Текст книги "Таинственный пруд"

Мы повернулись и посмотрели на лежащего человека.

– Это тот самый! – воскликнул Бен. – Человек, которого разыскивают!

– Сначала я подумала, что это ты, – сказала я. – Он спросил у меня дорогу и произвел впечатление совершенно нормального. А потом вдруг переменился: он схватил меня, и я никак не могла вырваться! Бен… ах, Бен…

– Ну, теперь все в порядке! Похоже, он потерял сознание. Мы сейчас пойдем и сообщим властям, что нашли его!

Бен встал на колени рядом с мужчиной. Тот лежал совершенно неподвижно. Бен приподнял его голову и тут же опустил ее, но мы успели увидеть, что густые темные волосы мужчины насквозь пропитаны кровью. Он упал головой прямо на камень.

Бен с ужасом взглянул на меня, и от его слов я содрогнулась.

– Он мертв! Это я убил его…

– Ах, Бен, это невозможно!..

Что теперь будет? Ты же просто спасал меня!..

Он не мог быть убит!

– Я ударил его довольно сильно, но дело не в этом. Он упал головой на острый камень. Похоже, что у него насквозь пробита голова.

Я в ужасе уставилась на Бена. Мысленно я вернулась к портрету, висевшему в нашей галерее, и отчетливо увидела смеющиеся глаза дедушки: Джейк Кадорсон, убивший человека, пытавшегося изнасиловать юную цыганку. Это было убийство, и, несмотря на то, что он спас девушку, он был приговорен к семи годам каторжных работ.

Бен тоже убил человека, убийцу, которого разыскивали. Но это в любом случае называется убийством, пусть даже неумышленным… и за это же самое преступление мой дедушка отбыл семь лет на каторге! Этого не должно произойти с Беном!

Бена покинула вся его бравада. Я понимала, что сейчас он думает о том же, что и я.

– Я… я убил его!.. – произнес Бен.

– Ты не собирался делать этого! Ты был обязан остановить его! Если бы ты не убил его, то он убил бы тебя!

– Это было убийством! Судьи назовут это убийством.

Меня начала бить дрожь.

– Мой дедушка… – начала я. – С ним было то же самое… Почти то же самое… Но этого человека уже разыскивали за убийство!..

– И что сделали с твоим дедушкой?

Мои зубы выбивали дробь, когда я говорила ему:

– Его собирались повесить, но бабушка спасла его… И тогда его приговорили к семи годам каторги. Это считалось легким наказанием.

Бен молчал, не отрывая глаз от лежавшего человека. Я медленно произнесла:

– Бен, никто не должен узнать об этом.

– Все равно узнают, – сказал он. – Существуют различные улики. Ты сам можешь не знать, что оставил их, но всегда найдут что-нибудь такое, о чем ты даже не подумаешь…

Он стоял и некоторое время молча глядел на воду.

– Мы должны сбросить его в воду! Здесь его никто не найдет! Наложим ему в карманы камней, чтобы он утонул, – похоже, к нему вернулось самообладание. – Давай, помогай мне, Анжела! Мы должны сбросить его в пруд!

«Это выход! – судорожно думала я. – Он исчезнет, и никто не подумает искать его здесь!»

Убийца оказался тяжелым. Мы проволокли его по траве, оставив кровавый след, и подтащили к самому краю воды. Я заметила, что его глаза широко раскрыты. Казалось, он глядел прямо на меня. Я подумала: «Никогда не смогу забыть этого!»

Я отвернулась в сторону и в этот момент заметила, как на земле что-то блеснуло. Это было кольцо. Я подняла его и положила в карман юбки. Не знаю, почему я совершила этот поступок. Наверное, потому что мне нужно было хотя бы на секунду перестать думать об этом человеке и не смотреть на него.

– Чем ты занимаешься? – спросил Бен, подбиравший камни, которыми он набивал карманы покойного. – Давай, помоги мне сбросить его в воду.

Мы столкнули тело в пруд, но у берега было мелко, и пришлось оттолкнуть его подальше, на глубокое место.

Вода была холодной, я дрожала. Тело выскальзывало из наших рук. Но секунду я вновь увидела голову с темными мокрыми волосами, бледное лицо, широко раскрытые, глядящие на меня глаза.

