Текст книги "Об отношении Вл. С. Соловьева к еврейскому вопросу"

Файвель Гец
Об отношении Вл. С. Соловьева к еврейскому вопросу

Когда дело идет не о теоретических идеях, а о вопросах жизненных, решение которых в том или другом смысле имеет прямые практические последствия для множества живых людей, когда торжество или поражение известного взгляда связано с благополучием или бедствием наших ближних, – тогда философское бесстрастие и невозмутимость были бы совершенно неуместны. Тут уже вступают в свои права и моральное негодование, и религиозная ревность; тут уже недостаточно одного изложения истины, а необходимо и беспощадное обличение неправды.

Вл. С. Соловьев

Отношение Владимира Сергеевича Соловьева к еврейскому вопросу в высшей степени характерно для него самого, и мы не будем иметь полного и верного представления об идеальной личности этого выдающегося мыслителя, этого вдохновенного публициста и этого нравственного подвижника, если упустим из виду его отношение к евреям и еврейству.

Отношение Вл. С. к еврейскому вопросу не было плодом мимолетного настроения, либо вспышки чувства жалости к униженным и оскорбленным, либо порыва великодушия к гонимым жестокою судьбой. В течение десятков лет Вл. С. следит с напряженным вниманием за всем тем, что происходит с евреями. Он искренне разделяет с ними горе и радость. И где бы он ни был, везде он живо интересуется судьбой еврейства. Прочитав в Загребе в «Московских ведомостях» известие о происходивших в то время в России еврейских погромах, Вл. С. с выражением глубокой скорби пишет мне: «Очень огорчило меня известие о новых погромах… Что же нам делать с этой бедой?»

Узнав о циркуляре Министерства народного просвещения об ограничении приема евреев в учебные заведения, Вл. С. с сокрушенным сердцем мне пишет: «Этот циркуляр в особенности есть одна из причин, поддерживающих мои нервные боли. Вопрос, что же делать против этой… политики? Я в тесных пределах своих средств имею в виду следующее: я готовлю к печати на французском языке сочинение о главных задачах или, как я выражаюсь, обязанностях России. Дарование русским евреям полных гражданских прав есть одна из этих обязанностей, и я постараюсь выставить ее убедительнейшим образом». Изложив свой дальнейший план действия, который он имел в виду, Вл. С. обращается ко мне с предложением: «Если вы найдете еще какой-нибудь практический шаг, который бы я мог предпринять в пользу этого дела, то, зная мои чувства к вашему народу, вы можете быть уверены, что я буду вам благодарен за всякое такое указание». Когда один из его друзей, имевший намерение и надежду приобрести «Московские ведомости», обратился к нему с настоятельною просьбою о сотрудничестве, Вл. С. обещал ему это, «лишь с условием, чтобы он не мешал мне писать в защиту еврейства». Впоследствии, предвидя, что эта комбинация не состоится, Вл. С. с искренним сожалением пишет мне: «По-видимому, эта газета остается за прежнею редакциею, т. е. за сотрудниками Каткова, которые подражают ему только в дурном. Вероятно, они при случае примкнут к юдофобам». Сообщая мне тут же, что он начал писать статью под заглавием «Грехи России», он замечает: «Эти грехи, по-моему, суть положение еврейства… и отсутствие религиозной свободы. Говорить в печати о еврейском вопрос в связи с этими другими нашими неправдами я нахожу во всех отношениях удобнее… Вы видите, что мое перо всегда готово к защите бедствующего Израиля…»

