Текст книги "Именем братвы. Происхождение гангстера от спортсмена, или 30 лет со смерти СССР"

К тому же буйное поведение в барах и ресторанах Ленинграда зачастую вызывало агрессивную реакцию других посетителей, а постоять за себя кулаками Векштейн не мог. И он нашел выход из ситуации.

Договорился со своими барменами и воротчиками, что за дополнительную плату они будут охранять не только порядок в его заведениях, но и лично его. И когда у Векштейна случались неприятности, он немедленно звонил своим ребятам, те приезжали на машине в течение получаса и избивали всякого, с кем у хозяина возникли разногласия. Первое время он действительно пользовался охраной, только когда без нее было не обойтись, но позже, видимо, не в силах устоять перед искушением, уже без особой надобности начал бравировать своими, как ему казалось, уникальными возможностями. При помощи своей новоиспеченной гвардии он решал даже незначительные проблемы – например, вызывал спортсменов в момент мелких размолвок с посетителями ресторанов или недоразумений в отношениях с ухажером приглянувшейся девицы. Уже в 1980 году находившийся при Векштейне боксер Вася Петров устроил потасовку на еврейском празднике в ресторане «Крыша». Спустя несколько лет драки вокруг Векштейна стали происходить постоянно, из-за любого пустяка. Такая манера поведения привлекала к нему ненужное внимание, не говоря о том, что наступала зависимость от собственной охраны. От «крыши» – в высшем, метафорическом, понимании этого слова.

Петербургское кладбище

А «крыша» – это не телохранители, она не дежурит рядом днем и ночью. Она решает вопросы. Чем больше он становился заметным и чем больше наживал врагов, тем более опасным было его возвращение домой по вечерам. Но его несло.

В мае 1985 года на Васильевском острове на углу Пятой линии и набережной Лейтенанта Шмидта в расселенном доме был обнаружен труп Ильи Векштейна: руки и ноги были связаны, рот заклеен, лицо обожжено – явные следы пыток. Экспертиза показала, что ему в рот заливали раскаленное подсолнечное масло. В любую историческую погоду это чересчур, а тогда это был резонанс резонансный, о котором не писали в газетах.

Векштейн – известная в Ленинграде фигура. На место происшествия съехалось руководство ГУВД. Накладные за «Мальборо», подписанные многими директорами трестов и обнаруженные в карманах Ильи Юзефовича, следствие посчитало важной зацепкой. При обыске у него на даче были обнаружены доселе невиданные игровые автоматы иностранного производства, те самые однорукие бандиты. Никто не понимал, зачем они ему. Другие знали, что это контрабанда из Польши, а однорукие идут в Среднюю Азию, где тогда уже процветали подпольные казино для элиты.

В результате на работников ленинградской торговли было возбуждено около 50 дел по экономическим статьям, многих расхитителей арестовали и осудили. Убийц Векштейна так и не нашли.

Единственное, что ясно, – такое точно не совершила его «крыша». В 1985 году спортсмены ментально были еще не готовы на зверства. На месть это тоже не смахивало. Кто мешал просто ткнуть финкой в бок. Неизвестные все спланировали, разузнали о месте, похитили его возле дома на Кораблестроителей, долго и страшно что-то выспрашивали. Тут, кроме денег, никаких чудес нет. А по повадкам на такое способны были люди лишь с глубокой лагерной закваской. Те, кто еще помнил о сучьих войнах.

Это был один из последних оскалов слабеющего воровского мира.

ВЫБОР

Как-то в году так 83-м я зашел на Зимний стадион и засмотрелся на чемпионат Ленинграда по боксу. Мой знакомый, уже ставший победителем, ожидал награждения. Сидел такой отбитый, безразличный. Я, игровик, всегда смотрел на единоборства с уважительным недоумением – ведь ты на ринге один, а не как у нас, когда всегда кто-то обязательно подлетит на помощь. И для поддержания разговора спросил, чем наградят. «Часами „Победа“. У меня их уже коллекция. Сказать, на чем мне их носить?» В этот момент подошел еще один наш знакомый и с разбега так предложил: «Парни, в пивбар на ворота срочно нужны два человека. От бармена за смену – четвертной, плюс то, что сами за проходку заработаете. Встанете?» Часы «Победа» стоили 24 рубля, позолоченные – 85 рублей. Выбор трехкратный чемпион Ленинграда сделал.

