Текст книги "Викинг"

Фабио Ланзони
Викинг

Я посвящаю это и все остальные свои произведения женщинам, которые оберегают человечество и учат его любви.

Автор выражает огромную признательность Эжени Райли за помощь в создании романа, без которой эта книга никогда не увидела бы свет.

ПРОЛОГ

… Наступил решающий момент сражения, и Айвар Непобедимый, взмахнув мечом, бросился на варваров, чтобы защитить свою любимую жену и свой народ или пасть, отражая нашествие врагов с другого берега фьорда.

На стылом, холодном берегу Исландии вот уже несколько часов кипела битва между двумя враждебными племенами викингов. Могучий норвежец Айвар закрылся щитом и, в свою очередь, нанес удар своему смертельному врагу Грюндару Варвару, вождю вражеского племени из народа данов. Их мечи скрестились, посыпались искры, и на оружии соперников появились новые зазубрины. Однако туника Айвара вся насквозь пропиталась кровью, его могучее тело было изранено, и он чувствовал, что с каждой секундой силы оставляют его, а в лицо веет ледяное дыхание смерти, застилая глаза слепящим туманом.

Огромный, косоглазый и от этого еще более страшный Грюндар, изрыгая проклятия, нанес своим тупоконечным мечом удар сверху вниз, надеясь попасть по рогатому шлему противника. Но тот из последних сил сумел отклонить оружие Грюндара, и оно, словно молот, обрушилось на левое плечо Айвара. Смертоносная сталь не смогла разрубить прочные кольца кольчуги, но удар был так силен, что у Айвара перехватило дыхание, и, уже теряя сознание от боли, он еще успел заметить, как торжествующий Грюндар высоко занес свой клинок, чтобы разрубить его… И вдруг Айвар Непобедимый услышал крик ужаса, который издала где-то там, позади, его прекрасная юная жена.

И тогда смертельная пелена отступила, клокочущий в сердце гнев помог набрать в грудь воздуха, и непобедимый вождь викингов, не думая больше о защите, резко выбросил вперед правую руку с зажатым в ней мечом, вложив в этот удар весь свой гнев, всю ярость к врагу. Раздался скрежет металла о металл, и огромный вождь данов, судорожно вздохнув сквозь зубы и загребая беспомощно руками, рухнул бездыханным на сырой от крови и морской воды песок.

Гул сражения сразу затих и как-то отдалился. Айвар еще успел заметить, как, потеряв своего предводителя, даны бросились бежать, спасаясь от стрел и копий, которые бросали в них его воины. Понимая, что вновь победил, он слабо улыбнулся и упал лицом вниз, чувствуя, как ему в рот набивается песок, и удивляясь тому, что песчинки такие соленые…

– Айва-ар! Нет! Не-е-ет!

Нежные руки бережно перевернули его на спину, и, открыв глаза, он увидел склонившуюся над ним прекрасную Герду – свою юную супругу, так и не успевшую родить ему детей.

То, соскальзывая в холодную бездну небытия, то, вновь возвращаясь к земной реальности, Айвар лежал и думал о том, как она прекрасна – прекрасны ее прямые светлые волосы и темные карие глаза, в которых, словно в озерах отражается ее душа, прекрасны ее руки и нежные плавные линии тела. Непобедимый вождь викингов понимал, что умирает, ему уже были слышны голоса валькирий, зовущих его на пир в чертогах Одина[1]1
  Один – в скандинавской мифологии – верховный Бог.


[Закрыть].

Он чувствовал легкую печаль при мысли о том, что сегодня покинет Мидгард[2]2
  Мидгард – в скандинавской мифологии – средняя – обитаемая человеком часть мира на земле.


[Закрыть], так и не оставив здесь своего наследника, но на сердце у него было спокойно и радостно…

Воины Айвара возвратились из погони. Женщины и разгоряченные битвой витязи опустились на колени у тела своего вождя, умоляя богов сохранить ему жизнь. А Герда, обливаясь слезами, в горестном отчаянии, перебирала длинные светлые волосы Айвара и нежно прижимала к губам израненную и покрытую кровоподтеками руку своего любимого.

– Айвар! Заклинаю тебя, не умирай!

