Текст книги "Мартовские фиалки"

– Хорошо, господин Сикс. – Он пожелал нам спокойной ночи и удалился.

– Ну, а теперь поговорим о деле, господин Гюнтер, – сказал Сикс, когда дверь закрылась. С сигарой в углу рта, он был похож на аукциониста, в то время как его манера говорить напоминала ребенка, который что-то объясняет и одновременно сосет леденец. – Примите мои извинения за то, что я просил доставить вас сюда в столь позднее время, но вы должны меня простить – я очень занятой человек. А кроме того, я человек весьма осторожный.

– Это так понятно, господин Сикс. – Я по-прежнему сопереживал. – Я ведь кое о чем наслышан.

– Вполне вероятно. Мое положение в обществе требует от меня, чтобы я покровительствовал различным начинаниям, финансировал разного рода благотворительные организации. Вы понимаете, о чем идет речь: богатство накладывает определенные обязательства.

А также предполагает соответствующую манеру одеваться, подумал я. Представляя, о чем он сейчас собирается со мной говорить, я заранее испытывал непреодолимую скуку, однако вслух произнес:

– Охотно этому верю, – при этом сделав ударение на слове «верю». Мой тон заставил его на мгновение усомниться, стоит ли повторять в моем присутствии избитые фразы, которые я столько раз уже слышал, но потом, видимо, он решил, что без них не обойтись. Конечно, «в этом деле нужна осторожность» и «все должно происходить в строжайшей тайне», поскольку он, разумеется, не хочет, «чтобы власти совали нос в его дела», и так далее, и тому подобное. Вот так всегда: клиенты почему-то убеждены, что они могут учить тебя, как расследовать их дело. Вроде бы они тебе не до конца доверяют, и как будто ты сам не понимаешь, что, если люди обращаются к тебе, значит, ты им гарантируешь секретность и, само собой, осторожность в собственных действиях.

– Если бы я мог хорошо зарабатывать на своей службе в полиции, то ни за что бы не стал частным детективом, – сказал я. – Для частного детектива длинный язык – погибель. Одно лишнее слово, и парочка уважаемых страховых компаний или несколько адвокатов, которых ты считал постоянными клиентами, откажутся иметь с тобой дело. Я догадываюсь, что, прежде чем пригласить, вы меня проверили. Поэтому давайте сразу перейдем к делу. Хорошо?

Сикс одобрительно кивнул. Я заметил, что богатые люди любят, когда с ними говорят прямо: они путают прямоту с честностью.

В этот момент в комнату неслышно вошел дворецкий и подал кофе, воду и бренди для своего хозяина. От него исходил слабый запах пота и каких-то специй, а лицо его сохраняло отсутствующее выражение, словно в ушах у него были затычки, и ни единого слова из нашего разговора не долетало до его слуха. Я сделал глоток и подумал, что, скажи я сейчас Сиксу, что моя бабушка, будучи несовершеннолетней, сбежала из дому с фюрером, дворецкий с тем же выражением лица продолжал бы разливать напитки и волос бы на его голове не шелохнулся. Признаться, я даже не заметил, когда он вышел из комнаты.

– Фотография, которую вы рассматривали, была сделана всего несколько лет назад на выпускном вечере моей дочери. Окончив школу, она стала учительницей в школе имени Арндта в Далеме.

Я достал ручку и приготовился делать записи на обратной стороне пригласительного билета на свадьбу Дагмар.

– Нет, – сказал Сикс, – пожалуйста, никаких записей. Сначала просто послушайте. Перед тем как мы расстанемся, господин Шем передаст вам все необходимые документы... Она была неплохой учительницей, хотя, если честно, мне бы хотелось, чтобы она посвятила себя чему-нибудь другому. У Греты – да, я забыл вам сказать, что ее звали Грета, – был замечательный голос, и я мечтал о том, чтобы она стала профессиональной певицей. Но в 1930 году она вышла замуж за молодого адвоката, служившего в Берлинском провинциальном суде. Его звали Пауль Пфарр.

– Звали? – спросил я.

Он снова глубоко вздохнул.

– Да. Надо было сказать об этом сразу. Боюсь, что он тоже мертв.

– Значит, двойное убийство, – подытожил я.

