Текст книги "Бандиты времен социализма. Хроника российской преступности 1917-1991 годы"

Группировка «отошедших» возникла во время и после войны, когда в лагерях значительно увеличилось число осужденных за измену Родине, бандитизм и другие тяжкие преступления. Попав в лагерь, эти люди стали объединяться с уголовниками, исключенными за всякие нарушения из группировки воров в законе. Отходу от «законников» способствовал и Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года об усилении уголовной ответственности за хищения. Этот указ внес существенный раскол в среду воров в законе и ужесточил борьбу за влияние внутри группировки. Многие воры стали требовать пересмотра «устава», за что были немедленно изгнаны из группировки и пополнили ряды «отошедших». Последние были намного гибче по сравнению с принципиальными ворами в законе, и их «устав» разрешал им контактировать с администрацией ИТУ – работать бригадирами, поварами, нарядчиками и т. д. Это значительно облегчало им жизнь, и руководители ИТУ относились к ним благосклоннее, чем к ворам в законе. Эта благосклонность подбрасывала еще больше дров в пожар войны, что бушевала в конце 40-х между ворами в законе и «отошедшими». Война эта получила название «сучьей» и была поистине беспощадной. Если, к примеру, вор в законе случайно во время этапа попадал к «отошедшим», те под страхом смерти заставляли его принять их веру и отречься от «законников». Последние же действовали еще жестче и оставляли врагу только один выбор – нож в сердце.

В результате многие осужденные, не желая примыкать ни к тем ни к другим, создавали свои мелкие группировки типа «Красная шапочка», «Дери-бери» или «Один на льдине».

Серьезные перемены в МВД СССР в середине 50-х годов заставили воров в законе сплотиться еще сильнее, так как теперь стало ясно, что, помимо их вечных врагов – «отошедших», на них всей мощью навалится и новая власть. Так оно и получилось. Как только Н. Дудоров пришел в МВД и разобрался в ситуации, он в том же 1956 году начал борьбу с «законниками». Под Свердловском был создан специальный лагерь, куда согнали почти всех воров в законе. Так как в отличие от «отошедших» они бойкотировали работу в лагерях и тюрьмах, здесь их всех стали заставлять трудиться. Тех, кто отказывался, тут же переводили на голодный паек и до упора морили голодом. Давление на воров было настолько сильным, что кое-кто из них попросту ломался. Таких оказалось девять человек, и все они согласились написать обращение ко всем ворам в законе в СССР с призывом «завязать» со своим прошлым. Вскоре это послание увидело свет, правда, подписи под ним поставили уже семь человек.

К делу перевоспитания воров в законе подключилась вся партийная и государственная пропаганда. Газеты публиковали письма раскаявшихся воров, писатели взялись за написание нужных в этом плане книг (Ю. Герман), кинематографисты начали снимать антиворовские фильмы. Ярким примером подобного кинематографа может служить кинолента «Верьте мне, люди!» (1965 г.), в которой в роли раскаявшегося вора в законе снялся будущий кино-Ленин Кирилл Лавров.

Одним из эпизодов этой кампании явились и события начала 1959 года. Тогда, во время отдыха Н. Хрущева в Крыму, ему на стол легло письмо от одного вора-рецидивиста, четырежды судимого. В этом письме он обращался к главе государства со следующими словами: «Начать свою старую преступную жизнь я не могу и не могу вернуться к семье, так как бросил ее без денег и в долгах. За пять лет, как я уехал, я не совершил ни одного преступления.

