Текст книги "Богиня любви"

Глава первая

С облегчением Пия услышала пожарную сирену. Но тут же ужасно смутилась. Черт-черт-черт! И надо же было так начаться субботнему утру!

– Они уже почти приехали, Хло-Хло! – закричала она.

От жалобного поскуливания из гущи по-зимнему голых ветвей сердце Пии сжалось, но она строго покачала головой, глядя на собаку, не желая поддаваться на выходки Хлои.

– Ладно, послушай. Сколько раз я тебе это повторяла? Ты. Не. Какая-нибудь. Кошка.

Из-за верхней ветки высунулся черный нос. За носом Пия увидела блестящие умные глаза, уставившиеся на нее.

– Р-грр! – Хлоя издала странный низкий звук, означавший, что она в высшей мере раздражена.

– Ну, как бы то ни было. Ты можешь любить кошек. Но ты не можешь стать кошкой!

Хлоя только негодующе заворчала в ответ, а пожарная машина наконец мягко затормозила у тротуара. Пия вздохнула и направилась к мужчинам, выбиравшимся из красного сверкающего грузовика. Хлоя снова разразилась горестными воплями и визгом. Забыв о том, что ее недавно смущали выходки собаки, Пия бросилась назад к дереву.

– Хло-Хло! Все в порядке, малышка! Я здесь, рядом!

– Неси сюда лестницу, Стив, – раздался низкий мужской голос. – Вот к этому дереву.

– Поскорее! – вскрикнула Пия, не отводя взгляда от перепуганной собаки. – Она ужасно боится, а если упадет, наверняка что-нибудь себе сломает!

– Мэм, кошки редко ушибаются, прыгая с деревьев, – произнес голос за плечом Пии. – Этот миф, ну, знаете, что кошка всегда приземляется на лапы, он отчасти правдив.

Хлоя заскулила.

– Эй, это не кошка!

Пия повернулась к пожарному, раздраженно нахмурившись.

– Я ведь четко сказала вашему диспетчеру, что моя собака… – заговорила она, уперев руки в бока, но от одного лишь взгляда на пожарного ее гнев испарился, а язык прилип к нёбу.

Пия почувствовала, как щеки загорелись огнем. Черт побери в квадрате! Это был ОН. Гриффин Ди Анжело. Самый потрясающий мужчина, каких ей только доводилось видеть. Вообще когда-либо. Даже по телевизору. Он был тем самым парнем, по которому она сохла весь последний год, после того как однажды выгуливала Хлою и проходила мимо его дома – а дом этот находился на ее улице, совсем недалеко – и увидела его, когда он подметал двор. Без рубашки. И вот он стоял перед ней. Стоял в ее собственном дворе, как будто выскочил из одной ее весьма выразительной фантазии.

Он, само собой, вообще сейчас не смотрел на нее и совершенно не заметил, что Пия внезапно лишилась дара речи. Он с насмешливой улыбкой глядел на Хлою.

– Но как, черт побери, он взобрался на это дерево?

– Это не «он», это «она», – ответила Пия. – Просто вскарабкалась.

– Ох, простите за грубость, мэм; я забыл, что вы тут рядом стоите. Меня зовут Гриффин Ди Анжело, я капитан городской пожарной станции.

Он приложил руку к шлему старомодным и восхитительным жестом джентльмена, приветствующего леди.

– Я знаю!

– Вы знаете? – Он вскинул брови, как бы подчеркивая свой вопрос.

– Да, вы живете вон там!

Пия махнула рукой вдоль квартала, в сторону его дома.

– Помните, мы с вами встречались на празднике Четвертого июля в нашем квартале, и еще летом, на празднике жареных сосисок, и еще перед Рождеством, когда все соседи собирались и обсуждали праздничное освещение, – забормотала Пия.

– Извините, мэм, – смутился он. – Я не помню. Конечно, он не помнил. Никто не запоминал встречи с Пией.

– Это неважно, я… э-э…

Она замолчала, уставившись в его глаза, такие большие, голубые и прекрасные, с темными ресницами… и совершенно по-идиотски забыла собственное имя.

– Мэм?

– Дорис Чамберлейн! – брякнула она, тыча в него рукой, как вилкой. – А собака на дереве – Хлоя.

