Текст книги "Добро пожаловать в мир, Малышка!"

Книга первая

Новости

Двадцать пять лет спустя

Элмвуд-Спрингс, штат Миссури

1 апреля 1973

Норма Уоррен просто лопалась от нетерпения в ожидании Мэкки, он должен был вернуться домой завтракать. Он пошел-то недалеко, за два квартала, отнести тете Элнер пакет корма для птиц. Тетя Элнер позвонила ни свет ни заря и сказала, что голубые сойки сейчас разнесут ее дом в щепки, потому как у нее закончился корм. Норма любила и жалела бедную глуховатую тетю Элнер. Но почему именно в это утро у нее должна была кончиться еда для птичек? Норма знала, что Мэкки будут останавливать все кому не лень, а он с удовольствием поболтает с каждым. Обычно она не возражала, но только не сегодня. Бог знает где он застрял. Он мог уже быть на другом краю света или на чьей-нибудь крыше, мог сесть в машину к любому незнакомцу, просто ради того, чтобы пообщаться. Она подождала еще несколько минут и сдалась, поставила его завтрак в микроволновку, чтобы не остыл, взяла щетку и вышла подметать веранду, поминутно оглядывая улицу и думая, что приобретет-таки эту новинку, бипер, и прицепит его к Мэкки.

Спустя еще несколько минут терпение у Нормы лопнуло. Она вернулась на кухню и позвонила. Гудки тянулись бесконечно, пока тетя Элнер не взяла наконец трубку.

– Алло.

– Тетя Элнер, у вас все в порядке?

– Все прекрасно, дорогуша, – произнес бодрый голос, – а у тебя?

– Нормально, я просто разволновалась, вы так долго не подходили к телефону.

– А я в саду была – пока добежала… Мэкки помогает мне посадить турецкую гвоздику вокруг грядок.

Норма закатила глаза и сказала нежным голоском:

– А-а, понятненько. Никакой спешки нет, но попросите, пожалуйста, Мэкки, когда он закончит, чтобы шел прямо домой, никуда не заходя? У него завтрак стынет. Скажете, ладно?

– Хорошо, дорогуша, я передам. Ой, Норма, ты еще слушаешь?

– Да, тетя Элнер.

– Мои голубые сойки передают тебе большое спасибо. Ну, пока-пока.

– До свиданья, тетя Элнер.

Норма, красивая брюнетка сорока трех лет, глянула в зеркало над раковиной и увидела, что от волнения у нее на щеках выступил румянец.

Спустя еще двадцать минут, когда она едва не соскребла щеткой краску с пола веранды и промела полквартала, на горизонте появился Мэкки. Неторопливо, вразвалочку, он шествовал к дому, приветствуя всех встречных, включая двух собак и кошку. Норма яростно замахала рукой:

– Мэкки, ну давай быстрей!

Мэкки, коренастый мужчина с песочного цвета волосами, дружелюбного вида, радостно улыбнулся и замахал в ответ. Норма кинулась в дом, вынула из печки тарелку с завтраком, поставила кофейник, и тут хлопнула входная дверь.

– Мэкки, заходи и садись, пока у меня не случился инфаркт.

Он сел.

– Эй, что случилось, девочка?

Норма налила ему кофе, села и дождалась, когда муж примется за яичницу.

– Угадай, – сказала она.

– Что?

– Ни за что не поверишь.

– Что?

– Вовек не угадаешь, кто звонил.

– Кто?

– Только ты ушел, через три минуты, а то и меньше…

– Кто?

– Сдаешься?

– Да, да, ну кто звонил?

– Ты готов?

– Да, дорогая, я готов. Кто?

Норма подождала, пока у нее в голове отзвучат фанфары, и, больше не в силах сдерживаться, выкрикнула:

– Малышка, вот кто!

Мэкки от удивления отложил вилку:

– Шутишь?

– Нет, не шучу, она звонила через три минуты после твоего ухода.

– Где она?

– В Нью-Йорке, и знаешь что? Она возвращается домой.

– Сюда?

– Да!

– Ха. Ну, дела… Она не сказала почему?

