Текст книги "Убийство на Неглинной"

– Нет, Грязнов, ты теперь понял, почему я так дорожу своим местом и репутацией? Ну кому еще, только представь, может быть подобное доверено?

– А ты, между прочим, не фиглярничай, – обернулся с переднего сиденья Меркулов. – Ничего особенного. Обычная работа. Ты за нее оклад жалованья получаешь. За одно и голову постарайся не подставлять. Она у тебя, к слову, не такая уж дурная, как ты хочешь показать… Приехали, что ли? Смотри, как быстро! Вячеслав, посади нас так, чтобы мы могли поговорить недолго, но без опаски, а то этот тип действительно решит, что на нем свет клином сошелся…

– А разве не так? – ехидно спросил Турецкий.

– Перебьешься, – усмехнулся Меркулов и, сопя, полез из машины.

РАЗМЫШЛЕНИЯ В КУПЕ СПАЛЬНОГО ВАГОНА

Поскольку решение по поводу Турецкого состоялось практически в конце рабочего дня, единственное, что успел сделать заботливый друг Меркулов, – это попридержать канцелярию, которая подготовила Александру Борисовичу соответствующие командировочные документы, а также обеспечить срочно отъезжавшего необходимым минимумом средств на дорогу и весьма сомнительную независимость.

Наобщавшись и покидая гостеприимный «Будапешт» в начале десятого – как раз, чтобы заскочить домой, собраться и рвануть на Ленинградский за билетом, командированный Турецкий вдруг вспомнил, что за разговорами забыли самое главное: как и на что ехать и жить. Нет, Костю вот так, запросто, не возьмешь: он, как бы между прочим, достал из кармана пакет и небрежно протянул Александру:

– Тут найдешь необходимое. К сожалению, сам понимаешь, Генпрокуратура пока не коммерческое предприятие, средствами особо не разбрасывается. Однако на первое время хватит, а дальше поможем. Но не шикуй!

Турецкий сунул нос в конверт и присвистнул – не разбежишься.

– Хоть парочку «лимонов» кинули? – осведомился он, прикидывая на глаз тощенькую стопку стотысячных бумажек с громким названием банковский билет России.

– По-моему, где-то в этих пределах. Вячеслав, – Меркулов постарался тут же переключить все внимание на Грязнова, – когда устроишь этого босяка в поезде и проследишь, чтобы он действительно уехал, перезвони мне для принятия дальнейших решений. А что касается тебя, голубь, – повернулся он к Турецкому, – то для своей же пользы постарайся устроиться без шика и лучше в какую-нибудь их служебную гостиницу – и дешевле, и спокойнее. Себя не афишируй. Да что я? Сам, что ли, не понимаешь?

Ирина, жена Турецкого, взбрыкнула, но, узрев личный автограф генерального прокурора на командировочном удостоверении – Меркулов мог бы и сам расписаться, но решил, видно, что генпрокурор для питерцев – «больший фасон», – лишь развела в театральном отчаянии руками и отправилась складывать в походную сумку выглаженные рубашки.

Потом был кабинет дежурного по вокзалу, достаточно почтительный взгляд в то же самое удостоверение и провокационный вопрос:

– Господин старший советник желает ехать в СВ? – Про чин он вычитал в удостоверении и решил хоть что-нибудь содрать с «высокого просителя» в пользу российских железных дорог. Отвечать в этой ситуации отрицательно – значило сильно унизить родное ведомство. К тому же и Грязнов двусмысленно хмыкал, наблюдая, как выкрутится Турецкий. А последнему было обидно: еще какие-то два с небольшим года назад за тот же самый билет платил обыкновенный четвертак, а сегодня – без малого полмиллиона. Ну четыреста тысяч – какая разница? Ладно, поехали.

