Текст книги "Стук"

4

Это случилось где-то неделей позже, напряженный день уже близился к концу. Мануэль преобразился в господина доктора Риттера, он заглядывал в уши, носы и глотки, обследовал воспаленные голосовые связки, искривленные носовые перегородки и покрасневшие миндалины, составлял аудиограммы, прописывал антибиотики, лечил резкое ослабление слуха, выявил один случай тиннитуса, обнаружил у одного больного рак горла и в довершение всего выбился из своего почасового графика. Он уже заканчивал последнюю консультацию – выписывал старой глуховатой пациентке рецепт для изготовления слухового аппарата у мастера, с которым он сотрудничал, – и тут вошла фрау Ризен, его ассистентка, уже в верхней одежде, и спросила Мануэля, не нарушит ли это его планы, если она уже сейчас уйдет на свою вечернюю переподготовку. Пожалуйста, сказал он, ведь его уже больше никто не ожидал.

Это не так, возразила ассистентка, только что пришла какая-то дама, которую ей не удалось выпроводить. Она должна ему что-то передать с конгресса по тиннитусу, это ненадолго, уверяла она, и сейчас она ожидает в приемной. Аннета Ризен была младшей из двух ассистенток Мануэля, похожая скорее на девочку, чем на женщину, с короткой мальчишеской стрижкой; она всегда улыбалась и очень старалась соответствовать своей должности.

Доктор Мануэль Риттер очень удивился.

Может быть, это представительница аптечного бизнеса, которая намерена всучить ему какой-нибудь медикамент с незначительной скидкой? Или она попытается вовлечь его в тестирование нового препарата? В любом случае он решительно не пойдет ни на то, ни на это.

Мануэль передал пациентке адрес мастера слуховых аппаратов, который записал четко печатными буквами, затем проводил старушку в коридор, помог надеть пальто, попрощался и закрыл за ней дверь.

Затем он подошел к приемной, дверь в которую была открыта, и остолбенел.

Под его швейцарскими дипломами в позолоченных рамках сидела, заложив ногу за ногу, женщина в легкой светлой блузке и черном жакете, с янтарным ожерельем на шее, красной лентой на лбу, ее волосы были собраны на затылке в пучок, и это была, без сомнения, та женщина, которая в Базеле постучала в окно его вагона. Она сидела здесь и смотрела на Мануэля тем же проникновенным взглядом.

Он помедлил и наконец произнес:

– Добрый день, фрау…

– Вольф, – ответила женщина. – Ева Вольф.

При этом она не выразила никакого намерения подняться.

– Прошу, – сказал Мануэль и сделал свой обычный жест, приглашающий в кабинет.

Обычно он при этом держал в левой руке историю болезни пациента, которую ему уже подготовила его ассистентка, а правой рукой указывал в сторону коридора. Когда у него ничего не было в левой руке, как сейчас, он повторял этот жест правой рукой. Это сопровождалось легким поклоном.

– Мы можем побеседовать и здесь, – сказала дама, – я к вам пришла не как пациентка.

И она пригласила Мануэля присесть.

Это было не в его правилах сидеть с кем-нибудь в комнате ожидания. Он снова помедлил, затем сел рядом с ней, но так, чтобы между ними оставался еще стул, и еще раз посмотрел на нее.

– Значит, это были вы, – сказал он затем, – в Базеле, в момент, когда я уже сидел в поезде?

– Да, – кивнула женщина, – это была я.

– Но мы, кажется, не знакомы? – Ее голос показался Мануэлю, тем не менее, знакомым, хотя тогда она ничего не говорила.

Женщина улыбнулась:

– Нет, пока нет.

Она стала левой рукой играть своим янтарным ожерельем, продолжая пытливо рассматривать врача. Мануэль заметил вопрос в ее взгляде и понял, что ему следует поскорее добиться ясности.

– И что же вы хотите от меня?

Женщина продолжала наматывать часть своей цепочки на указательный палец. Потом она остановилась.

– Ребенка, – сказала она.

Мануэль вздернул брови и открыл рот, чтобы что-то сказать, но язык не повиновался ему. Он уставился на нее, на эту женщину, которая сидела перед ним в комнате ожидания, и, однако, все это было далеко от всего, что он мог бы считать привычным.

– Ребенка? – повторил он с таким удивлением, как будто ослышался.