– Сказала, что ей необходимо от чего-то там освободиться. Если честно, я так разволновалась, что и не вспомню, что именно она говорила, вроде бы в последнее время очень уставала на работе и можно ли ей приехать в гости.

– А ты что?

– Конечно, говорю. Мы, говорю, много лет подряд только и делаем, что талдычим, приезжай, мол, мы будем рады, просто счастливы. Мы же тебе сказали: это твой дом, как надумаешь, не церемонься, просто приезжай. Мы же это столько раз говорили, верно?

– Абсолютно верно.

Норма выхватила тарелку у Мэкки из-под носа:

– А ну, дай-ка я подогрею.

– Не надо, так сойдет.

– Уверен? Нет, дай пару минут подогрею. – Она подскочила к микроволновке и сунула в нее тарелку.

– Что она еще сказала?

Норма села и сосредоточилась.

– Ну, сказала привет, конечно, как поживаете и все такое, потом, что хочет ненадолго заехать в гости, будем ли мы дома. Я сказала – да, конечно, а она – только ради бога без лишней суеты.

Мэкки нахмурился:

– Как думаешь, у нее все в порядке? Может, за ней съездить? Если нужно, я мог бы сесть в самолет и завтра быть там. Ты ей это предложила?

– Да, сказала, что ты с удовольствием за ней приедешь, но она ответила – нет, не надо, она обо всем договорится, а потом даст нам знать.

– Я бы с удовольствием съездил за ней.

– Ой, я знаю, но мне не хотелось на нее давить. А когда она сказала, что хочет приехать, вообще дар речи потеряла. Представь, да?

– Как думаешь, а вдруг она больна или еще чего? Норма снова вынула тарелку из микроволновки.

– Да нет, вряд ли. Голос у нее был усталый, может, немного подавленный, на-ка, ешь, пока горячая, но не больной, нет.

Мэкки взялся за вилку.

– Я говорил ей, что доработается до нервного срыва, просил, чтобы берегла себя. Я же все время ей говорил, правда?

Норма кивнула:

– Говорил. Говорил, что пора отдохнуть. Что она слишком много работает. Ты это сказал, когда мы были в Нью-Йорке.

Норма видела, что Мэкки с трудом режет яичницу.

– Хочешь, приготовлю другую?

Мэкки всегда был непривередлив в еде и сказал:

– Нет, и эта сойдет.

Норма потянулась к тарелке:

– Это же минутное дело.

– Норма, это съедобная яичница. Я люблю подсушенную. А как насчет работы? У нее с этим все в порядке?

– Не знаю, не спрашивала. Это ее дело, пусть сама решает, что нам говорить, что нет. Я не стану у нее выпытывать. Да, она попросила меня никому не выбалтывать, что она приезжает, особенно газетчикам.

– О боже, нет, если эти проныры узнают, они сквозь трубы пролезут, чтобы до нее добраться.

Норма согласилась.

– Малышка до сих пор встречается с этим парнем с инициалами, как там его зовут-то?

– Не знаю, не спрашивала, – сказала Норма и добавила: – Джей-Си.

– Что-то он мне показался не очень.

– Ну, ей нравится, и это главное. Наверняка знаю только одно: она приезжает, и я намерена из себя выпрыгнуть, лишь бы она почувствовала, что у нее в этом мире есть любящая семья. У нее нет родственников, только я и тетя Элнер. Ей, наверно, очень одиноко. У меня просто сердце разрывалось все те годы, что она моталась из города в город как неприкаянная и некому было о ней позаботиться. А вдруг она и впрямь заболеет, Мэкки? Кто за ней будет ухаживать?

– Мы, дорогая, мы ей это говорили, и, должно быть, она поверила, иначе бы не позвонила.

Норма вытащила салфетку из красного пластикового держателя и высморкалась.

– Ты думаешь?

– Ну конечно. И незачем плакать по этому поводу.

– И сама знаю, просто разволновалась от радости. Она нам доверяет.

– Да, мне тоже так кажется. Она тебе не намекнула, когда собирается приехать?