– Да, – подтвердил он, потупившись, – двойное. – Сикс достал бумажник и вытащил оттуда фотографию. – Это их свадьба.

Снимок не давал никакой дополнительной информации, кроме того, что свадьба, как и все подобные празднества высшего света, происходила в отеле «Адлон». Я сразу узнал «Сад Гёте» и «Фонтан шепотов» в виде китайской пагоды, украшенной фигурками слонов. Мне с трудом удалось подавить зевок: фотография сама по себе была неважная, да и свадьбы мне уже порядком надоели. Я вернул ее Сиксу.

– Прекрасная пара, – сказал я, закуривая следующую сигарету. Потухшая сигара Сикса лежала на круглой латунной пепельнице.

– Грета работала в школе до 1934 года, когда она, подобно многим другим женщинам, потеряла работу. Вы знаете, что правительство приняло новый курс, и женщин стали везде выгонять со службы. Тем временем Пауль устроился в министерство внутренних дел. Вскоре после этого моя первая жена Лиза умерла, и Грета впала в глубокую депрессию, начала пить и поздно возвращаться домой. Но в последнее время, мне показалось, она стала похожа на Грету прежнюю. – Сикс какое-то время мрачно разглядывал свой стакан, а затем проглотил бренди одним залпом. – А три дня назад – это случилось ночью – Пауль и Грета погибли во время пожара в своем доме в Лихтерфелде-Ост. Но, прежде чем возник пожар, их застрелили, причем в каждого было выпущено по нескольку пуль. Кроме того, преступники ограбили сейф.

– Вам известно содержимое сейфа?

– Я сказал парням из Крипо, что понятия не имею, что там было.

Я уловил в его словах скрытый смысл и высказался прямо:

– Что, видимо, не совсем соответствует истине?

– Я действительно не знаю, что там могло быть. Но одна вещь – и об этом я точно знал – там была. Однако полиции я ничего не сообщил.

– Почему?

– Потому что не хотел, чтобы полиция об этом знала.

– А мне вы скажете?

– Я объясню, что это за вещь, и думаю, вам удастся найти убийцу раньше, чем это сделает полиция.

– И что затем? – Я надеялся, что он не потребует от меня, чтобы я сводил счеты с убийцей, поскольку мне совсем не хотелось вступать в какие-либо сделки с совестью, особенно в деле, за которое, я уверен, хорошо заплатят.

– Перед тем как предать убийцу в руки правосудия, вы должны будете вернуть мне мою собственность. И помните, что эта вещь ни при каких обстоятельствах не должна очутиться в руках властей.

– О чем же все-таки идет речь?

Сикс задумчиво сложил руки на груди, потом опустил их и, наконец, обнял себя, как это делают певички на эстраде. Он изучающе поглядел на меня.

– Разумеется, все останется между нами, – проворчал я.

– О бриллиантах, – наконец сказал он. – Видите ли, господин Гюнтер, моя дочь умерла, не оставив завещания, а без такового вся ее собственность переходит к мужу. Пауль же в своем завещании передает все свое имущество рейху. – Сикс покачал головой. – Вы встречались когда-нибудь с такой глупостью, господин Гюнтер? Он все завещал рейху. То есть все, что у него было. В это трудно поверить, но это так.

– Ну что ж, значит, он был настоящий патриот.

Но Сикс не почувствовал иронии в моих словах и презрительно фыркнул.

– Мой дорогой господин Гюнтер, он был национал-социалистом, а эти люди думают, что только они и любят свое Отечество. – Он мрачно улыбнулся. – Я тоже патриот своей страны. И наверное, я отдаю ей как никто другой. Но мне трудно смириться с мыслью, что рейх еще больше обогатится, и снова за мой счет. Вы меня понимаете?

– Думаю, что да.

– Но дело не только в этом. Бриллианты принадлежали матери Греты, и помимо их стоимости – прямо скажу вам, немалой, – они дороги мне как память о жене.

– И все-таки какова их стоимость?

В разговор вмешался Шем.

– Я думаю, что могу вам здесь помочь, господин Сикс, – сказал он, нагибаясь за портфелем, лежавшим у его ног. Шем вынул папку тускло-желтого цвета и положил ее на ковер. – Здесь последняя оценка страховой компании и несколько фотографий.