Я не боюсь ответственности и прошу Вас ответить советом, как мне быть. Я буду ждать ежедневно в течение этого времени, как только у меня хватит силы воли, буду ждать беседы с Вами. Если сочтете нужным меня арестовать, я и с этим согласен…»

Получив это письмо, Н. Хрущев пригласил автора к себе. Их встреча состоялась через несколько дней и была, можно сказать, исторической. Глава государства, выслушав горести бывшего вора, пообещал ему помочь. Хрущев, в частности, сказал: «Я позвоню секретарю горкома партии, попрошу его, чтобы обратили внимание на вас, устроили на работу, помогли бы приобрести квалификацию… Вам дадут кредит, чтобы вы построили себе домик, или же попрошу, если есть возможность, чтобы вам дали квартиру, и тогда вы будете платить меньше…»

Как глава государства сказал, так, естественно, все и было сделано. Бывшего вора приняли на работу, он получил новую квартиру.

В конце мая 1959 года об этом случае Н. Хрущев рассказал участникам Третьего съезда писателей СССР. А уже через три недели в ЦК КПСС родилась записка, в которой излагалась реакция заключенных страны на этот эпизод из речи Н. Хрущева. Вот лишь небольшие отрывки из той записки: «Выступление на III съезде писателей товарища Хрущева Н.С., и особенно в той части речи, где он говорил о приеме на личную беседу бывшего вора, привлекло исключительное внимание заключенных, содержащихся в местах заключения МВД РСФСР.

Подавляющее большинство заключенных положительно высказываются об этом выступлении, заявляя о том, что их судьба не потеряна, о них все больше проявляют заботу руководители партии и правительства.

Так, заключенный Ш., содержащийся в ИТК Свердловской области, говорил: «Действительно, жизнь в нашей стране в настоящее время изменилась, это видно из речей руководителей правительства. В настоящее время есть забота о тех лицах, которые раньше совершали преступления, их устраивают на работу, оказывают материальную помощь. Такой заботы нет ни в какой капиталистической стране…»

Заключенный П. (Кемеровская область) заявил: «Такого еще не было, чтобы руководители партии и правительства уделили внимание бывшему вору. А вот Н. С. Хрущев это сделал».

Заключенный Б., 1929 года рождения, осужденный к 3 годам ИТК, сказал: «Н. С. Хрущев верит нам, заключенным. Это не просто выступление, а указание, чтобы к нам, заключенным, после освобождения не относились так, как относились раньше. Теперь, после этого выступления, наверное, будет легче с пропиской, отразится и на новом кодексе, сроки будут давать меньше… Вот говорили, что Н. С. Хрущев жесткий представитель власти, а он нет, принял нашего брата и помог ему, это просто надо быть душевным человеком. Нет, что и говорить, а Хрущев все-таки голова, все он видит и везде успевает…»

В ИТК № 9 УМЗ Горьковской области заключенный П., 1935 года рождения, подлежащий условно-досрочному освобождению, ознакомившись с речью Н. С. Хрущева на съезде писателей, сказал: «Эта речь приведет к значительному уменьшению преступности. Я вырезал эту часть речи, где говорится о воре, и ношу ее на груди. Когда я освобожусь и поеду устраиваться на работу, она мне поможет…»

Однако наряду с положительными высказываниями имели место и отрицательные отклики.

Так, заключенные А., Ш. (Свердловская область) заявили: «Это сделано выборочно, специально для выступления. Это провокация, которая преследует цель изъятия воров и заточения их в места заключения. Кто-то клюнет на эту провокацию, придут с повинной, вот их-то и задержат. Такие меры проводятся не впервые…»

Думается, последнее утверждение гораздо ближе к истине, чем все предыдущие. В той войне с преступностью, что велась властью в конце 50-х годов, отсутствовали всякие правила «хорошего тона». Воров в законе, к примеру, «валили» всеми возможными способами, мазали грязью так, что не было никакой возможности впоследствии отмыться. Администрация ИТУ выставляла воров в законе перед другими заключенными в самом неприглядном виде, обнародуя факты их отступничества когда-то, освещая неприглядные факты биографии. В ответ «законники» сопротивлялись отчаянно. В 1957 году на сходке в Краснодаре воры в законе подвергли публичной казни двух отступников. Молва об этом случае облетела все зоны страны и на какое-то время способствовала сплочению «законников». Но даже несмотря на подобные акции, положение воров в законе тогда было отчаянным. Само время обрекло их на поражение.