– Нет, думаю, завтра или послезавтра. Хочешь еще кофе?

– Подлей немного.

Вдруг Норма охнула:

– Боже!

– Что такое? – испугался Мэкки.

– Только что поняла, ведь я не знаю, кофе она пьет или чай. И что ест на завтрак. Нужно купить все, на всякий случай, чтоб было. Как считаешь, пойти заказать торт в пекарне или лучше мне самой испечь?

– Да все равно.

– У Эдны торты великолепные. В смысле, совсем как домашние… Но не знаю, вдруг ей станет обидно, что я купила, а не соизволила сама для нее испечь.

– Дорогая, торт есть торт. Как она узнает, ты его испекла или Эдна Бантц?

– Коробку увидит.

– Так вытащи его из коробки и поставь на блюдо. По мне, так они все на один вкус.

– Тебе, может, и на один, но не забывай, что ее бабушка с дедушкой были владельцами этой пекарни до Эдны, она почувствует. Нет, ты прав, сама испеку. Господи, это меньшее, что я могу для нее сделать. Нет, правда. А в какую комнату поселим ее? Может, нашу отдать? Она самая уютная.

– Нет, дорогая. Она не захочет. Давай поселим ее наверху, где Линда жила. Там ей будет поспокойней.

– Да, там тише всего. Схожу потом наверх, проверю, все ли в порядке, постель и прочее. Надо постирать занавески и почистить ковер. Слава богу, я на сегодня записана к парикмахеру. – Она оглядела Мэкки. – Тебе тоже не мешало бы сходить к Эду постричься.

– Да ну, Норма, какая ей разница, стригся я или нет.

– Зато мне есть разница. А то опозорим ее, заявимся в аэропорт как два Элмера Фадда[6]6
  Элмер Фадд – главный враг кролика Багса Бани из одноименного мультфильма телекомпании «Уорнер Бразерс».


[Закрыть].

Мэкки засмеялся.

– Я не шучу, Мэкки, она привыкла к окружению утонченных ньюйоркцев.

– Ну, видно, придется мне помыть машину. Без шуток.

Норма обратила на Мэкки взгляд, полный боли.

– Ну почему ты не дал мне покрасить дом? Я так хотела!

– Ну, Норма, успокойся. Она же просила не разводить суеты.

– Да, но что я могу с собой поделать. До сих пор не верится. Только представь, после стольких лет Малышка вернется домой!

Похмелье

Нью-Йорк 1 апреля 1973

Дена Нордстром открыла глаза и три-четыре секунды соображала, кто она и где находится. Затем ее тело оповестило мозг о своем состоянии. И, как водится после таких ночей, как прошлая, первой оказалась весть об ослепляющей, пронзительной головной боли, за нею последовала волна тошноты, а потом бросило в холодный пот.

Медленно, одно за другим, проявлялись в голове события вчерашнего вечера. Они развивались по той же схеме, что и всякий раз, когда она соглашалась пойти выпить с Джей-Си. После коктейлей они отправились обедать в ресторан «Копенгаген» на Сорок восьмой улице, где за шведским столом пропустили бог знает какое количество тминной водки вперемешку с пивом. Дена смутно припомнила, что ругалась с каким-то французом и ходила в «Бразери» пить кофе. Вспомнила, что, когда она добралась до дому, уже встало солнце. Но сейчас она в собственной постели и одна – Джей-Си, к счастью, ушел домой. Потом ее как обухом по голове ударило. Джей-Си. Что она ему сказала? Они запросто могли снова обручиться. И снова ей придется придумывать, как это отменить. Вечно одно и то же. Он скажет: «Но ты не казалась пьяной. Я спросил, не пьяна ли ты, и ты поклялась, что трезва как стеклышко и твердо отвечаешь за свои слова». В том-то и ужас. Она никогда не чувствует себя пьяной и сама верит в то, что говорит. Две недели назад на вечеринке работников радио она пригласила к себе на следующий день двадцать человек пообедать, и потом ей пришлось заплатить швейцару, чтобы сказал всем, что ее, мол, вызвали за город, потому что у нее умерла бабушка. Она даже яйца не сумела бы сварить, а обе ее бабушки умерли давным-давно.

