Текст книги "История Византийской империи. Эпоха смут"

Глава V
Западные границы империи. Лангобарды до конца VI в.

Есть мнение, что императорский наместник в Италии Нарсес пригласил в Италию лангобардов, чтобы отомстить двору за несправедливое к нему недоверие. Нет нужды прибегать к подобному объяснению итальянских событий. Сношения лангобардов с империей начались гораздо ранее, т. к. лангобардские наемники служили в имперском войске и принимали даже участие в порабощении Италии. Побывав в прекрасной стране и ознакомившись с призрачным военным могуществом империи, лангобарды и без прямого приглашения Нарсеса могли прийти к мысли о возможности поселения в Италии. В 568 г. на место отозванного Нарсеса прибыл в Италию префект Лонгин; он вступал в Равенну, когда лангобарды начали завоевание Северной Италии под предводительством славного в предании по своим военным подвигам Албоина.

В высшей степени любопытное обстоятельство, что лангобарды при своем вторжении в Северную Италию не встретили значительных препятствий; только за стенами укрепленных городов, которых брать лангобарды не были в состоянии, спасалось сельское население от варварского нашествия. Поэтому занятие Италии направлялось узкой полосой, сначала по долине р. По, потом, минуя Равенну, к юго-западу. Рим и Неаполь остались под властью Византии, в Средней Италии главным опорным пунктом их власти было Сполето, а на юге – Беневент. Первыми городами, захваченными лангобардами, были Фриуль (Forum Julii) и несколько южней Аквилея. Успехи завоевания ничем не нарушались, и уже летом 569 г. Албоин взял важный город будущей Ломбардии, Милан, и в то же время начал осаду Павии, которая оказала самое упорное сопротивление и сдалась лишь через три года. Здесь лангобардские короли основали свою столицу.

В 572 г. Албоин был убит по проискам жены своей, королевы Розамунды, происходившей из королевского рода Гепидов и взятой лангобардами в плен. Предводители дружин и начальники родов, которых было более 30, избрали в короли герцога Клефа, но и он правил не больше полутора лет и в 574 г. погиб от руки убийцы. Затем более 10 лет у лангобардов было бескоролевье; в течение этого времени особенно выразились слабые стороны государственного устройства этого народа. Отдельные герцоги желали править самостоятельно, не повинуясь центральной власти; образованные ими герцогства не имели между собой связи и имели вид самостоятельных владений. Десятилетие от смерти Клефа до избрания в короли Автари было чрезвычайно благоприятным для Византии периодом, чтобы задержать движение лангобардов. Хотя империя не воспользовалась этим временем, но все же период бескоролевья оказал вредное влияние на устройство лангобардов в завоеванной стране. Каждый герцог заботился о собственных выгодах и обогащении на счет подчиненного населения, общегосударственная идея отсутствовала, и преобладали сепаратные стремления. При таких условиях не могло быть общего движения против сильнейших центров византийской власти на полуострове. Правда, герцог Беневентский угрожал Неаполю, Сполетский – Риму, из Павии делали демонстрации против Равенны, но каждый из этих городов, будучи в состоянии померяться силами с отдельным герцогством, не устоял бы против соединенных сил всех лангобардов. Несмотря на благоприятные условия, империя не предприняла действительных мер к освобождению Италии и дала лангобардам время пережить бескоролевье и сознать необходимость принятия таких мер, которые обеспечивали бы им спокойствие в будущем.

По смерти Клефа 35 герцогов оказались во главе городов и территорий, захваченных лангобардами [1], за исключением Сполето и Беневента, которые еще оставались под властью Византии. В 584 г. ввиду грозящей опасности с севера от франков избран был королем сын Клефа Автари, причем герцоги поступились в пользу короля некоторыми правами и пожертвовали на содержание королевского двора часть своих земель.