– Герда, любовь моя, – прошептал он в ответ, – настал день, когда я должен покинуть тебя и мой народ…

– О, нет! Нет! – взмолилась она.

– Не горюй, любимая! Это день великой победы. Наша Родина и наш народ навеки спасены от вероломного Грюндара.

– Только благодаря твоему мужеству, мой повелитель! Ты не можешь покинуть нас в час безмерной славы!

– Моя миссия здесь, в Мидгарде, выполнена, – спокойно произнес Айвар, почувствовав, как на лицо упала горячая слеза женщины, – а теперь я вознесусь туда, где среди других павших воинов меня ждет еще большая слава.

Герда прижала его широкую ладонь к своей груди и прошептала:

– Нет! Скажи мне, что это неправда! Но он слабо покачал головой:

– Я должен идти, любимая… Во время сражения я чувствовал, как моего плеча коснулась валькирия и позвала меня за собой.

– Но как я смогу без тебя жить! – воскликнула юная женщина, – ты обещал, что у нас будет сын…

– Знаю, но, может статься, мы вновь встретимся в другом мире, – с нежностью сказал Айвар, – а сейчас, ты должна пообещать мне, что сегодня ночью ты и мой народ положите меня на корабле, чтобы я смог на своем горящем дракаре[3]3
  Дракар – боевой корабль викингов, украшенный на носу головой дракона


[Закрыть] отплыть в Валгаллу[4]4
  Валгалла – у скандинавов находящееся на небе жилище павших воинов


[Закрыть] как заповедал нам всем великий вождь викингов Виктор Отважный…

– О, Айвар, пожалуйста! Я не могу…

– Но ты должна, любимая. Я уже готов сражаться и пировать там, среди мертвых, – умирающий сжал руку молодой жены и потухающим взором посмотрел в ее глаза. – Обещай мне…

Увидев его взгляд, в котором горечь скорой разлуки смешалась с огромной бесконечной любовью к ней, Герда вздрогнула и прошептала:

– Да, мой дорогой… Я обещаю.

– Мы еще встретимся, любовь моя, – еле слышно выдохнул он.

Чувствуя, как гаснет его сознание, Айвар Непобедимый услышал строфы стиха, которые Браги[5]5
  Браги – в скандинавской мифологии бог-скальд, покровитель поэтов


[Закрыть] шептал умирающим героям. Собрав остатки своих сил, он громко произнес для Герды и всех воинов, окруживших его:

 
– Власть сердца моего
Исчезла.
Любовь всей жизни
Замерла в груди.
На крыльях славы к Одину взлетаю,
Чтоб пировать с ним за одним столом.
 

Обливаясь слезами, Герда склонилась над бездыханным мужем и нежно поцеловала его холодеющие губы…

ОДИН

– Стоп! – закричал режиссер.

Знакомый голос вернул Марчелло к действительности, и он встряхнул головой, чтобы окончательно прийти в себя. Ему часто во время исполнения своих ролей удавалось довести себя до состояния близкого к трансу, когда его собственная душа, казалось, растворялась в душе придуманного персонажа, полностью сливаясь с ней. Он заморгал, снова увидев сверкающий калифорнийский пляж, а вдали темные, словно башни, утесы. Вокруг него вновь были ослепительно яркие огни софитов, кинокамеры на рельсах и хорошенькие статистки, все так же суетились ребята из съемочной группы, и змеями вились всевозможные кабели.

Вслед за этим он увидел Монику, одетую в костюм норманнской женщины. Она опустилась возле него на колени, и, улыбаясь, протянула к нему руку, чтобы стереть песок с его лица. Марчелло подмигнул актрисе, которая, действительно, была его любимой женщиной и в жизни и в этом фильме.

– Слушай, а ты красиво умирал, парень, – засмеялась она. – Я заметила, что наша новая ассистентка режиссера просто обливалась слезами.

Марчелло радостно сел:

– Ну, да?! Ты говоришь о той маленькой блондинке с хвостиком и красной повязкой?

– Скотина! – завопила Моника и, схватив полную пригоршню песку, швырнула в него.

– Эй, вы, двое, кончайте! – раздался властный мужской голос. – Мы и так уже далеко зашли с этой постановкой, чтобы еще потерять ведущего актера, ослепленного сумасшедшей особой.