Дена попыталась встать, но боль сжала виски с такой силой, что перед глазами заплясали звезды. Она медленно, боком, сползла с кровати, держась за голову. В комнате было темно как в могиле, и, когда она открыла дверь, оставленный накануне свет в коридоре едва не ослепил ее. Кое-как добралась до ванной и вцепилась в раковину, чтобы удержать вращающийся мир. Пустила холодную воду, но не могла нагнуть голову: боль усиливалась. Пришлось набирать воду горстями и плескать в лицо. Приняла две таблетки «алка-зельтцера», три аспирина и валиум. Руки тряслись. Кока-кола со льдом могла бы спасти ей жизнь.

Она спустилась в кухню, но, проходя мимо гостиной, остановилась. На кушетке дрых без задних ног Джей-Си.

Дена на цыпочках вернулась в ванную и попила воды из-под крана. Намочила полотенце, прошла в свою спальню и тихо заперла дверь, молясь Богу, в которого не верила: «Пожалуйста, пусть он проснется и уйдет домой… Пожалуйста». Она легла, включила на максимум электроодеяло и заснула.

Было около одиннадцати утра, когда Дена снова проснулась, чтобы выпить аспирина. Теперь горел огнем желудок, требуя углеводов. Она тихонько отперла дверь спальни, на цыпочках спустилась в холл и заглянула в гостиную. Уф, слава богу. Джей-Си нет. Ура. Она позвонила в «Карнеги Дели» через дорогу и заказала два горячих сэндвича с сыром, картошку, шоколадный коктейль и две пачки сигарет «Вайсрой». Пока ждала, вышла на балкон. Было холодно, мрачно, пронизывающе сыро. Воздух тяжелый, густой. Как всегда, на углу Сорок восьмой и Шестой пробка, люди орут друг на друга, гудят. Громкие звуки усилили головную боль, и она вернулась в дом, где шум хоть немного приглушали стены. И все же отдельные гудки и сирены проникали под дверь и резали слух тупым ножом, поэтому она пошла ждать в кухню. Записка, оставленная Джей-Си на дверце холодильника, гласила: «Увидимся в восемь за ужином».

– Ну уж нет, – сказала она записке.

Проглотив еду меньше чем за пять минут, она вернулась в спальню, переступила через одежду на полу и с облегчением рухнула в постель. Улыбаясь, она подумала: как же повезло, что сегодня только суббота и можно проспать до утра понедельника. Закрыла глаза… и через секунду распахнула.

Представители их филиала приехали в город на собрание Национальной ассоциации сотрудников радиовещания. И сегодня она обязана быть почетным гостем на обеде.

Она застонала. «Господи… нет, пожалуйста, не говори мне, что я должна идти на этот обед, пусть меня лучше забьют насмерть бейсбольной битой, утыканной гвоздями. Господи, убей меня в постели, сделай что хочешь, только позволь полежать, не заставляй идти на этот обед… Не заставляй вставать и одеваться».

Она еще десять минут лежала, соображая, не позвонить ли с известием, что у нее внезапный приступ аппендицита, и какое вообще может быть достаточно серьезное недомогание, чтобы свалить тебя с ног в субботу и пройти без следа к понедельнику. Как жаль, что у нее нет ребенка, нет ничего лучше захворавшего малыша, они вечно чем-нибудь некстати заболевают. Чем сильнее она старалась убедить себя, что имеет полное право туда не ходить, что этот обед – всего лишь публичная акция, а не настоящая работа, тем сильней убеждалась, что идти все-таки нужно, все равно ей не даст уснуть чувство вины. Она хотела, чтобы все знали: на нее можно положиться. Тем более что и ей этот обед мог сослужить добрую службу. Представители филиалов съезжаются со всех уголков страны, и для многих это серьезный выход в свет. Большинство жен приедут со своими мужьями только ради личного знакомства с Деной Нордстром. Некоторые следили за ее карьерой с того самого первого интервью с бывшим сенатором Босли, и еще больше людей узнали ее после появления на центральном телевидении. Она популярна почти у всех женщин, которые ежедневно смотрят по утрам ее программу. Поэтому она выползла из кровати и отправилась в ванную поглядеть, есть ли надежда привести себя в божеский вид. Глянула в зеркало, ожидая худшего, но увиденное приятно удивило ее.