Теперь посмотрим на отношения империи к событиям, происходившим в Италии. В первые годы движения лангобардов Византия не имела в Италии такого главнокомандующего, каковы были Велисарий или Нарсес. Представителем империи в 567 г. был префект Лонгин, который не вел оборонительной войны, по всей вероятности, потому, что не имел для того военных средств. Тяжелое положение, в котором находилась империя вследствие набегов аваров и по случаю войны с персами, до известной степени объясняет беззащитное положение западной границы, хотя не может оправдывать громадной ошибки, допущенной византийским правительством почти добровольной уступкой такой важной провинции лангобардам. Ошибка скоро была сознана, что видно в принятии исключительных мер к охранению византийского господства в Италии. Ближайшим следствием нового порядка вещей, установившегося на полуострове, было не только полное разобщение ее частей, но и отделение ее городов от всяких сношений с органами византийской власти в Равенне. Рим по целым годам не мог сноситься по своим делам с правительством, и все, что оставалось в Средней и Южной Италии свободным от лангобардов, по необходимости стало тянуть более к Риму, чем к Византии.

Империя хотя и поздно, но поняла ошибку и пыталась поправить дело устройством нового и оригинального органа власти в Италии. Мы говорим об экзархате. Происхождение экзархата не может быть с точностью определено. Во главе провинции после Лонгина и Бадуария (575–577), которые имели звание префекта, некоторое время не было особо назначенного лица. Из Рима было снаряжено посольство в Константинополь с просьбой о помощи, но император Тиверий, ссылаясь на недостаток войска и денег, отказал в посылке военного отряда и ограничился переговорами с франкским королем, который обещал сделать на лангобардов нападение с севера. Лишь по истечении двух лет, т. е. в 579 г., отправлен был из Константинополя специальный военный отряд под предводительством особого военного начальника с широкими полномочиями, которому были подчинены небольшие гарнизоны, рассеянные по городам Италии. Следует думать, что к этому времени относится появление экзархата [2].

Первое упоминание об экзархе находим от 584 г. в письме папы Пелагия II к своему апокрисиарию в Константинополе, диакону Григорию, будущему знаменитому папе того же имени. Письмо рисует так живо тогдашнее положение дел в Италии, что его можно привести сполна [3]. Представитель папы завязал в Константинополе сношения при дворе и между высшими сановниками, пользовался покровительством императрицы Константины и Маврикия, будущего императора. Благодаря его влиянию заключено было трехлетнее перемирие с лангобардами, для чего представитель императора вступил в переговоры с королем Автари. Но перемирие скоро было нарушено, и Пелагий сообщает своему уполномоченному следующее о происшествиях в Италии.

«Мы отправляем к тебе с необходимыми известиями нотария Гонората вместе с епископом Себастианом, который, побывав в тех местах и в Равенне с патрицием Децием, может сообщить тебе обо всем по личным наблюдениям, дабы ты доложил императору, что найдешь возможным. Бедствия и страдания, причиняемые нам клятвопреступным лангобардским королем, никто не в состоянии выразить словами. Вместе с братом нашим Себастианом, который имеет сделать доклад императору о нуждах и опасностях, угрожающих всей Италии, постарайтесь всемерно принести нам облегчение, ибо государство (res publica) находится в таком отчаянном положении, что если Господь не вдохнет в сердце благочестивейшего императора, чтобы он присущее ему милосердие распространил на своих рабов и благоволил дать нам облегчение или в лице одного главнокомандующего (magister militum), или дуки, то мы окажемся в крайнем положении, ибо Римская область совсем лишена защиты. Экзарх же пишет, чтобы на него не возлагали никакой надежды, так как признается, что не в состоянии защищать и собственную область[11]11
  Et exarchus scribit, nullum nobis posse remedium facere.


[Закрыть]. Итак, да внушит ему Господь мысль без замедления оказать нам помощь, прежде чем военная сила отвратительнейшего народа не захватит и те места, которые пока еще принадлежат империи».

Таким образом, в 584 г. был уже в Равенне генерал-губернатор с титулом экзарха, хотя положение дел в Италии нисколько от того не изменилось. Но т. к. дальнейшая история византийского господства в Италии стоит в связи с экзархатом, то здесь уместно будет остановить внимание на этом новом административном учреждении, которое не стоит, впрочем, совершенно одиноко в системе устройства провинций.

В лице экзарха следует видеть высший чин византийской администрации, большей частью в сане патрикия, который ввиду исключительных обстоятельств соединял в своих руках административную и судебную власть. Гражданская власть префекта претории, военная (magister militum) и судебная (judex) соединялись теперь в руках военной администрации, и во главе отдельных провинций стояли военные чины с титулом duces, а во главе всех военных округов поставлен патрикий с именем экзарха, ad regendam omnem Italian. В качестве высшей власти в стране экзарх был облечен исключительными привилегиями по церковной, гражданской и военной администрации и занимал истинно царское положение, пользуясь неограниченными полномочиями. Занимаемый им в Равенне дворец имел наименование священного (sacrum palatium), как назывались только места царского пребывания; при посещении Рима ему устраивалась царская встреча: сенат, духовенство и народ в торжественной процессии выходили к нему навстречу за стены города [4].