Ленинград, 1982 год, чемпионат города, мастер спорта международного класса Михаил Глущенко – в будущем один из лидеров «тамбовских», будущий депутат Госдумы, будущий организатор убийства Галины Старовойтовой

НА КОСТОЧКАХ

Воротчик должен был поддерживать элементарный порядок: чтобы раздевались в гардеробе, не приносили с собой спиртное, не дебоширили.

Работа поначалу была не такой уж простой. Им оказывали сопротивление – в основном хулиганы и блатные. На косточках пальцев многих из бывших вышибал до сих пор остались шрамы от чужих зубов. Некоторые обматывали перед сменой кисти боксерскими бинтами, предварительно на домашней кухне выкрашенными в черный, синий или красный цвета, чтобы не видна была чужая кровь.

Мухи под кремом.

Геннадий МАСЯГИН, был компаньоном известного гангстера Артура Кжижевича

Я приехал в Ленинград после службы в армии в 1972 году. В солдатской шинели и с тридцатью рублями в кармане. Приехал из карельской глубинки, воспитанный на историях о матросе Железняке, Зое Космодемьянской, с потребностью помогать стране и людям. Это у нас было в крови. Для меня все были братья – и китайцы, и африканцы. А не братва.

Я устроился водителем на стройку аэропорта Пулково. Нас поселили в служебную гостиницу, и как шофер третьего класса я получал 88 рублей. Не много, с учетом вычетов за бездетность. Тем не менее я нашел клуб бокса и продолжал там тренироваться, бегал до Пулково и обратно.

Потихоньку стал водителем первого класса, начал возить начальство на черной «Волге». Уже успевал в кафешки с девчонками. Конечно, видел уже фарцовщиков, но на них пока смотрел с презрением, как на людей, позорящих Родину. Однако как-то купил у одного финские ботинки за 45 рублей, причем на размер больше. Ведь топтал сам в «Скороходе», а хотелось помодней.

Все началось с того, что в кафе меня пропускали вышибалы как своего, как боксера. И это было престижно. Девки смотрели как на человека, который может практически все. В конце концов, мне предложили встать на ворота в ресторан «Адмиралтейский». Но без оформления. После работы бегом успевал добраться до ресторана. За смену я получал 16 рублей – 10 рублей от ресторана и 6 из кафетерия, где работал барменом Джамал. Задачи были нехитрые. Следить за тем, чтобы пьяные вели себя достойно, не пропускать быков, а пока гулянье не началось, попридержать тех, кто хочет выпить лишь чашечку кофе. Быстро научили, что с некоторых можно брать за проходку по рублю. Вот вам и 25–30 рублей за смену. Скоро муха у меня пролететь не могла. Порой лезут человека три, здоровые, пьяные. Что делать? Я говорю, парни, отойдем от дверей в подворотню – вы мне все в лицо выскажете. Отходим – шесть ударов – три обморока на асфальте.

Из «Адмиралтейского» ушел из-за конфликта с директором. Мне один гость с порога «тыкать» стал, потом пообещал уволить. Оказался партийным начальником. Мне директор выговаривает. Я ему: «А на нем не написано». Короче, сорвался, лишнего наговорил. Кто я тогда, кто директор. Меня там не стало. Я перешел работать в пивняк на Охту. Там публика иная – только уворачивайся. И боксер мог упасть запросто. Приходили в кирзовых сапогах, из которых торчали бутылки с портвейном. До сих пор у меня все пальцы на руках в шрамах от чужих зубов. Перед работой руки смазывали детским кремом. К тому же бить надо было сильно, резко и умеючи. Вскоре со мной встал и Артур Кжижевич. Это потом он стал легендой «Бандитского Петербурга», а тогда он боксировать умел, а драться нет.