Марчелло и его подруга взглянули в эту сторону и увидели, что к ним приближается режиссер Ирвинг Хартман, за которым по пятам следует главный оператор Гарольд Шиндл. Оба были средних лет, лысые, с одинаковыми бородками и в очках с толстыми линзами. Между собой члены съемочной группы, не сговариваясь, давно уже назвали их «однояйцевыми близнецами».

Отряхивая песок, Марчелло поднялся на ноги и, притянув к себе Монику за плечи, повернулся к режиссеру.

– Ну как, Ирвинг?

Тот расплылся в довольной улыбке.

– На этот раз достаточно.

– Слава Богу! – с чувством произнес Марчелло. – Самое время закончить после двенадцати-то дублей!

– Если бы ты после девятого дубля не заехал своим мечом по камере, мы могли бы и раньше закончить, – съехидничал Гарольд.

– Так это же оператор на меня наехал! – возмутился главный герой, – я был как раз на своей отметке, когда он оказался у меня на пути!

– Правда! Правда! – с деланным благоговением вздохнула Моника, – великий Марчелло никогда не ошибается!

Суперзвезда потер бок и состроил гримасу.

– Пожалуй, я пойду домой и попробую полечить свои раны в горячей ванне.

– Может пускай посмотрит доктор? – разволновался Ирвинг.

– Не стоит.

– Супергерои, подобные Марчелло, не бегают по докторам из-за каждого ушибленного пальчика! – снова подала голос Моника.

В ответ Гарольд подмигнул героине.

– Уж ты-то поможешь Марчи залечить его раны, правда, малышка?

Моника ухмыльнулась, а Ирвинг спросил.

– Слушай, Марчелло, ты уверен, что будешь готов к завтрашней съемке? Я все переживаю, особенно, после того, как ты отказался от участия каскадеров в сцене с горящим драконом.

– Да брось! – махнул рукой актер, – это все ерунда. А потом, это все равно последняя сцена в картине, так что ты сможешь доснять все остальное, даже если я сгину в аду, правильно?

– Ну, я, право, не знаю, – задумчиво поскреб бороду режиссер.

– Эй, Ирв! Может лучше побеспокоиться о чем-нибудь действительно важном? Например, вдруг завтра будет погода ни к черту, или ветер помешает?

Ирвинг подозрительно посмотрел на небеса, на которых, и впрямь, показались какие-то зловещие тучи, и пробормотал:

– О, Господи, если придется отменить съемку финальной сцены, боюсь, продюсера хватит кондрашка. Мы и так уже выбились из бюджета.

– Может, стоит нам всем вместе попросить Тора[6]6
  Тор – в скандинавской мифологии бог грома, бури, второй по значению бог после Одина


[Закрыть], чтобы он сменил гнев на милость? – Марчелло наклонился к земле, поднял шлем Айвара и критически уставился на рога. – Ты знаешь, завтра, когда мы будем снимать погребение в ладье и отплытие в Валгаллу, эти рога, впервые за все время съемок, будут выглядеть естественно и правдоподобно.

Ирвинг мученически закатил глаза.

– Слушай, ты опять начинаешь, да?

Марчелло нахмурился.

– Да, опять. Я, видишь ли, очень серьезно отношусь к своему ремеслу.

На это Ирвинг всплеснул руками и, искренне изумляясь, воскликнул.

– Да кого сейчас волнует, носили или нет викинги рогатые горшки!

– Меня волнует, – не сдаваясь, упрямо произнес Марчелло. – Пойми же ты, викинги никогда не носили рогатые шлемы во время сражения. Их оставляли только для религиозных церемоний или на какие-то особые торжества. Да, вот еще валькирии одевали шлемы с рогами. Позволь тебя спросить, я, что, похож на валькирию?

– Да что ты, в самом деле, голубь мой, – замурлыкала Моника, – ты все, что угодно, только не валькирия.

Марчелло ухмыльнулся и нахлобучил шлем партнерше, а она, забавно протестуя против такой фамильярности, наморщила свой очаровательный носик из-под сидящего набекрень шлема. Настроение на съемочной площадке явно становилось все более игривым.