Но заступничество Вл. С. за бедствующего Израиля далеко не исчерпывается одним пером его. Он старается также побудить выдающихся русских литературных деятелей заступиться за евреев. Радость Вл. С. не знала границ, когда он получил от гр. Л. Н. Толстого письмо, в котором знаменитый художник-мыслитель ему, между прочим, пишет: «Я вперед знаю, что если вы, Владимир Сергеевич, выразите то, что вы думаете об этом предмете, то вы выразите и мои мысли и чувства, потому что основа нашего отвращения от мер угнетения еврейской национальности одна и та же: сознание братской связи со всеми народами и тем более с евреями, среди которых родился Христос и которые так много страдали и продолжают страдать от языческого невежества так называемых христиан». Кого только Вл. С. из друзей и знакомых тогда не видал, он радостно показывал это письмо. То же самое было с подобными письмами Б. Н. Чичерина и г. В. Г. Короленко. Я в другом месте[1]1
  Восход. 1900. № 63 и 79.


[Закрыть] рассказал о его стараниях о составлении коллективного заявления против антисемитического движения и о других шагах литературного свойства, которые Вл. С. предпринимал в защиту еврейства. Да мало того, он не ограничивался одною литературного помощью в защиту евреев. Он не брезгает и практическим деятельным участием в облегчении тяжелой участи еврейства. Когда в начале девяностых годов русско-еврейская интеллигенция увлеклась эмиграционным движением, Вл. С. принял деятельное участие в организации и устройстве эмигрантов-евреев, о каковом своем участии он пишет мне: «Вы знаете, что единственным справедливым решением вопроса я считаю полную равноправность. Но так как справедливость осуществится, может быть, только завтра, считая дни по Божьему счету, т. е. через тысячу лет, то этим не устраняется необходимость хотя бы временного и паллиативного облегчения для наиболее страждущей части еврейства». В качестве почетного члена общества для распространения просвещения между евреями в России Вл. С. участвует в его совещаниях и прениях. Издает это общество сборник в пользу народных училищ, Вл. С. оказывает ему поддержку своим трудом. Словом, не было за последние два десятка лет общееврейского дела, которому Вл. С. не оказал бы посильной поддержки или по крайней мере не уделил внимания в том или другом виде.

Такое необычайно гуманное и устойчивое отношение к еврейству со стороны христианина не имело и не имеет примера по крайней мере в России, и невольно возникает вопрос о побудительной причине такого исключительного отношения Вл. С. к евреям.

Ответ на этот вопрос мы находим в письме Вл. С. ко мне от 5 марта 1891 г. «Любезный друг! Вы желаете, чтобы я еще раз высказался о еврейском вопросе по поводу вашей книжки. Охотно это делаю не только для вас, но и для себя, – для очищения своей совести относительно наших проповедников антисемитизма. Ибо как сказано у пророка Иезекииля: «Если не возвестишь нечестивому, да обратится от пути своего и жив будет… взыщу кровь его от руки твоей. Если же возвестишь ему и не обратится от нечестия своего и от пути нечестивого своего, в беззаконии своем умрет он, ты же душу свою избавил»». В этих словах мы находим ключ к отношению Вл. С. к еврейскому вопросу. Мы узнаем, что собственно побудило заниматься злополучным еврейским вопросом этого коренного русского учено-литературного деятеля, родившегося в исконной православной семье, в которой нет и не было ни близких, ни дальних родственников евреев, воспитавшегося в старинной русской столице, где издревле евреям, за редкими исключениями, жительство строго запрещается, изучившего классическую филологию и философию, да естественные науки, ничего общего с еврейством не имеющие и впервые познакомившегося с евреем уже в зрелом возрасте, а именно: в 1879 г. с пишущим эти строки. Мы узнаем, что заступиться за евреев и выступить против антисемитизма Вл. С. считал своим личным делом, долгом своей совести.

Но нам интересно знать, на какой почве возросло такое возвышенно-нравственное отношение к еврейству, столь интенсивно и столь продолжительно занимавшему Вл. Сергеевича, откуда оно взялось, как оно развивалось, зрело, достигло такого пышного расцвета и дало такие прекрасные плоды?

Отношение Вл. С. к еврейскому вопросу, по моему мнению, обусловливалось всем его религиозно-философским миросозерцанием, всем его духовно-нравственным существом.