Повернувшись, я поскользнулась и упала. Бен поднял меня и сказал:

– Все кончено! Мы сделали это.

Мы стояли на берегу пруда, и Бен обнимал меня.

– Перестань дрожать, Анжела! Никто никогда не найдет его! В пруду нет течений, которые могли бы вынести тело на берег.

Он исчез навсегда! Пойдем отсюда.

Пока мы шли к лошадям, Бен крепко прижимал меня к себе. К счастью, его лошадь паслась там же, где он ее бросил. По пути я не могла смотреть на кровавый след, оставшийся на траве. Бен взглянул на небо.

– К ночи начнется дождь, он смоет кровь.

– А вдруг кто-нибудь придет сюда раньше?

– Никто не придет, сюда же редко ходят!

Да и, кроме того, чтобы найти эти следы, нужно специально их искать…

– Это ужасно – убить человека! – сказала я.

– Мы его не убивали, это был несчастный случай! И помимо того, вспомни – он собирался сделать с тобой то же самое, что и с той девочкой!

Никто в здравом уме не будет жалеть о нем: он заслужил смерть! Его все равно повесили бы, после того как суд доказал бы его виновность, в которой нет сомнений. Нужно отнестись к этому разумно. О, Господи, Анжела, какая же ты юная!

– Я… я уже не чувствую себя юной, – ответила я. Бен нежно охватил ладонями мое лицо и поцеловал.

– Это наша тайна, Анжела!

– Нам не следовало делать этого, Бен! Нужно было пойти и сообщить властям о случившемся.

– Вот тогда действительно поднялся бы шум! Тогда нам предъявили бы обвинение!

Они бы могли даже назвать это убийством. Разве не так поступили с твоим дедушкой?

– Но тот, кого ты убил, и сам был убийцей.

– Здесь нет никакой разницы! Послушай меня: мы оба в этом замешаны, это наша общая тайна. Мы не можем вызвать скандал, в котором будут замешаны обе наши семьи. Ты же знаешь, как люди любят раздувать любое событие. А представь, что будет, если за это возьмется пресса? Нет, дело закончено!

– Как это закончено?

– Если мы не будем болтать об этом! Все будут разыскивать его, и, если не найдут, решат, что ему удалось убежать. Нам нужно немедленно убраться отсюда и никому не рассказывать о том, что были здесь. Ты сможешь сделать это, Анжела? Никому… ни слова…

– Да, наверное…

Я взглянула на свое разодранное платье, на камзоле Бена была кровь.

– Нужно будет найти этому какое-то объяснение, – сказал Бен. – Мы скажем, что ты упала с лошади. Это вполне объясняет твое состояние. Если мы будем вести себя правильно, никто ничего не узнает.

Перестань дрожать, Анжела!

– Я ничего не могу с собой поделать, мне очень холодно, – я начала чихать и никак не могла остановиться.

К Бену стала возвращаться уверенность. Казалось, что в его глазах блеснула даже удовлетворенность.

– Все будет в порядке, но мы должны вести себя очень осторожно. Он умер и теперь никогда не сможет убивать девочек… Мы сделали доброе дело! Никто и не узнает о том, что он лежит на дне пруда. Мы спасли его от веревки палача, которую он, вне всяких сомнений, заслуживал и которой убийце не удалось бы избежать. Для него это тоже обернулось к лучшему.

Промерзшая, дрожащая, я все-таки чувствовала себя лучше. Бен говорил очень убедительно. Я начинала верить в то, что сделанное пойдет на пользу нам самим и всем остальным. Больше всего мне сейчас хотелось попасть домой и забыть обо всем.

Ты представляешь, Анжела, каким ужасом было бы для нас и для наших семей, если бы это стало известно? Не знаю, что бы с нами сделали? Во всяком случае, просто так это не обошлось бы. Ладно, нам нельзя оставаться здесь. Что же делать? Ты насквозь промокла, да и я тоже. Мы не можем говорить о том, что были возле пруда. Придется сказать, что мы промокли у моря. Слушай, вот что мы скажем: ты скакала галопом вдоль прибоя – все знают, ты любишь это занятие, – Глория вдруг споткнулась о камень и сбросила тебя. Это произошло у самой воды, так что тебя накрыло волной. Ты ударилась о камень, и это объясняет то, что ты в крови. Ты перелетела через голову Глории и на несколько секунд потеряла сознание. Слава Богу, вместе с тобой был я. Вот так все и было! Ты сможешь повторить это?