Повезло сразу: в купе ехал один. Проводница – симпатичная бабенка, уже перешагнувшая бальзаковский рубеж и особого интереса не вызывавшая, – была не прочь пококетничать. Но она была скорее в Славкином вкусе, так что Александр Борисович не воспылал. Вообще Турецкий, почему-то оказываясь в последнее время, так сказать, в пикантных ситуациях, «прикидывал» страждущую даму на собственную жену. И получалось так: если она по разным параметрам казалась хуже Ирины, Турецкий отпускал ее с миром, если же лучше, что, увы, случалось нечасто, отдавался на волю случая. Правда, подобное происходило все реже и реже. Возраст? Давление? Или интерес падал? Наверное, всего понемножку.

Оставшись наедине с Грязновым, Турецкий тут же откупорил прихваченную на дорожку «смирновку», нашу, отечественную, с которой, если попадалась не подделка, та, другая, у коей на конце две латинские "F", и рядом не стояла, плеснул в стаканы и поднял свой.

– За сохранение традиций! – Таков был тост. Первый и последний, потому что Грязнов хоть и всем начальникам начальник, а был сегодня еще за рулем. Что же касается старшего следователя по особо важным делам, то ему предстояла дорога… при известном желании даже в обществе. Нет, лучше спать. Однако уже выходя из вагона и покидая несколько осоловевшего друга, Вячеслав Иванович счел за нужное представиться кокетливой проводнице полным своим званием и намекнул, что за симпатичным пассажиром из третьего купе особый пригляд нужен: соседа желательно не подселять, чайком крепеньким угощать и, может, компанию составить, чтобы ехать веселее. Все понимала смешливая женщина, ну прямо-таки настолько все, что Грязнов прерывисто вздохнул и посетовал, что сам поехать в Питер не может.

– А за чем же дело-то стало? – завлекательно удивилась она.

Не стал объяснять Грязнов, что загрустил он по молодости, когда можно было вдруг сорваться, увязаться за юбкой, а после докладывать начальству о необходимости проверить там «одного подозрительного типа». Ну и как? Проверил, оказался совсем посторонний, но так похож, зараза, что… и так далее. И самому приятно, и то же начальство не в претензии: не ошибается тот, кто ни черта не делает. Да, было, все было…

Проводница заглянула, когда публика наконец утихомирилась. Увидев, что пассажир, за которым пригляд требовался, даже пиджака не снял и о сне, похоже, не помышляет, принесла чайку, не отказалась и от рюмочки. А после разговор завела – легкий, ни к чему не обязывающий, просто за жизнь. Узнав, что Александр – важный следователь, тут же кинулась последние питерские новости выкладывать. Вот недавно директора порта застрелили, прямо, говорят, в собственном подъезде… А вчера, по радио слышала, нового вице-губернатора! Жуть берет! И вообще, где ж это видано, что после двенадцати на улицу не выходи? А как выйдешь, тогда страсть как боишься – либо прибьют, либо изнасилуют!

Действительно, сплошная жуть для симпатичной женщины. Но последнее она произнесла с таким внутренним волнением, что Турецкий усомнился в искренности ее страха. К месту и анекдот вспомнился, коим Александр не преминул поделиться с Олечкой – так звали проводницу.

Пошутили, посмеялись, Ольга поблескивала глазками, подергивала узкими плечиками. Но, заметив, что пассажир поддерживает болтовню уже больше из вежливости, мило забеспокоилась:

– Спать бы вам лечь, Александр Борисович, вид у вас усталый.

И ушла. Правда, хорошая, симпатичная женщина, подумал Турецкий, блаженно закрывая глаза. И как их Славка угадывает!

Проснулся, когда за окном только начало светать. Сколько ж проспал? О, седьмой час уже! Нормально для здорового мужика. Вышел в коридор – вагон еще не проснулся. Посмотрел в расписание: позади осталось, надо понимать, Чудово. Ну что ж, пока народ не начал шастать, можно спокойно побриться и вообще привести себя в божеский вид.

– Что не спите? Рано еще. – Обернувшись, увидел Ольгу, мокрым веником подметавшую ковровую дорожку.

– Да вроде выспался… а так просто валяться в койке как-то непривычно, – и усмехнулся, поняв, что сказал двусмысленность.

– Та-акой мужчина и не может себе дела найти? Ни за что не поверю, – хихикнула она.