Благодаря какой-то генетической причуде Дена Нордстром обладала счастливой особенностью лучше всего выглядеть именно с похмелья. Голубые глаза блестели, на щеках играл яркий румянец, губы (после тысячи сигарет) были чуть припухшие, что выглядело весьма сексуально. Замечая это в очередной раз, она снова удивлялась.

В 12.30 в «Таверне на Зеленой улице» целый зал возбужденных дамочек и их мужей из филиалов старательно делали вид, будто вовсе не ждут с нетерпением, когда им наконец дадут поесть. Они то и дело поглядывали на двери – не приехала ли она. В 12.57 попытки скрасить ожидание милой беседой прекратились. Все глаза были направлены на высокую, сногсшибательную, «потрясную», как скажут дамы, блондинку, стоящую в дверях. На ней был костюм из верблюжьей шерсти, черный свитер с воротником «хомут», золотые серьги идеального размера, о чем женушки доложат дома своим полным зависти подругам, не забыв упомянуть про почти полное отсутствие косметики. Это была она, Дена Нордстром собственной персоной, со свежим, цветущим, открытым лицом девушки со Среднего Запада и с улыбкой на миллион долларов.

Вся толпа единым валом подалась к ней. Дена взошла на подиум с микрофоном и извинилась:

– Простите, что так опоздала. Я весь год так ждала этого обеда, и вы не поверите, уже выхожу из дверей, а тут звонок. Сестра звонит из самого Копенгагена и сообщает, что попала в больницу со сломанной лодыжкой. Они с мужем вчера пошли на вечеринку, где подавали непривычные для них крепкие напитки… В общем, если коротко, она не удержалась на деревянных сабо, и пришлось мне рыться по всем ящикам, искать ее страховку и диктовать номер, иначе ее не отпускали, а у них билет на самолет. Так что прошу прощения…

И вдруг она замолчала на полуслове. Почему все ее извинения так или иначе связаны с семьей? Ничего оригинального в этом нет, а кроме того, семьи-то у нее тоже никакой нет. Да объяви она, что зарубила топором шесть монашек, эти люди все равно простят ее. Вот и теперь они радостно ринулись к ней, галдя, насколько красивее она в жизни, чем на снимках, и прося разрешения сфотографироваться с ней. Штук сто «Кодаков» замигали вспышками со всех концов зала, и вскоре сплошные белые пятна мелькали у нее перед глазами. Но она продолжала улыбаться.

Тетя Элнер

Элмвуд-Спрингс, штат Миссури

1 апреля 1973

Мэкки спустил воду в унитазе и открыл краны, чтобы убедиться, что все работает исправно. Норма хотела посоветоваться, не постелить ли новое покрывало, и позвала его из ванной. Мэкки пришел и взглянул на кровать.

– Думаю, не стоит, и объясню почему. По-моему, лучше оставить все как есть, ничего не меняя. После мест, где она жила, вряд ли ее впечатлит новое покрывало. Мы так и так не сравнимся со всеми этими новомодными гостиницами. Нужно только постараться, чтобы она чувствовала себя как дома, понимаешь, этого-то она нигде не найдет.

– Да, Мэкки, все правильно, но есть вероятность, что старое шерстяное покрывало, которому двадцать лет, покажется ей не столько домашним, сколько просто жалким. Ты об этом подумал?

– Дорогая, да нормальное покрывало. Поверь мне.

– Ну, раз ты так считаешь, ладно. Но могу я по крайней мере постирать одеяло и белье? Это мне будет позволено?

– Безусловно.

Они принялись разбирать постель.

– И все же, Мэкки, есть такое выражение – спустя рукава. Мол, подготовились, но недостаточно. Вдруг она решит, что мы не рады ее возвращению? – Норма указала на окна: – Можешь снять занавески? Простирну их заодно.