Он взял лист бумаги и зачитал эту оценку таким бесстрастным тоном, словно речь шла о сумме, уплаченной за подписку на газету: «Семьсот пятьдесят тысяч рейхсмарок».

Я непроизвольно ахнул, отчего Шем нахмурился и протянул мне несколько снимков. Признаться, мне еще не доводилось видеть такие крупные камни, разве что на картинках с изображениями коллекции египетских фараонов. Сикс рассказал историю этого ожерелья:

– В 1925 году мировой рынок драгоценностей был наводнен камнями, которые продавали русские эмигранты, а кроме того, большевики стали торговать уникальной ценности украшениями, обнаруженными в тайниках дворца князя Юсупова, женатого на племяннице царя. В том году я купил в Швейцарии несколько вещичек: брошь, браслет и алмазное ожерелье из двадцати бриллиантов. Это была очень дорогая вещь, самая дорогая из моих приобретений, – ожерелье работы Картье, более сотни каратов. Не стоит и говорить о том, господин Гюнтер, что продать такое ожерелье очень и очень непросто.

– Разумеется.

– Наверное, я покажусь вам циником, но для меня ценность этих бриллиантов как семейной реликвии была ничтожной по сравнению с их реальной стоимостью.

– Расскажите мне подробнее о том, что представляет собой сейф.

– Этот сейф купил я, – сказал Сикс. – Впрочем, как и сам дом, поскольку с деньгами у Пауля было не слишком хорошо. Когда мать Греты умерла, я отдал дочери ее драгоценности и одновременно велел установить в их доме сейф, чтобы она могла их там хранить.

– Значит, она их надевала совсем недавно?

– Именно так. За несколько дней до того, как все это случилось, мы все вместе были на балу.

– А что это был за сейф?

– Сейф фирмы «Штокингер», с зашифрованным замком. Сейф, который входит в стену.

– Кто владел шифром?

– Естественно, они оба – моя дочь и Пауль. У них не было секретов друг от друга, и еще я думаю, что он хранил в сейфе какие-то деловые бумаги.

– А кто-нибудь кроме них двоих знал шифр?

– Нет, даже мне он был неизвестен.

– А известно ли вам, каким образом был открыт сейф? Может быть, замок взорвали?

– Я уверен, что замок не взрывали.

– В таком случае здесь действовал профессиональный взломщик. Профессионал высокого класса, если ему удалось справиться с таким сложным замком.

Сикс наклонился вперед.

– А может, все было иначе: вор заставил Грету и Пауля открыть сейф, а затем приказал им лечь в постель и застрелил их. После этого он поджег дом, чтобы не осталось никаких улик, которые помогли бы полиции напасть на след.

– Вполне возможно.

Мне пришлось сделать вид, что я с ним соглашаюсь. Я потер круглое пятнышко гладкой кожи на своем заросшем щетиной лице. Оно осталось у меня после укуса комара – я был тогда в Турции, – и с тех пор во время бритья я обходил это место, щетина там не росла. Но я заметил, что когда меня что-то раздражает, я начинаю машинально потирать это место. А больше всего меня раздражает, когда клиент воображает себя детективом. Поэтому, согласившись на словах с Сиксом, я все-таки решил показать ему, кто тут на самом деле детектив.

– Возможно, но крайне глупо, – сказал я. – Устраивая такой маленький пожар Рейхстага, только привлекаешь к себе лишнее внимание. Профессиональному вору или убийце вряд ли придет в голову мысль разыграть из себя ван дер Люббе и разжечь костер на рабочем месте.

В моей версии тоже были изъяны. На самом деле я не знал, кто здесь действовал – любитель или профессионал, но опыт подсказывал мне, что профессиональные взломщики, как правило, не идут на убийство. Мне просто захотелось немного порассуждать вслух с самим собой.

– А кто еще знал о том, что ваша дочь хранит драгоценности в сейфе? – спросил я.

– Только я. Грета никому об этом не говорила. Я даже не знаю, сказала ли она об этом Паулю.

– А у них были враги?

– Не стану говорить за Пауля, но в отношении Греты я уверен – врагов у нее не было.

Конечно, подумал я, все отцы не сомневаются в том, что их дочки регулярно чистят зубы и молятся перед отходом ко сну. Меня поразило то, с каким безразличием Сикс относится к своему зятю, – вот уже во второй раз он не может сообщить мне о нем ничего конкретного.