– Да, Бен, наверное, смогу.

– Тогда давай убираться отсюда! Чем быстрее, тем лучше!

Он взял меня за руку. Я все еще дрожала.

– Тебе лучше не ехать верхом! Или так – я посажу тебя на Глорию и поведу ее за повод.

Бен был прав: я чувствовала, что не смогла бы управлять лошадью. У меня начинала кружиться голова, и я чувствовала, что меня охватывает дрожь.

По дороге Бен старался успокоить меня.

– Самое главное – не болтать об этом! Заставь себя поверить в то, что все произошло именно так, как ты будешь рассказывать. Ты сама должна верить в это…

– Я никогда не смогу забыть… как он глядел на меня. Ах, Бен, это было ужасно!

– Ты должна забыть об этом! Мы сделали лучшее, что только могли, единственное, что могли. И теперь нам нужно забыть о случившемся, заставив остальных поверить в выдуманную историю. Когда правда слишком ужасна, чтобы принять ее, следует заменить ее выдумкой!

Ты мне поможешь, Бен?

– Я буду рядом.

– Тогда, наверное, я смогу сделать это.

– Анжела, знаешь, я люблю тебя!

– Это правда, Бен? Я тоже люблю тебя.

– Когда я думаю о тебе… и об этом мужчине… О том, что моя милая невинная Анжела… Знаешь, я рад тому, что сделал это!

– Хотелось бы, чтобы так думали и остальные и чтобы он никогда не появлялся здесь!

– Теперь уже неважно, чего бы мы хотели, все это бесполезно. Со временем тебе станет легче.

– Я чувствую себя очень странно, Бен, и все кажется каким-то необычным…

Бен придерживал меня. Я едва узнавала дорогу, по которой мы ехали. Смутно припоминаю, как мать бросилась ко мне с криком:

– Что такое? Что случилось?

– Анжелет ушиблась: ее сбросила Глория.

– Ах, мое милое дитя!

Мне стало легче при виде матери. Выбежал отец и, увидев меня, испугался.

– Нужно немедленно отправить ее в постель, – сказала мать. – С ней произошел несчастный случай: Анжелу сбросила лошадь.

– Я думаю, сейчас ее лучше ни о чем не расспрашивать, – сказал Бен.

Мать проводила меня в комнату, сняла с меня платье, несколько секунд в замешательстве рассматривала его, а я, сунув руку в карман юбки, нащупала там кольцо и достала его.

– Что это? – спросила мать.

– Ах, ничего… я подобрала.

– Ладно, все это неважно, – сказала мать, а я, открыв ящик комода, бросила туда кольцо, удивляясь про себя, зачем я его подобрала?

Это можно было объяснить тем, что меня всегда интересовали находки и я сделала это машинально.

Мать завернула меня в одеяло и уложила в постель. Я не переставала дрожать.

– Отец послал слуг за доктором Барроу, – сказала мать. – Тебя обязательно должен посмотреть доктор! Когда падаешь… Впрочем, похоже, ты ничего себе не сломала.

Я лежала в постели, мать сидела возле меня, а вскоре прибыл и доктор. Он осмотрел мою голову. На щеке была глубокая царапина.

– Вы упали лицом вниз? – спросил он.

– Я… я не помню, у меня все перепуталось…

– Откройте рот, – попросил доктор. – Похоже, вы прикусили щеку.

Должно быть, это произошло при падении. И так сильно расцарапались…

Я начала бояться того, что мои повреждения не слишком совпадают с выдуманной историей.

– На берегу?.. – озадаченно бормотал доктор.

– Я плохо помню все это!

Вдруг я очутилась на земле…

Он покивал головой и повернулся к матери.

– Возможно, у нее легкое сотрясение мозга. Хорошо, что она упала на мягкий песок. В основном, конечно, у нее просто шок. Держите дочь в тепле, я дам успокоительного, чтобы она хорошенько отоспалась, а завтра посмотрим.

