Текст книги "Шарко"

10

Тяжелые лопасти корабля судебного делопроизводства начали вращаться, и остановить их было невозможно. Обычно Шарко не обращал внимания на членов экипажа, суетящихся вокруг места преступления. Техники, полицейские, помощники прокурора или следователи, иногда пожарные и медики… Но сегодня он вглядывался в каждое лицо с удесятеренным вниманием, прислушивался к любому замечанию, ловил первые реакции. Эти люди, в большинстве своем блестящие специалисты, объединят свои усилия, поделятся знаниями и сделают все возможное, чтобы отыскать того, кто совершил преступление.

Придется быть сильнее, чем все они, вместе взятые.

После взаимных представлений, приветствий, обмена привычными крепкими рукопожатиями Маньен отошел поговорить с помощником прокурора, пока капитан из полицейского комиссариата Лонжюмо Жан-Люк Семе вкратце вводил в курс дела остальную команду, стоя перед домом, где мельтешили силуэты в костюмах белых кроликов. Шарко наблюдал за ними краем глаза.

– Сегодня утром несколько водителей позвонили нам, чтобы сообщить о машине, которая мешала проезду, – излагал Семе. – Два моих парня приехали посмотреть около девяти тридцати.

Он указал на «Ауди ТТ», стоящий неподалеку на прежнем месте и отданный на откуп техникам из научного отдела. Этот участок дороги был закрыт для движения.

– Естественно, они направились сюда, чтобы выяснить, в чем дело, но дверь была открыта. Они и зашли. Что их сразу насторожило, так это большие черные слизняки, которые, по-видимому, ползли из подвала. Оказалось, это пиявки.

Шарко сделал вид, что удивлен:

– Пиявки?

– Да, причем их было полно. Тогда мои парни спустились, чтобы попытаться понять, откуда взялись эти мерзкие твари. И там они обнаружили тело. Ну и я тоже видел. Предупреждаю, от этого с души воротит.

Шарко повел подбородком в сторону фургона. Там Николя, стоявший в отдалении, один, внимательно ко всему прислушивался, сжимая в губах сигарету. Он уже обошел вокруг грузовичка и теперь разглядывал окрестности.

– Что известно о жертве?

– Жюльен Рамирес, тридцать один год. Мы наскоро проконсультировались со STIC[12]12
  STIC – система обработки установленных преступлений. Объединяет информацию о людях, совершивших преступления и задержанных национальной полицией, а также данные о жертвах этих преступлений. – Примеч. авт.


[Закрыть] и выяснили, что парень судимый, если быть точным, за попытку изнасилования, но, не считая этого, у нас не было времени копнуть как следует и…

– Мы сами этим займемся. А что там внутри?

Оливье Фортран, глава Службы учета, присоединился к разговору. Гранитный утес в Альпах – вот кого напоминал этот тип с его лысым черепом и высокими ботинками в стиле рейнджер размера сорок шестого, не меньше.

– Редко увидишь такой бардак на месте преступления. Я вызвал дополнительную команду, а надо еще спальней заняться.

Шарко постарался сохранить самый что ни на есть нейтральный тон:

– Спальней?

– Да, сам увидишь. Это ты процессуалист?

– Леваллуа заболел.

– Ну, значит, тебе не повезло, нам придется опломбировать три машины, только чтобы вывезти все дерьмо из подвала. Раньше начнем, раньше кончим, но даже в лучшем случае проторчим здесь до середины ночи. Сам вызвался? Как выражается капитан Семе, кушать подано, мало не покажется. И не трудись влезать в бахилы, нет смысла.

Шарко направился к грузовику научников, где его дожидались комбинезон, шапочка и маска. Почему Фортран заговорил о спальне?

– Я могу заглянуть в дом? – спросил Николя.

Фортран протянул ему пару перчаток:

– Без проблем. Только осторожней, не наступи там на живность. По-моему, они лопнут, как попкорн, если по ним пройтись.