Административные и гражданские акты помечались годом царствования императора и именем экзарха. Его власть простиралась на все проявления общественной жизни. Он был главнокомандующим всех военных сил, расположенных в Италии, и всякое серьезное военное дело зависело от его личного руководства; от него зависело право войны и с лангобардами. В гражданской администрации он был высшим авторитетом по отношению ко всему служащему персоналу, от него зависело назначение на должности и удаление с мест военных губернаторов (трибуны, дуки). Судебная и финансовая часть также подлежала его контролю как высшей и апелляционной инстанции. При тесной связи церковных и гражданских дел в ту эпоху, при той политической роли, какая выпадала на долю римского папы в VII–VIII вв., особенно важно было для истории византийско-итальянских отношений, как выразится власть экзарха относительно римского папы. Это наиболее любопытная сторона в занимающем нас вопросе, и мы остановимся на ней ниже.

Возвращаясь к истории постепенного распространения лангобардов по Италии, мы должны отметить тот факт, что первые годы Византия не принимала никаких решительных мер и ограничивалась обороной городов, в которых оставались небольшие гарнизоны. Первая более или менее правильная битва дана была лангобардам в 575 или 576 г., но она была проиграна греками. Следствием этого было дальнейшее распространение лангобардов в Среднюю Италию и утверждение их в Сполето и Беневенте. Таким образом, Равенна оказалась отрезанной от Рима, лангобардские нападения стали угрожать Риму и Неаполю, это именно положение дел рисуется в письме папы, приведенном выше.

Избрание в короли Автари мало изменяло итальянские отношения, потому что герцоги, привыкшие во время бескоролевья самостоятельно распоряжаться в своих областях, продолжали округлять доставшиеся им герцогства и притеснять беззащитное римское население. Большим успехом можно считать совершенно новый факт в отношениях империи и лангобардов, случившийся при экзархе Смарагде (585–589), именно трехлетнее перемирие. Правда, империя этим актом признавала совершившийся факт захвата лангобардами части ее владений, но, с другой стороны, нельзя не видеть здесь и перемену к лучшему в интересах несчастной страны, предоставленной хищническим опустошениям страшного врага. Этим перемирием король Автари воспользовался для того, чтобы положить основания к устройству лангобардского народа на новой земле и к определению отношений герцогов к королевской власти. К тому же времени относятся первые дипломатические сношения с франкским государством, которое могло быть весьма опасным для лангобардов, если бы стало против них действовать в союзе с императором.

В 590 г. Автари умер от поднесенного ему яда; что он возбудил против себя много недовольства, это легко объясняется его стремлением обезопасить королевскую власть против своеволия герцогов и принятыми им мерами к защите своих арианских подданных против католического духовенства. Религиозному вопросу суждено было иметь большое значение в итальянско-византийских отношениях не только потому, что лангобарды были арианами и, следовательно, еретиками, с точки зрения господствовавшего в Восточной и Западной Церкви учения, но еще и потому, что в недрах самой православной Церкви был раскол, который имел свои корни в разностях воззрений на догмат о божеском и человеческом естестве в Богочеловеке. Вследствие лангобардского завоевания и соединенных с ним политических перемен произошел переворот в положении многих епископий, в особенности Северной Италии, поставивший их в иные отношения к Риму, чем это было прежде. Находясь в области, занятой лангобардами, епископ Милана и патриарх Аквилеи с подчиненными им епископиями выступили из непосредственной зависимости от римского епископа; независимо от того некоторые католические епископы оставили свои кафедры и спаслись в области, куда не доходили еще лангобарды, а на их место вступили или ариане, или схизматики. Вследствие этого была опасность, что Северная Италия и в церковном отношении отделится от империи, как уже она отделилась политически. Церковное положение в стране занимало внимание византийского правительства и весьма глубоко затрагивало интересы римского епископа. Воспользоваться этим положением как политическим орудием против империи и приготовить в завоевателях-арианах опору католической Церкви и итальянской народности против империи несомненно было весьма дальновидным и патриотическим предприятием, которое требовало большого ума и знания современных отношений. Мы подходим к самой интересной личности в истории средних веков, которая положила устои для римского папства и подготовила освобождение Италии из-под власти империи.