Крайне сложно и совершенно исключительно, как его светлая личность и как его возвышенное миросозерцание, было и его отношение к еврейству. Оно было прежде всего непосредственным последствием его глубокого понимания и всестороннего знания еврейства, которое он долго и усердно изучал.

Первоначальным поводом к изучению еврейства следует считать его искреннее религиозное настроение, его естественное влечение к религиозным изысканиям. Глубоко верующий христианин, для которого божественное откровение было бесспорным историческим фактом, без которого он не мог бы мыслить и найтись и ориентироваться в мире и жизни, Вл. Сергеевич и как мыслитель был по преимуществу религиозный мыслитель. Исходною точкою его философии было божественное откровение; Св. Писание было для него той прочной, непоколебимой основой, на которой он строил свое этическое и духовное мировоззрение. Свою задачу как мыслитель Вл. С. видел не в бесплодном искании причины всех причин, которая ему дана была божественным откровением, а в углублении в сокровенный смысл откровения, во вникании в божественное содержание Св. Писания и в понимании связи между этим духовным миром и вселенной. Ведь руководящие начала главной сути мировоззрения Вл. С, если правильно понимать его, заключаются в следующих тезисах, которые передам по возможности в его подлинных выражениях: «Полная истина мира – в живом единстве, как одухотворенного и богоносного тела. То единство, которым держится и связывается вселенная, не может быть только отвлеченной идеей. Оно есть живая личная сила Божия. Бог же есть любовь. А полнота любви Божией, требующая полного и взаимного соединения с другим, открыла свою волю в слове и деле или действии, т. е. в Своем откровении, выражением коего является Св. Писание, и в видимом мире; а дело человека, в качестве свободного существа, созданного Богом для самостоятельного и самодеятельного отношения к божеству, – всемирно стараться постичь эту волю Божию, двояким образом выраженную, вникать во внутреннюю гармонию и согласие этих разновидных выражений Его святой воли, добровольно и самоопределительно подчиняться этой воле, жить по ней и тем сделать ее своей волей». Частые ссылки Вл. С. на Св. Писание прямо указывают на то, что единственным источником своего мировоззрения он считал Св. Писание, причем он в этом отношении по крайней мере не делал различия между Ветхим и Новым Заветом. Вл. С. с особенною любовью и с необычайным рвением занимался изучением Св. Писания. Его благоговейное почитание Св. Писания поражало своей искренностью. Он был нравственно возмущен, узнав, что интеллигентный еврей с похвалою отзывался об истории Израиля Ренана и пишет мне по этому поводу: «Новая книга Ренана мне известна, но я далеко не разделяю мнения вашего друга. Во-первых, эта история Израиля и не исторична и, если можно так выразиться, не израильца. Можно ли писать о Сауле и Давиде таким фельетонным тоном, точно о Баттенберге или Кобурге. Не понимаю также, как может настоящий еврей сочувствовать историку, для которого Авраам и Моисей – мифы, а Давид – счастливый проходимец? Еврей, который из вражды к христианству бросается в объятия Ренанов и Штраусов, напоминает мне тех японцев, которые чтобы отмстить хорошенько врагу распарывают себе живот».