Шарко вошел, вооружившись пачкой листов, предназначенных для составления протокола осмотра: описание места преступления, перечисление улик, обнаруженных экспертами, список и фотографии опечатанных образцов с подтверждением даты и времени. Офицер судебной полиции – в данном случае он сам – должен отнести или отправить эти улики в соответствующие лаборатории. Весь его план был основан именно на последнем пункте.

У входа в коридор Николя опустился на колени, разглядывая пиявку. Желтые и черные полоски отмечали кровавый путь паразита. Перед тем как спуститься, Шарко вгляделся в удивительно пустые глаза коллеги:

– С тобой все в порядке?

Николя не ответил, только потер ладони одна о другую. Оставшись один, он попытался логически рассуждать. Эти пиявки не могли подняться сами. Кто-то хотел, чтобы они, копы, отправились в подвал. Разве входную дверь не оставили открытой? Все было срежиссировано, чтобы привести их в дом. Приглашение.

Он пошел в гостиную. Рукой в перчатке открыл ящики, поворошил бумаги. В одном из шкафов сотни дивиди в прозрачных коробках, без этикеток. Пиратские копии – сами диски покупались чистыми, для записи. Николя взял один и вставил в видеоплеер. И сразу попал на сцену садомазо с латексом, ударами хлыста и визгом. Полицейский был впечатлен глубиной наносимых ран. На многопиксельном экране вспоротая плоть расцветала кровавыми лепестками.

Он вытащил наугад еще несколько. Та же история, те же американские подделки. Он выключил телевизор и поставил диски на место. Один из техников поднялся наверх с пустой клеткой. Другие коллеги шли за ним, таща в руках кучу бутылок, досок, инструментов… Они начали разгружать подвал, чтобы попытаться его обследовать.

Николя отошел в сторону, ему хотелось тишины и покоя. Он поднялся на второй этаж, осмотрелся. Лента с надписью «судмедэкспертиза» преграждала вход в спальню, которая была обставлена только самым необходимым: кровать с простынями в капельках крови, ночной столик, холодные стены, обклеенные обоями. Окно в задней стене дома, выходящее в лес, было распахнуто. На полу валялся лифчик и чулки в сеточку. У изголовья кровати, рядом с ночным столиком, – пара наручников с ключом в замке. А внутри металлических колец – крошечные окровавленные острия, как ряд зубов пираньи. Коп понимал, какую боль вызывают такие наручники: при малейшем движении острия впиваются в тело.

Что это значит? Убийца прервал Рамиреса в разгар сексуальных забав? Чья кровь на простынях? Является ли она результатом пыток, как в фильмах? И где пряталась девушка? Или она избежала катастрофы, выпрыгнув полураздетой в окно?

Он вышел. Прямо напротив спальни – почти пустая комната, целиком обклеенная белой бумагой, а на ней граффити: красивые мотоциклы и машины, нарисованные цветными фломастерами. Нечто вроде художественной мастерской, где единственной мебелью была этажерка с принадлежностями для рисования: фломастеры, карандаши, ластики. Здесь полицейской ленты не было, а потому Николя уселся на пол рядом с отопительной батареей, подперев голову руками, и поддался приступу внезапной неодолимой усталости. Желудок свело, он боялся того, что ждет его в подвале.

Подвал… Темное замкнутое пространство, как в подземных выработках. Вспышки в голове. Его подруга Камилла, распятая, со вскрытой грудью. Ее искаженное лицо, как маска из оплывшего воска… Судорога свела его тело. Он так и не смог изгнать эти картины из памяти. Даже два года спустя каждую ночь он вспоминал Камиллу, и ее изувеченное тело вставало перед глазами.

Он порылся в передних карманах, но нашел всего одну таблетку болеутоляющего. В задних карманах тоже ничего. Придется довольствоваться единственной таблеткой, которую он проглотил без воды. Потом собрал все свое мужество в кулак и спустился в подвал.

– Осторожней на ступеньках, они скользкие, – предупредил поднимающийся техник.