Он осторожно пожал ее руку, будто боялся, что она взорвется от его прикосновения. А почему бы ему и не подумать так? Она ведь только что сказала, что они уже трижды встречались, но он ни одного раза не помнит, и все равно она продолжает таращиться на него, как детсадовка на фабрике жевательной резинки. А ее волосы! Пия с трудом удержала стон и принялась лихорадочно приглаживать растрепанную шевелюру, скрепленную сзади любимой заколкой.

– Смотри-ка, это собака! – сказал молодой пожарный коллегам, несшим раздвижную лестницу. – Поосторожнее!

– Черт побери, как она туда попала? – со смехом воскликнул другой пожарный.

Гриффин откашлялся и развел руками.

– Извините, мэм, – пробормотал он.

Пия нервно рассмеялась и постаралась ответить как можно более беспечно:

– Она туда вскарабкалась!

Но, как обычно, ни один мужчина даже не посмотрел на нее.

– Вскарабкалась? Да она поднялась по этому дубу футов на двадцать!

– Она отлично это умеет, – сообщила Пия. – Вот только она плохой спускатель.

Ей захотелось провалиться сквозь землю от смущения. Спускатель? Боже, да она действительно ведет себя как идиотка!

– Ну так давайте ее спустим, – сказал Гриффин.

Мужчины начали раздвигать лестницу, и Хлоя тут же зарычала.

– А что это за собака, мэм? – спросил Гриффин.

– Она скотчтерьер, но считает себя кошкой. Видите ли, у меня есть кот по имени Макс, и Хлоя безумно влюблена в него, несмотря на то что она – собака. Хлоя не желает этого признавать. И решила, что она – не шотландский терьер, а шотландская кошка. Не знаю, то ли познакомить ее с какой-нибудь собакой, то ли накормить успокоительным, а может, просто сводить к психиатру для животных.

Гриффин рассмеялся, и от его низкого заразительного смеха по коже Пии побежали приятные мурашки.

– А может, вам стоит просто научить ее технике безопасности.

Пия хихикнула и попыталась добиться «особого момента» с этим абсолютно, безумно великолепным Гриффином-Пожарным… того момента, когда глаза мужчины и женщины встречаются и замирают в долгом сексуальном взгляде.

Само собой, ничего не получилось.

Прежде всего потому, что ее кокетливое хихиканье – о ужас из ужасов! – перешло в нечто вроде шмыганья носом. Во-вторых, на сцене весьма некстати появилась прекрасная блондинка.

– Пия! Только не говори, что Хлоя снова забралась на дерево!

Гриффин мгновенно перенес внимание на свою соседку, поспешно направлявшуюся к ним, волоча за собой шестилетнюю дочку.

– Привет, Гриффин! – сказала она.

– Рад тебя видеть, Стаси, – улыбнулся он и снова прикоснулся к шлему.

Пия вздохнула. Конечно, он помнил Стаси – высокую, гибкую, всегда прекрасно выглядевшую Стаси, хотя Пия точно знала, что за весь прошлый год Стаси всего раз посещала собрания соседей по улице. А в присутствии Стаси у нее не оставалось ни единого шанса, что великолепный Гриффин еще хоть раз подумает о ней. Если он вообще хоть разок о ней думал. Несмотря на то что рядом со Стаси стоял ребенок, она все равно выглядела безумно привлекательной.

Но к удивлению Пии, взгляд пожарного вернулся к ней.

– Пия? – произнес он, приподняв брови.

– Да, – откликнулась она, пожимая плечами и приступая к краткому варианту объяснения, почему ее все так называют. – Как ни грустно, но Пия – это мое детское прозвище, почему-то оно ко мне прилипло навсегда.

– Ох, да будет тебе! – воскликнула Стаси. – Ничего дурного в твоем прозвище нет. Пия – это прелестно!

– Я за Пию! – сообщила дочь Стаси, Эмили. – Мне нравится твое имя. Оно отличное! Но не такое крутое, как вот он.

Эмили ткнула пальцем в сторону Гриффина.

– А ты женат? Пия не замужем. Может, ты женишься на Пие? А то у нее даже приятеля нет, и моя мама говорит, что это просто стыд: она ведь куда умнее, чем люди думают, и она…

Пия судорожно втянула воздух, чувствуя, как загорается ее лицо, а Стаси быстро закрыла рот Эмили ладонью, изо всех сил стараясь сдержать смех.