Хорошенько отоспаться! Я подумала, что теперь никогда в жизни не смогу спать спокойно! Мне постоянно будет сниться этот ужасный миг, когда убийца протянул ко мне руки… и когда он упал. Этот кровавый след, тянущийся за ним, когда мы волокли его к пруду. – и этот момент, когда, казалось, он смотрел на меня мертвыми глазами, а вода окрашивалась кровью…

Я поняла, что не смогу забыть об этом и прежняя жизнь никогда не вернется.

Я действительно спала глубоким сном от лекарства доктора Барроу и на следующее утро проснулась с тяжелой головой. Ко мне вернулись воспоминания и нависли надо мной удушающим пологом. Мне захотелось вернуться в состояние блаженного забвения. У меня кружилась голова, и я ощущала жар.

Увидев мое состояние, мать встревожилась и немедленно снова вызвала доктора. В общем это можно было назвать удачей, потому что уберегло меня от слишком назойливых расспросов, а я понимала, что если мне будут задавать их по свежим следам, выдуманная нами история лопнет, как мыльный пузырь.

У меня была простуда, которая через несколько дней перешла в бронхит, а затем в пневмонию. Я была действительно серьезно больна, и некоторое время даже существовала угроза моей жизни. Я жила эти дни в каком-то призрачном мире. Большую часть времени я проводила в состоянии забытья и не вполне была уверена, где нахожусь. Иногда я видела склоняющееся надо мной нежное лицо матери, потом вдруг оказывалась возле пруда, вновь видела страшное лицо, высовывающееся из воды, и начинала кричать: «Нет, нет!» Тогда раздавался голос матери: «Все в порядке, моя милая! Я здесь. Все будет хорошо!»

В комнате постоянно кто-то находился. Сквозь туманную завесу я видела Грейс Гилмор: похоже, она часто бывала здесь. Появлялся и Бен: я ощущала его присутствие возле кровати, и, поскольку мне начинало казаться, что мы с ним вместе у пруда, я пугалась. Я слышала, как однажды мать сказала: «Мне кажется, сюда не должны являться посетители».

Потом начали что-то говорить про кризис. В комнате было много людей, их лица туманно маячили передо мной, а голоса доносились откуда-то издалека. Мать пыталась улыбаться, но я видела, что она плачет, и мне подумалось: «Я умираю!»

А потом жар спал, вокруг появились улыбающиеся лица, а мать склонилась над моей кроватью со словами: «Ну, как ты себя чувствуешь, дорогая? По-моему, тебе гораздо лучше. Скоро ты совсем поправишься!»

Я стала совсем другой: из наивного ребенка я превратилась во взрослого человека.

Тот мир, в котором я беззаботно жила до рокового события у пруда, исчез: он стал миром, в котором могли происходить ужасные вещи. В прошлом все страхи были призрачными; они существовали для других людей, но не для меня. Я верила им лишь наполовину. У меня были родители и надежный дом, и ничто не могло повредить мне. Привидения и ведьмы, жестокость и ужасы, боль и убийства – все это могло происходить с другими, но не со мной и не с моими близкими. Это были просто темы для разговоров, которыми можно попугать себя. Но что это за роскошные страхи детства, когда ты пугаешь себя, зная, что рядом любимая мать, к которой можно подбежать, зарыться лицом в ее юбки – и все страхи уйдут!

Но все осталось позади: я встретилась лицом к лицу с настоящим ужасом! В общих чертах я понимала, что именно собирался сделать со мной мужчина, прежде чем убить меня. Ужасное осознание этого пришло ко мне после! Это могло случиться со мной!

Мать некоторое время не разрешала мне глядеться в зеркало, а когда я, наконец, заглянула туда, выяснилось, что на меня смотрит кто-то незнакомый: бледное худое лицо, на котором глаза стали как будто больше, а волосы… Они стали короткими, как у мальчишки! Мать нежно поворошила их:

– Скоро волосы отрастут. Смотри-ка, они вьются! Нам пришлось отрезать их, потому что у тебя была лихорадка.

Я не могла оторваться от глаз в зеркале: в них скрывалась тайна. Это не были невинные глаза ребенка: им довелось увидеть пугающую реальность жизни.

