Текст книги "Судьба литератора"

Судьба литератора
Федор Иванов

© Федор Иванов, 2017

ISBN 978-5-4485-4807-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Наши тризны и пиры

Мне позвонил главный режиссер нашего театра и сказал:

«Поздравляю! Тебе присвоено звание «Заслуженный артист РФ».

Заслужил, артист! Мы гордимся тобой!»

Я поблагодарил его, сказал, что полагалось сказать в подобном случае, пообещал грандиозный банкет…

Закончив разговор, я сел и задумался.

Столько лет я грезил об этом дне! Вовсе не потому, что я какой-то там особенно тщеславный, не потому, что горжусь каждым своим чихом и надуваю щеки, чтобы потрясти ими перед уязвленным до самой глубины космоса мирозданием.

Мне просто очень хотелось признания!

Если артист этого не хочет, не жаждет, не алчет, к этому не стремится, то у него что-то не так с головой, либо он просто не актер по духу, не художник по душе и по целеполаганию!

Грандиозно, что меня все-таки признали! Уже не ждал, по правде говоря! Пойду-ка я куплю все же бутылку водки и отмечу этот великий день, пока жена с работы не пришла… Она у меня не пьет, слава богу, и при ней мне пить будет, как всегда, как-то неловко, словно грешнику травить анекдоты среди святых…

Торжественные мероприятия в театре мне устраивать, честно говоря, не на что… Да и не хочется. Не кому там сердце обнажить аж до самого донышка, а значит, и выпивка теряет всякий смысл: что за радость пить с тем, кому не готов всю правду про себя рассказать да еще приврать для художественности?! А за кулисами таких товарищей у меня нет.

Иду в магазин. День ясный. Лето, наконец, пришло! Даже погода сегодня ликует, отмечает со мной великое событие!

Как я быстро собрался! У радости легкие ноги! Даже пакет с собой не взял! Я обычно его беру, чтобы лишние не покупать: пакеты становятся все более платными. Даже в больших магазинах!

Ну-ну, хватит про деньги! Сегодня буду думать только о хорошем! Вернусь домой, выпью, расслаблюсь. Поразмышляю немного о жизни и о себе… Приятная программка!

У входа в магазин собралась небольшая компания из тоскующих по дозаправке граждан… То ли деньги стреляют, то ли ждут кого-то…

Сколько же их у нас! А нужны этой «публике» театры? Да что там театры! История, литература, физика, химия, биология, станок с программным управлением? Да что там станок! Пилу и топор в руках не держали эти продвинутые горожане!

Прохожу мимо них вполне благополучно. В магазине никого. Покупаю бутылку «Праздничной». От пакета отказываюсь: я еще миллионером не стал!

Выхожу на улицу. Несу бутылку в правой руке, слегка прижимая к груди.

Что это? Компания обступает, окружает меня! Так вот кого они ждали!

Их передние конечности тянутся ко мне со всех сторон! Как щупальца осьминогов! Как клешни крабов! Я обеими руками вдавливаю бутылку в живот, наклоняюсь над ней, чтобы не вырвали, дико хриплю: «Не дам!»

Что острое и горячее вторгается в меня, скользит снизу вверх вдоль позвоночника, превращается в ледяной холод под сердцем. Я падаю и уже не чувствую, как у меня из рук вырывают бутылку….

…На следующий день я, уже в виде газовой смеси неизвестного состава, порхаю над землей, точнее, над нашим кварталом.

На асфальте у магазина еще не успели смыть кровь…

Моя жена идет оформлять печальные документы,…

Ее друзья из театра едут за венком и лентами с моим именем…

Сегодня я еще могу помнить и думать! Не о будущем, впрочем, а только по инерции, словно дожевывая котлету, которой уже нет в тарелке,…

Господи! Зачем ты дал нам так много лишнего? Звания, знания ради тщеславия, бутылки с горячительными напитками для противоестественного веселия и… «друзей наших жен»?!

Но все это уже не про меня! Спектакль продолжается силами других актеров…

Я покидаю атмосферу: память моя, прозрачное белое облако, редеет, тает, сияет, растворяется в ясном небе, и вот уже…

Как тихо в этой Вселенной!..