– Ладно, хватит беспокоиться о правдоподобности, – посоветовал режиссер. – Все равно, уже слишком поздно. И потом, обожающие тебя поклонницы сойдут с ума от восторга, когда увидят на твоей голове дополнительное украшение. Подумай сам, разве мы можем лишить их такой радости?

– Эй-эй, ребята! Я присягу дам, что у Марчелло нет ни рогов, ни хвоста, – съехидничала Моника.

Услышав это, Ирвинг и Гарольд захохотали, а Марчелло погрозил партнерше пальцем.

– Ну, ну… Мы с тобой дома об этом потолкуем, озорница.

Если бы они знали Монику хуже, то и впрямь могли бы поверить, что она испугалась сурового взгляда своего партнера.

Положив ладонь на плечо Марчелло, Ирвинг сказал.

– Я хочу тебе дать несколько советов насчет завтрашних съемок. А потом мы все можем собраться в студии и обсудить итоги дня.

Он кивнул актрисе.

– Моника, а ты придешь в студию?

– Извините, ребята, – женщина передала партнеру его шлем. – У меня сегодня деловое свидание, которое я не могу пропустить.

Марчелло подмигнул ей.

– Ну, тогда пока, беби, увидимся дома. Моника в ответ лукаво взглянула на режиссера и попросила:

– Ирв, я тебя умоляю, не подпускай его к той особе с красной повязкой, ладно?

Мужчина засмеялся.

– Детка, ты меня знаешь! А ты, со своей стороны, проследи, чтобы Марчи сегодня отдохнул, хорошо?

Она повернулась, чтобы уйти и, пригладив свои светлые роскошные волосы, заверила.

– Будь спокоен, я его всю ночь буду баюкать.

Четыре часа спустя, поболтав о всяких пустяках с Ирвингом и встретившись в своем клубе с личным рекламным агентом, Марчелло направился домой. В своем золотистом «Феррари» с открытым верхом, он выехал из Голливуда и, миновав живописную Лоррель Каньон Бульвар, оказался на Холмах. Заходящее солнце, стремительно падая за горизонт, как и сотни лет до этого, посылало на землю свои первозданно яркие закатные лучи, окрашивая дома и деревья в какие-то фантастические краски; свежий весенний ветерок приятно охлаждал лицо. После трудного и напряженного дня Марчелло чувствовал себя ужасно разбитым и, все-таки, умиротворенным и довольным. Однако больше всего на свете он сейчас желал добраться домой, поиграть со своими собачками и залезть в горячую ванну. «Еще, пожалуй, придется взнуздать Монику, чтобы слегка восстановиться и наказать за ехидство», – ухмыльнувшись, подумал он.

На повороте три девчушки лет четырнадцати-пятнадцати, завидев его автомобиль, закричали и замахали руками, но Марчелло только улыбнулся и проехал мимо, погрозив им пальцем. Девочкам следует знать, что на скоростной дороге надо вести себя поосмотрительней. Вокруг развелось множество негодяев, и мир стал просто ужасен.

Вообще Марчелло часто казалось, что он не принадлежит тому времени, тому миру, в котором ему довелось жить. У него иногда возникало ощущение, будто по какой-то прихоти судьбы он вынужден существовать не в своем веке. Марчелло Лазаро родился тридцать два года назад в древней прекрасной Венеции, а детство провел на севере Италии, на вилле пятнадцатого века. Навеки очарованный историей, культурой и величавой красотой северной Италии, он всегда чувствовал себя так, словно принадлежал к другим, более ранним эпохам человеческой истории. Он вспоминал, как увлекали его рассказы матери о его норвежских предках, высадившихся в девятом веке в южной Италии. Это именно от одного из тех викингов Марчелло и унаследовал свои голубые глаза и светлые волосы.

К тому времени, когда он поступил в колледж, очарование древностью стало таким всепоглощающим, что Марчелло вступил в общество по изучению средневековья и затем множество выходных потратил на всякого рода военные игры и турниры.

Просто какая-то ирония судьбы, что сейчас ему приходится играть викинга, и даже понимая, что это только кино, он и в этой роли ощущал себя не столько артистом, сколько, действительно, человеком другой эпохи.

