Текст книги "Бард"

У Тибо не было таланта барда, но у Тибо был талант торговца. Тибо умел выгодно продавать те Знания, которыми академия располагала в огромных количествах, но не умела реализовать. Тибо умел. Он продавал свитки с описанием ритуалов вызова дождя, трактаты по обнаружению руд, описания различных технических средств и прочее, прочее, прочее. У него буквально был нюх на покупателей, он умел предложить товар и убедить покупателя, что товар ему просто необходим. А поскольку штат академии постоянно увеличивался, медленно прибавлялось и число учеников, Тибо был нужен непрактичным бардам как воздух. Магистр Тибо обеспечивал расходы академии сначала как помощник верховного магистра, потом – как полноправный магистр. А со временем магистр Тибо приобрел право самостоятельно, без верховного магистра, рассматривать заявки магистрата на выделение средств, а с этим правом – огромное влияние. Фактически Тибо тогда был вторым человеком в академии, после верховного магистра Арилага.

Я еще мало разбирался в официальной и реальной иерархии академии, потому к Тибо зашел почти по-свойски, как к рядовому наставнику. Зашел и сказал:

– А у меня кое-что есть для вас! – и, показав ему карту, полученную от эльфов, предложил делать с нее копии и продавать капитанам. Тибо почуял выгоду сразу, едва только увидел карту у меня в руках. Глазки его сощурились, зубы обнажились в каком-то оскале, он стал рассматривать карту, слушал мои пояснения и приговаривал:

– Так-так, интересно… – А потом вдруг спросил: – Чего ты хочешь за это?

Я был молод, наивен, мне было неизвестно, что каждый стоящий трофей, принесенный из странствий, барды в нарушение устава передают Тибо не просто так, а за плату, и уже давно. Я искренне верил, что все, добытое мною в странствиях, принадлежит гильдии, так же как и я сам могу воспользоваться любым из трофеев любой экспедиции, если будет нужда. На самом деле, конечно, все обстояло совсем не так.

А тогда я лишь пожал плечами и сказал что-то вроде того, что добывать трофеи для гильдии – мой долг, мне ничего не надо и все такое. Тибо посмотрел на меня с недоумением, потом усмехнулся и сказал:

– Конечно, это так. Но заметь – ты один со всего курса отправился в настоящую экспедицию, да еще совершенно самостоятельно! И ведь добыл действительно ценный трофей! Разве тебя не нужно поощрить за это?

Я снова лишь пожал плечами. А Тибо, сообразив, что имеет дело с наивным мальчишкой, быстренько заключил со мной очень простой договор. Мы условились, что я буду согласовывать с Тибо планы всех своих последующих экспедиций и принимать во внимание его пожелания относительно трофеев. А он в благодарность за это будет оказывать мне определенную помощь.

– Ну вот, например, – сказал Магистр, – тебе же нужно будет писать отчет об экспедиции? И он будет объемным, этот отчет, займет не одну страницу, так? А где ты его будешь писать? В общей спальне, где кроме тебя еще девять горлопанов? – спросил магистр. Я растерялся, поскольку подумать об этом еще не успел. Но, подумав, сообразил, что Тибо прав – мы жили в комнатах по десять человек, и там не то что отчет писать, иногда разговаривать было невозможно – приходилось кричать, такой шум стоял. С удовольствием наблюдая мой растерянный вид, Тибо заключил: – Ну вот. А я смогу устроить тебе отдельное помещение. Квартиры магистра, конечно, не обещаю, но каморку на чердаке гарантировать могу. Как, по рукам?

Он еще спрашивал! В те времена отдельная каморка казалась мне непозволительной роскошью, пределом мечтаний. Пораженный щедростью магистра, я лишь кивнул в ответ.

– Отлично! – обрадовался Тибо. – Только маленькая просьба, – добавил он на прощание. – Когда закончишь отчет, покажи его сначала мне, ладно?

С того дня Тибо стал моим покровителем. И Хуго, как бы сильно он ни ненавидел меня, посрамившего «прагматиков», оставалось держать свое недовольство при себе.