Судьба литератора

Он сочинял рассказы. Говорили, что неплохие. Иные морщили нос: «Тоже еще Лев Толстой нашелся. Не егози! Живи спокойно». Да он и сам только о том и мечтал. Но не получалось. Что-то стучало изнутри, просило, а то и заставляло писать, не отпускало!

Постепенно он стал строить собственную жизнь по законам литературы. Когда ему предлагали решение или подсказывали ход, он говорил, что это банально. Так уже было у… и называл писателя.

Нет изюминки. Неинтересно. Лишние детали. Скучно…

Мы не только пишем бездарно, мы и живем точно с такой же отдачей. Жизнь, действительно, банальна и скучна: с ее длинным прологом и коротким, часто очень обычным эпилогом; жизнь свою еще сложнее выдумывать, чем книги: таков порядок вещей.

Он становился старше и как-то внутренне насупился. Ему теперь захотелось сочинять не книги, а жизнь! Истово! Всерьез!

Жизнь становится интересной только тогда, когда подвергается литературной обработке. Все самые грандиозные свершения, события, трагедии, всё покрывается толстым слоем пепла, скуки, посредственности, золой нелепой гордыни «горе-проповедника», все вянет, если не тронуто резцом искусства, не описано пером мастера, не рассказано языком художественного творчества.

Ему хотелось не только творить по законам жизни, но и жить по законам творчества, создавать бытие, превращая его в искусство.

В каждом действии он видел завязку, кульминацию и развязку.

Судьба, если она есть, по профессии литератор, одаренный от Бога, либо бездарный виршеплет, это уже как у кого получится!

Он пришел к мысли, что в творчестве оставить след невозможно. Творчество для человека всего лишь игра, улыбка, усмешка или желание выплакать душу. Вот почему так невыносимо скучно читать иные «великие» произведения, напыщенные, назидательные, серьезные, «сделанные» по строгому плану! С вечностью же дружит только поступок, только действие, большое или малое, неважно, но, все равно, осязаемое, ощутимое, способное остаться после окончания бренной жизни…

…Он пришел в военкомат жарким летним днем. В комнатах стояла духота, жужжала муха, в глазах офицеров застыла скука. В отделе учета сидели две немолодые женщины. Одна из них что-то писала, другая обмахивалась газетой.

«Да вы что, с ума сошли?» чуть ли не хором воскликнули женщины. «Да вас там подстрелят, как зайца!»

«На чье имя подавать рапорт?» спросил он угрюмо.

«Пишите на военкома!» буркнула женщина с газетой и презрительно сощурила глаза. Сколько пришлось ей перевидать на своем служебном веку всякого рода воинственных идиотов!

…Машина мчалась по дороге между отлогих гор. Жара мутно текла в знойном небе. Солдаты в кузове, внешне спокойные, крепко сжимали в ладонях автоматы. Ждали новых «провокаций» боевиков. Так, деликатно, массовые информаторы называли кровавые нападения, после которых молодые здоровые парни превращались в груз «200».

Машину вдруг подкинуло, затем швырнуло на землю.

Глаза обожгло пламенем, потом по ушам ударила взрывная волна. Солдаты вылетели из кузова, «обгоняя» осколки. Спереди из-за кустов забили автоматы. Спецназовцы перекатились на обочину дороги и открыли ответный огонь. Несколько тел остались лежать у горящего грузовика.

Один из лежавших солдат вдруг вскочил и, спотыкаясь, падая и снова вставая, побежал по дороге. Правой рукой он прижимал к груди висящую на сухожилиях левую руку. Вместе с рукой он прижимал к себе небольшой блокнот в зеленой обложке, в котором он что-то записывал за миг подрыва грузовика.

Почему-то боевики в него не стреляли. Наконец, он упал, будто споткнулся о камень, и больше не встал.

Выстрелы с холма вдруг прекратились. Солдаты еще палили по инерции, потом автоматы смолкли.

Враг отошел в горы, унося убитых и раненых. Вечером по радио сказали, что незаконные вооруженные формирования понесли в стычке под станицей значительные потери: пятнадцать человек убитыми ранеными. «Интересно, кто это у нас так точно считает? Нам не до арифметики было, да и не видно в пыли и дыму…» недоумевали спецназовцы. Впрочем, военная пропаганда всегда была делом рук самых отъявленных «оптимистов»…

…Ночью в лагере

...

конец ознакомительного фрагмента