Я почувствовала себя гораздо старше. Болезнь изменила меня. Теперь я понимала, что сделанное нами было единственно правильным решением. Бен был прав. Он убил человека, но это было вынужденным поступком: этот человек был убийцей и продолжал бы совершать убийства. Это нельзя было сравнивать с убийством обычного человека. Следовало принять происшедшее как свершившийся факт. Бен тогда сказал, что я сама должна поверить в выдуманную нами историю, и он опять был прав.

Я чувствовала себя лучше и уже могла сидеть.

Мать сказала мне:

– Сегодня утром Уотсон ходил на пристань и специально для тебя купил свежую рыбу. Миссис Пенлок приготовила ее как-то по-особому, и ты должна съесть все до последнего кусочка!

Я улыбнулась: это было возвращение к старым добрым временам. Я услышала, как мать шепчет отцу:

– Лучше не напоминать Анжеле о случившемся! Похоже, это ее расстраивает.

Я была рада этому. Мне, действительно, не хотелось разговаривать на эту тему и попадать в ситуацию, в которой мне пришлось бы лгать больше, чем необходимо.

Я узнала о том, что проболела три недели.

– Джек очень расстроился, – сказала мне мать. – Он даже хотел подарить тебе свой пояс, а ты же знаешь, что это самое дорогое его сокровище. А если бы ты видела, какие лица были у слуг! Миссис Пенлок только и думала, чем бы вкусным тебя накормить. Мы все здесь страшно переживали, все до единого, и теперь все счастливы, что ты поправляешься. Но не думай, что с завтрашнего дня ты начнешь бегать. Тебе нужно провести в постели еще недельку, а потом начнешь ходить понемногу.

– Должно быть, я действительно была серьезно больна?

Мать кивнула, и ее губы задрожали.

Ты, наверное, думала, что я умру?

– Пневмония – это очень серьезная болезнь, а к тому же у тебя была лихорадка. Ты просто металась, но теперь уже все позади.

«Позади? – подумала я. – Это никогда не пройдет. Он всегда будет здесь, лежать на дне пруда».

– А как дела у Бена? – спросила я.

– О, Бен уехал! Он дожидался, чтобы узнать… Он ждал до тех пор, пока ты не пошла на поправку. Дольше он не мог задерживаться. Ты же знаешь, он приезжал сюда только на месяц, может, чуть больше…

– Он даже не зашел попрощаться?

– Нет, я не хотела, чтобы тебя беспокоили, а когда он заходил, похоже, ты начинала слишком волноваться.

– А я не разговаривала с ним?

– Нет… ты бормотала что-то такое, чего никто не мог понять, и тогда я сказала, что лучше бы тебя не беспокоили. Он уехал в Лондон примерно неделю назад. Когда ты окрепнешь, то узнаешь и другие новости.

С каждым днем я чувствовала себя все лучше. Значит, никто ничего не узнал! Как все-таки был прав Бен! Так все и произошло. Все кончено, и мы должны об этом забыть!

Я была очень слаба, и меня удивило, что я зашаталась, впервые встав с постели.

– Вскоре ты поправишься! – сказала мать.

Она просиживала рядом со мной целыми днями. Временами она читала мне вслух, а иногда просто занималась рукоделием, и мы болтали с ней.

Мне пришлось довольно долго решаться, прежде чем я спросила:

– Мама, а не слышно ничего насчет этого человека… того, что бежал из тюрьмы?

– О нет! Нет, ничего. Его так и не поймали.

– А что… что по этому поводу думают?

– Думают, что ему удалось бежать из страны.

– А это возможно?

– Ну да, разумеется. Полагаю, ему помогли друзья. Кое-что о нем рассказывали. В общем, это довольно необычная история. Похоже, он был воспитанным и хорошо образованным молодым человеком, служил наставником в каком-то семействе неподалеку от Бод-мина. По-моему, это место называется Кромптон, по Лонченстонской дороге. Как ужасно думать о том, что он общался с детьми! Я думаю, его последним хозяевам теперь нужно благодарить судьбу.

– Наставник? – пробормотала я.

– Да, у мальчика примерно твоих лет. В этом семействе была и девочка, но ею, по-моему, занималась гувернантка. В общем, тут целая история. Его хозяева, конечно, были поражены: они всегда были высокого мнения о нем.