Искреннее почитание Св. Писания побудило Вл. С. не довольствоваться переводами последнего, а обратиться к его подлиннику. Уже в зрелом возрасте, в начале восьмидесятых годов, Вл. С. приступил к изучению подлинника Св. Писания, которому он посвятил немало времени. Бывало, придет Вл. С. ко мне часов в 10 вечера, чтобы читать со мною Ветхий Завет в подлиннике, и останется до двух часов ночи и позже. При этом Вл. С. не довольствовался одним этимологическим и грамматическим разбором текста, а главное, интересовался объяснениями и толкованиями талмудических и раввинских комментаторов, чтобы получить более полное понимание Св. Писания. Оставив Петербург, Вл. С. продолжает долгое время заниматься изучением еврейского подлинника Св. Писания. В его письмах из Загреба, Парижа, Киева, Москвы повторяются сообщения вроде следующих: «Продолжаю читать и перечитывать еврейскую библию и заглядывать даже иногда в грамматику»: или; «Еврейское чтение продолжаю. Кроме Торы и исторических книг прочел всех пророков и начал псалмы. Теперь, слава Богу, я могу хотя отчасти исполнять долг религиозной учтивости, присоединяя к своим еженедельным молитвам и еврейские фразы, например, ст. 15, 16 и 17, пс. 25». Первым значительным результатом наших занятий Св. Писанием, которые Вл. С, со свойственною ему скромностью, называл «нашими еврейскими уроками», был, по его же свидетельству, первый том его капитального труда «История и будущность теократии», весьма характерно названный им «Исследование всемирно-исторического пути к истинной жизни». Это сочинение служит наглядным доказательством его основательного знания подлинника Св. Писания, его глубокого понимания смысла библейской истории. Однако ж Вл. С. и этим не удовольствовался. Чем больше он изучал Св. Писание и особенно чем больше углублялся в Новый Завет, тем ему яснее становилось, что для полноты понимания Библии необходимо ближе познакомиться с идейным миром талмудических мудрецов, из среды которых вышли первые и главные основатели христианства, и Вл. С. взялся за изучение Талмуда. Он прошел у меня трактаты: «Абот», «Абодазара», «Иома», «Сукку» и неутомимо много читал о талмудической письменности по вторым, преимущественно, немецким источникам. Эти занятия дали блестящие результаты. Они открыли ему новые горизонты. Со свойственною ему чуткою восприимчивостью и быстрой проницательностью, Вл. С. правильно постиг главные руководящие мысли господствовавших в Иудее в последние века до христианской эры религиозных направлений и принципиальные различия партий саддукеев, фарисеев и ессеев; он познал духовную связь этих последних с первоначальным христианством и, таким образом, идейное сродство между христианством и иудаизмом. Страницы, на которых Вл. С. излагал свой взгляд на вышеупомянутые религиозные партии и на отношения к ним христианства, принадлежат к самым поучительным, убедительным по содержанию и самым остроумным и прекрасным по форме, когда-либо по этому предмету написанным. Я, по крайней мере, в относящейся сюда литературе не знаю ничего подобного. Приведу наиболее интересное для нашего предмета его краткое резюме, разъясняющее связь христианства с названными религиозно-политическими партиями. «Эта последняя черта, т. е. ожидание царствия Божия, – говорит между прочим Вл. С, – делает ессеев несомненно предвестниками христианства. В других отношениях христианство имеет свои исторические корни не в ессействе, а в фарисейском раввинизме. Не подлежит никакому сомнению, что преобладающая форма евангельской проповеди (притчи) не имеет в себе ничего специфически-христианского, а есть обычная форма талмудических агад… Вообще, при создании новозаветного храма не было надобности изобретать новый материал. Христос и Его апостолы употребляли в дело те кирпичи, которые были у них под руками. Даже самый план здания был нов не в своих частях, а в их соединении, в целости религиозного идеала. Ближайшим образом евангельская идея соединяла в себе то, что было положительного и истинного в трех еврейских партиях. Принцип религиозной власти и житейской мудрости, которого держались и которым злоупотребляли саддукеи, не был отвергнут Христом, а получил от Него высшее освещение и утверждение. «Дана Мне всякая власть», «будьте мудры как змии» и т. п. Точно так же фарисейский принцип закона и оправдания делами был решительно утвержден в учении Христа, пришедшего не разрушить закон, а исполнить его, и требовавшего от Своих учеников деятельных плодов истинной веры. Таким образом, в пути евангельском сходилось то, что было истинного в путях саддукеев и фарисеев, а как цель пути возвещалось то самое, о чем мечтали ессеи – царство Божие и правда Его»[2]2
  ‹Соловьев В. С.› Талмуд и новейшая полемическая литература о нем // Русск‹ая› мысль. 1886. № 8. С. 126.


