он воевал на Карельском перешейке еще в 1939 году, расспрашивали его и о действиях женщин – «кукушек» во время Финской войны, о которых в войсках ходили легенды. Он презрительно хмыкнул:

– Не знали на кого наши потери списывать, вот и изобретали сказки. Сами, сейчас подумайте, после того как вы столько умеете, вы бы полезли на дерево, чтобы оборудовать снайперскую позицию? На чем там держаться? Помост, как на медвежьем лабазе строить для вас никто не будет, его же видно за километр. Нужна будет вам подвесная система, типа парашютной. Но сколько на ней провисишь, ожидая противника? Опять же, после выстрела, позицию поменять быстро будет невозможно и снайпер сам превратится в мишень. Да и не было в финской армии штатных женщин-снайперов. Просто снайперы были, да и те из бывших охотников и спортсменов. Мы пленных досконально допрашивали. То, что их женщины иногда в нас стреляли, можете не сомневаться. Это было. Только они входили или в отряды самообороны, или были из вспомогательных служб, а то и просто свой хутор с винтовкой защищали. У нас тоже медсестры иногда вынуждены были за винтовку браться. Не нужно всему верить, что в газетах пишут. Вот вы это другое дело. Для вас это уже военная профессия».

А с фронтов приходили дивизионные газеты и выписки из приказов и сводки потерь. Радуясь за своих однокашниц из первого выпуска, награжденных орденами и медалями, о которых писали газеты, они видели и цифры боевых потерь. А их среди снайперов было не мало.

Выпуск школы состоялся в марте 1944 года. Лия с подругами сфотографировались в строю и каждая еще для «личного дела». По такой же личной фотке 6х9 дали им на память. Лия свою послала тете в деревню, попрощавшись на оборотной стороне ее с родней. Потом было последнее построение, торжественный марш под оркестр, праздничный ужин, на котором были и колбаса, и жареные куры, и даже вино. Были и танцы под патефон – «шерочка с машерочкой», как тогда говорили, или с немногими приглашенными офицерами. Прощание с преподавателями школы, снимки на память и отправка на фронт. Точнее на разные фронты их всех раскидали. Лию и еще сорок пять девчонок отправили на 1-й Прибалтийский фронт.

Жизнь фронтовая

Вскоре Лия с подругами в теплушке военного эшелона ехала в сторону Витебска. При каждой был сухой паек на трое суток, закрепленная еще в снайперской школе, винтовка с оптическим прицелом и военное обмундирование, то, что на них было одето. Ехали первые полдня весело. Вспоминали детство, школьные годы, пели песни. Хотя порой червяк сосал где-то в груди: «Как там оно будет на фронте?» Особенно это чувство обострилось, когда эшелон начал проезжать мимо городов и деревень, через которые прокатилась война, после того как они подвергались бомбежкам и артиллерийским обстрелам. Тяжело было смотреть на сожженные хаты, от которых остались только трубы торчать, или разбитые в ходе боев остатки кирпичных зданий.

Прикомандировали их команду к стрелковому полку 4 ударной армии. Армия тогда находилась в обороне и готовилась к предстоящему наступлению.

Лия рассказывала: «Встретил нас на станции майор с тремя грузовиками – полуторками «Газ-ААА», в пятнах белой краски по кабине и бортам, – рассказывала мне она.

Через час езды по разбитой грунтовке подъехали машины к штабу армии.

Майор отдал нам команду построиться в две шеренги. Из здания штаба вышли несколько офицеров. Один из них, со звездами полковника, скептически оглядел наше юное женское воинство и крякнул от досады. Потом последовала цветистая речь, начинающаяся со слов «…твою мать!». Если перевести его тираду на общечеловеческий язык, то означала она примерно следующее: «…обещали полсотни классных специалистов по ведению борьбы с противником в обороне, а направили к нам на много меньше. Да еще вместо боевых людей прислали сорок б**дей, да и те не поймешь, то ли могут что-то, то ли нет».

– А вы попробуйте! – не стерпела встрять Вера Кордюкова.

– Да уж, попробуем, не сомневайтесь. Майор Зернов, – обратился он к офицеру, который их привез, – трое суток вам, чтобы пополнение нормально влилось во фронтовую жизнь. Оформите аттестаты, поставьте на довольствие, разместите, оцените навыки прибывших и раскидайте их по полкам, а то на эту группировку сюда все «донжуаны» армии сползутся, как мартовские коты, тем более что до апреля четыре дня осталось, а до начала наступления, стало быть, семь. Все ясно?

– Так точно, – козырнул майор.

Потом повели насупившихся от обиды девчонок в помещение бывшего клуба. Выделили девчатам для проживания бывший танцзал, где были расставлены железные кровати с матрацами, набитыми соломой. В углу горела буржуйка. Это было довольно сносное жилье во фронтовых условиях. К ним приставили пятидесятидвухлетнего седоватого, усатого старшину Василия Евдокимыча, который выдал все необходимое для дальнейшей службы и очень хотел, чтобы молодые девчонки, которые были значительно моложе его дочери, не очень унывали.

