Текст книги "О двух священнослужителях при русских посольствах за границей"

Федор Буслаев
О двух священнослужителях при русских посольствах за границей

Еще два разрозненных эпизода из моей биографии, обнимающих время на расстоянии целых сорока лет от 1840–1880 года. Речь будет о двух церковнослужителях при русском посольстве за границею, именно в Риме и в Вене.

Проживая в Риме осень, зиму и весну 1840 и 1841 годов, я коротко познакомился с архимандритом Герасимом, исполнявшим должность священника при тамошнем русском посольстве. Он был человек лет пятидесяти и перед тем несколько лег священствовал тоже при русском посольстве в Константинополе. Пребывание в этой бывшей некогда столице всего христианского мира много способствовало умственному, ученому и религиозному образованию отца Герасима. Кроме самого подробного изучения Св. Софии цареградской, переделанной теперь в мусульманскую мечеть, он посетил в Солуни древние православные храмы, доселе в замечательной целости сохранившиеся, а также и в Греции те полуразрушенные во время войны за независимость храмы, рисунки которых были сняты известным французским антикварием Дюраном, о чем я подробно говорил в первом томе «Моих Досугов», именно в статье о Шартре. Изучение древнехристианской церковной архитектуры внушило о. Герасиму убеждение, что дощатая перегородка в русских церквах, известная под именем иконостаса, есть позднейшее искажение, не только обезобразившее всю внутренность храма, сократив его этою перегородкою, но и тем, что она заслоняла горнее место, на котором, по древнейшему преданию, искони изображалась тайная вечеря, именно в древнейшем переводе, т. е. посреди Христос изображен дважды стоящий: по одну сторону отдает шести апостолам хлеб, а по другую вино из сосуда.

На основании этого древнейшего изображения отец Герасим оправдывает католический обряд отдельного причащения хлебом и вином, хотя находит совершенно излишним вносить его в нашу православную церковь. Другое его убеждение состоит в том, что хлеб на тайной вечере, по обычаю еврейскому, был опресночный, а не квасной, но это различие между восточной и западной церквами он не признает существенным. Гораздо важнее его выводы о Св. Духе, основанные на изучении греческих рукописей, находящихся в библиотеках Афонских монастырей – в Символе Веры по этим рукописям оказывается замечательный вариант об исхождении Св. Духа. По одним читается: «Иже от Отца исходящего», а по другим: «Иже от Отца и Сына (Filioque) исходящего». Варианту этому особого значения наш архимандрит не придает, оставляя вопрос открытым.

В православном календаре титулование Иеронима и Августина эпитетом блаженный находит он оскорбительным в отличие от прочих Отцов церкви, именуемых святыми. Кроме всего вышесказанного, пребывание в Турции во всей ясности и полноте обнаружило о. Герасиму нахальство и тиранию католических монахов, принимавших всевозможные меры обращать православных славян, турецких подданных, в католичество. На сопротивлявшихся их проповеди они доносили турецким властям, как на государственных преступников, а иногда и сами предавали их истязаниям. По этому поводу отец архимандрит привел мне один очень разительный пример. Какой-то славянин из Македонии был посажен в тюрьму и приговорен к казни за нанесенное им оскорбление какому-то турецкому вельможе. Дело было зимою, и в темнице славянина для согревания стоял на полу таз с горящими углями; к несчастному арестанту входит католический монах и начинает его увещевать, чтобы он принял католичество и тогда будет выпущен из тюрьмы и спасен от казни. Узник возразил монаху против его доказательств о превосходстве католического исповедания перед православным; богословское состязание перешло в брань и обидные ругательства; славянин вышел из себя, схватил таз с горящими угольями и окатил ими с ног до головы порицавшего его проповедника. Разумеется, несчастный был казнен, а монах отделался только обжогами. Когда архимандрит Герасим переехал из Константинополя в Рим, он был уже вполне подготовлен ненавидеть католических попов и монахов и вести с ними борьбу.