– Ах, Ольга, Ольга! – деланно вздохнул Турецкий и почувствовал, что, во избежание окончательной потери лица, обязан немедленно почистить зубы, поскольку вчерашний густой «выхлоп», как выражаются водители, может привести в смятение традиционную питерскую интеллигенцию… если таковая еще осталась. А с другой стороны – куда ей деться? Не все же стали братками!…

Через некоторое время Александр Борисович уже стоял с подстаканником в руке у окна в коридоре, наблюдая, как вместе с рассветом оживают придорожные деревеньки, полустанки, станции, куда бегают пригородные электрички, – Ушаки, Тосно, Саблино…

Сам собою возник в памяти вчерашний разговор. Они сидели за барьером, в углу ближайший занятый стол, из-за невеликого наплыва желающих, был в десятке метров, и говорить можно было без оглядываний по сторонам.

Костя рассказывал о дневном, весьма узком, совещании у генерального, который буквально только что отдал распоряжение о производстве служебного расследования по поводу очередной утечки оперативной информации о факте задержания убийц председателя Фонда инвалидов Афганистана. Самое неприятное заключалось в том, что подобные утечки не случайные. Они – результат целенаправленной работы криминалитета, щедро оплачивающего нужную информацию и зачастую сводящего на нет общие усилия правоохранительных органов. Пока власти обсуждают вопросы необходимости своевременного усиления дальнейшей борьбы с оргпреступностью, последняя практически всем цивилизованным миром рассматривается – с ужасом – как альтернатива государственной власти в России.

Конечно, ничего нового на совещании сказано не было, просто появилась некоторая официальная определенность. Да, видно, еще до генерального, кажется, дошло, что его постоянные обещания быстрых и решительных действий, похоже, не удовлетворяют первых лиц в государстве. А раз так, то возможны и некие неожиданные, а порой и непредсказуемые действия с их стороны, направленные на так называемое традиционное «дальнейшее улучшение и усиление». Что бывает в результате, всем достаточно хорошо известно. И как обычно, первыми полетят именно те головы, которые хоть что-то понимают в деле. Так было, так есть и так будет. Грустно, господа…

– Как интересно, – заметил Турецкий, – вот уж не подумал бы, что именно мне предложат роль одного из спасителей авторитета Генпрокуратуры.

– С чего ты взял? – хмыкнул Меркулов. – Из тебя мессия, как…

– Ну чего ж ты? Продолжай, начальник! – не обиделся Турецкий на возможное сравнение. – Скажем, как из дерьма – пуля, подойдет?

– Нет, я о тебе более высокого мнения. И это – не комплимент. Просто, Саша, из нашего большого и, как было принято еще недавно гордо произносить, дружного коллектива я могу сегодня выделить весьма немногих, кому полностью доверяю. Ты – среди них. И эта моя вера известна, как я понял, нашему президенту. Мне лично нравится такая ситуация. Ты еще относительно молод, четыре десятка – не Бог весть какой возраст, значит, имеешь перспективу. Сегодня ты работаешь на время, понимаешь? Но настанет момент, когда время станет активно работать на тебя. И я хочу этого дождаться. Поэтому спасителя изображать из себя не надо, а вот помочь понять им (Костя поднял указательный палец к потолку) ху из ху – вот такая задачка, она для умных. Радуйся, что выбор пал и на тебя. Думаю, что если события станут развиваться по уже известным схемам, нам придется создавать службу безопасности, подобную тем, что уже имеют ФСБ, МВД, внешняя разведка и некоторые другие структуры.

– Ну, в этом смысле те же «крестные отцы» нас давно опередили.

– Поглядим, поглядим, – с непонятной таинственностью пробормотал Меркулов. – И последнее, как информация к размышлению. Ровно через двадцать минут после окончания совещания мне позвонил один из твоих, – он кивнул на Грязнова, – министерских начальников, неважно кто, и сказал буквально следующее: ну что, решили наконец, как бороться с утечками? Может, нас, грешных, просветите? Каково? А ведь сидевших у генерального за столом я могу пересчитать по пальцам двух рук.