Написание отчета действительно оказалось делом непростым, но очень увлекательным. Днем я проводил время на занятиях, а по вечерам в своей собственной «квартире» – малюсенькой каморе под крышей академии – писал отчет. Принявшись за этот труд, я обнаружил, что мне не хватает знаний для того, чтобы грамотно описать все увиденное и пережитое мной. Например, проходя через край, населенный скотоводами-дайками, я имел возможность наблюдать их свадебный обряд, который теперь и описывал. Но я не знал, как, например, называются жилища дайков, старшины их поселений, некоторые предметы быта, оружие. Через земли скотоводов я шел быстро – мне нужно было торопиться на отплывающий корабль, поэтому многого узнать просто не успел. А без этих знаний отчет выглядел убого; получалось что-то вроде: «Тот мужчина, который был в деревне самый главный, взял ту штуку, на которую был прикреплен тотем племени, и произвел ею круговое вращательное движение». Мне и без гадалки было ясно, что совет наставников разорвет меня за такой отчет. Приходилось восполнять пробелы в своих знаниях.

Старый книжный червь, хранитель библиотеки бард Серго Ажан, уже привык к моим ежевечерним визитам, даже стал благосклонен ко мне. А покровительство Тибо еще и добавило этой благосклонности, поскольку вызванный к казначею хранитель во время разговора о том, что «надо бы посодействовать этому резвому мальчику», то есть мне, ухитрился выпросить у нашего торговца какую-то сумму на ремонт библиотеки. Так что Ажан меня теперь встречал с распростертыми объятиями и даже позволял брать некоторые, не особо ценные книги к себе в каморку.

Каморка была моей особой гордостью, моим обиталищем, моим личным пространством. Здесь хранились мои вещи, на стене висел купленный у дайков охотничий лук, здесь за своим собственным письменным столом я проводил ночи напролет за чтением и писанием отчета. Стол этот со временем оказался завален бумагами, книгами, закапан свечным воском, кое-где присыпан хлебными крошками и залит вином – остатками поспешных трапез. Как выяснилось позже, это было его нормальное состояние.

Помимо необходимых мне знаний в своих изысканиях я открыл и множество других, не нужных мне на тот момент, но чрезвычайно увлекательных сведений. Порою, увлекшись чтением очередной книги, я совершенно забрасывал отчет и возвращался к нему лишь тогда, когда дочитывал эту книгу. Так, например, меня увлекли «Описание обычаев драконов Диких земель», «История некромантии», «Интриги королей орков», да и многое другое. Благодаря этим, вновь приобретенным знаниям я совершенно случайно получил небольшой заработок, который мне весьма пригодился.

В то время я был увлечен одной молодой особой, что служила в магической лавке в районе ремесленников. Несмотря на свою занятость отчетом, я то и дело сбегал в город, дабы повидаться с этой особой, даже ухитрялся писать ей восторженные стихи и передавать в небольших, но каллиграфически выписанных записках. Девица меня своим вниманием не баловала. Насколько я понимаю, она обладала кое-какими магическими способностями (иначе просто не могла бы работать в той лавке) и мечтала выйти замуж за дипломированного мага. А маги, как известно, к бардам относятся с легким презрением, как к несостоявшимся магам, магам-недоучкам, магам-неудачникам. Это, конечно, в корне неверно, но таково их расхожее мнение. Вот и девица хоть и принимала мои записки, маленькие подарки, но провожать домой себя не позволяла, а уж сходить со мной на танцы – и подавно не могла. В расстроенных чувствах после неудачного свидания я отправлялся в небольшую таверну неподалеку, где, если водились деньги, выпивал кружку-другую пива.