Папа Григорий Великий (590–604) есть самый крупный выразитель национальной идеи итальянского народа. В то время как гражданская власть оказалась ниже тех требований, какие к ней предъявляли смутные обстоятельства, римский епископ, став на защиту итальянского народа, приготовил твердую почву притязаниям пап на политическое главенство в Италии. Ко времени Григория Великого нужно относить начало возвышения папства, и в этом отношении ему должно быть уделено в истории значительное место [5]. По происхождению своему Григорий принадлежал к древней патрицианской и сенаторской фамилии, обладал большими богатствами, которые употребил на благотворительные дела и устройство монастырей. Получив прекрасное образование и имев впереди блестящую служебную карьеру, Григорий пожертвовал почестями и положением своему духовному влечению и постригся в монахи. Папа Пелагий II оценил его способности и послал его в Константинополь своим нунцием (апокрисиарий), где он оставался до 584 г. После Пелагия в 590 г. клир и народ избрали Григория на епископскую кафедру в Риме. Пока происходили сложные формальности утверждения этого избрания со стороны императора, Григорий по обычаям того времени вступил в управление Римской Церковью.

Постигшее за год перед тем наводнение сопровождалось большими бедствиями для Италии. Вода затопила низменные местности в Северной и Средней Италии, причем пострадали предместья города Рима и повреждены были частные и общественные здания. В особенности чувствителен был вред, нанесенный церковным хлебным запасам. К стихийному бедствию присоединилась моровая язва, производившая большие опустошения в Риме и его окрестностях. При таком внутреннем положении дел, отягчаемом постоянными внешними угрозами лангобардского нашествия, Григорий, говорят, был смущен ввиду тяжелой ответственности и воспользовался своими связями в Константинополе, чтобы ходатайствовать перед императором о неутверждении его избрания.

Из первых распоряжений папы Григория можно видеть, какое значение имела Церковь в конце VI в. и как римский епископ понимал свои обязанности. «Я не знаю, – выражается он в одном письме, – принял ли я на себя должность пастыря или земного владыки». Что прежде всего обращает на себя внимание в деятельности Григория, это общественное служение епископа Рима и отзывчивость его на запросы, выдвигаемые временем и обстоятельствами. Риму и его окрестностям угрожает голод, и не было другого государственного учреждения, кроме Церкви, которое было бы в состоянии принять на себя заботу о прокормлении бедных. Церковь была единственным прибежищем для бедных и голодных, и на епископе города Рима покоились все надежды. Дабы предотвратить бедствие, Григорий открыл имевшиеся в Церкви запасы хлеба и вступил в живые сношения с управителями церковных имений, требуя от них немедленной присылки хлеба. Одно из первых его писем было в Сицилию, которая была житницей Италии и где были значительные церковные имущества (патримонии св. Петра). Сицилийский урожай помог Григорию предотвратить опасность, угрожавшую его пастве. Король лангобардов Автари, предпринявший в 589–590 гг. новое движение с целью округлить свое завоевание, побудил императора искать сближения с франкским королем Хильдебертом, который своим вторжением в Северную Италию мог нанести лангобардам значительный вред и отвлечь их от походов в Среднюю Италию. В то же время назначением нового экзарха Романа (589–596), которому даны были в распоряжение более значительные военные средства, византийское правительство старалось заручиться союзниками и друзьями в самой Италии среди герцогов и обезопасить наиболее важные пункты, как Равенна и Рим. При таких обстоятельствах произошла смерть Автари в 590 г.

Довольно трудно разобраться в обстоятельствах, сопровождавших смерть короля и вступление на престол его преемника, туринского герцога Агилульфа. На первый план выступает здесь вдова Автари, королева Теоделинда, происходившая из баварского королевского дома и исповедовавшая католическую веру. Будто бы она отдала свою руку храброму Агилульфу и тем содействовала избранию его в короли. Существенное значение этого обстоятельства, которое вполне было оценено папой, заключается в том, что католическая королева могла оказать влияние на арианского короля и окружавших его людей, и ввиду этих соображений папа не преминул завязать с ней переписку. Быть может, под этим углом зрения следует смотреть на некоторую уступчивость нового короля по отношению к представлениям экзарха Романа. Во всяком случае, идя по этому пути, последующие папы достигли обращения лангобардов к католичеству. Но это случилось позже, предстояло еще преодолеть множество затруднений.