– Ты не думаешь, что он мог быть невиновным?

– О нет, нет! Здесь нет никаких сомнений: он был пойман на месте преступления. Эта была девочка из местной деревни.

Я вздрогнула.

– Похоже, какие-то подозрения в отношении его были и до этого, но, к сожалению, никаких доказательств не нашлось. Если бы его в свое время разоблачили, жизнь этой бедной девочки была бы спасена.

– Как он бежал?

– У него был нож. Должно быть, он пронес его на себе каким-то хитроумным способом. С этим ножом он напал на охранника! Бедняга был серьезно ранен и только сейчас приходит в себя. Преступник забрал у него ключи и спокойно вышел из тюрьмы. Его проследили до Каррадона. Это не слишком далеко отсюда, а потом его след был потерян, и он канул в неизвестность.

«О нет, мама, – хотелось сказать мне, – не в неизвестность, а в пруд!»

– Поначалу вокруг это была, конечно, шумиха. Властям, разумеется, хотелось бы, чтобы об этом побыстрее забыли, но пресса этого не допустит… до тех пор, конечно, пока это не надоест публике. А публике надоедает читать о расследовании, которое продолжается и ничем не кончается. Теперь об этом редко вспоминают. Все смирились с тем, что ему удалось улизнуть. Думаю, наверняка он бежал из страны.

«Значит, – подумала я, – беспокоиться нечего: его никогда не разыщут. Бен был прав: мы должны забыть об этом, мы не сделали ничего плохого. Он был человеком, которому в любом случае было суждено умереть, и мы лишь облегчили ему смерть».

– Наша Грейс – просто чудо! – продолжала мать. – Она больше, чем портниха! Я всегда думала, как должно быть трудно тем, кто воспитывался в хорошей семье, вдруг столкнуться с необходимостью самостоятельно зарабатывать на жизнь. На днях она сделала мне прическу, у нее просто какой-то дар к этому!

Не то чтобы я нуждалась в камеристке, но когда мы ездим в Лондон, мне думается, что неплохо бы взять и Грейс. А она вела себя просто чудесно, особенно, когда ты болела.

Вообще она, по-моему, приятная женщина?

– Я так рада, что мы смогли помочь ей! Она очень благодарна за это и всячески старается угодить мне.

Это называется «пустить хлебы по водам».

– Я рада, что ты не забываешь Библию! – сказала мать, поцеловав меня в лоб.

Когда Грейс зашла проведать меня, она выразила удовольствие по случаю моего выздоровления.

– Слава Богу, вы поправляетесь!

– Спасибо вам за помощь. Мама сказала, что вы много помогали ей.

– Это была самая малость, которую я могла сделать в благодарность за вашу доброту ко мне. Просто не могу передать, каким облегчением для меня было узнать, что вам понемножку становится лучше.

– Я, видимо, была серьезно больна.

– Так и есть… к тому же еще и лихорадка. Вы, видимо, были очень расстроены, все время что-то бормотали. Пару раз вы упоминали про пруд.

Внутренне я вся сжалась. Что ж такое я могла сказать в бреду?

Пруд?.. – глуповато спросила я. Полагаю, речь шла о пруде Святого Бранока, о котором всегда идут разговоры. Люди слышат, как в нем звонят колокола! Виданное ли это дело – колокола под водой?

– А что говорят, что слышали… в последнее время?

– Да, по-моему, кто-то говорил об этом. Вроде бы кто-то проходил мимо пруда в сумерках и услышал, как звонят колокола. На мой взгляд, это у них в голове звенит!

Я сменила тему разговора. Мне не хотелось говорить про пруд, но я была обескуражена тем, что все-таки проговорилась в бреду.

Прошло несколько недель. Я уже выходила из комнаты прогуливаться по саду. У меня начали отрастать волосы. Они вились кудряшками, и я была похожа на мальчишку, но мать сказала, что волосы отрастают очень быстро. Все радовались, когда я впервые сумела спуститься вниз. Я начала потихоньку выезжать верхом в сопровождении отца, который не желал отпускать меня одну, да и я не хотела этого. Теперь я ездила не на Глории: бедняжка впала в немилость, так как ее обвинили в том, что она сбросила меня. Я потихоньку извинилась перед Глорией, потому что, конечно же, предпочла бы ездить на этой же лошади. Отец беспокоился, чтобы я не переутомилась, поэтому верховые прогулки были недолгими.