Опьяненное свободой общество готово было преодолеть любые препятствия на пути к светлому будущему. Преступники, не вставшие на путь исправления, вызывали у людей лютую ненависть, и народ в одночасье поднялся на борьбу с ними. В ноябре 1958 года по инициативе ленинградских рабочих в стране возникли первые Добровольные народные дружины. К 1959 году уже было 84 тысячи таких дружин, насчитывающих в своих рядах более 2 миллионов человек. Это потом ДНД превратились в показушное мероприятие, за участие в котором людям приплюсовывали три лишних дня к отпуску, а тогда, в 50-х годах, это была реальная поддержка милиции в борьбе с уличной преступностью.

Однако одновременно с ростом ДНД партийное и государственное руководство страны целенаправленно сокращало численность сотрудников МВД. Еще 22 октября 1956 года министр внутренних дел РСФСР Н. Стаханов рапортовал ЦК КПСС о сокращении органов внутренних дел почти на 7 тысяч человек. А 10 октября 1958 года, накануне возникновения ДНД, МВД СССР предложило МВД РСФСР сократить свои ряды еще на 14 331 человека. Предложение было тут же принято к исполнению. В связи с этим милиция Ленинграда, к примеру, уменьшилась на 950 человек. Всего же за 1958–1959 годы из органов внутренних дел России были уволены 15 682 человека, что позволило государству сэкономить 163 миллиона рублей. Такое массовое сокращение сил правопорядка в стране диктовалось сверху, самим Н. Хрущевым, который уверенно вел советский народ к коммунизму. Поэтому, подстраиваясь под указующий перст главы государства, высокие начальники в МВД и в Министерстве обороны без всякого сожаления выкидывали с работы сотни тысяч человек. В своем отчете в ЦК КПСС в 1959 году руководство МВД СССР сообщало: «В результате повышения роли общественности в борьбе с преступностью и нарушениями общественного порядка количество возбужденных милицией уголовных дел по сравнению с 1958 годом сократилось на 26,4 %, а число лиц, привлеченных к уголовной ответственности, уменьшилось на 33,8 %».

По той же статистике, составленной в недрах МВД, в 1959 году по сравнению с 1958 годом количество преступлений в РСФСР уменьшилось на 27,1 %, а по наиболее опасным – на 24,5 %.

В 1958 году увидели свет «Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик», которые заменили собой действовавшие с 1924 года Основные начала уголовного законодательства СССР и союзных республик. Особенностью «Основ» 58-го года являлось сужение и смягчение ответственности за деяния, не представляющие большой опасности для общества и государства. Вместе с тем «Основы…» усиливали ответственность за некоторые наиболее тяжкие преступления. В частности, они предусматривали ужесточение наказания для рецидивистов и других опасных антиобщественных элементов.

В конце концов эйфория от скорого вхождения в коммунизм привела Н. Хрущева и его соратников к мысли об упразднении союзного МВД. Тогда казалось, что с остатками преступности в стране в скором времени будет покончено объединенными силами милиции и дружинников, а посему столь громоздкий аппарат, как МВД, с легким сердцем можно распустить. 13 января 1960 года Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «Об упразднении Министерства внутренних дел СССР». Ряд его служб и функций был передан МВД РСФСР и союзных республик.