– А у вас есть враги? – спросил я. – У такого богатого и влиятельного человека, как вы, должен быть враг, и не один.

Он кивнул.

– Есть ли среди них кто-нибудь, кто настолько ненавидит вас, что способен свести с вами счеты, расправившись с вашей дочерью?

Он снова закурил, выпустил колечко дыма и, продолжая держать кончиками пальцев сигару, стряхнул пепел.

– Враги – неизбежные спутники большого богатства, господин Гюнтер, – произнес он. – Но я говорю о конкурентах, а не о гангстерах. Не думаю, чтобы кто-нибудь из моих конкурентов додумался до такой чудовищной мести.

Сикс привстал, чтобы навести порядок в камине: энергичным движением большой латунной кочерги он задвинул полуобгоревшее полено, конец которого вот-вот мог рухнуть на пол.

Воспользовавшись тем, что Сикс отвлекся на время от разговора, я спросил его о зяте в надежде застать врасплох:

– А вы ладили со своим зятем?

Он резко обернулся, все еще держа кочергу в руке, и слегка покраснел. Это подтвердило мои подозрения, тем более что он немедленно перешел в наступление.

– Да как вы смеете задавать мне подобные вопросы? – возмутился Сикс.

– И в самом деле, господин Гюнтер, – сказал Шем, пытаясь сгладить мою бестактность.

– Конечно, кое в чем мы расходились с ним, – сказал Сикс, – но ведь это обычное дело, если тесть поспорит иной раз со своим зятем.

Сикс положил кочергу на место. Я по-прежнему молчал. Наконец он нарушил тишину.

– Одним словом, что касается расследования, я хотел бы, чтобы вы ограничили свою деятельность исключительно поисками бриллиантов. Я не желаю, чтобы вы совали нос в дела нашей семьи. Платить я вам буду в соответствии с вашим заработком за день. Кстати, сколько вы получаете?

– Семьдесят марок в день плюс расходы, – соврал я, полагая, что это Шем не проверял.

– Более того, в случае успеха Немецкая компания по страхованию жизни и Немецкая страховая компания выплатят вам премию в размере пяти процентов стоимости ожерелья. Такие условия вас устраивают, господин Гюнтер?

Я прикинул, что общая сумма составит не менее 37 500 марок, и значит, я буду обеспечен надолго. Я обнаружил, что согласно киваю головой, хотя условия, которые он выдвинул, не очень пришлись мне по душе. Впрочем, за сорок тысяч марок можно было согласиться с любыми условиями.

– Однако хочу вас предупредить: я не из терпеливых. – Сикс опять пошел в атаку. – Мне нужны результаты, причем быстро. Чек на ваши текущие расходы я подписал.

Он кивнул своему подручному, и тот протянул мне чек на тысячу марок, по которому я мог получить деньги в «Приват коммерц банке».

Шем снова полез в портфель и вынул оттуда письмо на бланке Немецкой компании по страхованию жизни.

– Здесь записано, что вы наняты нашей компанией, чтобы расследовать обстоятельства пожара до поступления иска на выплату страховки. Дом был застрахован у нас. Если у вас возникнут какие-то проблемы, обращайтесь ко мне и ни в коем случае не тревожьте господина Сикса. Вы не имеете права даже упоминать его имя где-либо. Вот вам папка – здесь вся информация, которая может вам понадобиться.

– Я вижу, что вы все предусмотрели, – не без сарказма произнес я.

Сикс встал, за ним поднялись мы с Шемом – я с трудом разминал ноги после долгого сидения.

– Когда вы приступите к расследованию? – спросил Сикс.

– Как только проснусь.

– Отлично. – Он похлопал меня по плечу. – Ульрих отвезет вас домой.