Пришли новости из Лондона.

– Все очень расстроила твоя болезнь, – сообщила мне мать. – Тетушка Амарилис писала мне каждую неделю. Она очень рада, что ты поправляешься, и шлет тебе выражения любви и добрые пожелания от всей семьи!

– Милая тетушка Амарилис! – сказала я. – Она всегда так добра!

– Моя мать всегда говорила мне, что Амарилис идет по жизни, не замечая зла, и поэтому зло не липнет к ней. Она никогда не замечала его, даже когда оно было совсем рядом…

– Конечно, хорошо так жить, но, если не видишь зла, как можно избежать его?

– Это верно. Но Амарилис – настолько хороший человек, что считает и всех остальных такими же, так что она не видит зла, не слышит и не говорит о нем! Стало быть, для нее и зла не существует!

Интересно, что бы она подумала, если бы встретилась с убийцей лицом к лицу, как я, у пруда Святого Бранока? Мои мысли неизменно возвращались к этому. Следовало запретить себе думать об этом, нужно было помнить о том, что сказал Бен.

«Внушай себе, что ты упала с лошади, когда скакала вдоль берега! Заставь себя поверить в это!» Но я не могла заставить себя поверить в то, чего со мной не происходило. Даже тетя Амарилис, наверное, не сумела бы сделать это.

В спальню зашла мать. Во второй половине дня по указанию доктора я должна была отдыхать, хотя спать при этом было не обязательно. Обычно мать приходила посидеть возле моей кровати. Это был как раз подходящий момент прочитать мне очередное письмо от тети Амарилис.

«Дорогая Аннора!

Мы все очень рады тому, что Анжелет быстро поправляется. Бедняжка, каким это было для нее испытанием! Но она молода и здорова, так что вскоре полностью поправится, я уверена в этом. Нам всем хочется поскорее увидеть ее, да и всех вас, конечно. Я подумала, что, может быть, окрепнув, Анжелет будет лучше приехать в Лондон и некоторое время пожить у нас. Это, конечно, не сельская местность, но смена обстановки в таких случаях идет на пользу. Вы подумайте над этим. Нам бы очень хотелось видеть ее… да и тебя, разумеется. Питер присоединяется к моим добрым пожеланиям и очень надеется на то, что Анжелет приедет к нам в гости. Ты же знаешь, что он всегда питал к ней слабость. Он говорит, что Анжелет напоминает ему Джессику, которая очень нравилась ему.

Бенедикт нас покинул, и нам его очень не хватает. Такой живой молодой человек!..»

Здесь моя мать улыбнулась, поскольку, я была уверена, ей было забавно думать о том, сколь трогательно отношение тети Амарилис к Бену – плоду юношеских похождений ее супруга.

«…Ему действительно очень понравилось гостить у вас, но этот несчастный случаи с Анжелет и ее болезнь расстроили его. Насколько я поняла, он находился рядом с ней, когда произошел несчастный случай, и доставит ее домой. Похоже, все это огорчало его, и он очень неохотно рассказывал о случившемся.

Хотя ему понравилось у вас, мне кажется, он не слишком склонен к тому, чтобы заниматься делами управления поместьями. Питер полагает, что такая жизнь должна казаться ему скучноватой. А что ты думаешь по этому поводу? Он решил вернуться в Австралию! У него далеко идущие планы. Должно быть, ты слышала, какой шум поднялся вокруг открытия золотых месторождений в Австралии? Так вот, Бенедикт решил вернуться назад и искать золото. Он собирается вернуться сюда богатым человеком.

Питеру не очень хотелось отпускать его. В конце концов, он совсем недавно обрел его, но он решил не мешать мальчику. Он сказал, что в молодости сам непременно взялся бы за такое дело. Питер считает, что шансы сделать состояние на золотых россыпях Австралии весьма невелики, потому что основные залежи разрабатываются уже давно, но он все же полагает, что мальчику в любом случае надо позволить попытаться. Он говорит, что Бен жалел бы всю жизнь, что не воспользовался такой возможностью. Так он и уехал, и теперь мы ждем возвращения нового» золотого магната «.