А директор тот, кто тогда меня уволил, в 90-е годы только и думал, как бы я его теперь не «уволил».

НА ЦЫПОЧКАХ

Поднимая за вечер месячную стипендию Института физкультуры имени Лесгафта, понимая, что лупить пьяных клиентов – это тебе не чемпионат Ленинграда вытащить на зубах, воротчики осознали – в первую очередь их счастье зависит от директора ресторана. Так что, пока они услужливо открывали перед ним дверь и уважительно кивали, мол, здравствуйте, глубокоуважаемый. А внутри у них уже копилось раздражение. С одной стороны, они стали сами уважаемыми, с другой – они нутром ощущали несправедливость. Они гордо несли тяготы спорта, калечились, претерпевали, им жали руку в высоких инстанциях, надеялись, что не подведут на чемпионатах мира и Европы, а они не подводили и не стонали, когда врачи-травматологи качали головой над их переломами. И что? Теперь они открывают дверь перед важным человеком в дубленке, подкатившим на новеньких «жигулях». И все же знают, что это всего лишь торгаш, ворующий дефицит. Никто тогда из них так не формулировал, но где-то глубоко уже засело: «Ну ничего, придет наше время…» Шефы общепита еще не ведали, что вскоре их сметут эти варвары.

ЛИМОНОМ И КРОВЬЮ. ПУТЬ СИЦИЛИИ

Любая нормальная мафия мечтает об эпохах запретов, как это было с сухим законом в США с начала 20-х годов, которые закрепились в общественном сознании как «ревущие двадцатые». Также мафия всегда за любой бум, кроме правопорядка. Дефицит ей тоже по карману. При Горбачеве, когда он начал бороться с пьянством, вырубая виноградники, цыгане говорили: «Еще немного, и мы своим лошадям зубы золотые вставим».

К середине XIX века в Европе и Америке началась цитрусовая лихорадка. Что называется, распробовали. Если в 30-х годах Сицилия поставляла 400 тысяч ящиков лимонов, то к концу века – два с половиной миллиона. Бизнес оказался сверхприбыльным, доходы превышали в шесть раз прибыль от модных тогда фруктов. Латифундисты обогащались, пухли в роскошных виллах Палермо, отдыхали в опере, оставив мелкие заботы местным наемным работникам. Разумеется, на плантации была нанята охрана.

А кого выбирали, к примеру, шерифом на Диком Западе? Конечно, первого бандита – лучшего стрелка, кого все боятся. Так и рядовыми сторожами у владельцев рощ стали самые лучшие, самые резкие парни из предместий.

Потихоньку они освоились, поняли логистику, узнали о цепочке посредников и стали жить не на одну зарплату. Когда же бизнес прет, а настроение отличное, то владельцы сквозь пальцы смотрели, как говорили в советской торговле, на усушку и утруску. То есть пока на мелкое воровство.

Потихоньку сторожа поднимались на ступеньку выше – на позицию смотрителей. Если того сторожа можно сравнить с воротчиком, то смотрителя уже – с администратором ресторана, с барменом.

Еще немного – и плантаторы начали замечать серьезный разрыв между ожидаемым доходом и фактическим. Они поняли, кто виноват, и по своей аристократичной наивности начали увольнять охранников, меняя их на новых. Дело оказалось даже не в том, что новые боялись первых парней на деревне Корлеоне, а в том, что знать была страшно далека от реалий.

Тех новичков, кто ощутил себя в должности и стал мешать мафии, просто убивали из обрезов. А в рощах и с товаром начали происходить неприятности. Плантации могли сгореть, а продукция пропасть в пучине Средиземного моря.

Самые непонятливые жаловались в полицию. То есть тем, кто жил в соседнем доме с людьми чести и столовался у них же.