Хвала младенцу Иисусу за то, что именно в это мгновение Хлоя решила как следует рыкнуть на молодого пожарного, устанавливавшего у дерева лестницу.

– Хлоя! Все в порядке!

Пия подбежала к дереву и посмотрела вверх, на черную морду и яркие выразительные глаза. Хлоя заскулила.

– Извините, она не очень любит мужчин, – пояснила Пия, обращаясь к пожарному. – Но я не думаю, что она вас укусит. Хотя и будет протестовать и жаловаться. Возможно, очень громко и энергично.

– Я сам ее сниму, – сказал Гриффин.

– Она твоя, капитан!

Гриффин начал подниматься по лестнице, и сердитый низкий рык Хлои стал громче.

– Хлоя! Как ты себя ведешь! – воззвала Пия к совести взволнованной собаки.

«Пожалуйста, боже, только не дай ей укусить его», – снова и снова мысленно повторяла Пия… пока Гриффин не сделал нечто такое, от чего и рычание Хлои, и мысли Пии разом оборвались.

Он позвал Хлою, но не так, как любой человек обратился бы к собаке. Невероятно, но он заговорил с ней как с кошкой.

– Иди сюда, Хлоя, кис-кис! Все хорошо, малыш ка. Иди ко мне, кис-кис-кис…

Ошеломленная Пия наблюдала, как ее собака насторожила уши и повернула голову к Гриффину.

– Хорошая девочка, – промурлыкал Гриффин.—

Хорошая киска, киска…

Он медленно протянул руку, и Хлоя как следует обнюхала ее.

– Ну, чуешь, да? Все в порядке, киска, идем-ка вниз.

Пия застыла на месте и только таращилась на Гриффина, который осторожно потянул к себе Хлою, с любопытством обнюхивавшую его, взял ее на руки и начал спускаться по лестнице.

– Изумительно, – с глубоким вздохом произнесла Стаси. – Как ему это удалось? Хлоя же ненавидит мужчин!

– Он слишком симпатичный, чтобы его ненавидеть, мамуля, – сказала Эмили.

– Милая, давай оставим эту мысль при себе, хорошо? – предложила Стаси.

Потом она посмотрела на Пию и прошептала:

– Даже если это абсолютная правда.

Пия сделала вид, что не слышала ни ту ни другую, и это удалось ей без труда. Она целиком и полностью сосредоточилась на мужчине своей мечты, идущем к ней с ее собакой на руках, причем собака виляла хвостом!

– Вот она, мэм. Гриффин протянул Хлою девушке.

– С-спасибо, – пробормотала Пия. – Но как вы?..

– Как что? – переспросил он.

– Ну, это… кис-кис. Как вы додумались до такого?

– Простая логика. Вы же сказали, что она считает себя кошкой, и кошка у вас есть, да?

Пия кивнула.

– И кошку вы подзываете именно так, верно?

Пия снова кивнула.

– Вот я и решил, что она должна откликнуться на такой зов.

Гриффин почесал Хлою за ухом, и Пия с изумлением увидела, как ее собака – ненавидящая мужчин собака! – закрыла глаза и счастливо вздохнула.

– Впрочем, это не все, – добавил Гриффин. – Я рассчитал, что Хлоя почует запах Кали.

Пия внезапно догадалась.

– Это ваша кошка?

– Да, моя кошка. – Гриффин еще раз почесал Хлою и повернулся к своей команде. – Ладно, грузите лестницу. Желаю хорошего дня, мэм.

Он вежливо кивнул Пие и Стаси. Потом подмигнул Эмили и ушел.

– Эмили, милая, иди в дом и подожди мамочку, – сказала Стаси дочери. – Я задержусь на секунду-другую.

– Вы с Пией будете говорить о том, какой этот пожарный хорошенький?

– Конечно нет, милая. Иди же!

– Ладно. Пока, Пия!

Эмили вприпрыжку убежала к дому, напевая песенку про лимон и единорога.

– Знаешь, – сказала Стаси, – я и забыла, какой он ошеломительный, этот мистер Высоченный Пожарный. Но я полностью понимаю, почему ты уже сто лет только о нем и думаешь.

Пия поставила Хлою на землю, и собака тут же подбежала к дереву и принялась обнюхивать ствол.

– Даже не думай снова туда забираться! – строго сказала Пия.