Это решение высшего руководства явилось полной неожиданностью для министра Н. Дудорова, который на февраль 1960 года назначил Всесоюзное совещание работников органов МВД. Однако реакция министра на расформирование его ведомства наверху никого всерьез не интересовала. Что касается самого Н. Хрущева, то с тех пор, как Н. Дудоров стал предпринимать попытки дискредитировать председателя КГБ СССР Ивана Серова, свояка Хрущева, первый секретарь ЦК КПСС явно охладел к министру внутренних дел. 1 мая 1960 года МВД СССР прекратило свою деятельность. Министром МВД РСФСР по-прежнему оставался Н. Стаханов, Н. Дудоров 20 июля был назначен Генеральным правительственным комиссаром Всемирной выставки 1967 года в Москве. После этого москвичи сочинили байку: «Чем Дудоров отличается от Ивана Сусанина? Сусанин завел врагов в болото, где вместе с ними и погиб. А Дудоров завел в болото МВД, где оно погибло, а Дудоров получил новое назначение».

Между тем, несмотря на победные реляции эмвэдэшных статистов, преступность в стране в период массового исхода из правоохранительных органов десятков тысяч специалистов и не думала идти на снижение. Суды же, пытаясь шагать в ногу с либеральным временем, старались не заводить уголовных дел по многим преступлениям, ограничиваясь передачей провинившихся на поруки общественности. В результате этого в первом полугодии 1960 года по сравнению со вторым полугодием 1959 года количество наиболее опасных преступлений увеличилось на 22,9 %. Немалую долю в них составляли изнасилования.

Встревоженное ростом преступности, руководство страны не нашло ничего лучшего, как обвинить во всем МВД России и лично министра Н. Стаханова. 4 августа 1960 года Бюро ЦК КПСС по РСФСР во главе с Н. Хрущевым приняло постановление «О состоянии борьбы с уголовной преступностью в РСФСР и политико-воспитательной работе в местах заключения». В нем отмечалось, что МВД РСФСР неудовлетворительно выполняет ранее принятые постановления по этим вопросам, в результате чего в борьбе с преступностью имеются значительные недостатки. По мнению Н. Хрущева, подобные бумажные постановления должны были буквально свернуть бандитов в бараний рог. Но, как и следовало ожидать, подобное бумаготворчество стало очередной насмешкой над действительностью. Преступность в стране продолжала расти. И тогда по инициативе все того же импульсивного Никиты Сергеевича Хрущева в Уголовный кодекс страны внесли существенные изменения и восстановили смертную казнь за некоторые виды преступления. К ним относились и изнасилования, и хозяйственные преступления. Более того, по инициативе Н. Хрущева смертная казнь была признана допустимой и в отношении несовершеннолетних. После этого решения в Ленинграде к расстрелу был приговорен 14-летний Нейланд, повинный в убийстве своих родителей.

Начало теневой экономики

Дела Я. Рокотова, Б. Ройфмана и др. Восстание в Муроме

В связи со значительной либерализацией экономической политики внутри страны в СССР в конце 50-х годов, как грибы после дождя стали появляться всевозможные частновладельческие предприятия, существующие под видом артелей и фабрик. Небывалый прилив энтузиазма обуял «цеховиков».

Надо сказать, что «цеховых» дел мастера обладали массой всевозможных талантов и способностей. В стране всеобщего учета и контроля заниматься левым производством было крайне неуютно и опасно, это требовало от «цеховиков» дополнительной сноровки и умения. Расстрелянного в 1952 году Николая Павленко сменили не менее талантливые и достойные ученики. Да это и понятно. Люди, не сумевшие найти себя на поприще партийной и государственной службы, но не желавшие жить хуже, пошли в хозяйственные структуры, и многие из них, не боявшиеся риска, попали в теневую экономику. Можно сказать, это были лучшие из лучших советских аферистов.

Отметим, что до 1956 года максимальная сумма хищений и взяток в стране составляла 20 тысяч рублей. Большего репрессивная система, созданная Сталиным, своим воротилам теневого бизнеса не позволяла. Н. Хрущев либерализовал систему, что не замедлило сказаться на теневой экономике: она начала постепенно расширяться и нагуливать жирок. В немалой степени этому процессу способствовал и развал МВД, учиненный в конце 50-х годов. Также сквозь пальцы смотрел на деяния «цеховиков» и КГБ, во главе которого в декабре 1958 года встал бывший комсомольский лидер всесоюзного масштаба Александр Шелепин.