Наконец до многих дошло, что полезнее всего для экономики – обратиться к нескольким уважаемым местным пенсионерам – спросить у них совета. Доны их выслушали, поцокали языком, поговорили о падении нравов молодежи и пообещали обратить внимание на эти безобразия. Обещание выполнили, но после этого лимонные рощи легли под покровительство «Коза ностра».

Так что на знамени сицилийской мафии должен красоваться их знаменитый толстокожий синьор Лимон.

Самое емкое высказывание Александра Малышева

Сплочение-невидимка

СИСТЕМА

Драки между вышибалами и агрессивными посетителями иногда случались нешуточные. Выходцы из спортшкол удерживали хлебное место и отстаивали интересы заведения ударами любой силы. А так как даже боксер в одиночку с тремя-четырьмя гопниками с кастетами не совладает, то на помощь к товарищам приходили их коллеги из «Динамо», «Локомотива», Школы высшего спортивного мастерства на Крестовском острове. Они все занимались у одних и тех же тренеров, вместе боролись на спартакиадах, ездили в летние лагеря.

И, конечно, помогали друг другу в случае агрессии со стороны преступного мира или шпаны. Если в спонтанном ресторанном противостоянии какой-нибудь шулер или тот, кого давно ищет милиция, складывался пополам после короткого и незаметного удара в печень, то потом он предупреждал: «Хорошо, на днях поговорим». И с ним приходили уже несколько. Эти не занимались спортом, с собой приносили шило или бритву, а сделав вид, что хотят поговорить по-людски, могли кинуть в глаза припасенную смесь соли с перцем. У них был другой, отточенный десятилетиями, опыт. Для того спортсмена, привыкшего к ситуации «один на один», он казался подлым. А для блатных, как в той культовой фразе из кинокомедии «Бриллиантовая рука» – «дешево, надежно и практично». Так что какой там бокс, к чертовой матери.

Достаточно быстро спортсмены выяснили, кто из них и где стоит на дверях.

Как по «тревожной кнопке», на помощь одному съезжались десять боксеров из разных баров и командным духом показывали превосходство спортивного сообщества. Кстати, тогда мог родиться своеобразный сленг воротчиков. Например, когда они просили о взаимопомощи, то говорили «спину подержи», то есть приди прикрой меня от удара по затылку.

К тому же любой вышибала уже мог не только пропустить кого-то из знакомых в свое заведение, но и организовать лучший столик и нужный набор закусок к пиву. И они, конечно, всегда были готовы оказать эту услугу друг другу. Они еще не знали не только, что уже поделены на живых и мертвых, они даже не знали, что, объединившись, «делают» друг друга.

Допустим, в баре «Глухарь» на проспекте Науки – мест нет, у дверей толпа, а воротчику нужно пройти с девушкой. Он отодвигает желающих, стучит и в открытую щель успевает сказать: «Свои, я стою в „Вечере“». Его тут же впускали, будто он показал какое-то удостоверение.

Если чья-нибудь подруга хотела отпраздновать день рождения в баре, знакомый вышибала мог устроить ей столик практически в любом заведении, предварительно договорившись с коллегой. Со временем они сами стали собираться в барах и проводить там свободное время компаниями. Они встали на одну статусную социальную ступень рядом с торговыми работниками, таксистами, фарцовщиками.

Все же порой им приходило в голову: воротчик – это не профессия, а должность. Да, они еще оставались нанятыми работниками, наемниками, но и официант же тоже вроде как нанятый. У них не было еще понимания, как там в этой советской торговле все устроено, но, во-первых, опыт – дело наживное, во-вторых, их слишком хорошо учили – «шире шаг от рекорда к рекордам».

Таким образом, спортсмены, сами того не понимая, как бы сейчас сказали, образовали социальную сеть. В действительности – замкнутую систему, как бы тайную организацию. Пройдет совсем немного времени, и с 1991 года вплоть до конца эпохи Ельцина это станет системой правления на улицах страны, у которой ампутируют национальные республики.