И как-то раз, сидя в таверне, я услышал разговор двоих ремесленников о магических городах Парсикама с их Серебряными башнями. Конечно, дела мне не было до этого разговора, но один из ремесленников столь невежественно рассуждал об этих городах, так лживо их описывал, что я, несмотря на смятение чувств, не удержался и встрял в разговор:

– Все это – полная чушь. Магические города Парсикама подробно описаны в книге барда Фловеля «Трактат о Серебряных башнях», и все там совершенно не так, как вы, любезнейший, рассказываете. Фловель провел около семи лет, странствуя по Парсикаму, и его описания очень подробны. Серебряные башни вовсе не отлиты целиком из серебра. Это каменные сооружения магического предназначения, покрытые как бы чешуей из серебра. А сделано это потому, что серебро очень хорошо воспринимает некоторые виды Тонких Энергий, и потому внутри здания возникают благоприятные условия для проведения магических процедур…

Не только ремесленник, которого я перебил, но и его собеседник, да и вообще все присутствовавшие в таверне, разом замолчали и с интересом начали слушать мой рассказ. Обнаружив такое внимание к себе, я забыл на время даже о своем разбитом сердце и, увлекшись, стал подробно пересказывать книгу Фловеля. На это ушел целый вечер, а благодарная аудитория в конце моего рассказа поднесла мне кружку пива и куриную ногу в качестве гонорара.

Вскоре я вновь оказался в той же таверне, где ко мне с порога обратился один из завсегдатаев:

– Слушай, бард, расскажи-ка что-нибудь!

Другие посетители его поддержали и даже сразу поднесли мне кружку пива в качестве аванса за интересный рассказ. Я согласился, начал увлеченно что-то рассказывать. Мне самому тогда было интересно поделиться только что прочитанными книгами с другими. Я снова целый вечер что-то рассказывал ремесленникам, а потом кто-то из них спросил:

– Ну а завтра ты придешь?

Не помню, что я ответил, помню только, что посещать таверну у меня выходило три-четыре раза в неделю. И очень скоро выяснилось, что количество посетителей в эти дни в таверне увеличивается. Я стал своего рода аттракционом для местных ремесленников, бесплатным развлечением по вечерам. Вскоре хозяин таверны сам предложил мне небольшую плату за то, что я буду три-четыре раза в неделю выступать в его заведении. Со временем я уже не только пересказывал книги, но и пел песни, читал байки и лицедействовал. Расположения той девушки, с которой все началось, я так и не добился, зато прошел хорошую школу выступлений на публике и подзаработал денег. В дальнейшем мне все это очень пригодилось. Да и вниманием девушек я тоже не остался обделен. Крутобедрые и грудастые – кровь с молоком – дочки ремесленников хоть и не были столь утонченны, как моя возлюбленная из магической лавки, зато были проще, сговорчивей и смотрели на меня с нескрываемым обожанием.

Однажды я зашел к Тибо показать еще одну главу своего отчета и похвастался своим заработком. Тибо внимательно выслушал, задал множество уточняющих вопросов, ласково улыбнулся. А затем спросил: не понадобятся ли мне в моих будущих путешествиях Сапоги Странника, из кожи подземной гидры? Конечно, я не мог отказаться от таких сапог: легкие, прочные, ноги не устают и не потеют в них – можно пройти на десятки лиг больше, чем в обычных сапогах. А еще через месяц наиболее толковые ученики уже выступали практически по всем тавернам города и округи, половину своего заработка передавая Тибо. На лето наш магистр-казначей собрал целую бригаду учеников, которых отправил с гастролью по захолустьям в качестве летнего задания.

Тем временем отчет, несмотря на все препятствия в его написании, подходил к концу, на дворе стоял уже конец зимы, и пора было выбирать себе новое задание на лето. В «своей» таверне я всегда прислушивался к разным разговорам, слухам, проявлял интерес к любой информации. И вскоре ремесленники сами стали обращаться ко мне, стремясь поделиться любыми, порой дурацкими сплетнями: в лесу неподалеку живет ведьма, которая обращается в черную кошку, маги наводят порчу на молоко – оно скисает, в сосудах из драконьего стекла крепкое вино может воспламениться и прочая чушь. Но иногда среди вороха небылиц попадались по-настоящему ценные сведения.