[Закрыть].

Уже одни такие убеждения должны были приблизить Вл. С, как истинного христианина, к еврейству настолько, по крайней мере, чтобы заинтересоваться судьбою последнего, познакомиться с ним, как с родником первоначального христианства, изучить его в прошлом и настоящем. Это Вл. С. и сделал. С живейшим интересом он зачитывается еврейской историей и историей еврейской литературы, а одно время увлекается чтением сочинений о каббале. Таким образом. Вл. С, не будучи специалистом по еврейской науке, успел усвоить себе идейное содержание этой науки и приобресть солидные, разнородные познания, касающиеся учения и исторического быта еврейства. Это дало Вл. С. возможность прийти к заключению, что «между законничеством Талмуда и новозаветною нравственностью, основанной на вере и альтруизме, нет противоречия в принципе. Принципиальный спор между христианством и еврейством заключается не в нравственной, а в религиозно-метафизической области и вопросе о богочеловеческом значении и искупительной жертве Христа»[3]3
  Там же. С. 133.


[Закрыть].

Это заключение, основанное на сравнительном изучении еврейской и христианской этики, должно было убедить Вл. С. в полной несостоятельности антисемитических обвинений против религиозно-этических учений еврейства.

Но Вл. С. хотел проследить действие этих учений в практической жизни, обусловливаемое, с одной стороны, самобытным характером евреев, а с другой – их житейскою обстановкою. Вл. С. старается всячески изучить и то и другое, поскольку это ему позволяет его жительство в обеих столицах, во внутренних губерниях и отчасти за границей. Он не пропускает удобного случая, чтобы лично познакомиться с евреями разных классов и общественных положений: если возможно, поближе с ними сойтись и даже подружиться; у него впоследствии оказалось обширное личное знакомство с евреями. Вл. С. рад случаю вникнуть в круговорот жизни и деятельности современных евреев, познакомиться с их внутренним семейным и общественным бытом, в чем ему значительно содействовало чтение еврейских журналов и беллетристики; так что чрезвычайно редко можно было встретить христианина, даже интеллигентного еврея; который был бы так основательно и всесторонне знаком с житьем-бытьем русских, а отчасти и заграничных евреев, как Вл. С. Ему поэтому нетрудно было убедиться в совершенной неосновательности и лживости взводимых иудофобами разнородных обвинений на евреев. Мало того, присматриваясь поближе к еврейскому быту, не предубежденный никакими предвзятыми мнениями и предрассудками, такой вдумчивый наблюдатель, как Вл. С, должен был сознать и признать, что как бы отталкивающе ни были бросающиеся в глаза национальные еврейские грехи, как грязное ростовщичество, плутовское гешефтмахерство и факторское подобострастие, привитые еврейскому народу тысячелетним бесправием, деморализирующим гнетом и бесчеловечным унижением, – что все эти народные грехи в глазах серьезного критика должны стушеваться пред великими добродетелями, весьма выгодно отличающими и поныне еврейский быт, добродетелями, на которых зиждется общественное благоустройство, как семейная чистота, образцовая трезвость и умеренность, отвращение от жестокости и кровопролития и деятельное милосердие, – добродетелями, находящими свое красноречивое выражение, с одной стороны, в щедрой частной и общественной благотворительности, с другой – в сравнительно меньшей преступности при огромном количестве особых, только для одних евреев существующих исключительно политических и гражданских законов и предписаний, весьма чувствительно стесняющих всякое свободное движение, всякую экономическую деятельность, равно как и свободный выбор занятий и призваний. Эти мысли и наблюдения Вл. С. влагает в уста иудея, обращающегося к христианам, между прочим, со следующими словами:

«Денежное жидовство есть продукт вашей цивилизации; когда мы были самостоятельны, мы славились религией, а не деньгами, храмом, а не биржей. То, что есть хорошего в нашей натуре, идет от праотца Авраама; то, что есть хорошего в нашем быту, идет от нашего законодателя Моисея, а все, что есть дурного в нашей натуре и в нашем быту, есть плод приспособления к тому обществу, среди которого мы жили и живем…» «Несмотря, однако, на это вольное и невольное «применение к среде», исказившее наш первоначальный тип, мы все-таки сохраняем наши главные особенности, возвышающие нас как над язычниками, так и над христианами, а именно: непоколебимую привязанность к своему религиозному закону, тесную солидарность между собой и добрые семейные нравы…»[4]4
  Там же. С. 144.


[Закрыть]

От внимания такого тонкого наблюдателя и глубокого знатока еврейского быта, как Вл. С, не могла ускользнуть самоотверженная верность еврея своим религиозным учениям и предписаниям, налагающим на него массу добровольных лишений и требующим от него бесчисленных тяжелых жертв. Вл. С. не мог достаточно надивиться точному, до щепетильности строгому соблюдению святости субботнего и праздничного отдыха самыми беднейшими еврейскими тружениками по своей доброй воле, без всякого внешнего давления, несмотря на убийственную конкуренцию городской жизни. Он не мог достаточно нахвалиться всегдашней готовностью еврейского населения, несмотря на ужасающую бедность и нищету, к исполнению заветов своей религии; готовностью содержать на свои скудные средства, без всяких правительственных и иных пособий, свои училища: «хедера» и «ешиботы», (благодаря которым еврейство добилось того, что с незапамятных времен у него не оказывается безграмотных мужчин), равно как и многочисленные молельни и синагоги с целым штатом раввинов и проповедников, которые обязаны ежедневно утром и вечером обучать и просвещать народ, читая и объясняя разные богословские, этические и назидательные книги, наконец, поддерживать огромное количество благотворительных обществ и учреждений, о которых не еврей и понятия даже не имеет, – с единственною целью – всячески помочь обездоленным и беспомощным в нужде и несчастии. Вл. С, постоянно твердивший: «и логика, и исторический опыт, и слово Божие учат нас, что главное условие прочной силы есть правда, т. е. верность самому себе, отсутствие внутреннего противоречия и раздвоения», сам всю жизнь, честно и неутомимо трудившийся, воплощая свои религиозно-этические убеждения в повседневную действительность, не мог не оценить по достоинству строгого исполнения своего религиозного закона со стороны евреев, для которых «религия есть закон жизни человеческой» и которые «всем своим существом восстают против разделения между религиозной истиной и действительной жизнью, между религией и политикой…»

Сам вдохновенный пламенной верою и способный на мученический подвиг в служении высшим интересам религии, Вл. С. должен был проникнуться истинным уважением к народу-мученику, вся история которого составляет небывалый религиозный подвиг и сплошное мученичество за веру. Ведь одна принадлежность к еврейству, при всей врожденной практичности и при всем житейском материализме, привитом еврею его трагической историей, уже одна эта стойкая принадлежность к еврейству, несмотря ни на непрерывные жестокие гонения, ни на самые заманчивые искушения, с почти непреодолимою силою побуждающие еврея к измене религии своих отцов, не сулящей ему ровно никаких материальных выгод и никаких почестей и прерогатив; кроме разве прерогатив мученика, – составляет нравственное геройство и действительный религиозный подвиг; которые не могли не внушить Вл. С. искреннего уважения к еврейскому народу. «Евреи, – говорит Вл. С., – прежде всего отличаются глубокой религиозностью, преданностью Богу своему до полного самопожертвования. Это народ закона и пророков, мучеников апостолов, «иже верою победиша царства, содеяша правду, получиша обетования»»[5]5
  ‹Соловьев В. С.› Еврейство и христианский вопрос. М., 1884. С. 10.