Мы же сегодня прекрасно знаем о субкультуре футбольных фанатов, понимая, что на уличных акциях они могут раскидать любую Росгвардию. А индустрия разносчиков пиццы? Даже появляются новости о столкновениях между ними, наверняка кто-то уже описал их субкультуру, а в общем-то – мелковато.

Представим себе антиутопию – на Дворцовой площади начинается майдан, а эти ребятки на одно лицо, на велосипедах, вдруг играют важнейшую роль. А так как они сняли рюкзачки, то никто не видит в них привычных разносчиков. Все вместе с властью ахают: «Ах, откуда взялись эти смутьяны?!» Мы же не обращаем внимания на этих пацанят, так похожих друг на друга. Откуда нам знать, какая там внутренняя организация. Центр «Э» об этом никогда не размышлял, Центр «Э» ждет хлопот только от футбольных хулиганов и публично несогласных.

Во времена Крестовых походов организация воротчиков быстро переросла бы в орден, на знамени которого обязательно нарисовали бы ручку от двери в замок. Но для этого нужен не только лидер – обязательна идея, и лучше бы религиозная. Таких идей у наших героев, разумеется, не было.

Тем не менее будто бы еще ничего не изменилось, но в действительности изменилось все. Ведь превосходство – это та же победа, но с другого ракурса.

Ленинград, 80-е, тренировка в летнем лагере

Червонец

Сергей КУШИН

В тот день на воротах в «Ориенте» стоял Валера Лютвинский, мастер спорта по гребле, победитель чемпионатов Союза, его отец – заслуженный тренер, воспитал чемпионов. А за стойкой стоял Гриша Сорис – борец, вольник, мастер спорта, выигрывал кубок СССР, тяжеловес, далеко за 100 килограммов.

«Ориент» тогда модное место было на Васильевском, на Кима, 28. И вот в декабре 89-го в бар заходит такой разбитной красавец в армейском полушубке и прет вместо «здрасте» прямиком к стойке. Гриша его останавливает – товарищ, ты куда так борзо? Он рукой дернул, что-то гаркнул – не бойся, тебя не трону. Валера встал перед ним, отконвоировал до гардероба, тот снял шубу свою и в спортивном костюме Adidas рвет к стойке. Гриша спрашивает спокойно: «Разделись? А теперь одевайтесь и на выход».

У того морда волчья, глаза холодные, отвечает: «Ладно, я вернусь за тобой». Гриша тогда опасность почуял, а Валера выглянул посмотреть, на чем уедет. Оказалось, на такси.

18 декабря он вновь приехал и вновь бежит к стойке. А смена уже не Сориса была. Валера опять за ним. Этот спрашивает: «Где твой бармен?» и понятно, на что заряжен. Но школа-то у нас не позволяет промолчать или заднюю включить, Валера в себе уверен. Валера и говорит: «Если что, я за него могу ответить». Этот сразу: «Тогда отвечай».

И Валера получил несколько пуль сразу. Последней уже лежачего добил. И вновь: «Я еще вернусь».

Гриша позвал нас на подмогу, мы уже в другом месте стояли на воротах. Но здесь много ребят не надо было собирать, драться никто не собирался. Мы решили сами встретить и ответить уже ему. Я, мастер спорта по классической борьбе, и Миша Баранов, мастер спорта, тоже классик, неоднократный чемпион Ленинграда, тоже борец, сели как посетители, у каждого по стволу под задницей. Гриша Сорис встал за стойку, рядом тоже ствол имеется. Оружие тогда стало нормальным явлением, уже был опыт столкновения в Девяткино. Долго караулили, кофе обпились, а он не пришел.

Оказалось, его после Нового года задержали со стрельбой, и потом все узнали уже, кто это был. Это был Червонец, Мадуев. Он много потом чего еще наделал, фильмы про него снимали, пока в колонии копыта не откинул.

А Валеру похоронили на Большеохтинском кладбище, Миша Баранов погиб в начале девяностых, Гриша Сорис все прошел и пару лет назад умер от онкологии. Получается, из той истории я один живой остался.