Хлоя оглянулась и фыркнула.

– Могу поклясться, эта собака понимает каждое слово, – пробормотала Пия.

– Эй! Я о сексуальном, невероятном парне! Мы говорим о нем, а не о твоем сумасшедшем скотчтерьере!

– Она вовсе не сумасшедшая. И – да, он потрясающ, и я, пожалуй, слегка им увлечена. – Стаси закатила глаза, но Пия предпочла этого не заметить. – Но он уже ушел. И я не вижу причин продолжать разговор о нем.

– Как будто ты не говорила о нем без конца до сих пор!

Пия мысленно выругала себя за то, что один или два раза… ладно, раз десять или двенадцать она упоминала при Стаси о том, как хорош их сосед.

– Как бы то ни было, – сказала она, пытаясь изобразить равнодушие, – он ушел, здесь его нет, и незачем рассуждать о том, какой он весь из себя.

– Но суть-то в том, мисс Полное Одиночество, что он вроде бы заинтересовался тобой.

– Будь реалисткой, Стаси! Он вовсе не был заинтересован; он просто был вежлив. А это совсем не одно и то же.

– Вот дерьмо!

– Стаси, он меня даже не вспомнил, а мы сегодня встретились уже в четвертый раз! Мужчины вроде него не интересуются такими женщинами, как я.

– Значит, у него паршивая память. У многих парней она никудышная. Но… такие женщины, как ты? Что ты имела в виду?

Пия вздохнула и решила не напоминать Стаси о том, что память не подвела Гриффина, когда соседка подошла к ним.

– Женщины вроде меня – маленького роста, простоватые, легко забывающиеся. Он из мира моделей или богов. Не из моего мира.

– Знаешь, это и есть твоя проблема! Ты сдаешься, еще не успев начать борьбу. Я уже говорила – все, что тебе нужно, это немножко уверенности в себе. А выглядишь ты чудесно!

Выглядит чудесно? Это звучит как приговор. Сексуальная Стаси полагает, что это похвала, но ведь это все, на что Пия способна, – чудесно выглядеть. Стаси высокая, светловолосая, с потрясающими формами, весьма примечательной грудью, лицо словно высечено из мрамора. Разве она может понять, что это такое: быть настолько посредственной, что идешь по жизни как невидимка? Никогда не случалось такого, чтобы Пия вошла в комнату – и к ней повернулись головы всех присутствующих. Пия могла поспорить на что угодно, что великолепный Гриффин уже забыл о ней. Мужчины всегда о ней забывали, зато Пия могла точно так же поспорить, что пожарные долго обсуждали ее светловолосую соседку на обратном пути к пожарному депо. И кто-нибудь вполне мог сказать: «О, а ведь там была и еще одна девушка». Другая девушка – это Пия. Девушка, которую все забывают.

– Так ты это сделаешь?

– А? – вздрогнула Пия, вдруг осознав, что Стаси давно уже что-то говорит, а она не слышала ни слова.

Стаси разочарованно вздохнула.

– Я сказала, что до полудня далеко. У тебя есть масса времени для того, чтобы пойти на твою потрясающую кухню, испечь большую миску убийственного печенья с корицей и отнести великолепному Гриффину в пожарное депо в качестве благодарности.

– Ну, надо подумать. – Впрочем, думала Пия меньше секунды. – Нет.

– Но почему нет? – Стаси не дала ей продолжить. – Потому что у твоих дверей стоит очередь ухажеров, готовых пригласить тебя куда-нибудь сегодня вечером? Или потому что у тебя слишком уж особенное отношение к мужчине твоей мечты? А? В чем причина?

– Ты прекрасно знаешь, что я ни с кем не встречаюсь, и спасибо, что напомнила мне об этом, – сквозь зубы проговорила Пия, в миллионный раз подумав о том, как хорош Гриффин.

– Ладно, значит, это потому, что Гриффин не кажется тебе достаточно привлекательным?

– Тебе ведь известно, что это не тот случай.

– Тогда, наверное, потому, что ты девушка неприязненная и грубая, и ты не считаешь, что надо поблагодарить человека, который только что спас жизнь твоей сумасшедшей собаки-кошки?

– Хлоя не сумасшедшая, и она вовсе не собиралась погибать, – возразила Пия.