Он подошел к столу, уселся на стул и углубился в изучение бумаг, не обращая на меня больше никакого внимания:

Пока я ждал в этом крохотном вестибюле, когда дворецкий приведет Ульриха, к дому подъехала машина. Судя по звучному рыку мотора, это был не роскошный лимузин, а какая-то спортивная модель. Я услышал, как хлопнула дверца автомобиля, затем раздались мягкие шаги по гравию и скрежет ключа в двери. Дверь открылась, и в дом вошла женщина, в которой я сразу же узнал кинозвезду студии «UFA» Ильзу Рудель. Шуба на ней была из темного соболя, а вечернее платье – из голубого атласа органзы. Она с удивлением взглянула на меня, и я был сражен наповал тут же. Вот это женщина! У нее была фигура, которая могла только присниться, и хорошо бы этот сон повторялся как можно чаще. Но даже во сне я не смог бы вообразить, чтобы такое тело принадлежало Сиксу. Несложно было представить эту женщину где-нибудь на прогулке, заигрывающей с мужчинами – зрелище завораживающее...

– Доброе утро, – поздоровался я, но в эту минуту в прихожую своей кошачьей походкой вошел дворецкий, и внимание Ильзы переключилось на него. Он помог ей снять шубу.

– Фаррэй, где мой муж?

– Господин Сикс в библиотеке, мадам.

Тут у меня глаза полезли на лоб. Когда узнаешь, что такая богиня замужем за уродливым гномиком, которого я только что оставил в библиотеке, лишний раз понимаешь, что значит власть богатства. Я смотрел, как она идет к двери, ведущей в библиотеку: фрау Сикс – а я все еще не мог осознать до конца, что это жена Сикса, – была высокой, пышущей здоровьем блондинкой, с формами, столь же внушительными, как счет ее мужа в швейцарском банке. Ее рот был сердито сжат, а мои познания во френологии[9]9
  Френология – антинаучная теория о связи между формой черепа и психическими особенностями человека.


[Закрыть]позволяли сделать вывод, что эта дама привыкла повелевать, особенно если дело касалось денег. В ее ушах совершенной формы сверкали бриллиантовые клипсы, а когда она проходила мимо меня, я почувствовал запах одеколона «4711». Только я подумал, что она, очевидно, вообще меня не заметит, как фрау Сикс посмотрела в мою сторону и холодно произнесла:

– Спокойной ночи, кто бы вы ни были.

И прежде чем я, в свою очередь, успел пожелать спокойной ночи ей, дверь в библиотеку захлопнулась. Я почувствовал, что у меня во рту пересохло. На часах было уже половина четвертого утра. В эту минуту появился Ульрих.

– Неудивительно, что он засиживается допоздна, – пробормотал я и вышел вслед за Ульрихом.

Глава 3

Когда я проснулся на следующее утро, на улице было пасмурно и сыро. Чтобы избавиться от отвратительного привкуса во рту, я выпил чашечку кофе, просмотрев утренний номер «Берлинер борзенцайтунг»[10]10
  Берлинская биржевая газета.


[Закрыть]. С каждым разом статьи в этой газете, сплошь состоявшие из длинных, маловразумительных предложений, становились все более и более непонятными, похожими на речи Гесса[11]11
  Гесс Р. – личный секретарь и заместитель Гитлера по партии.


[Закрыть].

После завтрака я побрился и оделся и менее чем через час уже был на Александрплац=, центральной площади Восточного Берлина. По дороге на работу я собирался сдать белье в прачечную.

Если выйти на Александрплац[12]12
  Площадь получила свое название в 1805 году в честь посещения Берлина российским императором Александром I.


[Закрыть]со стороны Нойе-Кенигштрассе, сразу заметишь два огромных административных здания: «Беролина-Хаус» с правой стороны и «Александр-Хаус» – с левой. На пятом этаже «Александр-Хаус» находится мое сыскное агентство, а на первом – прачечная Адлера, куда я и забросил свою белье, прежде чем подняться к себе наверх.

В ожидании лифта, я разглядывал небольшую доску объявлений. Здесь я увидел листовку, призывавшую вносить пожертвования в пользу фонда «Мать и дитя». Из другой я узнал, что партия настоятельно рекомендует всем гражданам посмотреть новый антисемитский фильм, а также вдохновляющую картину о фюрере. Обязанность вывешивать объявления на этой доске лежала на смотрителе здания, весьма предприимчивом господине Грубере. Он был не только ответственным за проведение мероприятий по охране здания от воздушных налетов, наделенным всей полнотой власти от имени Орпо, регулярной полиции порядка, но и осведомителем Гестапо. Я давно понял, что не в моих интересах ссориться с Грубером, и, так же как другие обитатели «Александр-Хаус», раз в неделю платил ему три марки, рассчитывая, что этой суммы достаточно для всех тех взносов, что без устали изобретает Немецкий трудовой фронт[13]13
  Организация, учрежденная фашистскими властями вместо профсоюзов, запрещенных декретом от 2 мая 1933 г.