В нескончаемых публикациях о Червонце сообщалось, что он убил швейцара. Это была лишь должность. Валерию Лютвинскому было 25 лет. На возраст швейцара совсем не тянет.

Как все-таки устроен мир: если бы Червонца тогда не взяли, то он бы вернулся, а по возвращении его бы встретили в «Ориенте» и драться не стали. И не было бы тогда эпопеи с его побегом из «Крестов», а вслед – столь популярного фильма о любви к нему женщины-прокурора – «Тюремный романс».

Что касается даты – 18 декабря 1989 года, то именно 18 декабря 1988 года на толкучке в Девяткино произошла историческая бойня между спортсменами, когда был убит один, а движение разделилось на «малышевских» и «тамбовских».

ДВИЖЕНИЕ

Все-таки каждая система автоматически вырабатывает свое собственное самосознание. Наши так и сделали. Скоро воротчики и спортсмены, отбросившие свои олимпийки с нанесенными на них буквами «СССР», назовут себя советским словом «коллектив», за которым будет ощущаться уже нечто другое. Коллективы же интуитивно найдут для себя очень интересное существительное – «движение». Спортсмены так и спрашивали: «Ты в движении?» Замечу, это имеет категорически не то же самое значение, что на современном сленге. В наши дни характеристика «он на движениях» говорит об энергичном человеке, кто решает вопросы, мобильно встречаясь то с одними, то с другими. Тогда смысл был иной.

«Движение» подразумевало некую общность, массу, если хотите. В этом было даже что-то невидимое – политическое, как движение древних спартаковцев, а не людей из общества «Спартак». Так никто не рассуждал, а последствия вышли убийственные: природа движения была такова, что оно развивалось, становилось радикальнее и радикальнее и наконец прекратило заигрывать с обществом, в первую очередь с хозяйственно-партийным активом.

МУТАЦИЯ

Парни пришли в общепит скромными, стойкими и бедными. Первоначально они были счастливы заработать 20 рублей за смену, улыбались заведующему, называли его на «вы», а он по-хозяйски «тыкал». К посетителям относились бережно, пытались общаться с ними как с гражданами в метро: мол, извините, пожалуйста, не могли бы вы раздеться. Однако достаточно быстро спортсмены осознали избыточность вежливого общения. Они стали минимизировать свои трудозатраты. И так было понятно, что штатский – им не ровня, посетитель бара – не соперник на ринге. Обыватели падали с одного тычка. Спортсмены вошли во вкус, распробовали кровь на чужих деснах. К тому же в кармане у них появилось не два-три червонца, а лавэ, как тогда именовалась пачка денег.

Все это изменило их речь, манеры, даже походку. Они ощутили себя «тузами бубей» и превращались в хамов, с манерами тех же гопников, только иначе одетых, подтянутых и трезвых. С гордостью стали рассказывать друг другу истории о том, кто «семерых одним ударом».

И мало кому приходила в голову примитивная мысль – ничего доблестного в этом нет, как нет доблести в том, что мастер спорта по шахматам обыграет в несколько ходов любого из них.

На их бритых затылках уже появились по два бугорка. Никто не обратил внимания – кого интересуют особенности строения черепа. Но это были не шишки от неуклюжих ударов затылком. Это пробивались «рожки». Скоро от тех, кто смотрел на них свысока, останутся лишь «ножки».

ТОВАРИЩИ СОВЕТСКИЕ ПРИСЯЖНЫЕ!

В устной истории советских аферистов имеется великая речь киевского мошенника Севы Могилевича. Судили его за обман торгового работника. Сева его кинул тысячи на три. В последнем слове подсудимый сказал ту абсолютную правду, которую все знали, просто говорить официально о ней было не принято.

Он признался, что обманул, но риторически поинтересовался, откуда у потерпевшего такие обороты, если завмаг живет честно. Закончил спич Сева упоительным выводом – он вытащенные из нехорошего кармана деньги не спрятал, боже упаси, не обернул во вражескую валюту, а пропил в кабаках. То есть инвестировал в отечественное хозяйство. Вывод – от него одна польза, от потерпевшего – один вред. Севе дали ну совсем чуть-чуть.