[Закрыть].

Твердо верующий христианин, Вл. С. видел в еврействе Богом избранный народ[6]6
  Там же. С. 13.


[Закрыть], о котором Сам Христос сказал: «Спасение от иудеев» (Ин. 4, 22) и за которым апостол язычников Павел признал «великое преимущество во всех отношениях и наипаче в том, что им вверено слово Божие» (Римл. 3, 1-2). В сознании, «что Христос по матери был иудеем, и христианство вышло из еврейства», что «из среды еврейского народа пришла благодать на землю», Вл. С, блаженный своей возвышенною христианскою верою, которую восприняла в идеальной чистоте первых христиан как религию универсальной любви и всепрощения, как царствие Божие на земле, не мог остаться равнодушным к судьбе народа, который в силу всех вышеизложенных соображений должен был иметь для него животрепещущий интерес. Это тем более, что ободренный одушевленным словом преосвященного Никанора, епископа Херсонского и Одесского «о теснейшем родстве между ветхозаветною и новозаветною религиею», Вл. С. мечтал «об единении иудейства с христианством не на почве индифферентизма или каких-нибудь отвлеченных принципов, а на почве духовного и естественного родства и положительных религиозных интересов»[7]7
  Там же. С. 6.


[Закрыть].

К тому же истинный русский патриот, в самом возвышенном смысле этого слова, каким всегда был Вл. С., не мог не относиться с живейшим интересом к судьбе многомиллионного, богато одаренного еврейского населения России, которое при благоприятных политических условиях могло бы служить общему благу общего отечества и значительно содействовать его культурному развитию, экономическому обогащению и преуспеянию. И если гостеприимная Россия обнимает материнскою любовью всех своих верноподданных, не исключая малокультурных инородцев, вроде якутов, башкиров и калмыков и хотя бы потомков монголов, некогда столь жестоко угнетавших русский народ и еще сравнительно столь недавно причинивших России немало бедствий, то тем непонятнее и прискорбнее должно было казаться благомыслящему и в высшей степени гуманному русскому патриоту столь исключительное и недружелюбное отношение своего народа к евреям, никогда ничем против России не провинившимся и ничего худого никогда ей не сделавшим. Тем более Вл. С. должен был считать своим патриотическим долгом заступиться за евреев. Особенно еще потому, что он непоколебимо верил в великую, вселенскую миссию православной России, в которой, по его глубокому убеждению, «недаром Провидение водворило самую большую и самую крепкую (в религиозном отношении) часть еврейства». – «Вселение Израиля в земле славянской, среди народов, еще не сказавших миру своего слова, – говорит Вл. С., – предсказывает будущие судьбы иудейства, окончательное восстановление его религиозного значения…» Наряду с русским и польским народами, как будущими носителями теократии, Вл. С. уделяет весьма видную роль и еврейству, живущему в их среде: «В среде этих двух религиозных наций, имеющих свою особую теократическую идею, история выдвинула третий религиозный народ, также обладающий своеобразным теократическим представлением – народ израильский… И как некогда цвет еврейства послужил восприимчивой средой для воплощения божества, так грядущий Израиль послужит деятельным посредником для очеловечения материальной жизни и природы, для создания новой земли, где правда живет». Эти возвышенные, хотя и мистические чаяния Вл. С., сделали ему еврейство вообще и отечественное русское в особенности весьма дорогим и близким.