– Да, – сказала Ева и посмотрела на Мануэля так откровенно, что он опустил глаза.

Мануэль поднялся:

– Но, фрау Вольф…

– Я не сумасшедшая, – сказала она и тоже встала.

К удивлению Мануэля, женщина оказалась почти одного с ним роста.

– Я этого не говорил, – сказал он, – но…

– Но вы, наверное, так подумали.

– Нет, но вы должны согласиться, что это… несколько…

Мануэль покачал головой, пытаясь найти нужные слова.

– Несколько необычный способ, чтобы завести ребенка, – подсказала женщина.

– Это в какой-то степени то, что я хотел бы сказать. И мне очень жаль, но я здесь ничем не могу вам помочь. Поищите в кругу своих знакомых подходящего отца. Я бы теперь попросил вас… – сказал Мануэль: он уже пришел в себя.

Ева сделала шаг навстречу и положила руку доктору на плечо.

– Круг моих знакомых… – Она понизила голос. – Круг моих знакомых не оправдал моих надежд. У меня в прошлом три прерванные связи, три, теперь мне тридцать пять лет, и я хотела бы иметь ребенка.

Мануэль снял с плеча руку Евы:

– Послушайте, я действительно не понимаю, почему вы обратились именно ко мне, к человеку, с которым вы даже не знакомы…

– Вот именно, – усмехнулась женщина и снова положила руку Мануэлю на плечо, – мне нужен такой отец, которого бы никто не знал. Но не первый встречный. Вы были на конференции, я там была переводчицей, и как только я увидела вас – я сразу поняла: это он. Я пошла за вами на вокзал, но, к сожалению, не смогла догнать. И вот теперь я здесь.

Мануэль снова высвободил плечо и сделал два шага за столиком, на котором рядом с его расписанием лежали иллюстрированные журналы «Семья в Швейцарии» и «Гео».

– И все-таки, фрау Вольф, все это очень странно… как вы вообще меня нашли?

– Вы мой четвертый адрес в Цюрихе, – заявила женщина с усмешкой. – Первые трое ваших коллег, впрочем, были единодушны в том, что со слухом у меня все в порядке. Я продолжала бы искать до тех пор, пока бы не нашла вас.

– Вот как?

– Я бы хотела вам еще кое-что сказать. Я знаю, что вы женаты. В мои планы не входит разрушить вашу семью. И речь не идет о том, чтобы вступить с вами в случайную связь, не говоря уже о длительных отношениях. Я больше не хочу никаких отношений, для этого я слишком разочарована. Я хочу только отца для своего ребенка. Как только я забеременею, ни вас для меня, ни меня для вас больше существовать не будет. Я не предъявляю к вам никаких требований, в этом вы можете быть уверены. Я исчезну из вашей жизни навсегда. Я буду одна воспитывать ребенка, и он никогда не узнает, кто его отец.

– Вы же понимаете, что вы просите о чем-то невозможном.

– Почему о невозможном? Я прошу вас о ребенке.

– Я считаю, что вы ищете скорее быка-производителя.

– Но не ждать же мне чуда, я не Матерь Божья.

– Лучше дождитесь мужчины, который вам понравится.

– Я его уже дождалась, – сказала Ева; она быстро обошла вокруг столика, взяла Мануэля за плечи, прижалась щекой к его щеке и, почти не дотрагиваясь до него, скользнула ладонями по его бедрам.

Доктор Мануэль Риттер от неожиданности на мгновение застыл на месте, не пытаясь сопротивляться, и в это мгновение он вдруг превратился в безымянного мужчину, который впервые в своей жизни встретил женщину. Ее волосы, ее кожа, ее дыхание, ее близость, ее голос, ее слова – все это вместе подействовало на него как волшебство, до конца поглотившее его. Когда Ева стянула с него белый халат, доктору показалось, что в прошлом у него ничего не было, в ушах зазвенело, словно его голова превратилась в колокольню. Дрожа, Мануэль взял Еву за руку, прошел вместе с ней, как в замедленной съемке, в комнату, которая до сих пор называлась его кабинетом, и плотно закрыл за собой дверь.

5

Он никак не мог понять, что случилось.

Еще около восьми вечера он ехал на машине домой по Зеештрассе.