[Закрыть], изымая деньги у населения.

Увидев, что дверь Грубера открылась и оттуда высунулась его физиономия цвета скумбрии холодного копчения, я выругался про себя, проклиная лифт, который тащился с черепашьей скоростью.

– А, господин Гюнтер, это вы? – сказал Грубер, выходя из своей комнаты. Он приближался ко мне, словно краб, утыканный острыми шипами.

– Доброе утро, господин Грубер, – сказал я, стараясь не смотреть ему в лицо. Он чем-то напоминал мне Макса Шрека в роли Носферату, причем сходство усиливалось от того, что костлявые руки Грубера двигались, как лапы умывающейся крысы.

– К вам пришла молодая дама, – сказал он. – Я проводил ее наверх. Думаю, что вы не возражаете, господин Гюнтер.

– Да...

– Я хочу сказать, что она все еще там, – продолжал он. – Она пришла полчаса назад. Я знаю, что фрейлейн Леман больше у вас не работает, поэтому я вынужден был сообщить этой даме, что не знаю, когда вы появитесь. Вы ведь никогда не приходите на работу вовремя.

На мое счастье, подъехал лифт, и я смог завершить этот монолог.

– Спасибо, господин Грубер, – сказал я и захлопнул дверь.

– Хайль Гитлер! – ответил он.

Когда лифт начал подниматься, я прокричал:

– Хайль Гитлер! – Таких людей, как Грубер, лучше лишний раз поприветствовать именем Гитлера, иначе не оберешься неприятностей. Но я надеюсь, что наступит день, когда я прищемлю хвост этой хитрой лисе – просто ради собственного удовольствия.

На пятом этаже, кроме моего агентства, располагались еще кабинеты «немецкого» зубного врача и маклера «немецкой» страховой компании, а также «немецкое» агентство по найму рабочей силы, которое направило ко мне секретаршу на временную работу. Я предполагал, что это она ожидает меня в приемной. Выходя из лифта, я надеялся, что это будет хотя бы не уродина, на которую нельзя смотреть без содрогания. Я не тешил себя надеждой, что мне удастся заполучить красотку, но, конечно, не хотелось бы иметь дела и с какой-нибудь змеей. Размышляя обо всем этом, я открыл дверь.

– Господин Гюнтер?

Она встала, и я окинул ее беглым взглядом. Ну что ж, не так молода, как хотел меня уверить Грубер (с виду где-то около сорока пяти), но и отвращения не вызывает. Может быть, слишком полновата (зад у нее был определенно массивным), но я предпочитаю именно таких. У нее были рыжие волосы, тронутые сединой на висках и макушке, которые она стянула в узел на затылке. Одета в костюм из простой серой ткани, и надо сказать, он вполне гармонировал с белой блузкой с воротником-стойкой и черной шляпой с загнутыми вверх бретонскими полями.

– Доброе утро, – сказал я, стараясь говорить как можно любезнее и пытаясь не показать виду, что еще не оправился от похмелья. – Вы, должно быть, моя новая секретарша. – Мне еще повезло, что я получил такую, на первый взгляд вполне приличную, сотрудницу.

– Фрау Протце, – представилась она, пожимая мне руку. – Я вдова.

– Примите мои соболезнования, – сказал я, приглашая ее в кабинет. – Вы, кажется, из Баварии? Из какого города? – Ее баварский акцент нельзя было спутать ни с каким другим.

– Из Регенсбурга.

– Прекрасный город.

– Вы там, наверное, отыскали клад?

К тому же еще и с юмором, подумал я. Это хорошо, в такой конторе, как моя, очень пригодится.

Я рассказал ей о своей работе, и она отметила, что звучит это впечатляюще. Я провел ее в соседнюю комнатушку, где ей предстояло, взгромоздив свой зад на стул, проводить долгие часы.