– Но она уж точно сломала бы себе что-нибудь, если бы свалилась с дерева.

– Стаси, это глупо и пошло – печь печенье ради того, чтобы увидеть человека, который совершенно мною не интересуется.

– Он улыбался тебе и расспрашивал о твоем прозвище, – напомнила Стаси.

– Он просто вежливый человек.

– Может быть. А может быть, и нет. И если ты не напечешь печенья, ты этого никогда не узнаешь.

Пия открыла рот, чтобы сказать «нет». Еще раз. Но Стаси перебила ее. Снова.

– Воспользуйся шансом, Пия! Просто воспользуйся этим маленьким шансом. В худшем случае компания перетрудившихся пожарных получит небольшое удовольствие, съев печенье. С другой стороны, может и так быть, что твоя стряпня произведет магическое действие и ты очутишься в одной из фантазий, которые постоянно сочиняешь, окунешься в мечту о…

Стаси повела бровями, глядя на Пию.

– Отлично! – Пия и сама удивилась, когда у нее это вырвалось. – Урок танцев у меня еще не скоро. Я испеку это чертово печенье и занесу пожарным по дороге на занятия.

– Ну наконец-то мне удалось одержать маленькую победу в головоломке «Пия и мужчины»! И вот еще что, обязательно оставь записку с выражением благодарности. На бланке твоей новой фирмы.

– Это еще зачем?

– Это послужит сразу двум целям. Во-первых, он узнает, что ты чертовски успешно делаешь карьеру, а во-вторых – будет знать, как с тобой связаться.

– Отлично. Ох. Ладно. Ну, будь что будет.

Пия позвала Хлою и направилась к крыльцу своего дома.

– Ты напишешь записку? – крикнула ей вслед Стаси.

– Я напишу записку.

Глава вторая

Она никогда не понимала, что лучше всего надеть. И как остальные женщины справляются с этим? Как они угадывают, выбирая правильное платье, делая соответствующую прическу и точно подбирая туфли? Туфли! Это кошмар. Она, наверное, никогда не научится покупать такие туфли, которые не были бы похожи на кроссовки, или на старушечьи башмаки, или туфельки кокетливой двухлетней девчушки. Пия поправила свитер – ну почему он выглядит таким бесформенным? У нее же есть грудь! Действительно есть! – и посмотрела на себя в зеркало заднего вида своей потрясающей новой машины. И застонала. Что это за макияж?! Нет, в общем-то, все в порядке, только… только… чего-то не хватает. В ее лице не было ничего интересного, или загадочного, или сексуального. И почему это вдруг новые тени для век, которые она вчера уговорила себя купить, стали казаться оранжевыми вместо нежно-персиковых, какими они выглядели в магазине?

Естественно, теперь эти тени чудовищно противоречили розовато-лиловой губной помаде, которая уже перепачкала ей зубы. Пия яростно стерла помаду. Потом глянула в зеркало на свои волосы. Ну почему это так: небо над городом ясное, влажность в Оклахоме сегодня нулевая, а волосы у нее все равно выглядят так, словно готовы улететь, как пушинки одуванчика? И о чем только она думала, когда их укладывала? Со вздохом смирения Пия достала из сумочки резинку и нацепила ее на волосы. А потом схватила тарелку с печеньем и пошла через стоянку ко входу в пожарную станцию.

Дверь не открылась. Почему они ее заперли? Конечно, сегодня суббота, и все же… Пожарные депо никогда не закрываются. А может, у них тоже есть выходные? Но они ведь приезжали к ней сегодня утром. Да и пожары случаются семь дней в неделю и двадцать четыре часа в сутки. Так что на самом деле здесь не может быть закрыто. А если она подошла не к той двери? Пия стояла перед парадным входом в старомодное кирпичное здание, покусывая губы и оглядываясь по сторонам. Может, ей просто оставить здесь тарелку с печеньем? Оно завернуто в алюминиевую фольгу, ничего с ним не случится. А она напишет коротенькую записку за подписью Хлои, так что они там сразу поймут, от кого это, и не станут думать, что печенье отравлено или еще что-то в этом роде. Интересно, а пожарные вообще боятся, что их отравят таким образом? Наверное, это глупая мысль.

Пия еще немного потопталась на месте.