Полагаю, он уже должен добраться туда. Бенедикт из тех, кто» кует железо, пока оно горячо «. Питер говорит, что мальчик напоминает его самого в молодости, а он был очень мил тогда.

Ну, ладно, не забывай нас. Мы будем рады видеть Анжелет и тебя в Лондоне. Я уверена, что это будет ей только полезно.

Любящая вас, Амарилис.»

Значит, Бен вернулся в свою страну? Наверное, это был лучший путь, чтобы забыть обо всем. Я почувствовала некоторую обиду – как будто бремя общей тайны легло только на мои плечи. Это было просто глупо: Бен должен сделать состояние и вернуться.

«И тогда, – подумала я, – мы вновь встретимся. А пока я обязана хранить нашу тайну».

В Лондон в этом году мы не поехали. Я видела, что мать беспокоится за меня. Я очень изменилась: импульсивная, словоохотливая девочка стала тихой и скрытной. Должно быть, казалось странным, что болезнь так сильно повлияла на мой характер. Временами я была на грани признания, поскольку, узнав, о случившемся со мной, родители поняли бы меня.

Но по своей натуре я была жизнерадостной и неунывающей, и постепенно периоды, в течение которых я не вспоминала о случившемся, становились все более продолжительными. А потом вдруг сновидения или еще что-нибудь напоминало мне об этом происшествии, и меня вновь охватывали воспоминания. Тогда я опять превращалась в тихую, замкнутую девочку.

Я знала, что все обеспокоены, и меня глубоко трогала забота окружающих обо мне. Например, миссис Пенлок при виде меня расстроенно цокала языком:

– Прямо-таки тростиночка, вот кем вы стали, мисс Анжела! Вам бы хоть немного мяса нарастить на косточки! Я бы могла испечь вам вкусный пирог. Вот уж от него вам бы точно полегчало!

Мне действительно очень нравились ее пироги, начиненные мясом молочных поросят, но сейчас у меня не было никакого аппетита. Она все время пыталась, по ее словам, «соблазнить меня», как будто еда была спасением от всех бед.

Вообще все были очень добры ко мне, и, когда видели, что мое настроение улучшается, так откровенно радовались этому, что я чувствовала себя просто обязанной держать при себе свою меланхолию, чтобы доставить им удовольствие.

Во всяком случае потихоньку я смирялась с существующим положением вещей. Мы были дружны с семейством Пенкарронов, которое владело оловянной шахтой, находившейся неподалеку от пустоши. Они были очень старым корнуоллским семейством, происходившим с мыса Лэндс-Энд. Там Пенкарроны владели шахтой, которая в конце концов истощилась, и тогда они приехали в наши края. Они приобрели шахту, которую стали называть Пенкарроновской, а их дом получил название Пенкаррон Мэйнор. Так как они прибыли сюда лет десять назад, то успели стать неотъемлемой частью местного общества.

Морвенна была тихой, довольно серьезной девушкой. Она очень подходила для моего настроения в то время: не задавала лишних вопросов и, хотя была на год старше, хорошо понимала меня. Она была очень добродушной и не доставляла неприятностей своей гувернантке. Мисс Дерри водила дружбу с мисс Прентис, и обе они с удовольствием обсуждали своих подопечных. Боюсь, что в этом сравнении я проигрывала.

Морвенна была крайне нетребовательной. Мы ездили вместе верхом вокруг выгона. Мать не позволяла мне уезжать далеко, разве что в сопровождении отца или по крайней мере конюха. Это мне не нравилось, но я была слишком безразличной, чтобы протестовать.

В один прекрасный день мы с матерью поехали верхом к Пенкарронам, к которым были приглашены на обед, что случалось нередко. Проезжая через городок, мать решила заглянуть к одной из старушек в Восточном Пол дери, чтобы отдать шерсть для гобелена, который собиралась выкупить, после того как работа будет закончена. Этими изделиями у нас была завалена большая кладовка: мать полагала своим долгом покупать шерсть и шелк, а затем и законченные произведения у бедных старушек.