Как-то раз двое моих постоянных «информаторов» – сапожник Жюв и ткачиха Эдита, едва я зашел в таверну, бросились ко мне и наперебой затараторили:

– Ты слышал?! Слышал?! Отравили солдат на Северном берегу! Отравили каким-то ужасным ядом! Они почернели и обуглились все, а перед смертью страшно корчились и кричали! Нет, не корчились, они бились в судорогах!

Жюв с Эдитой стали выяснять друг с другом, какой же ужасной смертью все-таки умирали солдаты, привлекая к себе внимание всех присутствующих. Я присел за ближайший столик и, поскольку уже имел некоторый опыт в таких делах, начал осторожно задавать уточняющие вопросы:

– Когда это случилось? Сколько солдат погибло? Откуда известно, что они отравлены, а не заболели, например? Или укушены змеями?

– Ха! Какие змеи в это время?! – усмехнулся Жюв. – Тем более на Северном берегу! Да там еще месяца три снег лежать будет! Нет, отравили солдат, точно!

– В тех местах появился новый торговец рыбой, – перебила его Эдита, – который подрядился по дешевке снабжать рыбой гарнизон. А как только солдаты померли, торговец-то… – Эдита красноречиво развела руками и даже присела, – исчез! Точно, он потравил солдат!

– Много солдат умерло? – продолжать спрашивать я.

– Да весь гарнизон! – тут же ответил Жюв, но я, зная его, усомнился в подлинности этих слов. – Все как один! Человек сто, не меньше!

Жюв не мог знать, что такие большие гарнизоны сегодня существуют только в крупных городах, а в крупном городе едва ли станут связываться с сомнительным торговцем рыбой. Тем более на Северном берегу, где этих торговцев пруд пруди. То есть подробностей ни Жюв, ни Эдита не знали, да я и не ждал от них большего. Теперь пришло время задать самый важный вопрос:

– А откуда известие, кто принес?

Оказалось, с севера приехал торговец, который регулярно покупал у Жюва с Эдитой товар, он этой новостью с ними и поделился. Задав для приличия еще несколько вопросов, я пустился в рассуждения о ядовитых видах рыб, о которых знал, честно говоря, не так и много. Ремесленники слушали внимательно, то и дело восклицая что-то типа: «Ну надо же! Не буду больше рыбу есть!» А я между тем подумал, что неплохо бы повидаться с тем самым торговцем, порасспросить бы его. Потрепавшись еще немного, отработав, так сказать, свою обязательную программу, я спел еще пару песен и решил, что могу уже уходить. Жюв с готовностью взялся проводить меня на постоялый двор, где остановился торговец с Северного берега, еще пара парней увязались за компанию, заинтересовавшись историей отравления гарнизона. Эдита же заявила, что она тоже причастна к истории, поэтому просто обязана пойти с нами. Такой вот делегацией мы и направились на постоялый двор.

Но еще не дойдя до постоялого двора, мы услышали какой-то шум, возню и крик:

– Держи вора!

Всей своей компанией мы бросились вперед и за первым же поворотом увидели того самого вора – в черной накидке и с платком, закрывавшим до половины лицо. Вор, среднего роста крепкий парень, бежал нам навстречу, что-то сжимая в руке. За ним следом, безнадежно отставая, бежал толстяк в теплой шубе и, бестолково размахивая руками, кричал:

– Держи его! Стой, негодяй! Отдай кошелек!

Мы рассыпались по всей ширине улицы, практически перекрыв ее. Один из парней, увязавшихся за нами, кажется, его звали Боб, – подмастерье в кузнице, высокий плечистый парняга с огромными кулачищами, – стал демонстративно закатывать рукава. Вор остановился, окинул нас взглядом, задержал взор на Эдите, оказавшейся у стены здания. Та, почуяв, что вор может попытаться прорваться через нее как самое слабое звено в нашей цепи, выставила перед собой скрюченные пальцы и оскалила зубы, предупреждая вора:

– Исцарапаю и укушу!

А толстяк тем временем, увидев неожиданную помощь, прибавил ходу и стал уже приближаться к похитителю кошелька, крича на бегу:

– А, попался, мерзавец! Вот я тебе сейчас!