– А что в этом удивительного? Недаром немцы говорят: знают двое, знает и свинья. Ищи свинью, Костя, которую вам, наверху, кто-то очень ловко подложил.

По вагону прошла Ольга, задела плечом Турецкого, обернулась, подмигнула по-свойски:

– Нормальный вид. Может, еще чайку налить?

– Спасибо, голубушка, – неожиданно для себя с меркуловской интонацией сказал Александр Борисович. Он не собирался копировать шефа, получилось само собой, но реакция была неожиданной: веселость, разбитную игривость проводницы как языком слизнуло. Она вдруг погрустнела, как-то неловко, стеснительно на миг прижалась к его плечу и вздохнула:

– Ох, родненький мой… ничего, обойдется…

Вот так, бывало, маленькая Нинка – подойдет, поглядит исподлобья и ткнется головкой в грудь: это она к папуле с лаской тянется. Теперь уже редко так бывает, нет у папы выходных…

Чертов Костя! Ведь так вот, дуриком, и сам в деда превратишься! И будут девушки тебя понимать, но уже не в том смысле, что прежде. И если иная и припадет к твоей груди, то уж вовсе не для того, чтобы разбудить шальной блеск в глазах, а вот эдак – посочувствовать и, может, пожалеть. Женщины вообще чутко чувствуют, когда у мужика в душе непорядок. И ничем, никакой внешней беззаботностью этого не замаскируешь. А вот у того же Кости – при всех его великих сложностях и в «конторе», и по части здоровья – у него – стабильность. И эта его возрастающая вальяжность, его неубывающая человеческая добротность – она тоже от стабильности. Семейной, нравственной…

Ну вот, всплыл Костя и опять понеслось:

– Нам, ребята, необходима стабильность, а на сегодняшний день гарантом ее является только один человек – президент. К сожалению или к огорчению, как хотите, но альтернативы ему я пока не вижу. Пусть многое мне не нравится, да и не только мне, пусть и такое случается, что ни в какие ворота, но мы ведь не можем без конца призывать мужиков к топору! Дети не простят… если останутся живы. Поэтому давайте не будем зубоскалить без дела, а будем стараться понять, терпеть, отсекать от него тех мерзавцев, которые умеют только хватать, тащить, клянчить, красть, грабить, унижать, понимаешь, позорить…

– Ага, – без тени улыбки заметил Грязнов, – я тут как раз слышал днями, какой-то остряк придумал: президент у нас, говорит, как зубной врач, который все время уверяет пациента – потерпите, скоро будет лучше. Костя, а может, кто посоветует этому доброму доктору Айболиту, что уговаривать вредно? А больные зубы надо выдирать и потом вставлять хорошие искусственные. Тому же пациенту легче.

Ах, как надулся и покраснел Меркулов! Скажи это Александр, он бы просто отмахнулся, зная, что Турецкого хлебом не корми, дай чушь какую-нибудь ввернуть, из гадского чувства противоречия, разумеется. Но – Вячеслав? Верный и честный Грязнов?

Турецкий ринулся гасить едва вспыхнувший пожар:

– Ладно, господа начальники, это все эмоции, подогретые водкой и коньячком, на который расщедрился Вячеслав Иванович. Конечно, Костя прав, хотя от его правоты вовсе не легче. Давайте я уеду, а вы потом, в соответствующей обстановке, доспорите, каким следует быть президенту. Меня же беспокоит только один вопрос, и ответить на него должен Меркулов. На хрена я все-таки должен ехать в Санкт-Петербург?

– Ты чего? – оторопел Костя. – Это же значит, что я целый час говорил с пустотой? Опять придуриваешься?

– Нет, – рассмеялся Турецкий, – я хочу, чтоб ты сперва сам для себя уяснил следующее. Как я тебя понял, кто-то из президентской администрации катит большую бочку на Маркашина. Давят и на нашего. Но ведь в Питере, если мне память не изменяет, по-моему, уже второй год, или больше, работает оперативно-следственная бригада из нашей «конторы» и никак не может выдать хоть какие-то результаты. Это – о коррупции в бывшем руководстве города, так? Зачем же туда направлять дополнительные силы в моем лице? Проще, Костя, поручить бригаде описать картину криминального разгула в городе и окрестностях и, обобщив, прислать сюда.