Сегодня Сева – миллиардер. Захотите – найдите его в «Яндексе».

…ИЛИ ВЫСШЕЙ ФОРМОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ЗАЩИТЫ

Классовое отношение государства к растратчикам народного добра и будущей братве доходчивее всего видно из сухих норм Уголовного кодекса. Просто цитируем:

Статья 93-1. Хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах, независимо от способа хищения – наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет с конфискацией имущества, со ссылкой или без таковой, или смертной казнью с конфискацией имущества.

Статья 148. Вымогательство.

Требование передачи личного имущества граждан или права на имущество, или совершения каких-либо действий имущественного характера под угрозой насилия над личностью потерпевшего или его близких, или истребления их имущества – наказывается лишением свободы на срок до трех лет, или исправительными работами на срок до двух лет, или штрафом до четырехсот рублей.

Нашли отличия? Вопросы есть?

Такое любопытное отношение базируется еще на послереволюционном подходе к дворянам, когда золотопогонников назвали врагами, а уголовников – социально близкими. То есть теми, кто из низов, оступившихся из-за угнетений царизма, но способных перековаться в честных тружеников. Просто после смерти Сталина, перебив высшее сословие и «врагов народа», его заменили на расхитителей.

Уголовников, разумеется, не перевоспитали, тем более что они превратились в мощнейшую подземную субкультуру, а вымогателей, то есть минимум крепких ребят, а максимум советских спортсменов, вновь плавно перевели в разряд близких. Читай – родных. Так думал законодатель, так рассуждал работяга.

Со времени известного революционного лозунга «грабь награбленное» мало что концептуально изменилось. Более того, спортсмены сами были уверены в его истинности. Они же проливали кровь за СССР, иногда в прямом смысле, а хозяйственники и торговые работники откладывали жир, тоже в прямом смысле.

С воротчиками же все случилось предсказуемо поступательно. К концу 90-х они, уже разведав, как работают тресты ресторанов и столовых, наконец зашли в кабинеты к директорам без стука.

Бегло перечитав стопку коротких приговоров конца 80-х, выбрал один, из Василеостровского района, от августа 1990-го. Они все односложны как табуретка. Меняются лишь имена, время и места. Конкретика нас только отвлечет. Главное в них – схемы и регалии.

То еще оглашалось именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. Рассматривалось дело по вымогательству. Подсудимых было четверо, и каждый – «работающий гардеробщиком в столовой №… треста столовых №… района». Вменяли – «требование передачи личного имущества гражданина под угрозой убийства и насилия над потерпевшими по предварительному сговору».

Потерпевший «со слов знакомых фарцовщиков знал, что последние, работающие у гостиницы „Морская“ на площади Морской Славы, регулярно выплачивают рэкетирам установленные ими денежные средства…». Тем более что швейцар гриль-бара его предупреждал, что «время сейчас такое, что директор ресторана тоже должен платить за спокойствие». Но, судя по всему, советский торгаш не внял, а «около 19 часов к гостинице „Морская“ на автомашине БМВ приехало четверо … В гриль-баре гостиницы „Морская“, запугав потерпевшего, потребовали от него выплаты ежемесячно 700 рублей … подсудимые предложили отвести потерпевшего в лес и попытать».

В другом эпизоде – «мать потерпевшего в судебном заседании указала, что в вечернее время ее сын пришел домой вместе с незнакомыми, наглое и смелое поведение которых ее удивило, в связи с чем она задала вопрос: «Вы рэкетиры?» После сын ей объяснил, что деньги отдал в счет «дани».

Но «потерпевшие в судебном заседании указали, что никого из подсудимых не знают, а ранее в период предварительного следствия при опознании по фотографиям указали на совершенно другие лица». Также судья расстроился словам очевидцев: «Показания свидетелей надуманные или носят предположительный характер».