Вор, очевидно оценив по достоинству угрозу Эдиты, решил не искушать судьбу, резко развернулся и побежал назад, прямо на толстяка, который за ним гнался. Только что храбрившийся преследователь, похоже, струхнул, сделал несколько шагов, по инерции остановился и неуверенно проговорил:

– Э-эй, ты чего? Эй, стой, не приближайся! – а потом вдруг истерически завопил: – Помогите! – и бросился наутек от вора, которого только что сам преследовал и обещал проучить. Мы, давясь от смеха, погнались за этой парочкой, словно на спортивных состязаниях – вор и его жертва впереди, как лидеры, мы впятером – чуть подальше. Причем вор и толстяк словно состязались на самом деле – они мчались уже наперегонки, практически рядом, и толстый демонстрировал совсем неплохую скорость, особенно в сравнении с тем, как бежал недавно, преследуя вора. Они бежали рядом какое-то время, постоянно оглядываясь друг на друга, отталкивая друг друга руками, словно им важно было друг друга обогнать. Затем толстяк споткнулся и стал падать. То ли чтобы сохранить равновесие, то ли чтобы все-таки задержать преступника, но он вцепился в куртку вора двумя руками и увлек его за собой на мостовую. Они грохнулись на камни, вор стал пинать толстяка ногами, пытаясь освободиться, но тот намертво вцепился в одну из этих ног и стал орать вообще все подряд.

– Поймал! Поймал! – кричал он радостно, а затем почти панически: – Помогите! Помогите мне! – и после этого, обращаясь к вору, почти с мольбой: – Отдай кошелек! Отдай кошелек, добром прошу!

Оглянувшись на нас и заметив, что мы приближаемся, вор бросил толстяку кошелек, отчего тот сразу же отпустил его ногу и вцепился в свое добро. Вор вскочил на ноги и помчался по улице так быстро, что нам его было уже не догнать. Да никто и не думал за ним бежать. Мы едва сами не падали на землю от хохота, как на комическом спектакле.

– Благодарю, благодарю вас, добрые люди! – начал было толстяк, поднимаясь с мостовой и засовывая кошелек поглубже под шубу. И тут же осекся, взглянув на нас поближе: – Жюв! Эдита! Как я рад вас видеть! Ну, помогли старику, нечего сказать! И вам спасибо, молодые люди! – обратился он ко мне и парням-подмастерьям. – Позволите мне в виде благодарности предложить вам по стаканчику вина? – задал старик вопрос, очевидно уже зная на него ответ.

Как вы сами уже догадались, это и был тот самый торговец с севера, с которым вели дела Жюв и Эдита и который привез в город страшную весть о гибели гарнизона. Звали его Салазар, родом он был откуда-то с юга, но там, по его словам, торговцев хватало и без него. И Салазар подался на север, где люди больше склонны к промыслу и ремеслам, а торговлю как таковую, по словам купца, там вообще за серьезное занятие никто не считает. Зато на Северном берегу, по словам Салазара, были развиты пушной и рыбный промысел, добыча золота и драгоценных камней. И там, как говорил торговец, мечтательно закатывая глаза, настоящую цену золоту, камням и пушнине никто не знал. Салазар возил на север дорогую обувь из тонкой кожи, по которой как раз Жюв и был большим мастером, различные ткани и пряности. А с севера вез драгоценные камни и золото. Всю эту ценную информацию он достаточно неосторожно выболтал нам, пока мы сидели за чаркой вина на постоялом дворе, где он остановился.

Салазар мог бы еще долго расписывать достоинства торговли на Северном берегу, если бы его не перебил Жюв:

– Ну ладно, толстый, хватит трепаться! Наш бард хочет услышать историю отравления гарнизона, расскажи ему поподробнее! – И Жюв указал торговцу на меня.

Глаза Салазара загорелись, он обратил свой взор ко мне и спросил:

– Достойный юноша принадлежит к гильдии бардов? – Я кивнул, но Салазар ответил сам себе: – О! Я вижу на вашей груди охранный знак гильдии! – с таким восторгом, что я невольно коснулся медной цепочки, на которой висел медальон. – Я буду счастлив поведать вам эту историю, о достойный бард! – с дрожью в голосе сообщил мне Салазар. Но я вынужден был его разочаровать:

– Я пока еще не совсем бард. Я ученик академии.