От галогеновых ламп было светло как днем. В самой глубине подвала, рядом с аквариумом, – сидящий в углу труп, голый, с раздвинутыми ногами и руками, спереди скрученными проволокой. Когда коп увидел, что с ним сделали, ему пришлось прислониться к стене с ощущением, что мир вокруг пришел в движение и закрутился колесом.

Камилла…

Слабость в ногах… Мушки за сомкнутыми веками… Потом темнота…

11

Николя пришел в себя, лежа на заднем сиденье полицейской машины с распахнутой дверцей; прохладный ветер обдувал лицо. Было одиннадцать с чем-то вечера. Шарко принес ему бутерброд и стаканчик с водой:

– Ветчина и масло.

– Что произошло?

– Скажем так, небольшой приступ слабости, с любым может случиться. Ты набегался в последние дни из-за Дюлака. Давай жуй.

Порывы свежего воздуха принесли облегчение. Он потерял сознание на месте преступления. Он, капитан полиции с десятилетним стажем. Николя захлопнул дверцу:

– Маньен не в курсе, надеюсь?

– Нет.

– Тело…

– Увезли в Институт судмедэкспертизы. Вскрытие завтра утром в девять. Маньен хочет, чтобы ты торчал там вместе с Люси. Я могу попросить его, чтобы…

– Не доставляй ему такого удовольствия. Я поеду.

– Ладно, поедешь. Все уже погрузились и отбыли, кроме меня и экспертов КУ. Советую и тебе последовать их примеру. Здесь больше делать особо нечего, а тебе очень не помешает поспать.

Николя развернул бутерброд.

– Я только что проспал три часа, это куда больше, чем требуется. Вам еще долго?

– Как минимум часа четыре. Мы должны до конца разгрести подвал, чтобы удостовериться, что ничего не пропустили. Нашли пулю, которая его убила, девятимиллиметровая. Она вошла в стену позади тела. Гильзу еще ищем.

Николя подошел к вытащенным предметам – половину сложили под навесом для автомобиля, остальные в углу кузова. Он уставился на аквариум – воду из него вылили, но внутри еще копошился ком омерзительных пиявок.

Техник притащил огромный мусорный мешок:

– Он был за бойлером.

– А что в нем?

– Четыре картины… Вы записываете?

Техник вытащил две работы. Это была грубая живопись, скорее наброски, сделанные темно-красными и черными мазками: туземец лицом к лицу с хищником из породы кошачьих, вроде гепарда, в позе атаки, на другой – женщина, подносящая руки к открытой пасти крокодила. На заднем плане каждой картины – человеческие головы, подвешенные на лианах к ветвям деревьев. Глядя на эти головы, Шарко подумал о мобилях, движущихся подвесных игрушках для малышей, только в духе ужастика.

– Нет. Не стоит забивать протокол всякой хренью, задавать лишнюю работу техникам и перетягивать на себя весь бюджет национальной полиции, выделенный на экспертизы. Поставьте их в кузов. Мы как на блошином рынке в Сент-Уане, черт!

Николя вгрызся в бутерброд:

– Доем и вылезу. Я остаюсь.

– Говорю же, нет смысла. Нас тут и без тебя хватает, а ты…

– Мне лучше не возвращаться домой. Не этой ночью. Ты видел, что там на втором этаже? В спальне? Жертва была не одна, тут была еще женщина.

– Да, я видел. Открытое окно выходит на крышу веранды. Девчонка наверняка через него и смылась впопыхах, мы на крыше даже башмак нашли, с подошвой, как у космонавта. Техники уже изъяли образцы. Детектор выявил наличие биологических следов на простынях и длинные черные волосы. Полагаю, волосы девушки. Отдадим на анализ ДНК. Судя по наличию крови и форме наручников, секс был довольно жесткий.

– Надо будет ее найти, эту женщину.