Ближайший к Риму герцог Сполето Ариульф в особенности ставил папу в тяжкое положение, угрожая сношениям Рима с Равенной и Неаполем и отрезав Вечный город от остальной Италии. В 592 г. собранная им из охотников разного происхождения дружина вступила в Римскую область и стала под стенами города. В городе не видим ни гражданских, ни военных властей, экзарх далеко и занят защитой Равенны; чтобы добраться до Рима, ему нужно было воспользоваться морскими судами и обойти кругом всю Италию. Таким образом, обстоятельства передавали папе не только гражданские, но и политические судьбы Рима. Положение становилось тем опаснее, что были слухи о движении на Рим герцога Беневента. Чтобы предотвратить опасность, папа послал к герцогу Ариульфу послов с предложением денежного откупа. Герцог не прочь был снять осаду и отступить, но ставил условием, чтобы предложение папы было подтверждено подписью экзарха. Но здесь встретились препятствия весьма деликатного свойства. Экзарх не считал удобным дать свое согласие на акт, к которому папа и лангобарды пришли помимо его воли и без его предварительного разрешения. Он полагал, что, дав согласие на заключение перемирия, он ослабит свое влияние в Риме и заслужит нерасположение императора, и потому не согласился на представления папы. В письме к архиепископу равеннскому Григорий жалуется, что экзарх помешал ему заключить мир, и убеждает архиепископа употребить все свое влияние на экзарха, чтобы расположить его в пользу папы. Оказывалось, что в Риме не было достаточного гарнизона и что некому было защищать стены.

Осенью 593 г. Рим снова подвергся осаде, и на этот раз со стороны короля. Повторились те же сцены, которые были при осаде города в прошедшем году. «Наши напасти увеличились до чрезмерности, – говорил папа в своей проповеди, – со всех сторон мы окружены мечами, со всех сторон нам угрожает опасность смерти. Одни приходят с оторванными руками, другие взяты в плен».

В это время Григорий сказал несколько проповедей на текст из пророка Иезекииля. Чертами современности особенно богата одна беседа по яркому сопоставлению тогдашнего положения Рима с пророчествами об Иерусалиме и Самарии [6]. Приводим несколько мест из этой беседы.

«Какая же остается нам в сем мире отрада? Везде видим печаль, всюду раздаются стоны. Города разрушены, крепости срыты, поля опустошены, земля обращена в пустыню. На полях не осталось колонов, в городах нет жителей, и те малые остатки, которые еще мы видим, каждодневно и неослабно терпят новые поражения. Небесные бичи разят без конца, ибо еще не уничтожили греховности нашей. На наших глазах одних берут в плен, других увечат, иных убивают. Какая же отрада дана нам в сей жизни? Но если даже такой мир мы любим, то, значит, мы любим не радости, но раны. Посмотрим, что сталось с Римом, бывшей владычицей вселенной. Многообразно удрученный различными страданиями, разорением граждан, утеснением варваров, частыми опустошениями, он испытал все то, что пророк Иезекииль говорил о Самарии (XXIV, 4, 5, 10, 11). Котел был поставлен тогда, когда был основан этот город; тогда в него налита вода и собраны в нем куски, когда отовсюду стекались в него народы, которые, как горячая вода, подверглись кипению в мировых событиях и разварились в кипятке, подобно кускам мяса. Об этом прекрасно сказано: вскипел котел, и разварились в нем кости, ибо сначала сильно бурлила в нем погоня за славой, но потом пропала и сама слава вместе с теми, которые гонялись за ней. Под костями разумеются сильные земли, под мясом народ, ибо как костями держится мясо, так вельможами слабость народа. Но теперь у него отняты все сильные мира, ибо кости переварились, и народа больше нет, ибо мясо распустилось. Где сенат, где народ? Растопились кости, распустилось мясо, погас весь блеск гражданских достоинств, уничтожился весь состав его. И мы немногие, которые еще влачим жалкое существование, находимся под постоянным опасением то меча, то разнообразных страданий. Поставь, сказано, пустой котел на уголья. Ибо при отсутствии сената гибнет народ, и среди немногих оставшихся ежедневно увеличиваются скорбь и плач, так переживает последние дни опустевший Рим[12]12
  Iam vacua ardet Roma.