– О! – Казалось, мой ответ восхитил Салазара еще больше. – Достойный юноша станет дипломированным бардом! Его произведения будут записаны на бумаге! Позвольте узнать, о достойнейший, не собираетесь ли вы перенести на бумагу ту историю, которую я готов вам теперь поведать?

– Вообще-то собираюсь, – признался я. – Честно говоря, у меня есть намерение отправиться на Северный берег где-то в начале лета, чтобы уточнить все подробности, разузнать детали. Но не все зависит от меня. Если будет на то воля магистрата…

– Ни слова более, о достойнейший из достойных бардов! – продолжал витийствовать Салазар, вскидывая руки. – Да продлят Молодые Боги ваши дни! Но не мог бы презренный купец Салазар в знак малейшей признательности за свой рассказ рассчитывать на небольшую любезность с вашей стороны, о достойный бард?

Я удивился, потому как не очень понимал, какую же любезность могу оказать Салазару, но на всякий случай ответил:

– Я сделаю все, что в моих силах, уважаемый.

– О, я и не ждал другого ответа от благородного юноши! – возопил Салазар, не обращая внимания на взгляды четверых моих спутников, сидевших с ним за столом; они смотрели на купца как на абсолютно сумасшедшего. – Нельзя ли будет в той истории, которую вы собираетесь изложить на бумаге, либо в какой-нибудь другой, гораздо менее значительной, в самом ничтожном из ваших трудов, упомянуть имя недостойного Салазара?

И купец взглянул на меня таким умоляющим взглядом, что я кивнул ему помимо воли. А затем вспомнил, как толстяк-купец гнался за грабителем, как потом от него же убегал, и вдруг подумал, что из толстяка Салазара получится неплохой комический персонаж для уличной пьесы. Пряча улыбку за стаканом вина, я снова кивнул и сказал:

– Хорошо, Салазар. Я обещаю тебе, что обязательно упомяну твое имя в одном из своих трудов. Не могу, правда, гарантировать, что это будет труд об отравлении гарнизона.

– О большем я не мог и мечтать! – вскинул руки Салазар. – Теперь старый торговец сможет спокойно умереть, зная, что его презренное имя не умрет вместе с ним!

– Да ты совсем сдурел, старый осел! – перебил его Жюв, которому наконец надоели витийства Салазара. – Хватит уже вензеля выводить, давай рассказывай, о чем просили! А то я в следующий раз тебе цену на башмаки вдвое подниму!

– Вдвое не поднимешь, я их тогда буду брать у твоего соседа Ричарда, – мгновенно деловым тоном отреагировал Салазар.

– В полтора раза подниму, будет на медяк дешевле, чем у Ричарда! – вспылил Жюв. – А тебе придется раскошелиться, старый жмот!

– Я уже приступаю к рассказу, уважаемый башмачник Жюв, – покорно поднял руки Салазар, – и смиренно надеюсь, что твоя угроза была всего лишь обидной шуткой.

И вот какую историю рассказал нам тогда Салазар.

Гарнизон небольшого поселения Гасенск был совсем не так велик, как рассказывал Жюв, – всего около пятидесяти воинов. Но! Все солдаты были набраны из драконьих мест, а значит, все как один были парни рослые, крепкие, мускулистые. Кроме того, парням этим неоднократно приходилось участвовать в различных стычках – с пиратами, орками, большими промышленными экспедициями с запада, которые намеревались совершить грабительские набеги на промыслы севера, так что все они были опытными воинами, умевшими держать в руках меч.