Шарко согласно кивнул и снова полез в подвал, весь на нервах. История со спальней выбила его из колеи. Почему ночью ему не пришло в голову подняться на второй этаж? А если Рамирес был не один в доме в момент своей смерти? Он представил себе прикованную девушку в постели и ее руки в этих любопытных зубастых наручниках. Рамирес слышит стук в дверь, но не отвечает. Люси заходит и спускается в подвал. Он застает ее, она его убивает. А женщина по-прежнему наверху, лежит молча.

Когда именно она сбежала через окно? Что она видела или слышала?

Предстояло еще бесконечное число ходок вверх-вниз, чтобы вытащить все, что по-прежнему валялось в подвале, – мешки со стройматериалами, инструменты… Николя включился в работу. Через полчаса женщина-техник попросила их подойти. Она присела в глубине подвала, метрах в двух от места убийства, перед грудой кирпичей. Шарко понял, что она нашла гильзу.

Пришел момент, когда главное было – не дать маху. Он достал из чемоданчика процессуалиста пакет для опечатывания и поспешил на зов. Оливье Фортран и Николя присоединились к нему. С помощью щипчиков женщина извлекла кусочек металла из одной из пустот.

– Гильза.

– Девятимиллиметровая, как и пуля? – спросил Фортран.

Женщина поднесла находку к свету:

– Да.

– Вот и второй кусочек пазла наконец-то. Гора с плеч.

Шарко встал между нею и остальными. Она не назвала марку. Он открыл пакет для улик, чтобы она бросила туда гильзу. Затем запечатал пакет при свидетелях и повернулся к своему чемоданчику, отметив в специально отведенной графе калибр. Он сознательно не вписал марку – в данный момент нельзя написать «Люгер», когда там гильза марки «Speer». Слишком рискованно. Поднял глаза на коллег, стоящих рядом с кучей кирпичей. Занес всю информацию в протокол – здесь тоже не указав марку – и сделал множество фотографий опечатанной улики на нейтральном фоне. На лбу проступили капли пота. Он утер их рукавом комбинезона и повернулся к маленькой группе.

Николя казался озадаченным.

– Я видел, в каком положении было тело, это странно, что гильза обнаружилась именно здесь, в двух метрах от трупа. Практически все выбрасыватели располагаются справа, и гильза должна была отлететь вправо в момент стрельбы. Ей следовало оказаться где-то там, ближе к центру подвала.

– Ты сам сказал «практически все» выбрасыватели, – заметил Шарко. – Но некоторые виды оружия делаются для левшей. Уйдя влево, гильза могла отскочить от стены и отлететь назад. Встретившись с препятствием, гильзы летят по самым непредсказуемым траекториям.

Шарко прекрасно видел, что не убедил Николя, но решил не обращать на него внимания, расчистка подвала продолжилась. Еще через полчаса техник попросил их подняться. Он держал в руках баллон с распылителем «Bluestar»[13]13
  «Bluestar» – реагент, выявляющий следы крови на предметах, даже застарелые.


[Закрыть]. Широкая флуоресцирующая полоса шла по плитке у входа в подвал, будто невидимый барьер.

– Я искал следы крови в доме. И так почти повсюду.

Они проверили разные комнаты, погасив свет, чтобы фосфоресценция стала виднее. Кроме желтого яркого маршрута, проложенного пиявками, Франк и Николя обнаружили следы, которые тянулись непрерывной лентой, словно нить Ариадны. Она проявлялась на полу, на мебели, вокруг диванов, на лестнице, даже на втором этаже. Спальни, ванная: везде кровавая черта, кроме комнаты с рисунками на стенах, единственной нетронутой.

– Сплошная кровавая полоса, интересно, что это такое?

– Представления не имею. Можно только сказать, что он провел ее повсюду, но совершенно целенаправленно, как кондитер, который водит шприц с кремом по торту. А потом все смыл, чтобы не было видно. Через сколько времени и чем, определить невозможно.

Шарко зашел в комнату и оглядел граффити с машинами, этажерку с принадлежностями для рисования. Почему Рамирес не возвел кровавый барьер на пороге этой комнаты?