Мэкки полез на подоконник.

– Норма, она и так поймет, что мы рады ее возвращению. Это будет заметно. Мне просто кажется, мы должны жить обычной жизнью, не пытаться ничего изображать из себя. Разве не за этим она приезжает – освободиться от напряжения. Может, ей необходимо побыть в нормальном доме, поесть нормальную пищу, притормозить гонку жизни.

– Я понимаю, но не забывай, что когда мы были у нее в Нью-Йорке, то она принимала нас по-королевски, исполняла каждую нашу прихоть, мы у нее чуть ли не по красной ковровой дорожке ходили, как почетные гости страны. Вдруг она подумает, что мы не желаем сделать для нее то же самое? – Норма подозрительно посмотрела на овальный коврик на полу. – Кстати, о ковре, надо его почистить. Сделаешь?

– Хорошо, как прикажешь. Попозже поднимусь и сделаю. Еще что-нибудь?

– Да. Собери из ванной все полотенца, я не знаю, сколько они провисели. И еще, дорогой, проверь, не покрылась ли плесенью занавеска на душе.

Спускаясь вниз по лестнице, Норма воскликнула:

– А как же тетя Элнер?!

– А что с ней такое?

– Мы ей разве не сообщим? Малышка велела никому не говорить о приезде. Думаешь, она и тетю Элнер имела в виду?

– А она конкретно про нее что-то говорила?

– Нет. Ни словом не обмолвилась.

– Ну вот тебе тогда и ответ. Если бы она хотела, чтобы мы сообщили тете Элнер, она бы сказала.

– Я знаю, но просто не представляю, что она может не захотеть ставить тетю Элнер в известность.

– Я знаю только, что мы должны сделать так, как она попросила.

– Но она не видела тетю Элнер с четырех лет, как она может не хотеть с ней встретиться?

– Дорогая, я уверен, она с ней встретится. Позволь ей решать это самой.

Норма загрузила в машину первую порцию стирки, добавила порошка, закрыла крышку и присела к мужу за кухонный стол.

– Мэкки, а что, если она не захочет видеть тетю Элнер, а потом, после ее отъезда, тетя Элнер узнает, что она была здесь? Представь, как ей будет обидно.

– Норма, ты снова заранее разводишь панику и делаешь из мухи слона. Все будет хорошо.

Норма встала и налила себе кофе.

– Ладно, но мы вот как поступим. После того как она тут немного побудет, обустроится и все такое, я невзначай, очень естественно, как бы между прочим, скажу, знаешь, мол, Малышка, ты наверняка хочешь встретиться с тетей Элнер. Она очень расстроится, если вы не повидаетесь. Она так тобой гордится. Как увидит тебя на экране, всему городу хвастается: это, говорит, моя маленькая племяшка.

– Другими словами, ты собираешься бедную девочку шантажировать.

– Ой, да ну тебя, глупости какие. А потом, когда она решит к ней пойти, я позвоню тете Элнер и скажу: тетя Элнер, скажу я, угадайте новость, Малышка приехала, только что, без предупреждения. Вот она удивится-то.

Мэкки выдвинул другое предложение:

– А может, тебе просто взять Малышку за руку, подвести к двери тети Элнер и постучать? Вот тогда она точно удивится.

Норма глядела на мужа с неописуемым выражением.

– Мэкки, ты чем вообще думаешь? Нельзя же просто постучать в дверь к девяностотрехлетнему человеку и заорать: «Сюрприз!» У нее может случиться инфаркт, и она рухнет замертво прямо в дверях, вот будет удовольствие Малышке – приехать домой и убить свою тетушку, хлоп – и готово. Чудные выйдут у нее каникулы, не правда ли? И каково тебе будет жить с этим всю оставшуюся жизнь?

– Ну, по крайней мере, ей не придется далеко ехать на похороны, она уже будет здесь…

Норма покачала головой:

– Знаешь, Мэкки, иногда я начинаю за тебя беспокоиться, ей-богу.