Однако с начала 60-х годов, а точнее, в преддверии XXII съезда КПСС (октябрь 1961 г.), в практику правоохранительных органов была возвращена жесткая репрессивная политика по отношению к тем же «цеховикам», валютчикам и спекулянтам, в простонародье именуемым расхитителями социалистической собственности. По стране прокатились громкие судебные процессы над данной категорией преступников, завершившиеся расстрельными приговорами. Самым беспрецедентным убийством государством своих сограждан в хрущевское время по приговору суда явилось так называемое «дело валютчиков», или дело Яна Рокотова и Владислава Файбишенко. Произошло это в середине 1961 года.

Ян Тимофеевич Рокотов родился в 1929 году в интеллигентной семье. Отец его был директором крупного ленинградского предприятия. Во время учебы в институте на юридическом факультете в конце 40-х годов Яна арестовали органы МГБ и, обвинив его в антисоветской деятельности, отправили на 8 лет в лагерь. Но хрущевская «оттепель» освободила молодого человека из заключения, и Рокотов переехал в Москву, где у него проживала тетя. Этот переезд стал роковым событием в жизни Рокотова. Летом 1957 года в Москве состоялся Всемирный фестиваль молодежи и студентов, во время которого Рокотов впервые стал свидетелем скупки валюты у иностранных туристов его товарищем по лагерной отсидке. С этого момента и он вполне сознательно выбрал для себя новое поле деятельности – стал валютчиком.

В те годы официальный курс доллара равнялся четырем рублям (учитывая старый масштаб цен, т. е. до обмена денег в 1961 г.). Затем в конце 50-х годов в стране ввели специальный туристский курс: 10 рублей за доллар. Но иностранцам, приезжавшим в СССР, все равно было выгоднее иметь дело с такими, как Рокотов, они платили за «бакс» по 20–25 рублей. Помимо них, Рокотов имел дело с «восточными иностранцами», которые продавали за доллары и рубли золотые монеты царской России. По ценам швейцарского банка такой рубль стоил 9 долларов, а Рокотов покупал их за 20. Затем он тут же продавал их в Москве за полторы тысячи рублей за одну монету. С помощью подобной активной деятельности на валютном рынке Ян Рокотов по кличке Косой стал одной из самых заметных фигур в валютном бизнесе Москвы. За один вечер подобной «работы» он умудрялся зарабатывать по 50 тысяч рублей. Черный рынок валюты в Москве работал на полных оборотах, и в преддверии денежной реформы население активно вкладывало свои деньги в недевальвируемое золото и драгоценности.

Свидетель тех событий И. Фильштинский позднее вспоминал: «По доходившим до меня слухам, Ян сумел войти в контакт с каким-то западногерманским банком. Внося в этот банк марки, приезжавшие в СССР иностранцы получали от Яна советские деньги по выгодному курсу, и, напротив, выезжавшие за границу советские люди, выдав Яну советские деньги, получали за границей соответствующую сумму в валюте. Одна моя бывшая солагерница шепотом рассказывала мне, что обороты Яна достигли многих десятков тысяч рублей. Ходили слухи о его легендарном богатстве, каких-то немыслимых кутежах в московских и ленинградских ресторанах и о любовницах из полууголовного и артистического миров.

Валютные комбинации Яна были столь умело продуманы и настолько эффектны, что ходили слухи, будто в Западной Германии ему была присуждена премия за лучшую финансовую сделку последних десятилетий, а один из городов сделал его своим почетным гражданином. Если это даже легенда, то она сама по себе свидетельствует о той дани уважения, которое его финансовые способности вызвали в деловых кругах.