Они в молчании спустились обратно в подвал, пребывая в сомнениях и задумчивости. Оливье Фортран нагнулся над какими-то большими строительными мешками:

– Эти мешки были под другими, с бетоном.

Шарко и Николя посмотрели на штабель из шести упаковок с негашеной известью. Вещество, с которым копы сталкиваются, когда имеют дело с убийцами, желающими избавиться от трупов. Наваленная в большом количестве на тело, негашеная известь высушивает его и мешает разложению, а значит, избавляет от дурных запахов.

– Промышленная, судя по спецификациям. Шесть мешков – это гигантское количество.

Николя вспорол один из них своим швейцарским ножом. Набрал немного порошка на кончик перчатки и понюхал:

– Вы заметили, как паршиво выглядит сад? Вряд ли он использовал эту известь для борьбы с сорняками.

Фортран выпрямился, скрипя коленями:

– Думаешь, мы найдем захоронения?

– Негашеная известь, невидимые следы крови… Сдается мне, что придется проверить.

– Ну что за дерьмо, мы так никогда не закончим. Кофе будете? Он, кажется, еще горячий.

С полными стаканчиками в руках трое мужчин принялись бродить по саду, уставив нос в землю. Временами Фортран наклонялся, подсвечивая большим фонариком:

– Тут крапива повсюду, трудно сказать, копала жертва или нет. Я все-таки завтра утром позвоню, чтобы прислали бульдозер. Проверим.

Шарко в этот момент погрузился в совсем иные размышления: покоилось ли под землей тело Летиции Шарлан? Действительно ли Рамирес похитил ее, убил и закопал в собственном саду?

В три часа утра последние техники, совершенно вымотанные, закончили с грудой облицовочного камня, наваленного в углу. Одновременно они начали складывать оборудование, разбирать галогеновую аппаратуру. Шарко запер свой чемоданчик, закрыл на ключ дом. Опечатанные образцы были убраны. Он украдкой бросил взгляд на второй этаж. Смотрели ли оттуда глаза прошлой ночью?

Единственное утешение: гильза была у него, и никто не обратил внимания на ее марку. В конечном счете все было бы хорошо, если бы не эта история с наручниками и лифчиком.

Женщина, разгуливающая где-то, могла все пустить под откос и привести их – Люси и его самого – прямиком в тюремную камеру.

12

Люси сидела на диване в гостиной, держа в руках опломбированный пакетик с гильзой «Speer», вылетевшей из ее оружия.

– Значит, все получилось, ты это сделал?

В кресле напротив Шарко аккуратно вписывал марку «Люгер» в протокол осмотра, туда, где он оставил место. Через несколько часов он отдаст этот отчет распечатать на компьютере, заверит его своей подписью и печатью с Марианной[14]14
  Марианна – изображение молодой женщины во фригийском колпаке. Символ Французской Республики.


[Закрыть], имеющей уникальный номер, присвоенный каждому процессуалисту. Этот протокол станет основой всего их расследования, не внушающим сомнений документом, составленным офицером судебной полиции, принесшим присягу.

Заверенное по всем правилам клятвопреступление.

– И концы в воду. Я уже отвез опломбированные улики на набережную Орлож[15]15
  На набережной Орлож в Париже расположен Дворец правосудия.


[Закрыть]. Дальше они разойдутся по соответствующим службам, как всегда. В подвале все прошло даже лучше, чем я ожидал. Гильза «люгер» и пуля из пистолета Рамиреса попадут в руки к баллистику, и тот определит, что два данных элемента относятся к одному и тому же оружию, которое никто никогда не найдет, поскольку оно покоится на дне Сены. Единственное, что можно констатировать, – преступник убил Рамиреса из девятимиллиметрового оружия, и оно могло быть любой модели.

– А фотографии образца, найденного в подвале? На них же ясно видна марка «Speer» на моей гильзе, верно? Как же у тебя получилось?