Это было настолько чуждо Мануэлю, что он никак не мог все соотнести все, что случилось, со своей собственной персоной. Или это был не он, а кто-то другой, который вцепился в эту женщину, так бесстыдно вторгнувшуюся в его жизнь? В какой мрачной пещере скрывался этот другой, чтобы внезапно выскочить оттуда и свести Мануэля с пути истинного, с этой нормальной стези, ведущей его к своей вершине через аттестат зрелости, военную службу, высшую школу, женитьбу, рождение первого ребенка, ординатуру, рождение второго ребенка, свою собственную практику и свой собственный дом?

Порой в мечтах Мануэль уже видел себя главным врачом, но и без этого он был доволен своим нынешним положением. Заимев собственную практику, Мануэль с рвением отдавался работе, которую он получил после долгих лет учебы, более того, он гордился тем, что теперь он один несет ответственность за здоровье обратившихся к нему пациентов.

Он не мог даже поверить, что способен на подобный неконтролируемый взрыв чувств, можно было подумать, будто он несчастлив с Юлией.

Юлия! Она была второй женщиной в его жизни.

Майя… Дружба с ней длилась с последнего года кантональной школы до третьего курса института. Майя изучала политологию, и, когда девушка отправилась на год в Америку, их отношения не выдержали испытания временем, в Бостоне Майя влюбилась, осталась там и вышла замуж за американского юриста, с тех пор Мануэль ее больше не видел.

С Юлией он познакомился на вечеринке у своего младшего брата, его тогдашняя подруга изучала романистику, Юлия оказалась подругой этой подруги, она тоже изучала романистику, и на момент их встречи она пережила свою первую любовную историю, закончившуюся разрывом.

Тогда молодые люди станцевали разок и потом, сидя на подоконнике, долго о чем-то беседовали.

Маленькая симпатичная женщина с распущенными волосами, которая была одновременно веселой и меланхоличной, не выходила у Мануэля из головы, и через два дня после этой встречи он спросил адрес Юлии у своего брата и его подруги. Молодые люди встретились несколько раз. Юлия была поначалу сдержанной, но постепенно они сблизились. Вопрос о том, любили ли они друг друга, даже не вставал.

Как давно это было? Девять или десять лет назад. Юлия получила ученую степень, Мануэль стал доктором. Затем они поженились, появились дети. Юлия не прекращала, если не считать отпуска по рождению ребенка, преподавание на полставки итальянского и испанского в кантональной школе Ветцикона.

Ни разу Мануэль за все эти годы не позволил себе близких отношений ни с одной другой женщиной. Не то чтобы он был бесчувствен, близость женщин, с чем он ежедневно сталкивался на работе, конечно, была ему приятна. Когда Мануэль обследовал их уши и носовые полости, расстояние от его тела до тела пациентки было настолько минимальным, что он не мог избежать запаха ее волос и ее кожи, скоро он научился отличать аромат дешевых духов от изысканных, и при этом он часто не мог отвести взгляда от прекрасной груди, однако Мануэль не позволял никакой фривольности, не говоря уже о попытке сблизиться. У него просто не возникало такой потребности, к тому же он не мог себе представить, как это вообще можно для подобного воспользоваться своим положением врача.

Было известно, что у заведующего отделением в клинике, у которого он был ассистентом, отца троих детей, есть еще любовница, медсестра из того же отделения, и вот еще его друг Цильман, уролог, недавно сделал намек, который можно было понять как признание в порочной связи, но Мануэль никогда не мог взять в толк, как можно завести тайные любовные отношения, будучи в браке.

Теперь сразу и вдруг он понял это. Все оказалось гораздо проще, чем он предполагал. Стоит только натолкнуться на женщину, искательницу приключений, найти с ней укромное местечко, где можно будет предаться страсти, и затем снова разойтись в разные стороны. И это укромное местечко найти не так уж трудно, если у тебя есть свой частный кабинет.

Но стоп, здесь было совсем иное дело. Ева могла быть нежной, страстной, даже ненасытной, но это было не приключение, не этого она желала. Она хотела – и Мануэль это точно понял, лишь когда это с ним уже произошло, – только ребенка. Надо надеяться, и Мануэль надеялся, что из этого ничего не выйдет. Ребенок по заказу… подобное редко получается с первого раза. Она даст о себе знать, сказала Ева, если захочет с ним встретиться еще, это, конечно, было бы прекрасно, добавила она тогда.