В течение последних трех—пяти лет жизнь в окрестностях Гасенска текла спокойно, серьезных столкновений не происходило, гарнизон не потерял ни одного воина. И старшина гарнизона, гигант Габровски, начал не то чтобы расслабляться, а интересоваться всяческими радостями жизни. Габровски был уже не молодой ветеран, весь в шрамах, его не особенно интересовал слабый пол; наибольшим его пристрастием были гастрономические изыски. Сам Габровски, по словам Салазара, мог приготовить только из рыбы более пятидесяти различных блюд, а кроме того, никогда не отказывался от оленины, грибов и ягод – всего, чем богата суровая природа Северного берега. И старшина просто стал нанимать двоих-троих помощников гарнизонному повару, дабы у того была возможность готовить всякие вкусности. Салазар стал постоянным поставщиком гарнизона, поскольку пряности, которыми он торговал, были гарнизонному повару просто необходимы.

Старшина Габровски отнюдь не забросил службу. Правда, он позволил нескольким ветеранам, успевшим обзавестись семьей, проживать не в казармах гарнизона, а отдельно, в городе. Но к семи утра они все равно являлись в гарнизон и несли службу наравне с остальными. Эти-то ветераны впоследствии и стали единственными живыми свидетелями трагедии, разыгравшейся в Гасенске.

Более молодым воинам, у которых в городе были подружки или по крайней мере они могли бы их завести, старшина позволял три раза в неделю уходить в город на ночь, но не более чем семь-восемь человек за один раз. Для молодых он составил график, с помощью которого поддерживал в гарнизоне дисциплину – за малейшую провинность старшина лишал воина увольнения в город. А тех, кого все-таки отпускал, время от времени тренировал – посреди ночи заставлял дежурную смену бить в набат, дабы воины из увольнения уже через полчаса были в гарнизоне. Стоило бойцу опоздать хоть на минуту, и старшина лишал его увольнения в город на целых полгода, а то и вовсе на год. Так что гастрономические чудачества старшины на службе гарнизона не очень отразились.

Габровски не особенно верил во всякие технические изыски вроде катапульт, самозарядных арбалетов и оптических прицелов. Он был воином старой школы и полагал, что главное оружие для солдата – его меч и владеть он этим мечом должен как продолжением своей руки, то есть несознательно, автоматически. Этой цели и были подчинены тренировки гарнизона – Габровски старательно отучал солдат думать и заставлял действовать рефлекторно, на инстинктах; уклонение – блок – удар, атака – блок – финт и так далее. Справедливости ради Салазар отметил, что такая подготовка неоднократно спасала солдатам жизнь, особенно в неожиданных стычках с врагом.

Погоняв своих подопечных на тренировках, видя неплохие результаты своей работы, довольный Габровски, как правило, шел обедать или ужинать. И с каждым днем ему хотелось чего-то все более и более изысканного. Он просто замордовал гарнизонного повара требованиями «приготовить что-нибудь этакое». Он использовал благосклонность к нему тех дворян города, у которых были свои повара, хоть на один день выпрашивая дворянского кулинара в гарнизон. И пришлые кулинары также изощрялись в приготовлении блюд для гурмана Габровски. Правда, Габровски не только сам ел изысканную пищу. Если приготовление блюда не требовало слишком изысканных ингредиентов и не занимало слишком много времени, старшина распоряжался готовить блюдо на весь гарнизон, чтобы и его воины могли насладиться кулинарным чудом. Воинам не всегда нравилось то, что подавали им к столу, в большинстве своем они были простые крестьянские парни и привыкли к простой, но сытной пище. Но гарнизон не роптал – по крайней мере голода в гарнизоне не случалось никогда. Несмотря на свои чудачества, Габровски был хорошим старшиной – его воины всегда были обеспечены и питанием, и теплой одеждой, и топливом на зиму, а лошадям всегда хватало овса.