Мое знакомство с ним очень скоро перешло в дружбу, и я часто навещал его и обыкновенно подолгу с ним беседовал по вечерам, когда прогулки по Риму были бесполезны для моих наблюдений. Главнейшим и почти единственным предметом наших бесед были: злокозненное католичество, развратные папы и их прелаты, ехидные иезуиты и палачи доминиканцы с их инквизицией. Впрочем, он не жаловал и все другие монашеские ордена, за исключением францисканцев, потому, что благоговейно чествовал Св. Франциска, священным девизом которого были: смирение или послушание, целомудрие и нищета. Его духовные гимны, писанные итальянскими стихами, отец Герасим знал наизусть и удачно пользовался ими в своих диспутах с щеголеватыми, легкомысленными и сластолюбивыми монахами других орденов. Чтобы метко преследовать и допекать зловредный папизм, о. Герасим обстоятельно изучил историю пап Ранке, а также старинные летописи, мемуары и разные другие источники и пособия. С великим злорадством рассказывал он мне из немецких летописей X, XI и XII веков о так называемом управлении, или царствовании папских наложниц (Hurenregiment), о знаменитой Морозии, которая ставила на папский престол своих шестнадцатилетних сыновей, прижитых от своего любовника – тоже папы; рассказывал о пресловутой папессе Иоанне, переодетой в мужское одеяние и в качестве папы Иоанна восседавшей на папском престоле; к этому присовокуплял мой рассказчик, как однажды, эта священная персона в папском облачении, предшествуя крестному ходу из базилики Св. Климента к Иоанну Латеранскому, вдруг почувствовала приближение немедленных родов, упала в изнеможении и в углу узенького переулка разрешилась от бремени. Это укромное местечко в пустыре можно было видеть еще в 1874 году.

Из позднейшего времени мой милый собеседник поведал самые соблазнительные скандалы папской курии из мемуаров об Олимпии Мальдакини.

Эта ловкая женщина, заправляя общественными и политическими делами Рима и всей Италии, в течение десяти лет, с 1844 по 1855, по мужу принадлежала к аристократической фамилии Maildalchini Pamfili, история которой связана с городом Видербо, где у них был дворец, особые покои в одном из женских монастырей, и в миле от города роскошная вилла, где Олимпия принимала к себе папу Иннокентия. Старинную фамилию Maildalchini, сохранившуюся в этой форме в Видербо, переделали Maldachini, под которою прослыла эта замечательная героиня старинного романа аббата Гвальди, наполненного характеристическими подробностями, самыми постыдными для римской аристократии того времени, и светской, и, особенно духовной. Римские скандалы гремели по всей Италии и далеко за пределами ее, и в обществе, и в литературе, и в политике. Мраморный Пасквино облеплялся сотнями пасквинат, или пасквилей, и перекликался с своим собратом Марфорио. Когда, благочестивая до тех пор, Олимпия, вместе с Иннокентием, вступила на римский престол, Пасквино возвестил Риму о событии каламбуром: «Olim pia, nunc impia» [1]1
  «Некогда искупительно, теперь – преступно» (лат.)


[Закрыть], а когда она сделала Ватикан сборищем женщин дурного поведения, Пасквино рекомендовал своему собрату: «Se tu vuoi farsi il ruffiano, – tmverai donne al Vaticano» [2]2
  «Если хочешь сделаться сводником, баб найдешь в Ватикане» (ит.)


[Закрыть]. Когда же, по решению Олимпии, Иннокентий возвел в кардинальское звание своего восемнадцатилетнего племянника, а ее сына, снискавшего себе известность только по своей глупости и безобразию, Марфорио, в свою очередь, адресовался к Пасквино: «Non pianger, Pasquino, compagna ti sara Maldachino» [3]3
  «Не печалься, Пасквино, компаньон твой, возможно, Мальдачино» (ит.)


[Закрыть]. По всей Европе были распространяемы золотые и серебряные медали с портретом Олимпии в папской тиаре Св. Петра на одной стороне, и на другой – с портретом самого Иннокентия в женской прическе, с веретеном и прялкою в руках. В Англии будто бы перед самим Кромвелем играли комедию: «Свадьба папы» на английском языке. Иннокентий просит у Олимпии руки; она отказывает ему, потому что он безобразен и гадок, и соглашается только тогда, когда он отдает ей сначала ключ от рая, а потом и от ада, который она вытребовала с тем, чтобы он не спровадил ее в ад, когда она надоест ему. На их свадьбе веселятся братья и сестры Доминиканского и других орденов, в радостном ожидании, что и для них наступит время сочетаться браком. Наконец, один проповедник в Женеве на текст о том, что муж не должен подчиняться власти жены, громил унизительное положение римской церкви, порабощенной Олимпиею. Эти и другие подробности аббат Гвальди группирует в своем историческом очерке, придавая ему романтический интерес меткими характеристиками действующих лиц, их живыми разговорами, пикантными остротами и, наконец, всею обстановкою тогдашней жизни в Риме как аристократической, так и народной – на улицах.

Таким образом, ополчившись во всеоружии для диспутов с католическими богословами, о Герасим поселился в Риме, на главной его улице Corso, идущей от Народной площади (Piazzo del Popolo) до самого Капитолия. Как на квартире, так и вообще в простонародной римской публике он прозывался не священником, или прелатом, а кавалером (cavaliere Gerasimo). Он, с своей стороны, особ католического духовенства называл «западными попами». «Вот вчера я встретил на улице западного попа и порядочно отделал его!» и т. д. П

...

конец ознакомительного фрагмента