– Знаете, я попросил бы вас не закрывать дверь в приемную, – сказал я. После этого показал ей туалет и извинился за жалкие обмылки и грязные полотенца. – И за все это я плачу семьдесят пять марок в месяц. Уже давно следовало бы пожаловаться владельцу здания, черт бы его подрал! – Размышляя об этом вслух, про себя я знал точно, что никогда никому не пожалуюсь.

Вернувшись в кабинет, я раскрыл свой календарь и убедился в том, что на прием сегодня записался только один человек – фрау Хайне. Она должна была подойти к одиннадцати.

– Через двадцать минут ко мне придут. Женщина, которая просит помочь ей в розыске пропавшего сына. Мы таких называем «еврейской подлодкой».

– Что это значит?

– Еврей в бегах.

– А что он такого натворил, что ему пришлось скрыться? – спросила она.

– Вы имеете в виду, помимо того, что он родился евреем?

Я видел, что даже для Регенсбурга она была слишком провинциальной, и мне стало жалко эту бедную женщину, перед которой откроются неведомые прежде – и такие мрачные – стороны жизни. Впрочем, она давно уже вышла из детского возраста и рано или поздно должна была столкнуться с суровой реальностью.

– Так случилось, что он заступился за старушку, которую избивали какие-то подонки, и убил одного из них.

– Но ведь он встал на защиту старой женщины...

– Беда в том, что эта старая, женщина оказалась еврейкой, – объяснил я, – а два подонка – штурмовиками. Как ни странно, но это все меняет, не правда ли? Его мать попросила меня выяснить, жив ли он и находится ли еще на свободе. Вы знаете, когда человека арестовывают, а потом казнят или отправляют в концлагерь, власти не всегда утруждают себя тем, чтобы сообщить об этом родным. Сейчас в еврейских семьях много пропавших без вести. Я в основном и занимаюсь тем, что пытаюсь их найти.

Фрау Протце откровенно обеспокоилась.

– Вы помогаете евреям? – спросила она.

– Не волнуйтесь, – сказал я. – Я действую строго в рамках закона. А еврейские деньги ничем не хуже других.

– Скорее всего.

– Послушайте, фрау Протце. Мне все равно, кто обращается к нам за помощью – евреи, цыгане, индейцы. У меня нет причин для особой любви к ним, но нет оснований и для ненависти. Если сюда войдет еврей, здесь к нему отнесутся так же, как и к любому другому посетителю, будь это хоть двоюродная сестра самого кайзера. И это вовсе не означает, что я озабочен их проблемами, их успехами. Бизнес есть бизнес.

– Разумеется, – сказала фрау Протце, слегка покраснев. – Надеюсь, вы не подумаете, что я имею что-то против евреев.

– Конечно нет, – ответил я. – Впрочем, теперь все так говорят. Даже Гитлер.

* * *

– Боже милосердный, – сказал я, когда мать «еврейской подлодки» вышла из моего кабинета. – Неужели так выглядит довольный ходом дела клиент? – Эта мысль меня так расстроила, что я решил пойти проветриться.

В магазине «Лезер и Вольф» я купил блок сигарет «Муратти», а потом обменял чек Сикса на деньги. Половину я положил в банк, а ту, что осталась, решил растранжирить. В магазине Вертхайма я купил себе дорогой шелковый халат – исключительно ради удовольствия истратить деньги на приглянувшуюся вещь.

Затем я пошел к своей машине, стоявшей на углу Кенигштрассе. Когда я проходил мимо железнодорожной станции, через нее с грохотом пронесся поезд, направлявшийся к мосту Янновиц.

Лихтерфелде-Ост – это респектабельный жилой район на юго-западе Берлина, где живут крупные чиновники и высокие армейские чины. Дома здесь явно не по карману молодоженам, если только у этих молодоженов нет папочки-миллионера вроде Германа Сикса.

Фердинандштрассе начинается от железнодорожной линии и тянется на юг. У дома номер шестнадцать стоял полицейский, молодой парень из Орпо, охранявший развалины. Увидев почерневшие балки и кирпичи, провалившуюся крышу и окна без стекол, я ясно представил себе картину пожара. Припарковав свой «ханомаг», я подошел к воротам, ведущим в сад, и показал удостоверение личности молодому полицейскому, энергичному парню лет двадцати. Он внимательно, с наивным любопытством рассмотрел мои документы и задал вопрос, в сущности, совершенно необязательный:

– Вы – частный детектив, да?