Я должен позвонить ей, подумал Мануэль, и сказать, что я больше не должен ее видеть. Юлия – моя жена и мать моих детей, это все. Он был весь на нервах и мог успокоить себя только одной мыслью, что это будет единственной ошибкой в его жизни. Однако, спросил он сам себя, есть ли у него вообще адрес Евы или хотя бы номер телефона? Он только тут опомнился, что не спросил у нее ни того, ни другого, настолько он был тогда растерян.

Перед Мануэлем скопились машины, все бегут из Цюриха в райские сады правобережья, и сейчас должна слева появиться полоса, ведущая на Эрленбах; Мануэль обогнал последнюю машину колонны, стремясь дальше к стрелке поворота, достаточно быстро, чтобы девушку, которая на мопеде пыталась съехать на другую сторону дороги, протиснувшись между двумя машинами, отбросило на капот его машины, когда ее мопед ударился о дверцу машины, стоящей рядом. Мануэль резко затормозил, девушка упала перед ним на асфальт и осталась лежать без движения.

Мануэль выключил мотор, закрыл на мгновение глаза и уперся лбом в баранку руля. Затем он открыл дверцу, склонился над девушкой и понял, что сейчас ему придется снова стать врачом «скорой помощи».

Высунувшаяся из окна женщина сообщила, что она уже позвонила в полицию, последний водитель вставшей колонны жестами остановил подъезжавшие машины, позади Мануэля встал автомобиль, из которого тут же выбежал человек с аварийным знаком, чтобы поставить его посередине улицы.

Девушка не приходила в сознание, она была без шлема. Кроме ссадин на руках, не было видно никаких других повреждений, во всяком случае, ее зрачки реагировали, когда Мануэль приоткрыл ей веки. Он переместил бедняжку на обочину, она дышала ровно. Женщина из окна сообщила Мануэлю, что уже вызвала машину «скорой помощи».

Затем все пошло тем порядком, с которым Мануэль был знаком еще со времени своей службы в «скорой помощи».

Движение было серьезно нарушено, полиции пришлось отключить светофоры и регулировать вручную проезд по одной из полос, несчастный случай был запротоколирован, дама, которая ехала рядом с ним, и водитель шедшей сзади машины были опрошены как свидетели, с хозяйкой поврежденного автомобиля он обменялся адресами, заверив ее, что он возьмет на себя издержки за ремонт, если страховка пострадавшей их не покроет. Когда на месте происшествия появился прокурор окружного суда, на асфальте можно было увидеть лишь очерченный мелом абрис тела девушки, ее уже отвезли с синей мигалкой в районный госпиталь в Меннердофе. Машина Мануэля затормозила на повороте, но тормозной след начинался раньше и показывал, что он проехал разделительную линию. Поскольку эта линия уже прервалась, скорее всего, виновницей происшествия признают девушку. Мануэль попросил даму в окне позвонить ему домой и сообщить, что он из-за дорожного происшествия будет дома позже, но с ним все в порядке.

Когда он после девяти часов поднялся по лестнице гаража и вошел в дом, там стояла встревоженная Юлия, державшая сына на руках.

– Папи бумм! – крикнул Томас.

– Да, – ответил Мануэль, глубоко вздохнул и снова с силой выдохнул воздух: – Папи бумм.

6

Юлия была расстроена.

С тех пор как ее муж два дня назад наехал на шестнадцатилетнюю девушку, он выглядел подавленным и был более раздражительным, чем обычно. В госпитале выяснилось, что у пострадавшей не просто сотрясение мозга, у нее оказались поврежденными еще и кости черепа, но обошлось без внутренних осложнений и она идет на поправку. Мануэль навестил девушку и принес ей букет цветов. Решение окружного суда еще не было вынесено, но с учетом того, что девушка неожиданно въехала между двух стоящих машин, не обращая внимания на разделительную полосу, было совершенно ясно, что вины Мануэля здесь нет. «Тебе действительно не стоит себя упрекать ни в чем», – успокоила мужа Юлия, заметив, что его тревожное состояние слишком затянулось.

Ему было весьма не по себе оттого, что с ним случилось это происшествие, в результате чего пострадал человек. Было это ужасно, ведь, пусть и невольно, он нанес серьезный вред здоровью молодой девушки.

Тем не менее Мануэль не собирался теперь ездить на работу поездом и трамваем, как ему советовала Юлия. Его кабинет находился на другом берегу озера, в Цюрихе-Воллисхофене, общественным транспортом пришлось бы добираться очень долго, потому ему нужна была машина, да и всегда лучше пользоваться ею постоянно, чтобы не терять форму, аргументировал он.