[Закрыть]. Но что говорить о людях, когда на наших глазах разрушаются самые здания. Куда девались те, которые некогда гордились его блеском? Где их роскошь, где их гордость, где постоянная радость и чрезмерная веселость?»

Агилульф осаждал город, вероятно, без особого напряжения и не взял его. Папа организовал защиту из граждан, сам входил на стены и видел своими глазами, как римлян целыми толпами отправляли на продажу в Галлию. Он не мог ожидать помощи ни из Византии, ни из Равенны и начал вести переговоры о мире опять от своего имени. Но как вопрос шел не только о снятии осады с Рима, но и об общем мире, то потребовалось согласие экзарха. Встречая и на этот раз упорное сопротивление к утверждению так желанного мира, мы не иначе можем объяснять действия экзарха, как ревнивым охранением прав. Весьма вероятно, что он заподозрил действия Григория и в глазах императора, который написал папе укорительное письмо, порицая его за непринятие некоторых мер к защите города. Папа отвечал почтительно, но с достоинством: «Когда дело идет об Италии, я бы просил ваше величество смотреть на дела, а не склонять слух к внушениям других. Впрочем, я более надеюсь на милосердие Иисуса, чем на твое правосудие».

Хотя война продолжалась и после того, как Агилульф, получив окуп, снял осаду с Рима, но папа употреблял все меры и перед императором и перед лангобардским королем, чтобы заключить окончательный мир. Ему удалось достигнуть, что прежний экзарх был отозван, а новый был уступчивей на его представления. Мир с лангобардами заключен был, наконец, в 599 г.; благодарственные письма Григория к равеннскому архиепископу и королеве Теоделинде показывали, что этот мир состоялся вследствие влияния на Агилульфа названных лиц. Договаривающиеся стороны были, с одной стороны, лангобардский король и его герцоги, с другой – византийский наместник в Равенне (Каллиник). Когда дело дошло до подписания договора, лангобардский король изъявил желание, чтобы и Григорий приложил свою подпись. Момент, характерный для суждения о том, как смотрели на римского епископа в Италии. Но тогда папы еще помнили границу между светскою и духовною властью, еще не было теории о соединении в лице папы двух этих властей, неизвестен был принцип двух мечей в руках папы… и Григорий отказался от подписи договора.

Престол св. Петра занимал первое место между западными епископскими кафедрами. Даже восточные епископы, хотя не без оговорок, признавали за ним первое право чести. Когда константинопольский патриарх принял титул вселенского, Григорий прямо высказался против него, утверждая, что такой титул еще приличен был бы римскому епископу, но что он не желает носить его из боязни оскорбить других патриархов. Но если право чести и усвоялось римской кафедре, с этим далеко не соединялось мысли о том, чтобы римскому епископу принадлежало право решения вопросов веры и суда над другими епископами. Тем не менее в VII в. входит папская власть с готовыми уже задатками главенства в западном христианском мире в вопросах веры и церковной дисциплины. Эта теория выработана Григорием в отношениях его к равеннскому и миланскому архиепископам; она основывалась, однако, не на канонических правилах, но на личности самого Григория и почете, которым он по справедливости пользовался между своими собратьями. Но, во всяком случае, первые завоевания римский престол имел в собственной Италии, где местные епископы, бедные и приниженные вследствие лангобардского завоевания, не могли равняться по силе и значению с римским епископом. Семь северных провинций, например, были подчинены в церковном отношении миланскому архиепископу. Но когда лангобарды взяли Милан, архиепископ бежал в Геную и не только сам нуждался в поддержке, но и его паства получала новых епископов и священников из Рима. Равеннский архиепископ, правда, пользовался некоторыми привилегиями, но его епархия ограничивалась иногда только стенами города. Вообще, бедствия времени побуждали итальянцев соединяться теснее около епископа, а почетнейшим и влиятельнейшим между ними, бесспорно, был римский.