Это было как раз то, о чем снова и снова говорила ей Стаси. Уж сама-то Стаси не стояла бы здесь в нерешительности, терзаясь миллионом вопросов. Стаси пошла бы искать другой вход или еще что-нибудь в этом роде. Но кого Пия пытается одурачить? Пожарные сразу бы увидели прекрасную блондинку через окно и уже бы выскочили ей навстречу, не заставив ждать. Ох, черт… а что, если они наблюдают за ней прямо сейчас?!

– Мэм?

Дверь распахнулась, и вышел один из тех парней, что несли лестницу к дереву, чтобы снять Хлою.

– О, привет! Дверь была заперта.

– Да, мэм. Она всегда заперта. Вам нужно было позвонить вон в тот звонок.

– А… – промычала Пия.

Она залилась краской, увидев наконец маленькую табличку над кнопкой дверного звонка: «Пожалуйста, позвоните!»

– Я принесла вот это Гриффину, в благодарность за то, что он снял мою собаку с дерева, – пробормотала она, протягивая пожарному тарелку.

– Эй, да вы ведь та самая леди, у которой скотчтерьер лазает по деревьям! – рассмеялся молодой человек.

– Ну да, это я.

– Входите, входите! Я позову капитана.

Он придержал дверь, пропуская Пию, предложил ей сесть на скамейку в маленьком фойе, похожем на простую прихожую. Пия села, стараясь не слишком откровенно оглядываться вокруг. Примерно в десяти футах перед ней открывался арочный проход, выводивший в гараж, где стояли большие пожарные грузовики. Пие были хорошо видны гладкий цементный пол и передний бампер ближайшей машины. Справа полукруглая стойка отгораживала нечто вроде маленького узла связи, битком набитого многоканальными телефонами и радиооборудованием. Человек, сидевший там, коротко кивнул Пие и тут же снова уткнулся в книгу. Пия заметила, что это последний роман Кристофера Мура.

– Мне нравятся книги Криса Мура, – сказала она, предлагая тем самым немножко поболтать.

Пожарный глянул на нее поверх книги и хмыкнул.

– Я считаю, он пишет очень смешно.

– Да, – согласился пожарный, на этот раз даже не посмотрев на Пию.

– Мой любимый роман – «Кровопийцы-маньяки», но и «Агнец» мне тоже очень нравится, – сообщила Пия.

Ей это было слишком хорошо знакомо. Она будет вести вежливую беседу, а он станет издавать разные звуки, делая вид, что слушает. Мужчины всегда так поступали. У Пии на этот счет была своя теория: мужчины слушают только по-настоящему красивых женщин… и даже тогда они в основном только пытаются слушать, потому что у них тут же начинает работать воображение и они представляют себе разные картины… А с женщинами вполне ординарными, вроде нее, они даже не стараются изобразить, что слушают.

– Да, – рассеянно произнес пожарный, подтверждая верность ее теории.

В очередной раз.

Пия вздохнула и снова принялась покусывать губы – но вдруг замерла. Она присмотрелась к пожарному. Он ведь и сам-то выглядел весьма посредственно. Довольно молодой, ближе к тридцати, чем к двадцати, то есть на год-другой помоложе ее самой. У него были неопределенно-каштановые волосы, весьма обычное лицо и тело. Конечно, на нем была форма пожарного – темно-синяя футболка с золотым логотипом пожарного департамента Талсы, темно-синие штаны… и это, пожалуй, добавляло ему интересности. Но и только. Этот парень был чрезвычайно средним. Как и сама Пия. И вдруг ей стало наплевать на то, что он думает, будто может игнорировать ее. Что вообще все думают, что могут ее не замечать.

– И… э-э… Крис Мур отличный рассказчик, – сказала она. – Когда я читаю его книги, я просто умираю со смеху.

– Да-да, – откликнулся парень.

– Интересно, а есть ли вообще что-то такое, что тебя интересует?

Пия сдавленно вздохнула, как Хлоя, когда собирается залаять. Ее взгляд метнулся от бесконечно посредственного парня ко входу в гараж, где стоял Гриффин, сложив руки на груди и с усмешкой глядя на Пию.

– Интересует что? – спросил парень за стойкой.

– Ничего, милый мой, – ответил Гриффин, продолжая улыбаться Пие. – Не думай об этом.