Самое любопытное, что вопреки слухам Ян не производил в это время впечатление преуспевающего дельца. Я трижды случайно встречал Яна на улице, и он всегда казался мне скромным и небогатым человеком…»

Между тем безнаказанная деятельность Рокотова длилась ровно до тех пор, пока власть не объявила очередную войну преступности. Летом 1960 года вышел указ, в соответствии с которым КГБ передавались дела о нарушении правил валютных операций, контрабанде, хищениях государственной собственности в особо крупных размерах. Но даже после появления этого указа длинные руки КГБ добрались до Рокотова лишь в мае 1961 года, когда комитет провел широкие аресты в среде московских валютчиков. Столь удивительную неуловимость Рокотова вполне можно объяснить, если принять в расчет тот факт, что он был негласным агентом МВД и состоял в приятельских отношениях с самим начальником валютного отдела Петровки, 38. Начальник в звании майора имел неплохой навар с Рокотова, за его счет посещал московские рестораны и отдыхал на курортах. И лишь в мае 1961 года эта «дружба» закончилась, причем майор, почувствовав, что запахло жареным, сдал своего агента КГБ. Рокотова арестовали на Ленинградском вокзале, возле камеры хранения, где хранились его миллионы: 440 золотых монет, золотые слитки весом в 12 килограммов, валюта (всего на 2,5 миллиона). 19 мая все центральные газеты поместили информацию из КГБ СССР и союзной Прокуратуры об аресте группы валютчиков. Вместе с Рокотовым были арестованы: 23-летний Владислав Файбишенко, искусствовед Надежда Эдлис и ее муж музыкант Сергей Попов, ученый Иустин Лагун, москвичка Мушибиря Ризванова и три брата Паписмедовы из Тбилиси. Согласно обвинительному заключению, Рокотов и Файбишенко скупали валюту у мелких фарцовщиков и золото у иностранцев из арабских стран, Эдлис, Попов и Лагун сбывали это через перекупщиков Ризванову и Паписмедовых. В результате через их руки прошло иностранной валюты и золотых монет в общей сложности на 20 миллионов рублей.

К этому делу было приковано самое пристальное внимание со стороны руководства союзного КГБ, с каждым из арестованных лично повидался председатель КГБ СССР Александр Шелепин.

Огромный резонанс в обществе вызвал и суд над валютчиками, который состоялся в июне 1961 года в здании Мосгорсуда, что на Каланчевке. «Комсомольская правда» и «Известия» напечатали на своих страницах обличительные статьи с убийственными названиями: «Стервятники», «Стервятники держат ответ». Эпитеты типа «мерзостное отвратительное впечатление», «мерзкие подонки» и т. д. обильно усыпали эти статьи. Тот же И. Фильштинский по этому поводу вспоминал: «Появление в газетах фельетонов о Яне было для меня полной неожиданностью. В них Ян рисовался как некая «демоническая» личность, крупный валютчик и спекулянт и даже неотразимый Дон Жуан, совратитель многих женщин, вроде Синей Бороды. Все это как-то сильно не вязалось с его обликом. Ходили слухи, что он стал жертвой какой-то интриги в борьбе различных отделов специальных служб, работники одного из которых, занимавшиеся расследованием крупных валютных спекуляций, пытались сделать карьеру на этом деле и умышленно раздували его масштабы. Так это или не так, не знаю, но Ян, несомненно, оказался жертвой какой-то закулисной игры».