Не могу обойти молчанием одной черты в характере еврейского народа, которая, быть может, вследствие того, что та же самая черта была в высшей степени свойственна самому Вл. С., приковывала к себе его внимание и представляла собою предмет его благоговейного удивления. Это необычайная смелость, самостоятельность мысли, которая, начиная с Авраама, всегда отличала еврейский народ. Вл. С., который еще юношей имел удивительное мужество выступить с самостоятельным идеальным религиозно-философским миросозерцанием, в эпоху расцвета позитивизма и даже крайнего материализма, и во всеуслышание проповедовать начала христианской политики, когда в образованном русском обществе господствовали как раз противоположные политические течения, – умел особенно ценить в еврействе его редкое мужество иметь свое мнение, шедшее почти всегда в разрез с мнениями окружающих, большею частью весьма враждебно к ним относившихся, несмотря на то, что в течение тысячи лет еврейство составляло ничтожное, беспомощное и беззащитное меньшинство; и мало того, что еврейство смело иметь свое мнение, оно неустрашимо несло это исключительное мнение напоказ, жило согласно с ним, воплощало и олицетворяло его в жизни и все это в такие времена, когда было весьма опасно мыслить не так, как все мыслят, молиться не так, как все молятся, говорить не так, как все говорят, одеваться иначе, чем все одеваются, когда такая упорная самостоятельность считалась непростительною дерзостью и грозила самыми печальными последствиями. Вл. С., который, по всему своему душевному укладу, дорожил выше всего на свете свободою совести и свободой слова, видел в еврействе бестрепетного борца за эти величайшие и идеальные блага, пред которыми он преклонялся. Когда Вл. С., бывало, заговорит со мною об этой характерной черте иудейства, он почти всегда прибавлял: «И этот народ еще упрекают в трусости!» «Первые христианские мученики, да еврейский народ – вот классические образцы бойцов за свободу совести, вот у кого нам следует учиться, как отстаивать свои убеждения. Жаль только, что современные интеллигентные евреи не всегда достойны своих предков и нередко обнаруживают совершенное равнодушие к истине и этим вредят обаянию своего народа». Словом, указанная еврейская черта, которая столь характерна была для самого Вл. С., известным образом роднила его с еврейством.

Прибавьте ко всему вышеизложенному в высшей степени развитое чувство справедливости, необычайно чуткую совесть, беспредельную доброту и любвеобильное сердце, – и вы получите ту почву, на которой росло и развивалось отношение Вл. С. к еврейскому вопросу.

Сам Вл. С. высказался о своем отношении к еврейскому вопросу приблизительно в следующих словах: «Меня одни величают иудофилом, другие укоряют в слепом пристрастии к еврейству. Благо, что не подозревают меня в подкупности еврейским золотом. Но в чем, хотел бы я знать, высказывается мое иудофильство или мое пристрастие к евреям? Разве я не признаю слабых сторон иудейства или разве я оправдываю последние? Обнаружил ли я когда-либо хоть малейшую склонность идеализировать еврейство? В действительности я настолько же далек от иудофильства, как и от иудофобства. Но я не могу в угоду дурному вкусу и плохой нравственности закрывать глаза, чтобы не видеть очевидных фактов, не хочу и не могу кривить душою и сделать, по примеру антисемитов, одних евреев ответственными за все грехи и несчастия, постигшие нас. Я не скрываю, что живо интересуюсь судьбою еврейского народа, но это потому, что она сама по себе в высшей степени интересна и поучительна во многих отношениях. Но иногда я заступаюсь за евреев? Да, только, к сожалению не так часто, как я бы хотел и должен был это делать в качестве христианина и славянина. (Как христианин я сознаю, что обязан иудейству величайшей благодарностью, ибо мой Спаситель был иудеем по плоти, иудеями же были пророки и апостолы, и краеугольный камень вселенской Церкви взят был в доме израилевом; а как славянин, я чувствую великую вину против еврейства и хотел бы искупить ее чем только могу.) Еврейский вопрос – в сущности вопрос правды и справедливости. В лице еврея попирается справедливость, потому что преследования, коим подвергают евреев, не имеют ни малейшего оправдания, ибо обвинения, возводимые антисемитами на них, не выдерживают самой снисходительной критики: они большею частью злоумышленная ложь».