Пия судорожно сглотнула и изо всех сил пожелала, чтобы ее лицо не залилось краской. Она ведь краснела вся целиком, становясь ярко-розовой… вот если бы только ее щеки очаровательно розовели…

– Я просто… э-э…

Пия замолчала. Что, собственно, она могла сказать?

«Я просто решила немного пошутить, потому что ваш коллега самым бесцеремонным образом не замечал меня»? Нет, это не годится. Пия подняла тарелку с печеньем, словно делая подношение в храме бога «Забудьте Ту Глупость Которую Я Только Что Сказала».

– Я принесла вам печенья. В благодарность.

Гриффин слегка наморщил лоб, и Пия поняла, что он не помнит, кто она такая. О, черт побери все на свете! Ведь прошло всего три с половиной часа после того, как он снял Хлою с дерева, а он уже успел все забыть! В четвертый раз. Отлично. Вот уж полное и вполне характерное позорище. Надо было просто оставить здесь эту дурацкую тарелку с глупой запиской и уйти в танцевальный класс до того, как…

– Ну да, конечно, – сказал наконец Гриффин, и смущение исчезло с его лица. – Вы моя соседка. У вас скотчтерьер Хлоя, которая считает себя кошкой.

Он немного помолчал, а потом добавил с легким смешком:

– Пия.

– Да, мы с Хлоей хотели поблагодарить вас. – Пия показала на завернутую в алюминиевую фольгу тарелку, стараясь не покраснеть в очередной раз, теперь уже из-за того, что он ее вспомнил. – Мы испекли шоколадное печенье. Ну, вообще-то я его пекла. А Хлоя и Макс выпрашивали по кусочку.

– Макс – это настоящий кот?

Пию снова окатила волна глупейшего удовольствия оттого, что он все помнит.

– Да, верно. Он-то как раз и отличный спускатель с деревьев, и умеет забираться на них.

Ох нет. Неужели она снова сказала «спускатель»? Пия беспечно улыбнулась, надеясь, что Гриффин каким-то чудом не заметит, что она – самая круглая дура во всей известной части Вселенной.

– Вам бы никогда не пришлось спасать Макса.

– Ну, это не вызвало бы затруднений, мэм, – сказал Гриффин, делая вид, что прикасается к невидимой шляпе. – Это просто часть нашей работы.

– Ну а мы просто хотели вас поблагодарить, – сказала Пия, чувствуя, как ее затягивает в глубину голубых глаз.

– Спасибо, это очень мило с вашей стороны, мы тут очень любим вкусности, – улыбнулся Гриффин.

– Спасибо, – повторила Пия.

И только после этого заметила, что уже несколько раз поблагодарила его, а теперь уже благодарит за то, что он поблагодарил ее. Ну, черт…

– Ладно-ладно. В общем, оставляю вам печенье. А о тарелке не беспокойтесь. Она старая. Можете ее потом просто выбросить. Или сохранить. Или сделать с ней что угодно.

Ох боже… Она бормочет всякую ерунду!

– Ну, еще раз спасибо. Желаю вам не подвергаться опасности.

Пия бойко отсалютовала Гриффину и рванулась к двери.

Малотиражный кремовый «форд тандерберд» служил Пие самым настоящим убежищем, и аналогию эту она считала вполне удачной, ведь ее умению общаться с людьми мог позавидовать разве что Квазимодо. Она захлопнула дверцу и прижалась лбом к рулю.

– Я ему отсалютовала, – несчастным голосом пробормотала она. – Нет, меня действительно нельзя выпускать на люди без присмотра.

Танцевальный класс, бывший для Пии еженедельным спасением от всех горестей и разочарований мира уже двадцать пять из ее почти тридцати лет, на этот раз не оказал обычного магического воздействия. Пия чувствовала себя вялой, и мадам Рингуотер, ее многоопытная преподавательница искусства балета, была вынуждена довольно резко напомнить Пие, что та пропускает основные движения. Дважды!

А Пия все продолжала думать о Гриффине.

Она понимала, что это глупо, по-детски, безосновательно, но ничего не могла с собой поделать. Она целый год страдала, глядя на Гриффина издали, а в итоге это привело к полной и окончательной катастрофе.

Она была самой настоящей идиоткой.

– Дорис! Сосредоточься, мерси. Я ведь отчетливо просила сделать батман тандю жете, а не батман дегаже, который ты так нечисто изобразила.