В конце приговора на машинке отпечатано: «При назначении наказания суд учитывает личности подсудимых. Ранее все они не судимы, по месту работы в тресте столовых и жительству характеризуются положительно, ранее активно занимались спортом, согласно предоставленной выписке, являются неоднократными призерами чемпионатов Ленинграда и РСФСР. Имеются ходатайства спортивных коллективов».

Присудили им по полтора года условно. В приговор не вошел уместный вопрос адвоката, заданный потерпевшему: «Каким таким образом директор ресторана, получая в месяц 140 рублей, несколько месяцев отдавал рэкетирам по 700 рублей?»

ВОЗРАСТНАЯ МОБИЛИЗАЦИЯ

Вышеуказанные условно наказанные спортсмены родились – в 1966, 1967, 1968, 1969-м соответственно. В 1991 году все четверо подходят к черте в 25 лет. Это важно.

20 лет назад ныне ректор Европейского университета в Петербурге Вадим Волков издал серьезную работу «Силовое предпринимательство». Тогда я чуть-чуть ему помог и высчитал возрастную мобилизацию братвы. Данные брались из региональной базы РУБОП, куда были занесены 27 тысяч фамилий и характеристики индивидуумов, так или иначе принимавших участие в организованной преступной жизни.

Пик графика возрастов приходится на 1969 год. Вершина же состоит из когорт 1966–1972 годов рождения. Отсюда ученый делает вывод: «…Они окончили школу в 1984–1990 годах, в случае призыва в армию вернулись в 1986–1992 годах и именно в эти годы оказались перед выбором дальнейшего жизненного пути».

«Когда нам будет под сорок, более молодые и сильные, вероятно, выбросят нас в мусорную корзину как ненужные рукописи – и мы хотим, чтобы так было!» – провозглашал король итальянского футуризма Маринетти перед революцией 17-го в России.

ЛОЯЛЬНОСТЬ

Каждая десятая драка сопровождалась заявлением или телефонограммой в территориальные отделения милиции, поэтому спортсменам было важно заручиться поддержкой участковых, постовых и оперов. Вышибала всегда радостно встречал милиционера, охранял его и его девушку, наливал стакан левого вина. Милиция довольно быстро стала к ним лояльна. К тому же у них была важная моральная фора – они много отдали во славу советского спорта, а значит, СССР.

К тому же и милиция, и не милиция понимали, что простой советский человек от всего этого не страдает. У него просто нет денег ни на бары-рестораны, ни на модные шмотки, ни даже на заплатить вдвое за дефицит. Значит, если кого-то и прижимают, то нэпманов, а с каких щей их надо жалеть, а тем более оберегать. Десятилетия советской политической философии не прошли даром, она же родилась из «грабь награбленное». А Уголовный кодекс лишь закреплял эти истины.

Повторим: в Уголовном кодексе РСФСР за вымогательство группой, да с еще насилием, нельзя было получить более трех лет, а за хищение социалистической собственности в особо крупном размере – до высшей меры.

Вот воры нагибают подпольного миллионера к дани. Он в страшном сне не решит обратиться в милицию, но даже если решит, то им более трех лет не дадут, а на него могут повесить и десятку. Он же официально живет на сто рублей, а тратит за вечер ту же сотню. В принципе, со времен Остапа Бендера и Корейко мало что изменилось. То же самое происходило и в отношении к аферистам. Они же тоже работяг не обманывали.

По большому счету, ничего не изменилось и сегодня. Богатый абстрактный человек – плохой человек. Если у него угнали новый «мерседес» по цене двух квартир, где живет нормальный гражданин, то, в общем-то, правильно и сделали. То есть я бы тоже так сделал, но боюсь и не умею угонять.

И до сих пор на профессиональном жаргоне оперов, и особенно уголовного розыска, существуют две градации – «терпила» и «злодей». Скажите, пожалуйста, кем интуитивно вы хотели бы быть? Правильно, хотя вряд ли и вы, и те, кто в этот момент это произнес где-нибудь в отделе полиции N, слышали поговорку представителей черной масти: «Терпила – хуже мента».