Но он же должен понимать, возражала Юлия, что с ним в любое время может снова произойти что-то подобное, быть может, даже с более трагическими последствиями.

– Согласно статистике, – нашелся Мануэль, – я буду в ближайшее время в безопасности.

– Ты знаешь, что я думаю о статистике, – отрезала Юлия.

– Без статистики наука не может идти вперед, – стоял на своем Мануэль.

Юлия не решилась высказать свое оценочное суждение о науке. Она знала по опыту, что наступает момент, когда разговор лучше прекратить.

Теперь она сидела в учительской кантональной школы в Ветциконе и пила кофе. У нее был перерыв в занятиях. После урока итальянского в выпускном классе ей предстоял еще урок испанского. Испанский язык не был обязательным предметом, его выбирали добровольно, и потому ученики, приходившие на занятия, в большинстве своем занимались с охотой. Сегодня был урок для начинающих, и Юлия собиралась объяснить несколько основных правил испанской фонетики, перед ней лежала сводная таблица, которую она раньше подготовила для занятий. Но ей никак не удавалось сконцентрироваться на занятии.

Мануэль… Юлия спрашивала себя, знает ли она его вообще. Это было впервые, когда некое событие надолго вывело его из себя. До сих пор он уверенно шел своим путем, Юлия даже порой завидовала мужу. Они познакомились, когда Мануэлю предстоял государственный экзамен, он готовился к нему хотя и интенсивно, но без того страха, который был знаком ей и ее коллегам, – страха, будто ты недостаточно знаешь именно то, о чем тебя обязательно спросят на экзамене, и это заставляло Юлию корпеть по ночам над учебниками и зубрить, зубрить, зубрить…

И свою диссертацию Мануэль написал, не прибегая к ее помощи при переписке набело, все свои должности, от врача «скорой помощи» до ассистента ведущего отоларинголога, он принимал с бесстрашием, казалось, что Мануэль обладал определенным запасом оптимизма, которого так не хватало Юлии.

– Хорошо, так мы и сделаем! – Это было его любимое выражение, которым он припечатывал любое свое решение, будь то покупка дома или переход на другую работу.

И то и другое было связано с риском, что заставляло бы Юлию еще долго размышлять, но Мануэль нередко бывал способен быстро превращать вопросительный знак в восклицательный.

Тем не менее он не принадлежал к тем людям, которые постоянно выставляют напоказ свое хорошее настроение, как, скажем, ее коллега Имбах, преподаватель английского. Когда тот входил в учительскую, у Юлии всегда возникало такое чувство, что ей необходима защита от его веселости, как от заразной болезни.

Юлия впервые увидела Мануэля на вечеринке у его брата, и этот неуклюжий, долговязый студент-медик, у которого разделенные на пробор волосы вечно спадали на лоб, странным образом привлек ее внимание, его неловкие манеры и в то же время легкая ирония, вовсе не пренебрежительная к собеседнику, понравились девушке, и несколько дней после этой встречи она часто вспоминала о новом знакомом, пока не решилась попросить свою подругу узнать через брата Мануэля его адрес. Первый звонок Мануэля она запомнила навсегда: она набирала номер Мануэля и вдруг прервалась. Девушка положила трубку, и тут раздался звонок.

Собственно, тогда Юлия не хотела никаких отношений с мужчинами. Ее дружба с Джулиано была внезапно прервана по его, не по ее вине. Это короткое письмо и сейчас у нее перед глазами, и еще сейчас она чувствует обиду от его слов. Она ему нравится, но он больше не может с ней встречаться. Ни слова о причине. Никакого объяснения, никакого прощания. Это вовсе не из-за нее, да и нет вообще никакой причины, сказал Джулиано ей по телефону.

Причину Юлия узнала неделей позже. Когда она выходила из кафе «Селект», Джулиано тащил под ручку миловидную, стройную блондинку с конским хвостом по направлению к ресторану «Терраса».