Помимо местных дворян Габровски обложил своеобразной «данью» и все корабли, особенно иностранные, издалека заходившие в Гасенск. Встречая корабли по долгу службы – на гарнизон были возложены и функции охраны порядка, и погранично-таможенные функции, – Габровски первым делом интересовался, есть ли на корабле кок и умеет ли он готовить. Если кок имелся и готовил хорошо, Габровски предъявлял свое «право первой ночи» – один день или хотя бы одну ночь кок должен был готовить для него. И далее, в зависимости от ответа иностранцев, Габровски проводил досмотр содержимого судна. Такое понятие, как «контрабанда», старому солдату было неведомо. Его только одно беспокоило – за все ли уплачена пошлина? Причем в тех случаях, когда товар действительно был контрабандным и ни одно уложение не определяло размера пошлины на этот товар, Габровски назначал пошлину сам. Иногда размер пошлины превышал не только стоимость товара, но и стоимость судна вместе с экипажем. Старшина все это изымал и передавал графскому казначею, не слушая никаких доводов. И только наличие на корабле талантливого кулинара могло спасти контрабандистов от своеобразного понимания Габровски таможенных законов.

Деликатесы Габровски поглощал со страстью юного любовника, впервые вкусившего запретный плод. И когда в Гасенске появился новый торговец рыбой, Габровски сам отправился к нему нанести визит. Торговцев рыбой в портовом городе было, конечно же, немало, однако этот новоявленный был особенным. Он не просто торговал рыбой, он торговал редкими видами рыб, которых не ловил в море, а выращивал сам в бассейне своего дома. В этом бассейне, разделенном на несколько частей, жили рыбы и моллюски, головоногие со всего Файерана – из Южных морей, с запада и из Восточных озер, контролируемых орками. Так что каждая рыбина у нового торговца сама по себе была великой редкостью, стоила очень дорого и предназначалась только для весьма состоятельных покупателей. Кроме того, такую рыбу не всегда и знали как готовить – столь экзотична она была, – поэтому новый торговец вместе с рыбиной продавал своим клиентам и рецепты ее приготовления. А иногда за отдельную плату отправлялся к заказчику сам, чтобы приготовить что-нибудь особенное.

Салазар, по его словам, видел этого торговца лишь раз, столкнувшись с ним в доме градоначальника. И встреча эта оставила у моего знакомца самые неприятные воспоминания. «Он был… странным, – с некоторым усилием пытался описать торговца Салазар. – Он был высоким и худым, черноволосым – явно не из местных, поскольку северяне, все как один, имеют светлые, почти белые волосы, – но очень бледным. Так что скорее всего он происходил и не с юга, где я родился. У нас на юге практически у всех волосы черны от рождения, но южане имеют очень смуглую, иногда почти черную кожу. – И в подтверждение своих слов Салазар указал на свое смуглое лицо. – У этого же торговца кожа была бледной как мел». Кроме того, как заметил Салазар, торговец носил теплый халат, капюшон которого был наброшен на голову и почти надвинут на глаза. Так что верхней половины лица незнакомца Салазар не разглядел. Что еще бросилось в глаза нашему торговцу, так это длинные, тонкие пальцы незнакомца, сжимающие крепкий деревянный посох, и очень прямая спина. «Он шел так, словно палку проглотил», – сказал о нем Салазар. В общем, как показалось нашему рассказчику, новый торговец рыбой вовсе не походил на торговца. «Скорее он был похож на мага, чем на торговца, – говорил Салазар. – Впрочем, в нашем деле бывает всякое; не слишком удачливые или не слишком талантливые маги открывают магические лавки, и уже не поймешь, кто они больше – маги или торговцы. А бывает и так, что особенно нерасторопные маги открывают магазин мануфактуры или, скажем, рыбный магазин. Ничего удивительного в этом нет». Удивительным для Салазара было другое – если уж маг переквалифицировался в торговца, то он и привычки волей-неволей перенимает торгашеские. Этот же выглядел именно как маг, а на торговца не походил ни капли. И еще одна деталь. «От него веяло Злом, – округлив глаза от суеверного ужаса, говорил Салазар. – Когда он прошел мимо, мое сердце просто сжалось от страха. Я такое чувствовал только раз в жизни, когда по ошибке забрел в квартал темных магов, на юге. Я оказался рядом с их святилищем, и на меня дохнуло Злом. Тогда я в ужасе бежал не только из квартала, но и из города вообще». Чувство, которое испытал Салазар рядом со странным незнакомцем, было намного слабее, но очень похоже.