– Не проще, – возразил Меркулов. – На нас усиленно давят, чтобы мы нашли способ прекратить дело о коррупции и убрали из Питера прокурора. Они говорят, что он – красно-коричневый. А я знаю, что он – настоящий профессионал. И политические игры в данном вопросе меня совсем не устраивают. А теперь еще Михайлов, вице-губернатор! Подозреваю, что это все звенья одной цепи. Ты сам уточнишь, что к чему, и привезешь свои выводы. Не исключаю, что от них может зависеть судьба кое-кого из президентского окружения. Вот в общих чертах все. Я не сказал тебе ничего нового.

– Есть такой хороший анекдот, Костя, про школьного учителя. Он так долго объяснял ученикам какую-то теорему, что неожиданно и сам понял. Это я и про тебя тоже. То есть в данном случае я наконец начинаю различать в тумане общих соображений некие черты собственной задачи. А вот если бы ты еще раз повторил ее условия, я бы…

– Иди к черту. Вон посмотри, даже Вячеславу давно все ясно.

– Это точно! – Грязнов с улыбкой оглядел друзей. – А тебе, Саня, когда приедешь и как-нибудь вечерком позвонишь мне, я дам парочку наводок на бывших тамбовцев, из тех, что полностью легализовались. Наверняка пригодятся. Только ты помнишь мои условия?

– А как же! Своих не подставляем…

Турецкий смотрел в окно, за которым наконец пошли окраины города – трубы, дымы, помойки на обочинах. Обычный пейзаж российского пригорода. Интересно, на подъезде, скажем, к Парижу такое же безобразие? Не подъезжал туда Александр Борисович, а спросить у знающих людей как-то не удосужился. Да Бог с ним, с Парижем! Кто встретит – вот вопрос. Наверняка, если Костя дозвонился, как обещал, подойдет кто-то из бригады, из своих.

Когда поезд подкатил к перрону, Турецкий взял свою сумку и отправился в тамбур. У открытой двери стояла затянутая в синюю форму Ольга.

– Ну, подруга, – весело сказал ей, – дай чмокну в щечку за характер твой легкий и чай крепкий!

Она подмигнула так, будто был у них огромный секрет, и подставила щеку:

– Гора с горой не сходятся… верно?

– Еще как! Духи у тебя хорошие, запомню…

ТЯЖКАЯ ДОЛЯ ПОСЛАННИКА

Сказать, что Турецкий удивился, – значит, ничего не сказать. Ему навстречу важно шествовал Маркашин. Александр Борисович на короткое время даже усомнился, точно ли это Семен Макарович. Не виделись два года, с тех пор как «важняк» приезжал в Питер по факту хищения рисунков и графики из дрезденской коллекции, расквартированной в фондах Эрмитажа. Семен, тогда еще заместитель городского прокурора, помнится, помогал с транспортом и проживанием. И вообще казался приятным малым, правда, больше всего беспокоившимся за реноме питерской прокуратуры. Патриотизм! А куда ты от него денешься? Но тогда был Маркашин вроде бы постройней, что ли. А может, это вовсе и не он? Но сомнение длилось недолго.

– Ну ты только посмотри! – остановился Маркашин и развел руки в стороны. – Ну совершенно не изменился! Такой же длинный!

– Но, попрошу отметить, – с ходу включился в неведомую ему пока игру Александр, – не такой важный.

– Э-э, – поспешил возразить Маркашин, – ну будет скромничать! К нам без пяти минут генералы по пустякам не ездят. Важный, важный! – Тон был как бы выжидательный и одновременно чуточку снисходительный. Мол, вы как бы инспектируете, а мы делаем вид, что нам эта ваша инспекция ой как необходима. Но сам зачем-то приехал на вокзал. Мог бы и водителя подослать. Значит, чего-то надо. Причем сразу и желательно конфиденциально.

– Интересные у вас, оказывается, сведения! Где еще о себе приятное узнаешь!