Однако, несмотря на всю истерию, поднятую газетами вокруг этого дела, подсудимые держали себя в зале суда довольно раскованно, не чувствуя за собой слишком большой вины. Они пока не догадывались, какую директиву относительно их судьбы в скором времени спустят сверху кремлевские руководители. А пока Ян Рокотов вел себя вполне разумно, не отрицая в целом своей вины, но и не паникуя, уповая в душе на то, что суд будет к нему снисходителен и учтет его пятилетнюю отсидку в сталинских лагерях. Владислав Файбишенко вообще ничего страшного в этом процессе для себя не усматривал, молодость брала свое, и он на протяжении всего заседания вел себя вызывающе, дерзил прокурору и оскорблял свидетелей. Все подсудимые прекрасно знали: в период совершения ими преступления действовал закон, по которому им полагалось всего три года лишения свободы с конфискацией имущества. И даже появление 5 мая 1961 года Указа Президиума Верховного Совета СССР о борьбе с расхитителями социалистической собственности и нарушителями правил о валютных операциях, по которому им могли «влепить» 15 лет тюрьмы, не насторожило их настолько, чтобы они испугались. И лишь когда суд приговорил их к этим 15 годам, подсудимые наконец осознали, кем они должны были стать для разъяренной в тот момент системы. Но даже тогда им, устрашенным объявленным приговором, не могло прийти в голову, что это еще не последний ужас в их такой короткой жизни.

Со 2 по 5 июня 1961 года Н. Хрущев находился в Вене, где встречался с президентом США Дж. Кеннеди. И вот во время одного из разговоров с журналистами Хрущев принялся гневно обличать господ капиталистов, тыча им в нос убийственные, на его взгляд, факты возмутительных порядков, царящих на Западе. В ответ он услышал, что, оказывается, коммунистическая Москва отнюдь не лучше капиталистического Западного Берлина и, к примеру, черный валютный рынок Москвы чуть ли не Мекка спекуляции в Европе. Хрущев был явно ошарашен такой информацией. По приезде в Москву он вызвал к себе Председателя КГБ Александра Шелепина и поинтересовался, правду ли ему сказали капиталисты. Шелепин в ответ развел руками и доложил: органы КГБ делают все от них зависящее, чтобы прикрыть это грязное гнездо спекуляции в Москве. «Вот на днях будут судить большую группу валютчиков», – сообщил Шелепин Хрущеву в свое оправдание. И с этого момента Хрущев стал лично следить за развитием событий в Мосгорсуде. Когда же узнал, что валютчикам дали всего лишь по 15 лет, он несказанно возмутился и сам взялся за восстановление справедливости. Тут же председатель Мосгорсуда Л. Громков был снят со своей должности. А 6 июля в свет вышел еще один Указ Президиума Верховного Совета СССР по данной категории преступлений, по которому к подсудимым могла применяться высшая мера наказания – расстрел. Прошло еще немного времени, и 21 июля того же года газета «Правда» сообщила: «Генеральным прокурором СССР был внесен в Верховный суд РСФСР кассационный протест на мягкость приговора Московского городского суда по делу Рокотова и др. Учитывая, что Рокотов и Файбишенко совершили тяжелое уголовное преступление, Верховный суд РСФСР на основании части второй статьи 15-1 Закона о государственных преступлениях приговорил Рокотова и Файбишенко к смертной казни – расстрелу с конфискацией всех изъятых ценностей и имущества».

Через несколько дней после этого в Пугачевской башне Бутырской тюрьмы приговор был приведен в исполнение.

Это беспрецедентное в советской уголовной практике дело послужило сигналом к новой волне, теперь уже не сталинского, а хрущевского террора в стране. Уголовные дела на расхитителей социалистической собственности пеклись тогда как блины, людей расстреливали не десятками, а сотнями.

На текстильной фабрике № 11 в Перове в Москве была разоблачена органами КГБ преступная группа из 25 человек во главе с Борисом Ройфманом, которая занималась выпуском левой продукции. Ройфман отличился тем, что одним из первых в стране стал использовать сеть лечебных учреждений, называемых психоневрологическими диспансерами, в целях выпуска товаров массового потребления. Данные лечебные учреждения получали от местных исполнительных органов власти определенные денежные суммы на организацию в своих отделах трудотерапии. На эти деньги приобреталось оборудование, которое потом в основном не использовалось и ржавело на складах. Вот тогда-то на горизонте и объявился Ройфман, который предложил руководителям диспансеров наладить в их мастерских выпуск нужного людям трикотажа. Медики с удовольствием согласились запустить свое оборудование и использовать в работе своих больных, тем более что они обходились им задешево.