Ее родители тогда вздохнули с облегчением. Они опасались, что дружба с студентом-экономистом перейдет в длительную связь, а это не совсем то, чего бы они желали для своей дочери. Родители Джулиано переселились в Швейцарию в пятидесятые годы, его отец работал механиком в Бюрле, а мать служила в фирме по уборке квартир, и они гордились тем, что могут обеспечить образование обоим своим сыновьям. Юлия познакомилась с Джулиано на университетском балу. Когда он узнал, что девушка изучает романистику, то стал говорить с ней только по-итальянски, хотя вполне владел швейцарским немецким, и это поначалу было не больше чем забава, но со временем это превратилось для Юлии в привычку, для нее эта смена языка была чем-то вроде заговора, ведь, встречаясь со своим другом, она как бы переходила в другой мир, который принадлежал только ей и ему. После разлуки с Джулиано девушка не сразу смогла снова начать относиться к итальянскому языку как к обычному учебному предмету.

История с предыдущим мужчиной, ее первым мужчиной, была для Юлии скорее вспышкой взаимного сексуального любопытства, возникшей после окончания школы во время путешествия на юг Франции, которая тлела еще некоторое время потом, но девушка сама своевременно ее потушила, заметив, что это угрожает превратиться в привычку. Хайнц, молодой человек с большими темными глазами, уехал потом во Фрайбург изучать историю.

К Мануэлю ее родители сразу отнеслись хорошо. Человек, который не просто врач, но и швейцарец по происхождению, отец которого тоже врач и тоже швейцарец… Тут у отца Юлии, адвоката, не было никаких вопросов, и только мать спросила дочку однажды, когда дело уже шло к свадьбе, будет ли у Мануэля достаточно времени для семьи. На это Юлия ей тогда ответила, что об этом она сама позаботится и что для нее самой этот вопрос остается открытым, будет ли у нее самой достаточно времени для семьи. Она сказала так еще и потому, что ее мать в свое время, будучи учительницей, оставила работу, чтобы посвятить себя уходу за двумя детьми и своим мужем, которому как раз никогда не хватало времени на семью, и женщина опасалась, что этого можно ожидать и от ее будущего зятя.

Во всяком случае, пока дети еще маленькие, Юлия была чрезвычайно довольна своей матерью, к ней она могла отвести малышей, когда ей надо было в школу. Фелланден находился, можно сказать, на пути в Вецикон, и Томасу и Мириам нравилось бывать у бабушки, которая превратила бывшую комнату Юлии в детскую. Кроваткой Мириам стала прежняя детская кроватка Юлии. А Томасу досталась кровать взрослой Юлии, тяжелое изделие из орехового дерева; она ее ненавидела. По ее краям бабушка теперь соорудила защиту, чтобы внук не выпал из кровати, она унаследовала ее в свою очередь от своей бабушки. Это так называемые крылья. Когда Томас рассказывал, что он ночевал у бабушки, которую он называл «мамимами», он не забывал упомянуть: «С крыльями».

Позавчера Томас, находясь у бабушки, нарисовал несколько картинок, которые явно изображали сцену дорожного происшествия. Машина врезалась в беспорядочную толпу, в то время как ее колеса вместе с каким-то головоногим моллюском вращались в воздухе. На другом листе моллюск уже лежал на земле, и рядом в замешательстве стоял человек. А на следующем рисунке появилась машина «скорой помощи», ибо чем еще мог быть большой синий шар над квадратом с двумя колесами, внутри которого лежал распростертым все тот же моллюск.

Странно, что Мануэль попросил Юлию ничего не говорить ее родителям об этом происшествии. Но запечатленные их трехлетним сыном протоколы не оставили ей иного выбора, и Мануэль был очень расстроен, когда жена ему об этом рассказала.

Он был вообще очень странным все это время. Он якобы не в настроении, объяснил он Юлии вчера ночью, когда она в постели попыталась притянуть мужа к себе. Обычно это бывало со стороны Юлии, когда она от усталости говорила мужу «нет». И когда у нее самой снова проснулось желание, Юлия обрадовалась: ей совсем не хотелось прослыть фригидной женщиной.

Или Мануэль тогда действительно здорово превысил скорость и потому чувствовал себя виноватым, или он думал по дороге о чем-то другом и из-за этого среагировал слишком поздно? Но о чем таком он мог так напряженно думать, что так занимало его? Юлии не терпелось расспросить мужа об этом.

– The rain in Spain stays mainly in the plane! – произнес коллега Имбах задорно и громко, заглядывая в записи Юлии.

– Не пугай меня так, – сердито ответила Юлия.

Снова вернувшись к своим записям, она поднесла к губам чашку с остывшим кофе.