Утром в термосе два солдата, с сияющими от любопытства глазами принесли на завтрак кашу с тушенкой, на ходу разглядывая симпатичное девичье воинство. Но старшина быстро отправил бойцов к себе.

На построение к ним пришел, сверкая новеньким орденом «Красной звезды», капитан Воронцов, командир артиллерийской разведки.

– Внимание, женская рота! Пойдемте, посмотрим, что вы умеете.

Два бойца, показывая дорогу, повели их от позиций в сторону тыла километра за полтора. Сзади сопровождали команду снайперов четыре бойца с автоматами. Офицер приказал одному из бойцов расставить консервные банки на расстоянии метров за полсотни от огневого рубежа.

– А теперь, милые создания, – обратился он к снайперам, – кто из вас может продемонстрировать свое умение. В банку попадете?

– Да, Вы что, смеетесь, что ли? – фыркнула старшая команды Таня Рябцева, – отсюда из рогатки стыдно стрелять.

– Ну, ну, – хмыкнул капитан, и по его указанию боец переместил банки на вдвое более дальнюю дистанцию.

– Позвольте мне, – вызвалась Роза Мурдко, – я оптику пока установить не успела, так что позвольте, буду стрелять с открытого прицела.

– Будьте любезны. Только одно условие, на пять целей вы должны затратить не более минуты. В бою, знаете ли, времени у бойца мало. Стрелять приходится без особых раздумий. Стрелять можно после моего выстрела зеленой ракетой, а я засеку время.

Роза вставила из обоймы патроны. После хлопка ракетницы Роза в стойке выбила все пять банок, стоявших на пеньках.

– О-о, – одобрительно произнес капитан, – за четырнадцать секунд.

Потом стреляли другие по мишеням за триста и пятьсот метров, и лежа, и с колена.

Когда он выпустил красную ракету, означающую конец стрельб, Роза сбила ее выстрелом навскидку и ракета рассыпалась на мелкие звездочки.

– Классно! – вслух восхитился капитан, – я бы с тобой в разведку пошел.

– Я бы с тобой тоже, – улыбнулась ему Роза.

Однако не суждено им было вместе в разведку ходить. Распределили снайперов по полкам по 4—6 человек, а там по батальонам. Так что редко доходили до нас сведения о наших подругах. А личные встречи с ними были еще более редки.

Только со своими напарницами были снайперы-девчата, неразлучны практически ни днем, ни ночью.

Лию с Верой отправили в 3-й пехотный батальон и на время формирования разместили в избе, отгородив угол плащ-палатками. Объяснили, что им повезло. Целых изб осталось мало, а в землянках сейчас сыро: то снег таял, теперь иногда дождь идет. В этой же комнате за другой загородкой размещалось еще четыре бойца-разведчика.

Потом они с Верой ходили в сопровождении лейтенанта Вахмистров, который был командиром разведвзвода и двух автоматчиков на передний край обороны.

Снайперы с ним изучали передний край. Пулеметное гнездо в доте, другие огневые точки и важные для внимания цели, он им подробно указывал, глядя в бинокль. Напарницы наблюдали за целями через прицелы винтовок. Как и офицер-разведчик, Лия с Варей были в маскхалатах, похожих на балахоны, грязного бело-серого цвета, в пятнах глины и черной грязи. Когда их принесли, лейтенант, заметив, у Лии, брезгливо скривленные губы, заметил: «Ничего, что заляпанные. Снег сейчас не свежий, много проталин. Так что не так заметно будет. Одевайте быстро, не нужно морщиться. Вам в них не в постель ложиться».

Все увиденное девчата заносили в дневник, вечером доклад об обстановке. Время от времени с вражеской стороны раздавались винтовочные выстрелы, пулеметные очереди были редки, наверное, немцы не хотели демаскировать свои пулеметные гнезда. Иногда велся минометный или короткий артиллерийский обстрел наших позиций. Снайперы уже успели привыкнуть к нему. Снаряды из немецких гаубиц ложились не прицельно, судя по всему, стрельба велась так, на всякий случай. Гораздо хуже они переносили минометный обстрел. Он был всегда более длительным. Мины выли в воздухе, некоторые из них попадали в воронки, и одна даже залетела в окоп, метрах в пятидесяти от нас. После взрыва в стороны с визгом разлетались осколки, которые впивались в древесину бруствера и в землю. Было девчатам очень страшно.

Лия с Варей при обстреле плюхались на самое дно окопа, только винтовки клали осторожно рядом. Между тем Вахмистров, ведя наблюдение, далеко не всегда даже приседал в окопе. Потом он объяснил, что все, кто давно на фронте, отличают по звуку те мины, которые лягут с тобой рядом, от тех, чьи осколки тебя не достанут. Через неделю обе напарницы умели их отличать не хуже него.