В Риме и вообще в греческой Италии Григорий пользовался высшим значением, чем императорские чиновники. Со времени падения остготского владычества общественная жизнь в городах во многом изменилась. В Риме не встречаем ни консулов, ни сената, ни публичных игр, с чем связывались воспоминания о минувшем императорском времени. Угасли значительные древние роды, разорились крупные землевладельцы. Повеяло другим, новым для Рима направлением: церковные вопросы стали занимать людей, интересующихся вообще какими-нибудь вопросами, церковные праздники сменяют народные празднества старой поры. Общество искало опоры, мирного убежища против бед и насилий: Церковь открыла нуждающимся такое убежище. Те массы бедного люда, которые имели право требовать panem et circenses, и требование которых удовлетворялось специально для того назначенными лицами и учреждениями, и теперь еще более нуждались в прокормлении, но общество не могло ничем помочь им. Сокровища Церкви и щедрость епископа оставались единственным источником, из которого с избытком получали нуждавшиеся. В притворах церквей, в оградах монастырей в воскресные и праздничные дни бедные получали пищу и одежду из рук чиновников папы. Ворота города открыты были для больных, лишенных крова и пищи, бежавших от преследования лангобардов, в Риме принимали их, лечили и кормили. Таким образом, тесные обстоятельства времени должны были сблизить римское население с их епископом; со времени Григория епископский престол принимает значение национального учреждения.

Римский епископ не был еще светским властителем, но был уже крупным собственником-землевладельцем. Его патримонии, или земли, приписанные престолу св. Петра, находились в Южной Италии, Сицилии, Далмации; в особенности же ему принадлежало много владений, составлявших прежде ager Romanus. Земли его были населены и обрабатываемы колонами. Управление их поручалось духовным лицам, которые имели право суда и надзора за хозяйством, подлежали строгой отчетности по сбору податей и доставке их в Рим. Переписка папы с управителями его патримоний заслуживает полного внимания того, кто имел бы в виду заняться состоянием земледельческого класса в это время [7]. Земля обрабатывалась колонами, прикрепленными к участку и платившими оброк деньгами или натурой. Отсюда-то получал папа ежегодно денежные суммы и хлебные запасы, которыми он снабжал римское население во время продолжительных осад, выкупал пленных и платил выкуп лангобардам. Сфера влияния папы не ограничивалась церковными делами. Судебная и финансовая система, господствовавшая в Италии, при бесконтрольности со стороны центрального правительства открывала легкую возможность к злоупотреблению и насилию. В самом деле, мог ли экзарх контролировать действия судей или сборщиков податей в Средней и Южной Италии, мог ли ограждать население против своеволия военной власти, которая между тем в бурную эпоху лангобардского нашествия должна была получить преобладающее значение? Стоит обратить внимание на некоторые черты деятельности Григория вне города Рима, и именно по соответствию с теми правами, какие даны были Прагматической санкцией Юстиниана.

Римский епископ имел полную возможность знать, что делается во всех концах Италии. Правители патримоний доносили ему не только о хозяйственных делах, но и о состоянии страны, в которой находилась патримония. Местные епископы, находившиеся в подчинении от Рима по церковным делам, были также и верными исполнителями желаний и поручений папы; они даже находились в некоторой зависимости от правителей патримоний [8]. Само собою разумеется, где можно было, он действовал на гражданские чины чрез местного епископа, на экзарха – чрез равеннского архиепископа; но были при этом затруднения деликатного свойства, где Григорию по совести необходимо было вмешаться, но где по практике и обычаю считалось неуместным его вмешательство. Таковы все вопросы внутреннего управления: суд, сбор податей и др., исключавшие непосредственное участие в них духовной власти. Но Григорий не останавливался на этом затруднении и нашел средства распространить нравственное влияние на действия правителей провинций. Если же кто не обращал внимания на предостережения, Григорий жаловался на того прямо константинопольскому двору[13]13
  Весьма любопытно письмо к императрице Констанции. Ер. IV, 33.


[Закрыть]. В этом отношении нравственный контроль его простирался на отдаленные провинции, как Африка, на правителей островов Сардинии и Корсики. Иногда Григорий обращался с обличением прямо к обвиненному перед ним лицу. Так, проконсул Италии присвоил себе хлебные запасы, собранные в Неаполе: Григорий указывает ему неприличие его поступка.