Мадам Рингуотер стукнула тростью по гладкому деревянному полу студии и резко проговорила с сильным французским акцентом:

– Faites-l’encore! Повтори снова!

Пия стиснула зубы и осторожно оторвала пальцы ноги от пола, стараясь сосредоточиться на движении и попасть в такт классической музыки.

Гриффин улыбался ей и смотрел в глаза. Дважды. Стаси даже сказала, что он заинтересовался ею, а уж Стаси-то наверняка знает. Она состоит в счастливом браке с Мэттом, похожим на Кена, супруга Барби, но мужчины до сих пор проявляют к ней повышенный интерес.

Может, она и права. Может, Гриффин действительно заинтересовался…

Потом Пия вспомнила, что Гриффин даже не узнал ее сразу, увидев на пожарной станции, и это уже в четвертый раз. Нет. Он просто был мил и вежлив, как и следует пожарному. Что он такое сказал?.. Ну да, что это просто часть их работы.

Но если бы она выглядела впечатляюще… или в ней было бы что-то особенное, что невозможно забыть… может, тогда его мимолетный интерес и мог бы перерасти в нечто большее. Но разве такое возможно? Как бы вдруг Пия стала запоминающейся?

Разве она забыла, как это ужасно – пытаться быть не такой, какая она есть на самом деле? Ей стоит лишь вспомнить первый курс колледжа… для нее все это было словно вчера, а не с десяток или больше лет назад… Она слишком хорошо помнила унижение… смущение… неудачу…

Нет. Прошлое – это прошлое. Теперь она уже зрелая женщина. Она не должна позволять всем этим детским глупостям тревожить ее. Но она позволяет.

С огромным усилием Пия выбросила из головы воспоминания и сосредоточилась на своем отражении в зеркальной стене студии. Она увидела то же самое, что видела всегда. Простую, ординарную Пию. Она была одета в серые трикотажные штаны для танцев, закатанные до бедер (которые и бедрами-то не назовешь), и она была все такой же чертовски маленькой для того, чтобы иметь хорошие формы и роскошные бедра, которым всегда завидовала у других женщин. Ее балетная рубашка с длинными рукавами была подвязана под ребрами, выставляя напоказ куда больше голой кожи, чем это обычно позволяла себе Пия. Но это ведь танцевальный класс, а во время танцев почему-то действуют совсем другие стандарты насчет обнаженной кожи и прочего в этом роде. Пие хотелось иметь приличную грудь, которая заполняла бы верхнюю часть рубашки, но ничего такого у нее не было. У нее имелось лишь то, что дочка Стаси назвала однажды прыщиками. Маленькие выпуклости. Волосы у нее, как обычно, черт знает почему вырывались из-под резинки, и каштановые завитки прилипли к вспотевшему лицу. Пия ненавидела свои волосы. По-настоящему ненавидела.

Ладно, по крайней мере, она не заплыла жиром и не обвисла. Вообще-то она, наверное, никогда и не станет мешковатой. Внутренний голос ядовито шепнул, что это потому, что у нее и обвисать-то нечему, но Пия заставила себя проигнорировать этот голос, вечно говоривший ей всякие гадости. На самом деле не имело значения, почему она не расплывется и так далее… просто так оно и будет. Правильно? Пия не дала себе времени ответить на этот вопрос; вместо того она направила свой ум по пути, на который заглядывала очень редко.

Может быть, в ней все-таки есть что-то такое, что можно превратить в особенность, в нечто запоминающееся. Или, по крайней мере, некие привлекательные черты, как постоянно повторяла Стаси. Может быть, она просто нуждалась в руководстве, чтобы развить в себе уверенность. Она ведь уже не студентка, и вокруг нет противных девушек, готовых унижать ее. Она стала успешной взрослой женщиной. И она вполне уверенно себя чувствует в нескольких областях: в балете, кулинарии, в работе – она руководитель программного отдела в колледже… Она даже уверена в своих способностях наладить уют в доме.

Пия смотрела в зеркало, упрямо повторяя батман тандю жете. Но почему же ей так трудно перенести эту уверенность на собственный стиль и внешность? Неужели ее так крепко держит прошлое? Тот страх, что и теперь, став взрослой, она снова потерпит неудачу и тогда уж действительно навеки останется в числе никому не нужных, нежеланных дурочек?