Выпущенный вскоре трикотаж начали продавать в небольших палатках на рынках и вокзалах. И что самое удивительное, пользовался он куда большим спросом у покупателей, чем те же изделия, но выпущенные на государственных фабриках. Вот и работали они не покладая рук, обеспечивая народ модным трикотажем, а себя – звонкой монетой. В Краснопресненском психоневрологическом диспансере работали 58 высокопроизводительных трикотажных машин, и больные там трудились в несколько смен. Сырье поступало регулярно (шерсть, например, привозили из Нальчика), и сбыт продукции был хорошо организован. Руководитель этого производства Шая Шакерман (кстати, приходившийся племянником знаменитому одесскому налетчику Мишке Япончику, убитому еще в гражданскую) заработал на этом деле несколько миллионов рублей.

Однако рано или поздно деятельность подобных миллионеров должна была быть пресечена. Что и случилось с тем же Шакерманом и его сообщниками, у которых чекисты изъяли около 100 килограммов золота и золотых монет, 262,5 карата бриллиантов и другие ценности на сумму два с половиной миллиона рублей.

Что касается Бориса Ройфмана, то он после ареста чистосердечно признался во всем и рассказал, как по доброте своей был втянут в частнопредпринимательскую деятельность. По его словам выходило, будто, являясь весьма талантливым специалистом в кустарной промышленности, он поддался на уговоры своих коллег создать при диспансере левое производство. Мол, ему за это было клятвенно обещано лучшее оборудование и фондовые товары. На самом же деле ничего подобного он не дождался, зато затратил огромные суммы денег на подкуп тех же чиновников в госучреждениях.

В ответ на чистосердечные признания Ройфмана КГБ обещал сохранить ему жизнь, учитывая, что был он фронтовиком и на свободе у него остались двое малолетних детей, один из которых был психически неполноценен. По работе Ройфман характеризовался весьма положительно, его коллеги отзывались о нем как о порядочном и честном человеке. Однако суд, исполняя директиву об ужесточении наказания за подобные преступления, приговорил Ройфмана и еще нескольких обвиняемых к расстрелу. КГБ пытался было заступиться за несчастного, но Хрущев, лично курировавший это дело, грозным окриком: «Одним жидом будет меньше!» – поставил точку в этом деле.

Отметим, что всего с ноября 1962 по июль 1963 года (то есть за 9 месяцев) в СССР прошло более 80 «хозяйственных» процессов и на них было вынесено 163 смертных приговора.

В то же время те, кто имел личные связи с сильными мира сего, за подобные же преступления отделывались легким испугом. Например, тогда же в Москве была разоблачена группа расхитителей, действовавшая под крышей крупнейшего универмага «Москва». Главным действующим лицом в ней была директор универмага Мария Коршилова, до этого долгое время возглавлявшая московский ЦУМ. Работа в таком солидном заведении, да еще в руководящей должности, позволила Коршиловой обзавестись весьма полезными знакомствами (она, в частности, дружила с секретарем ЦК КПСС Екатериной Фурцевой) и стать вскоре членом горкома КПСС. Находясь на должности директора «Москвы», Коршилова сумела добиться через Министерство торговли разрешения на открытие трикотажного цеха при универмаге. Начальником его она сделала своего давнего знакомого Александра Хейфеца. Вскоре после начала работы этого цеха на прилавки универмага легли первые тенниски, майки, женское и детское белье. Вся эта продукция моментально раскупалась, что позволяло Коршиловой иметь для себя солидный куш и платить своим рабочим гораздо больше, чем они смогли бы получать на государственных предприятиях такого типа. В результате за пять лет деятельности цеха было похищено государственного имущества на 2,5 миллиона рублей.