Марчелло приехал в Америку десять лет назад, мечтая о славе кинозвезды. Как ни странно, но его познания в строительстве и архитектуре, полученные в колледже, помогли ему в его карьере артиста. Он устроился на студию и помогал на съемочной площадке декораторам, строил всевозможные бутафорские замки, дворцы и тому подобные сооружения, и это дало ему возможность принять участие в съемках в качестве статиста. Марчелло, действительно, имел талант, потому что вскоре его пригласили сыграть несколько крохотных эпизодических ролей, после которых молодому итальянцу, наконец, выпал первый крупный шанс – роль шейха в приключенческом фильме о временах английского колониального господства в Египте. После выхода фильма Марчелло сразу оказался вознесен на самый верх актерской табели о рангах, и о нем заговорили, как о «Новом Валентино». А все его последующие роли – корсара – грозы Карибского моря, средневекового короля и изысканного денди «а ля лорд Байрон» – только сильнее подчеркнули его умение понимать психологию людей прошлого, сживаться с их образами. Теперь на всех «ток-шоу», где ему приходилось появляться, неизменно и постоянно звучало в его адрес: «Кажется, будто вы пришли из другого времени».

Ну, что ж, может быть, так оно и было на самом деле. За последние пять лет Марчелло и самому все сильнее казалось, что он живет не в своем времени. Особенно усилилось это чувство после того, как погибла вся его семья. Марчелло тогда был на съемках фильма в южной Франции. Его родители и сестра решили навестить его, однако, произошла трагедия – маленький самолет, на котором они летели, разбился в Альпах.

Теперь вся семья Марчелло состояла из нескольких собак, а еще у него была Моника, его единственная любовь на протяжении вот уже трех лет.

Подумав о ней, он снова вспомнил свой сон, волнующее, нереальное и, в то же время, пронзительно отчетливое видение, посетившее его не так давно. Ему тогда приснилось, будто он и Моника стоят на каком-то суровом морском берегу, почему-то Марчелло был уверен, что это Исландия. Он держал на руках своего только что родившегося сына и плакал от счастья, а вокруг, отдавая дань уважения, почтительно стояли викинги из его рода. Вообще-то он подозревал, что увидел себя с Моникой на берегах Исландии только из-за того, что слишком увлекся своей новой ролью в фильме о борьбе двух норманнских племен. Но, кроме того, этот сон особенно четко дал понять, что для них с Моникой настало время пожениться и создать, наконец, свою семью.

Они жили вместе уже два года, даже немного больше, и год тому назад ужасно поссорились, чуть ли не до полного разрыва, после того, как Марчелло попросил Монику выйти за него замуж. Она доказывала ему, что в свои двадцать три года еще не готова к такому шагу; ее судьба, ее карьера не определились, не то, что у него. И когда она попросила дать ей еще один год, он согласился.

Этот год закончился, и теперь Марчелло ожидал выполнения ее торжественного обещания.

Сразу после Малхолланд Драйв он свернул на дорогу, которая вела к его одноэтажному особняку, выстроенному в средневековом стиле. Подъехав к дому, вылез из машины и мимо клумб с цветущими геранями пошел к парадному входу. Как только он вставил ключ в замочную скважину, в ту же секунду из внутреннего дворика послышался заливистый собачий лай. Марчелло улыбнулся и, войдя в фойе, поднял лежавшую на полу почту. Судя по тому, что в доме было тихо и пустынно, его домашняя работница миссис Новотны, похоже, уже ушла, следовательно, его ожидали несколько часов полного одиночества.

Марчелло бегло просмотрел корреспонденцию, а затем, небрежно швырнув ее на столик, прошел в свой кабинет. Эта комната, с толстыми брусьями потолка и камином, сложенным из грубо обтесанных крупных камней, казалась сошедшей со средневековой миниатюры, и, видимо, именно поэтому особенно ему нравилась. Они с Моникой частенько ездили в Таос, покататься на лыжах, несколько раз бывали в Санта Фе и там приобрели все те вещи, которые теперь украшали эту уютную комнатку, – раскрашенные деревянные фигурки тигров, птиц, собак, древнюю керамику и плетеные циновки.