– Я их уничтожил, а потом в нашем гараже переставил время в фотоаппарате, чтобы оно совпадало с указанным в протоколе, и сфотографировал гильзу «люгер» на нейтральном фоне, как сделал это в подвале. Проще простого.

Франк уселся рядом с подругой. Он чувствовал, что она на грани срыва, судя по ее большим синим глазам, устремленным на пакетик, как будто там содержался самый страшный вирус на планете.

– Все надежно похоронено, Люси. Тот факт, что сфотографированная и опечатанная гильза не «Speer», полностью выводит нас из-под подозрений. В твоем магазине десять патронов, все на месте. У Рамиреса техники сняли кучу отпечатков пальцев, и наших среди них точно нет, потому что мы были в перчатках. В тамошнем бардаке они не могли найти ничего интересного рядом с телом. Поисков посторонней ДНК не будет.

Люси разорвала пластиковый мешочек, достала гильзу и стала раз за разом перекатывать ее указательным пальцем правой руки по ладони левой, словно кошка, играющая кусочком сыра.

– У Рамиреса обнаружили странные вещи. Мешки с негашеной известью, следы крови повсюду, и на первом этаже, и на втором. Но не как на месте преступления, а… более осознанно, как будто кровь специально разливали у большинства входов и выходов. Утром начнут перекапывать его сад. Я почти уверен: что-нибудь там найдут. Не знаю, что Рамирес творил у себя в подвале, но там явно что-то нечисто. Ты убила не святого.

Люси еще помнила ярость Рамиреса, когда тот склонился над нею, чтобы задушить. Она повернулась к другу и обняла его:

– У него было холодное лицо, совсем не удивленное и не испуганное. Он даже ни о чем не спросил. Нет, он просто хотел видеть, как я умираю. Ты и представить не можешь, какие у него были глаза, Франк!

– Теперь это все в прошлом.

– Ты подставил себя под удар. И сделал это ради меня.

Шарко закрыл глаза и погладил ее по спине. Он окончательно выдохся, и морально, и физически.

– Я сделал это ради нашей семьи. Потому что мы такого не заслужили, понимаешь? Что бы ни случилось этой ночью… я все равно остаюсь отцом моих детей. А ты – их матерью, которая им нужна. Тайны – тяжелый груз, но виновность куда тяжелее, она хуже кислоты. И мы не позволим ей разъесть нашу семью.

Люси кивнула:

– Знаю… Так уж устроен человек.

– Я должен сказать тебе еще кое-что. Думаю, Рамирес был вчера в доме не один.

Люси отпрянула, потрясенная.

– Девушка была прикована к изголовью постели. Скорее всего, она смогла бесшумно сдвинуть кровать, добраться до ключа от наручников и бежать через окно – без оглядки, потому что она оставила свои чулки, лифчик и даже один башмак. Учитывая тип наручников и кровь на простынях, ей здорово досталось. Что она видела? Или слышала? Когда именно сбежала? Пока мы ничего не знаем. Бог знает где ее носит.

– Господи…

– Если она ничего не сказала и не обратилась в полицию, значит она боится, верно? Или сама повязана: она наверняка знала про кошку в клетке, та ведь мяукала как оглашенная. Я отслежу это дело и ничего не упущу. А ты поедешь на вскрытие с Николя. Быть ближе к телу, а не избегать его – вот лучшее решение.

Пусть Шарко и старел, и возраст отражался на лице, взгляд его оставался прямым и твердым.

– Ты увидишь, я кое-что проделал с трупом, и не очень красивое, но только для того, чтобы это дело никак нельзя было связать с нами. Мы обманем всех, кто попытается понять. Я знаю, это сложно, но оставайся собой, Люси. Когда окажешься в зале для вскрытий, реагируй, как если бы речь шла о любом другом теле. Сохраняй дистанцию – отстраненную, процессуальную. Скажи себе, что это просто очередной труп. Ладно?

– Я постараюсь.

– Ты не постараешься. Ты это сделаешь. Обещаешь?

– Обещаю.