– Это все вещи? – переменил тему Маркашин. – Чего так мало? Или ненадолго?

Турецкий почувствовал, что прокурор старательно избегает местоимений. То ли еще не решил, как говорить – «ты» или «вы», то ли ждет встречного шага. А ведь были на «ты».

Александр Борисович потряс сумкой, демонстрируя ее легкость:

– Джентльменский командировочный набор: презерватив да зубная щетка.

Маркашин басисто рассмеялся:

– Нет, точно не изменился! Хочешь спросить, чего я сам приехал?

– Небось Костя позвонил? – высказал твердую уверенность Турецкий.

– Да, Константин Дмитриевич, – мягко поправил Маркашин. – Он сказал, что у тебя дело, не нуждающееся в огласке. И попросил всячески содействовать. Все остальное, как было добавлено, при встрече. Вот я и подумал, что нарочитая официальщина может только навредить. У нас, как известно, вот уже два года «пашет» бригада Генпрокуратуры. Ну… разговор об их деятельности – не здесь и не второпях. Отдельный разговор, если появится нужда…

Основная масса приехавших уже прошла на выход, и по перрону Маркашин с Турецким шли в одиночестве, что не мешало им вести непринужденную беседу.

– Сам пойми, Александр Борисович, что бы первым делом пришло тебе в голову, если бы ты узнал: «к нам едет ревизор», а на тебя постоянно пишут доносы и требуют убрать подальше этого сукина сына, затаившегося коммуняку?

– Ну, во-первых, я ни от кого не получал жандармских полномочий. Это так, к сведению. А во-вторых, Костя сказал мне: вы с Семеном знакомы, значит, легче будет достичь взаимопонимания. И наконец, в-третьих. Сказал, что Маркашин – профессионал и никакие политические игры прокуратуру не устроят. Может, я сказал больше, чем следовало бы, но я подумал сейчас, что ты поступил правильно. А теперь давай займемся делом. Да, и еще. То, что ты меня встретил и за что я искренне тебе благодарен, вероятно, уже известно некоторым, скажем так, оппонентам. Вот в этой связи давай, Семен Макарович, сохраним наше с тобой «ты» для внутреннего пользования. Кстати, не исключено, что поводом для «ревизора», как ты говоришь, послужило убийство вашего вице-губернатора и ссылка в печати на какие-то непроверенные его связи с тамбовской ОПГ. Видимо, в этом вопросе мне придется с ходу войти в курс расследования.

– Не проблема. Хотя, по-моему, нарыли сыскари не очень много.

– Что же до дела о коррупции, которое наши москвичи ведут ни шатко ни валко, то мы не будем пока демонстрировать наш пристальный интерес. Там ведь Пименов – руководитель?

– Он. И все-таки сумел арестовать и отправить в столицу «мэрскую четверку» сотрудников, как их тут кое-кто называет, ну, работников бывшей мэрии, которым предъявлены обвинения во взяточничестве и злоупотреблении служебным положением.

– А чего тут, у себя в «Крестах», не оставили? «Замочили» бы?

– Без всякого сомнения. Более того, у меня давно создалось впечатление, что Пименов ведет следствие вопреки чьей-то воле. Медленно, но все же ведет. Что ж это за воля-то такая? – вздохнул Маркашин и замолчал в ожидании ответа.

Ну да, как же! Вот сейчас откроет рот Александр Борисович да выложит ему всю диспозицию! И про президента, и про его сильно «заинтересованное» в прекращении дела окружение…

Они прошли гулким вокзалом, выбрались на площадь к служебной стоянке машин. Маркашин подвел Турецкого к черной «Волге» с торчащими пиками радиотелефонных устройств.

– Куда поедем, Александр Борисович? Может, сразу в представительство Генпрокуратуры? Или сперва в гостиницу? Где собираетесь остановиться? – Тон Маркашина был суховато-официальный. Понятное дело, чтобы водитель не заподозрил личных отношений. Хотя сам факт приезда прокурора на вокзал умному человеку подсказал бы многое.

– А у вас как в настоящий момент со временем, Семен Макарович?