Перейдя в кухню, Марчелло подошел к выходу во внутренний дворик и отпер дверь. В ту же секунду в дом ворвались три громадных датских дога, на радостях едва не сбив хозяина с ног.

– Ах, чтоб вас! – с притворным гневом закричал Марчелло, лаская своих любимцев, и те, понимая, что его строгость напускная, радостно потявкивая и повизгивая от восторга, направились вслед за ним в столовую, где Марчелло взял две банки с собачьей едой и наполнил ею миски, вымытые миссис Новотны. Налив еще воды в третью чашку, он пошел к выходу из дома, и все три животных, громко лая от радостного предвкушения, побежали за ним.

Марчелло поставил еду собакам, а когда те принялись с жадностью ее поглощать, направился к ограде внутреннего дворика. Только теперь ему удалось, наконец, расслабиться после тяжелого дня, вздохнуть полной грудью и посмотреть на панораму Лос-Анджелеса и близлежащих городских холмов. У кормушек, развешанных на деревьях, толклись колибри. Вечер был тих, чист и прохладен, даже без обычного смога, и воздух казался наполненным медовым нектаром распускавшихся весенних цветов.

Марчелло очень любил этот свой дом. Большой участок земли, находившийся в его собственности, давал возможность почувствовать себя в уединении даже в центре многомиллионного города. С двух сторон его владения охранялись стенами, а задний двор был огорожен проволокой, необыкновенно прочной сеткой, чтобы сохранить для хозяина дома возможность любоваться изумительной панорамой города и живописного каньона. Впрочем, наличие этой сетки еще и позволяло Марчелло чувствовать себя в безопасности от попыток особо назойливых поклонниц забраться на его территорию.

Чувствуя ноющую боль в боку, он пошел приготовить себе горячую ванну. Спустя пару минут, сбросив одежду, мужчина со вздохом наслаждения погрузился в горячую, пузырящуюся воду. Ах! До чего блаженное чувство…

Если бы еще сюда пришла Моника, вообще можно было бы подумать, что он на небесах!

– Кстати, а почему она задерживается? Она упоминала о деловой встрече, но где и с кем?

Через день-другой после окончания съемок Марчелло собирался напомнить Монике о том, годичной давности, разговоре и вновь попросить ее стать его женой. Он уже и столик в ресторане заказал для этого романтического вечера. Однако сейчас, сидя в горячей ванне и сгорая от нетерпения при мысли о скорой встрече, Марчелло начал серьезно сомневаться, что сумеет выдержать еще целых два дня. Это ее проклятое деловое свидание, затянувшееся настолько, что совершенно выбило его из равновесия, лишило душевного покоя…

Наконец, лай собак, рванувшихся к двери дома, возвестил ему о том, что Моника пришла. Он ухмыльнулся, услышав, как она, подбирая самые замысловатые ругательства, так пуганула догов, что те, жалобно заскулив, поспешно ретировались.

Спустя несколько секунд она уже стояла перед ним. У нее был очень соблазнительный вид в белой легкой блузке и слаксах. А темные солнечные очки и светлые длинные волосы, рассыпавшиеся по плечам, делали ее прямо-таки очаровательной.

Марчелло любовался классически правильными чертами лица любимой женщины, в который раз восхищаясь ее густыми красивыми бровями, высокими, несколько восточного типа, скулами. Особое очарование ей придавали нежный аккуратный носик, большой чувственный рот и упрямый подбородок.

Моника, улыбаясь, стала перед ним, наслаждаясь производимым впечатлением и понимая, насколько ему приятно на нее смотреть. Марчелло, не желая, чтобы она слишком уж задирала нос, насмешливо приветствовал ее.

– Эй, женщина! Ты что, избила моих собачек? Смотри! Я жестоко отомщу за своих малышек!

Посмотрев на сидящего в ванне мужчину, Моника сняла очки и нахмурилась, хотя на самом деле с трудом удерживалась от улыбки. Все-таки, он выглядит потрясающе! Покрытые золотистым загаром мускулистые руки и мощная грудь Марчелло блестели от воды и пузырьков. А его ярко-голубые глаза, властно и призывно глядящие прямо на нее, как всегда волновали своим каким-то нездешним светом.