– Да. Меня наняла страховая компания, чтобы я изучил причины пожара.

Я закурил и стал следить, как пламя подбирается к моим пальцам. Полицейский держался нейтрально, но при этом что-то его явно беспокоило. Вдруг лицо его прояснилось, будто он узнал меня.

– Скажите, а вы случайно не служили в Крипо? – Я кивнул, выпуская дым через ноздри, шлейф тянулся, как из фабричной трубы. – Да, мне показалось знакомым ваше имя – Бернхард Гюнтер. Это ведь вы поймали Гормана-Душителя? Я помню, читал об этом в газетах. Громкая история.

Я лишь пожал плечами, хотя он был прав: после поимки Гормана я на какое-то время сделался знаменитостью, в Крипо меня ценили.

Молодой полицейский снял фуражку и почесал макушку.

– Да, конечно, – протянул он и добавил: – Я сам собираюсь поступать в Крипо, но не знаю, примут ли туда меня.

– Вы вполне разумный молодой человек, должны принять.

– Спасибо на добром слове. А где лучше постричься для такого визита?

– Запишитесь на три часа к Шархорну в Хоппегартене. А впрочем, не знаю. Как вас зовут, юноша?

– Экхарт, – сказал он. – Вильгельм Экхарт.

– Послушай, Вильгельм, расскажи мне о пожаре. Первое, что я хочу знать, кто тут был из патологоанатомов.

– Кто-то из Алекса. Кажется, его зовут Упман или Ильман.

– Такой старичок с маленькой бородкой клинышком, в очках-пенсне?

Он кивнул.

– Это Ильман. Когда он здесь был?

– Позавчера. Он и криминалькомиссар Йост.

– Йост? Что-то я не помню, чтобы он запускал свои клешни в такие дела. Вот уж не думал, что убийство дочки миллионера заставит его оторвать свой жирный зад от стула.

Я выбросил сигарету подальше от сгоревшего дома – не стоило искушать судьбу.

– Я слышал что-то вроде того, что это был поджог, – сказал я. – Это правда, Вильгельм?

– А вы постойте тут немного, подышите.

Я сделал глубокий вдох и покачал головой.

– Улавливаете запах бензина?

– Нет, не чувствую. А кроме того, в Берлине повсюду пахнет бензином.

– Наверное, я здесь слишком долго стою, и мне этот запах уже мерещится. Но тем не менее в саду обнаружена канистра из-под бензина, так что поджог действительно был.

– Послушай, Вильгельм, ты не возражаешь, если я быстренько все осмотрю? Тогда мне не придется возиться с бланками. Все равно, так или иначе, полиция позволит мне изучить место пожара.

– Пожалуйста, господин Гюнтер. – Он открыл ворота. – Только там и смотреть-то не на что. Они отсюда все уже вынесли. Сомневаюсь, чтобы здесь осталось что-нибудь, что могло бы вас заинтересовать. Не понимаю, зачем меня здесь держат.

– Я думаю, на тот случай, если убийца вздумает вернуться на место преступления. – Я решил заинтриговать эту надежду Крипо.

– О Боже, неужели вы думаете, что он может сюда прийти? – выдохнул он.

Я поджал губы.

– Кто знает? – Я как бы задавался вопросом, хотя сам никогда о таком не слыхал. – Так я пойду, взгляну на всякий случай, и спасибо за помощь.

– Не стоит благодарности.

Он был прав – смотреть было не на что. Поджигатель поработал хорошо. Я искал входную дверь, а натыкался на обгоревшие брусья – даже не знал, куда ногу поставить. Однако через окно была видна комната, где пол оставался в относительной сохранности. Надеясь – мало ли что бывает! – отыскать сейф, я пролез через окно в эту комнату.

Откровенно говоря, строгой необходимости в моем визите на Фердинандштрассе не было, но все-таки хотелось более ясно представить себе общую картину места происшествия. Мне это очень помогает – моя голова устроена, как книжка с комиксами. И я не слишком разочаровался, когда обнаружил, что полиция увезла отсюда сейф, оставив зияющую дыру в стене. И тут Ильман меня опередил, отметил я про себя.