Маркашин посмотрел на часы, что-то прикинул.

– Если необходима моя помощь?…

– Я бы хотел сразу подскочить на место покушения. Чтоб составить представление для себя. Можно организовать?

– Разумеется, садитесь в машину.

Турецкий сел сзади, Маркашин устроился рядом с водителем и взялся за трубку. Пока Александр и шофер Бронислав, Броня, как он представился, знакомились, прокурор дозвонился до некоего Петра Григорьевича и предложил тому срочно подъехать на Невский, именно на то самое место, и материалы прихватить, основные, все не надо, это позже. Обернувшись, сообщил, что Щербина – толковый работник, ему поручил Маркашин ввести гостя в курс следствия. Сам прокурор займется делами, а позже ждет Александра Борисовича у себя в прокуратуре. Тогда и все остальное решится. Нет возражений? Очень хорошо.

Когда подъехали к повороту на улицу, где произошло убийство вице-губернатора, там уже находилась машина со Щербиной. Прокурор представил следователей друг другу, сел в «Волгу» и уехал.

– Значит, коллега? – улыбнулся Турецкий. – «Важняк»?

– Точно так, – хмуровато отозвался вполне молодой еще человек.

– Если не возражаете, давайте договоримся, Петр Григорьевич, я приехал не учить вас и не собираюсь мешать работе. Просто у нашего общего высокого начальства обнаружились некоторые соображения, которые и вам будет, вероятно, небесполезно знать при расследовании дела.

– Хорошо, – кивнул Щербина. – Между прочим, сумку можете кинуть в машину, – он показал на своего «жигуленка»…

В течение следующего часа следователь очень сжато и толково рассказал Турецкому про все обстоятельства происшествия. Показал место, где остановилась машина, когда киллер начал стрелять. У бортика тротуара что-то блеснуло. Турецкий нагнулся и поднял маленький осколок лобового стекла, подержал на ладони. Щербина тут же стал объяснять, куда попали пули стрелка, пробившие стекло и крышу машины. Сама машина в настоящий момент находилась в спецгараже УВД, супруга погибшего пока в больнице, но не касательная рана тому виной, точнее, не столько она, сколько шоковое состояние, в которое впала женщина. Водитель удрал, но его быстро нашли и допросили. Испугался, хоть и назывался, помимо всего прочего, телохранителем. Но в него никто и не стрелял. Практически все дырки на крыше в том месте, где сидел Михайлов. С шофера взята подписка о невыезде. Здесь вообще много неясностей. Главного свидетеля, супругу, допросить пока нет возможности. А шофер-телохранитель? Либо сам участник исполнения заказа, либо всеми обстоятельствами дела его очень ловко подставляют.

Турецкий предложил обсудить эту сторону вопроса несколько позже, а пока решил осмотреть место, где находился киллер.

Перешли через улицу, поднялись на пятый этаж старого петербургского дома, через пожарный люк и слуховое окно выбрались на крышу. Бортик ее, выполненный в стиле крепостной стены с бойницами, был чрезвычайно удобен для убийцы – закрывал его с улицы и одновременно представлял хороший упор для ствола.

– Был, конечно, с глушителем? – спросил Турецкий.

– Да, девять гильз. «Калашников» – сто третий, калибра семь шестьдесят два. Восемь пуль в грудь и шею. Девятая задела супругу. То есть все положил точно. Оружие проверяем.

– Умелец. Тут другого выхода нет? С крыши, я имею в виду?

– Нет, одна лестница и подъезд.

– Отлично. Оружия он не взял, потому что не идиот. Но его видели. Так или ошибаюсь? А на стволе номера наверняка спилены. Ну?

– Не ошибаетесь. – Впервые легкая улыбка скользнула по губам Щербины. – Но тут начинается самое странное.

– Вот это очень интересно! – словно обрадовался Турецкий. – Пошли вниз, холодно тут. Поговорим в машине. Вы курите?

– Да.

– Вот и отлично!