Чувствуя, как у нее учащенно забилось сердце, молодая женщина поспешно ответила:

– Ха! Ты же знаешь, что я даже волоса не коснусь, по доброй воле, на головах этих шелудивых собачонок! Между прочим, когда ты их научишь не совать свои носы, куда не следует и не вынюхивать, что находится у меня между ног?

Марчелло откинул голову назад и заразительно расхохотался.

– Должен сказать, что я одобряю их выбор. Моника, они же всего лишь хотят с тобой подружиться, а ты им не даешь ни малейшего шанса!

– У меня нет никакого желания заводить дружбу с этими развращенными животными.

– Ну, так может, ты подойдешь поближе и подружишься с вот этим распутным зверьком? – он указал глазами, какого именно зверька он имеет в виду, и теперь уже Моника не смогла удержаться от улыбки. Впрочем, она тут же непроизвольно почувствовала неуверенность и легкую печаль, Несмотря на ироничный тон Марчи, ей было совершенно ясно, что на самом деле означает его такое интимное приглашение к близости. Хотя он прямо и не напоминал ни о чем, Моника очень хорошо знала, что годичная отсрочка, которую ее возлюбленный предоставил ей для утверждения карьеры, закончилась. Она с ужасом думала о том дне, когда он потребует от нее выполнения ее части их договора. Моника серьезно опасалась, что то, что хотел от нее Марчи в этот период ее жизни, пожалуй, все-таки больше, чем она готова была дать ему. Однако, когда он ее обнимал или смотрел на нее вот так, как сейчас, Моника слишком часто испытывала сильнейшее искушение сдаться и отдать ему все и даже больше. Магнетическая и сексуальная сила этого мужчины оказывала на нее потрясающее воздействие, одновременно волнуя и лишая решимости сопротивляться его воле.

Моника попыталась отстоять свою независимость и спросила.

– Чего это ты столько времени млеешь в этой лохани, а? Что, действительно, сцена сражения оказалась для твоего возраста слишком изнурительной?

Его внезапный яростный взгляд явно предвещал нешуточный взрыв негодования. Хриплым от сдерживаемой страсти голосом он проворчал.

– Слушай, женщина! Давай-ка засовывай сюда в ванну свою хорошенькую попку, и я тебе покажу, что значит «изнурительно».

Она не могла больше сопротивляться полному затаенной страсти призыву его глаз. Один вид его тела возбуждал и пьянил ее больше, чем самое крепкое вино. Моника склонилась к нему и шепотом сказала.

– Ладно, я только схожу одену бикини.

Взгляд Марчелло стал таким горячим, что ей показалось – еще немного, и он обожжет ее. Звенящим от нетерпения голосом мужчина приказал.

– Нет, не надо переодеваться. Просто снимай все…

От этого предложения невозможно было отказаться. Пальцы женщины задрожали, когда она начала снимать с себя одежду. Все это время Марчелло не сводил с нее своих глаз, зовущих и ослепительно голубых, от которых ее кожа разрумянилась и потеплела. Оставшись в одних трусиках и бюстгальтере, она попробовала воду в ванне ногой. А мужчина все так же жадно и не отрываясь, продолжал смотреть на нее.

Моника была не очень высокой, но прекрасно сложенной и удивительно изящной. А еще она изумительно обвивала его поясницу своими восхитительно стройными ногами, когда они вдвоем занимались любовью. Скоро он вновь почувствует всем телом прохладную нежность ее кожи. При мысли об этом, Марчелло даже затаил дыхание. Странное дело, живя с нею вот уже третий год, прекрасно изучив ее тело, он, тем не менее, хотел ее сейчас даже больше, чем когда-либо. Возможно, причина этого заключалась в том, что ему так и не удавалось завладеть ею без остатка, – у Моники всегда оставался какой-то уголок, куда никому доступа не было. Марчелло часто думал, что будь у них ребенок, они стали бы ближе друг к другу, и их жизни оказались бы связанными прочными узами. Вот и сейчас, подумав о том, какого замечательного сына могли бы они иметь, мужчина чуть с ума не сошел от нетерпения и едва мог дождаться, пока Моника спустится к нему.