– Ты сама заметишь, что Николя в нелучшей форме. Он потерял сознание на месте преступления. Думаю, это из-за того дерьма, на которое он подсел, а еще из-за бессонницы. И все вместе это губит его.

– Нет никаких доказательств, что он сидит на наркоте.

– Парень, который практически не спит, никого к себе не подпускает, делает, что ему вздумается и когда ему вздумается, – тут нечего голову ломать в поисках причин. Он держится на кокаине… А еще это рефлекторное движение ноздрями, он все время шмыгает носом, будто втягивает воздух.

Он замолчал надолго с расстроенным видом, потом зевнул.

– Мне, во всяком случае, нужно поспать часа три-четыре, а то я на ногах не держусь. Потом я заеду к твоей тете и вернусь к Рамиресу на обыск в саду.

– К тете? Нет, мне надо тоже там быть, я…

– Сейчас лучше действовать по отдельности, нас ждут горячие деньки, и лишняя осторожность не помешает. Я долго думал, что ей сказать: самое правильное – признаться, что ты взялась за это дело, как она и просила, но, когда ты влезла к Рамиресу, чтобы проверить кое-какие детали, он был уже мертв. И что идет расследование силами нашего собственного подразделения, но, разумеется, никто не знает, что ты проникла в дом незаконным образом. И что она должна держать в строжайшем секрете все, что касается расследования твоего дяди, на случай, если кто-нибудь нащупает связь, иначе у тебя будут серьезные проблемы. Конечно, она почувствует и свою ответственность, и вину перед тобой, но это лучшее, что можно сделать. Таким образом, нам гарантировано ее молчание.

Шарко взял гильзу у нее из рук.

– Самое тяжелое позади, Люси. Не упрекай себя ни в чем, ладно? Запрячем наши скелеты поглубже в шкаф и научимся с этим жить. Не ты первая и не ты последняя.

Странный огонек блеснул в его зрачках, и Люси увидела, как задрожали его губы, как если бы он готов был раскрыть ей некую тайну и в то же время сдерживался. Она взглядом задала вопрос, он покачал головой:

– Этот тип хотел тебя убить, у тебя не оставалось другого выхода. Ты спасала свою шкуру. Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что ты не поговорила со мной до того, как все случилось.

Он вышел, а Люси осталась сидеть в задумчивости. Почему он заговорил о скелетах в шкафу? Что за странный взгляд и дрожание губ? Что он собирался открыть ей в один из самых страшных моментов ее жизни?

Люси проскользнула в комнату к спящим детям. Она любила смотреть на них вот так, в тишине, на их пухлые ручки, раскинутые по обе стороны головы, как если бы они хотели обнять всю планету. Они росли так быстро, а мир вокруг был так жесток. Кто защитит их, если ее и Франка не будет рядом? Кто поможет им взрослеть?

Она отправилась в душ, под струи пара, чтобы очиститься от всей грязи этой ночи. Вновь увидела ожесточение на лице Рамиреса… Пластик, который не давал ей дышать… И в тот момент кто-то скрывался на втором этаже… Она вылетела из-под душа с ощущением, что задыхается.

Она заставила себя успокоиться и медленно подышала перед зеркалом минуты две-три. Всего один взгляд мог выдать убийцу. Изменение в радужной оболочке, сузившийся зрачок, пульсирующий хрусталик. Глаза отражают самые глубинные движения души. Губы могут лгать, но способны ли на это глаза в нужный момент?

Она надела форменную одежду, пристегнула кобуру к бедру. Накануне Франк долго чистил ее «зиг-зауэр», уничтожая малейшие следы пороха. Настоящий педант, ни в чем не полагающийся на случай. Он часто говорил, что по совокупности безобидных деталей, оставленных на месте преступления, можно восстановить лицо преступника, как если бы оно отражалось в разбитом зеркале. Вот почему он постарался стереть все детали, даже самые незначительные.

Рядом с ним Люси удавалось сохранить уверенность. Они никогда не попадутся.