«Странное», по словам следователя, точнее, по показаниям шофера убитого, началось с раннего утра. Михайлов дважды звонил Сергею, так зовут водителя, и назначал новое время, когда тот должен был подъехать к его дому. Сперва к половине восьмого, через полчаса, буквально перед выездом, велел прибыть на час позже. Изменились планы, и он собирался заехать сперва в мэрию, в Смольный, а оттуда сразу – в представительство Генпрокуратуры. После чего Сергей должен был завезти Веронику Моисеевну в Эрмитаж, где та работала.

Уже первая проверка не подтвердила факта назначенной встречи Михайлова с кем-то из оперативно-следственной бригады москвичей: никто о ней не знал. Далее. Маршрут поездки не совпадал с каждодневными – зачем-то он велел ехать по улице Рубинштейна и выезжать на проспект в запрещенном для поворота месте. То ли он что-то знал и хотел запутать преследователей, явно нарушая правила, то ли, напротив, его вела чья-то опытная рука. О первом могла бы рассказать жена Михайлова, но она, как было сказано, не вышла из шока, о втором же – водитель Сергей Новиков, но… он уверяет, что ничего к уже известному добавить не может. Разве что такой вот факт: супруги, вероятно, были в ссоре, потому что, выходя из подъезда, о чем-то довольно резко спорили, а после, уже в машине, не разговаривали, как обычно, обсуждая дневные планы. Вероника была красная от злости, что при ее могучем телосложении создавало портрет этакой фурии. Василий же Ильич был холоден и, судя по всему, непреклонен.

Наконец, последнее. Самое, пожалуй, важное. При выезде на проспект, там, где нет поворота налево, Сергей вдруг увидел буквально перед самым радиатором своего «вольво» странно растерянную фигуру довольно высокого мужика, плотного такого, в сине-зеленом пиджаке, который будто не решался, в какую сторону ему кинуться из-под наезжающей машины. Сергей, естественно, резко затормозил, мужик тут же исчез из поля зрения, а по крыше автомашины резко застучало, будто каменный град, и следом – истошный крик с заднего сиденья, а перед носом будто вспухло и мгновенно рассыпалось стекло. Водитель среагировал однозначно: мигом забыв, что он еще и телохранитель, так, во всяком случае, объяснил он свое поведение, он вышиб дверцу и выкатился из машины. Даже не понимая, что делает. А когда у него наконец появилась возможность соображать, что же произошло, был уже далеко от места трагедии. Взяли его дома – он не сопротивлялся, только повторял, что лишился способности вообще что-то делать в тот момент, когда увидел, как на груди хозяина вдруг вскинулись фонтанчики. А окончательно добил его истошный крик за спиной.

Все это было бы легко объяснимо, если бы речь шла о новичке, неопытном человеке, а не тренированном телохранителе, прошедшем определенную школу.

Впрочем, что это за школа, еще предстоит выяснить, пока же стало известно лишь одно: Новиков короткое время находился в Приднестровье. Значит, должен был бы иметь какой-никакой боевой опыт. На допросе шофер-телохранитель утверждал, что именно по этой причине и был взят Михайловым, хотя тот вообще-то предпочитал не пользоваться предоставленной ему охраной. В отличие от своей супруги, которая обожала, когда за их правительственной «вольво» следует джип с сиреной. И еще одна деталь. Частное охранное предприятие «Марс», откуда пришел на работу к Михайлову Сергей Новиков, приказало долго жить еще в конце девяносто четвертого года. И сегодня отыскать его концы практически не представлялось возможным. В префектуре был обнаружен лишь документ о его регистрации.

Слушая сообщение Щербины, Турецкий не мог отделаться от ощущения, что нечто подобное уже слышал. Но где и от кого? Он не стал напрягать память, понимая, что информация уложится в голове, а затем обязательно возникнет и хороший гарнир к ней, то бишь все сопутствующее. И действительно, всплыло: Грязнов же вчера говорил, что кто-то из тамбовцев открыл, легализуясь, охранное агентство. Конечно, подобная информация нуждалась в проверке, но если во всех этих делах вдруг проклюнется какая-нибудь связь, может получиться весьма любопытная картина. Пока же Турецкий решил не торопить события и сначала созвониться с Грязновым.