Она весело взвизгнула, когда Марчелло схватил ее, и с громким плеском плюхнулась в воду, а он потянул ее к себе на колени и стал целовать. Мгновение спустя, вырвавшись из его объятий и приказав ему сидеть спокойно, Моника начала массировать его плечи своими гибкими чувствительными пальцами.

Зажмурившись, Марчелло застонал от наслаждения.

– А-а-а, беби, изумительное ощущение! Наверное, меня касается ангел!

– Я очень рада, что тебе хорошо, – прошептала она.

Через некоторое время, мужчина открыл глаза, нежно ей улыбнулся и бережно прикоснулся к шелковой коже на лице молодой женщины.

– Ну, и где ты была, мой ангел? Он почувствовал, как она слегка напряглась в его объятиях, а потом отвела взгляд и ответила.

– Я немного посидела и выпила с Уолли. Удовлетворение исчезло с его лица.

– Эй-эй! Опять Уолли? Тебя не было очень долго. По-моему, ты заходишь слишком далеко – я начинаю ревновать!

– Ну, Марчи, он же мой агент! – немного помолчав, она добавила, – к тому же, у него есть новости.

– Вот как?

Моника положила ладошки на его мускулистую грудь, легонько погладила кожу мужчины и улыбнулась.

– А может, поговорим об этом позже?

– Отлично.

Марчелло расстегнул ее бюстгальтер. От его прикосновения ей стало жарко, у нее сразу перехватило дыхание, и в ушах тяжелыми молоточками застучала кровь, особенно когда она увидела, как лицо мужчины потемнело от желания.

А он наклонился к ней и осторожно сжал зубами ее сосок. В следующую секунду Моника застонала от охватившего ее острого блаженного чувства, а Марчелло еще немного поласкал губами и потискал набухший бутон женской груди. Его широкие ладони легли на гибкую талию женщины, стиснули ее словно мягкий сильный обруч, и Моника, схватившись за мужские плечи часто-часто задышала. Губы Марчелло коснулись тонкой женской кожи у нее на горле, и в следующую секунду она почувствовала, как его руки стали стягивать с нее трусики, последнюю крохотную полоску материи, которая еще оставалась на ее теле. Моника с готовностью приподнялась и изогнулась, помогая ему своими движениями, и уже через мгновение его пальцы оказались у нее на покрытом мягкими волосками холмике внизу живота и начали свои волшебные движения по самым сокровенным уголкам ее тела. Моника вздрогнула от острого наслаждения, пронзившего ее и, закусив нижнюю губу, застонала. Звуки ее дыхания, трепет гибкого прекрасного обнаженного тела любимой, волновали Марчелло сильнее всего на свете; словно истомленный жаждой путник, он прильнул к ее нежным, словно у юной девочки-подростка губам, и она, отзываясь на его изощренные ласки, снова громко застонала.

– Я по тебе очень скучал, малышка моя, – хриплым от возбуждения голосом сказал он, поглаживая ладонями стройную спину Моники и ее упругие ягодицы. – То, что мы вместе на съемках – ничего не значит, это не одно и то же, ты ведь знаешь. Иногда у меня едва хватает сил сдержаться и не наброситься на тебя прямо там. Мне все время хочется ласкать тебя… вот так…

– Я… я тоже этого хочу… – тяжело и прерывисто дыша, пробормотала женщина и уткнулась лицом в плечо мужчины. Сквозь волны наслаждения до нее донесся его вопрос.

– О чем ты думаешь, Моника?

Встретив его ожидающий, слегка встревоженный взгляд, она легкими движениями пальцев обежала его лицо и сильные плечи, словно ощупывая его тело, и ответила почти искренне:

– Я думаю о том, как ты здорово выглядишь… весь такой сырой… такой сильный… и твердый. И весь мой…

– А больше ни о чем? – произнес он опять, чувствуя, как ее тонкие пальцы медленно скользят по его телу вниз, и маленькая сильная ладошка Моники сжимает его восставшую плоть. Женщина принялась ласкать возлюбленного, наслаждаясь его мощью и той радостью, которую ему доставляли ее ласки, и все больше возбуждаясь при одной мысли о том, как он будет скользить внутри нее.